Раскаяние

Веномус сбился со счета, когда наливал себе очередную порцию горьковатого напитка. Он машинально наполнил, вернее, напихал кружку миниатюрным белоснежным зефиром, однако безо всякого энтузиазма. Сделал крупный глоток, не испытывая наслаждения. Сладостью мужчина наполнял кофе лишь ради того, чтобы он не казался излишне крепким и не обжигал горло. Говорят, рождественской ночью принято пить вкусные тёплые напитки и наслаждаться уютом? Что ж, у профессора этот пункт был почти выполнен. Меньше, чем наполовину, конечно, ибо назвать тёмную прохладную кухню без праздничного декора комфортной вряд ли язык повернётся, да и сам он не относился с восторгом к мишуре, зато с традиционным кофе. Лучше, чем ничего. Отправив Финк в кровать, Веномус сослался на занятость и отправился на кухню, где закрылся на более длительный промежуток времени, нежели запланированный изначально. Тело умоляло об отдыхе, но беспокойное сердце, отбивающее неустанный ритм, заглушало физиологическую потребность. А мужчина и не сопротивлялся. Не спать, так не спать. Уставший взор вперился в ночной пейзаж за окном, где один за другим угасали частички света на домах. А пышные хлопья снега кружились в золоте фонарей — единственного источника освещения, помимо белизны сугробов. Вьюга стихла, превратившись в мягкий снегопад. Рука нащупала в полумраке тюбик с розовой глазурью. Той самой, которая была использована для ключевой надписи на торте. А рядом — полупустой сосуд с шоколадной пастой. Веномус невольно вспомнил, с какими усилиями удалось получить более-менее приемлемую консистенцию и приятный вкус. Вспомнил, с каким волнением и трепетом нес кулинарный шедевр собственного производства, дабы порадовать Боксмэна. И дело было даже не в почти зря потраченных силах. Лорд с боем, но принял его, поэтому нельзя сказать, что всё оказалось напрасно. Почему-то вся эта рождественская атмосфера в целом стала в один миг отвратительна Веномусу. Издевательски-радостный смех на улицах, глупые и бесполезные подарки, бессмысленные приготовления… Раньше ему нравилось. Вернее, отношение было толерантным. Без особой любви и фанатизма, но почему бы и нет? Сегодняшний же вечер внушал ко всей атрибутике неприязнь. Впервые профессор даже был рад, что не стал украшать жилище: не оборудовал камин, не развесил по комнатам гирлянды и не заморочился с елкой. Со вздохом мужчина тяжело поднялся с места. Привыкший к крепкому кофе организм уже не реагировал на эффект, настырно требуя хотя бы пару часов заветного сна. Растрёпанный, в смявшейся домашней одежде, Веномус, оставив недопитое, покинул помещение. Остаток ночи был беспокойным. В обрывках снов профессор видел завод Боксмор, завешанный рождественской мишурой. Но Боксмэн на глаза не попадался. Веномус часто и резко просыпался, чтобы с надеждой посмотреть в окно на светающее небо — а вдруг день? Но всякий раз разочаровывался и отворачивался обратно к стене. Он поймал себя на мысли, что скучает. Скучает по тем недалёким временам, когда ещё не было поздно. И по присутствию Бокса рядом. Куда бы Веномус не отправился, что бы ни придумал — учёный оказывался рядом и с горящими глазами поддерживал идеи, бескорыстно помогал всем, чем только мог и не требовал ничего взамен. Они даже начинали сближаться отнюдь не как друзья или коллеги, и с каждым новым этапом Боксмэн выглядел счастливее и воодушевленнее. Непривычная, липкая тоска по добродушной улыбке инженера, предназначенной лишь для глаз Веномуса. А теперь все, что он увидел — это хмурое выражение со сдвинутыми бровями, плотно сжатыми в тонкую нить губами и нечитаемыми глазами. Неужели лорд и впрямь разучился улыбаться? Профессор, поверив в это, подобно ребенку, зарылся в одеяло с головой. Всё из-за него. ** Боксмен который час не мог притронуться к торту. Не то, чтобы он внушал отвращение или опасения, но видеть всё, что неразрывно связано с профессором Веномусом до сих пор не возникало желания. Сколько времени и нервов было потрачено на то, чтобы окончательно вбить себе в голову: он уже не вернется, у него другая жизнь, новые увлечения и знакомые, пора отбросить прошлое и также жить дальше, и это даже почти увенчалось успехом. Почти. Восстановленный хрусталь треснул. На пороге появился он и…нет, не спас. И всё испортил. Бокс вновь вспомнил эти апатичные глаза, строго сложенные за спиной руки и навязчивый запах парфюма. Снова он здесь. Судьба будто решила жестоко подшутить над ним, решив с оглушительным треском разрушить недавно обретённое равновесие. Бытует мнение, что надо непременно обращаться к врачу, если тебя разрывает два совершенно противоположных друг другу чувства: любовь и ненависть к определённой персоне. Амбивалентность и впрямь напрягает. Боксмэн винил в этом Веномуса. Больше некого. Догнать бы его, окликнуть и заслуженно впечатать ему в лицо принесенный торт. Сосредоточиться на книге вновь не выходило, какие усилия бы инженер не прилагал. Прочитанное вечно ускользало с глаз, а если и захватывалось, то мысль норовила исчезнуть. Хотелось ли спать? Даже этого Боксмэн не знал. Он по-прежнему сидел в кресле, укутанный в широкий теплый свитер, а недавно разожжённый огонь в камине отапливал гостиную. Стрелки часов ритмично отбивали ровно три часа ночи. Ученый отложил книгу на стол. Посмотрел на торт. Старания заметны издалека. Будучи чуть ли не профессионалом в готовке, Бокс не мог не оценить труды профессора. Далеко от идеала, разумеется, но эта аккуратная надпись с сердцем сверху и шоколадное покрытие, явно нанесённое с затаённым дыханием не оставила наметенный глаз без должного внимания. Очаровательно, без сомнений, но угощения, даже такого, не хватит для полного искупления громадной вины. Веномус совсем не способен понять и разобраться, каким образом следует исправлять грубейшие ошибки, не умел отличать относительно небольшую провинность от подлого проступка. Спать укладывался в смешанных чувствах. Оставаться максимально собранным и объективным во время скандалов и выяснений отношений гораздо сложнее, чем виделось на первый взгляд. Будучи более эмоциональным в отличие от бревна Веномуса, учёный мог сморозить лишнего, неуместного, но на сей раз, анализируя сказанное, даже изумился собственной точности. Горел ли он желанием видеть профессора вновь? Нет. Хотел ли он расстаться с ним раз и навсегда? Тоже нет. Буквально через день возобновится совместное сотрудничество, но что-то подсказывает — изменится очень многое. Нужно подготовиться. ** День для того, чтобы настроиться на нужный лад, прошел отвратительно. Перед глазами маячила макушка завода Боксмор, а Веномус до последнего отказывался верить, что возвращается, а не проходит мимо. Но вход внутрь неумолимо приближался, открывая вернувшемуся злодею обитель. Ждали ли его там, хотели ли видеть на самом деле или Боксмэну всего лишь нужны дополнительные рабочие руки, а извинения тот принял сугубо ради выгоды? Неважно. Решение принято еще позавчера, а подводить лорда — план, обречённый на самые печальные последствия. Хотя бы здесь и сейчас не облажаться. Профессора встретило привычное обилие технологий, конвейеры, роботы, снующие в разные стороны с упаковками, строительными материалами и рабочими инструментами. Кругом кристальная чистота и стерильность. За месяц разлуки Боксмэн явно выучился содержать завод в филигранном порядке. Первым делом — кабинет Боксмэна. Путь до него как в тумане. Стены размыты. Заветная дверь плывёт перед профессором. Боксмэн слышал шаги за пределами помещения. Суетливые, отчасти спешные, сомнений не оставалось — Веномус прибыл. Мысль о том, что отныне по заводу он отныне будет ходить столь, неуверенно вызывала смешанные эмоции. С одной стороны — так ему и надо. С другой — что-то из разряда фантастики. Чтобы эта персона, с самооценкой, способной дотянуться до стратосферы — и отмеряла шаги, особенно в месте, которым чуть ли не стал управлять. Данная мысль вызвала на лице лорда легкую ухмылку. Он был терпелив. Чувствовал, как Веномус застыл в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу — и снова предательский стук подошвы об твердый пол. Наверняка принимает «судьбоносное» решение — входить или остаться снаружи, бросить всё и сбежать восвояси после вчерашней взбучки. Но в конце концов до ушей донесся заветный, но робкий стук. Ученый выждал пару-тройку секунд. Неспешно поднялся, окинул задумчивым взором вид из окна, где сияла белизна сугробов на тротуарах, а где-то вдали — и сама Плаза. Снегопада не было. Боксмэн все-таки отворил дверь. Он не ошибся. Перед ним, как всегда — ухоженный, прилизанный и одетый с иголочки. Но с тёмными кругами под глазами и безучастным лицом. Однако стоило ему взглянуть на представшего напротив лорда, то встрепенулся и выпрямился. — Доброе утро, я полагаю? — профессор разгладил несуществующие складки на брюках. — Ты сказал мне подойти в кабинет, поэтому…я и здесь, — встретив по-прежнему непроницаемый и суровый взор инженера, мужчина глубоко вздохнул, не скрывая отчаяния. Бокс не оттаял. — Впервые вовремя явился, между прочим, — вместо приветствия отозвался учёный и, спрятав руки за спину, махнул рукой, жестом приглашая зайти следом. — Надо же. Веномус понуро поплёлся за Боксом. Кабинет встретил его приглушенным освещением, а единственным источником света оставалось окно. При виде этого места внутри что-то неприятно затрепетало. Нет, только не здесь, не сейчас. Он пришел не для выяснения отношений, а по делам. — Дам тебе здесь место, — скрестив руки на груди, Боксмэн оперся об подоконник, выглядя по-прежнему закрытым для любых диалогов, помимо рабочих. — Если будешь тратить время на то, чтобы каждое утро приходить сюда из своего дома — продолжишь опаздывать. Мне не это нужно вовсе. Заботился ли Бокс по-настоящему, стараясь спрятать под маской напущенного безразличия или делает это лишь ради того, чтобы работа продвигалась эффективно? Понять Веномус не мог. Он кивнул лишь спустя минуту, словно загипнотизированный, когда учёный выжидающе приподнял бровь. — Тебе стало легче? — вырвалось против воли. Профессор, мгновенно сообразив, что сказал, прикрыл рот рукой, но слово не воробей — обратно не вернешь. «Я стал слишком несдержанным, — подумалось ему, — что же со мной делается?» Бровь инженера медленно поползла вверх, покуда выражение лица оставалось неизменным. Даже через взгляд ощущался барьер, выстроенный Боксмэном со вчерашнего вечера. Теперь он казался еще холоднее. Непривычно суров. Кто угодно может так себя вести, но не он, однако Веномус, как бы усиленно ни старался сбросить с себя предполагаемое «видение», вновь встречался с убийственным взглядом. — А мне и не было тяжело, — ученый, не то сделав вид, что не понял суть вопроса, не то действительно не вклинившись, пожал плечами. — Зачем ты спрашиваешь? Он будто издевается. Специально. Строит из себя саму неприступность, не идет на контакт, соблюдает формальности…это ничуть на Боксмэна не похоже. Словно некто занял его тело, подменил, в конце концов, что угодно. Веномус, стиснув зубы, вновь не выдержал долгого зрительного контакта и закатил глаза, тем самым принимая попытки спрятать неуверенность — гораздо лучше, нежели впереться в пол или угол рыбьими глазами. — Ты знаешь, о чем я, — шикнул профессор и скрестил руки на груди. — Намерен тратить рабочие часы на пустые переговоры? Лично я — нет, — Бокс чуть было не ударил кулаком об поверхность стола, дабы Веномус замолк, но вовремя остановился — рука замерла в считанных сантиметрах. — Я вызвал тебя сюда не ради задушевных бесед, а для деловых разговоров. Свою работу, надеюсь, ты до сих пор здесь помнишь, как и расположение кабинета. Встречаемся в шесть вечера здесь. Вопросы? — Ответы, — возник на бесстрастную реплику биоинженер, не удержавшись на сей раз от сарказма. — Какая разница, сколько я проведу тут времени, если ты буквально пару минут назад пообещал мне выделить комнату? В таком случае, не имеет особого значения, во сколько начнётся рабочий процесс и ты вполне в состоянии уделить мне время, — Веномус выпрямился и шагнул навстречу Боксмэну. Некогда расслабленный учёный едва заметно сжался, но изо всех сил держал лицо, несмотря на тень неожиданности, пробежавшей по лицу. Ни одна деталь не скрылась от цепких глаз профессора. Хотел бы он расколоть Бокса на откровенный диалог, да вот только отныне это стало более затруднительной задачей, нежели ранее. — Я уже сказал: вечером, — неуклонно отчеканил Боксмэн, чуть было не поддавшись волнению. Маска сдержанности была чуть ли не хрустальной. Он вывернулся из «капкана», созданного профессором, и вальяжно прошел к двери. — На этом разговор окончен. У Веномуса отсутствовал выбор. А мучительное ожидание потянулось до заветных шести часов. ** Хмуро, уныло и одиноко. На сей раз кабинет казался биоинженеру жалкой каморкой, где нужно отбывать определенный срок, хоть и внешне обустроено помещение было в лучшем качестве. Всё под рукой: материалы, инструменты, источники информации и дотошная чистота. Однако белизна окрашивалась в серые оттенки, особенно в пасмурный зимний день, короткий и холодный. Профессор утешал себя единственной вещью: исход мог оказаться и хуже. Например, он бы не сидел здесь. Не встретился бы с Боксмэном. А может быть, такой исход мог бы быть более положительным? Без траты нервов и времени на изматывающее беспокойство. Время тянулось мучительно медленно, минуты капали неутешительно долго, а оставшиеся до вечера часы и вовсе казались бесконечностью, чем-то далёким, до чего еще следует дожить, нежели думать прямо сейчас. Интересно, на сколько вообще хватит Боксмэна с его странной игрой в неприступную крепость? На день? Два? Неделю? Вопрос останется без точного ответа в любом случае, а угадывать или следовать слепой интуиции — дело гиблое, лишь подпитывающее пустую надежду. День проходил туманно. ** Чуть дрогнувшая рука крошечной ложкой разводила в кофейной гуще белый узор из сливок. Выглядело так, словно пальцам доставляет дискомфорт удерживать миниатюрный и легкий прибор, поскольку действие со стороны казалось ломаным, неуверенным и отчасти нервным. Лицо профессора не выражало особого беспокойства, лишь лёгкую утомлённость не то рабочим днем, не то напряжением. Одна из чашек уже дымилась, распространяя по серому кабинету ненавязчивый аромат готового теплого напитка. Над второй же Веномус старался особенно тщательно, внимательно вглядывался в получившуюся смесь. Скривился. Снова окунул ложку внутрь. Недостаточно хорошо. И продолжил мешать, изо всех сил стараясь не сорваться на остервенелые движения, изредка бросая мимолетные взоры на стрелку часов. Еще десять минут. Когда, наконец, удовлетворительный результат был достигнут, биоинженер поместил обе чашки на просторное блюдце и неспешно покинул рабочее помещение. От разыгравшегося неприятного волнения мужчина едва не подзабыл дорогу до места назначения, поскольку больше пекся о состоянии посуды с содержимым. «Если и здесь наложаю — Бокс мне голову оторвёт», — мысль вызвала невольную короткую усмешку, но совсем не веселую. ** Под пристальным безучастным взглядом лорда, Веномус вновь ощутил, как быстро превращается в подобие неловкого подростка. Подойдя к столу Боксмэна, где тот расположился, по-деловому сложив руки на поверхности, биоинженер аккуратно поставил одну из дымящихся чашек перед учёным и постарался выдавить любезную улыбку. — Подумал, что время после рабочего дня было бы недурно провести за кофе, — аргументировал свой поступок профессор, опускаясь на кресло напротив. — Неплохая привычка. Раньше мы также делали, помнишь?. — Только с каких-то пор ответственность за приготовление взял на себя именно ты, хотя раньше оставлял это дело на меня, — Боксмэн колебался недолго: бросив на предложенное короткий взор он, не теряя времени, но и не торопясь, принялся медленными глотками пробовать напиток. У Веномуса всегда получался отменный кофе — он это давно признал. На секунду на лице скользнула тень удовольствия, будто вместе с теплом Бокс и сам успел подтаять. Биоинженер пожал плечами и со вздохом откинулся на спинку кресла. — Иногда это не будет лишним, — мужчина взглянул в окно, где постепенно начинало темнеть. Начинался снегопад. Затем повернул голову в сторону ученого. Тот, по всей видимости, успев забыться, наслаждался кофейным напитком. — Ну, спасибо, — тихо, почти смущенно бросил Боксмэн. — Удивительно, даже не знал, что ты и впрямь на такое однажды будешь способен, — даже после благодарности он не упустил возможности добавить в бочку с медом ложку дёгтя. — То есть? — брови Веномуса приподнялись. Не то, чтобы он не понял посыла фразы с не самым приятным контекстом, но переспросить стоило. — Впервые вижу, чтобы ты оказывал подобные услуги с твоим-то самомнением, — более подробно повторил сказанное Боксмэн, теперь даже не стараясь утаивать обиду в интонации голоса. — Боксмэн, — максимально мягко, как только мог, отчеканил биоинженер, — почему мы просто не в состоянии забыть и жить дальше? С какой целью ты вынашиваешь обиды? — мужчина вновь испустил вздох. Когда же это уже закончится? Он задавал себе этот вопрос по пять раз на дню, но, очевидно, ответ известен только лорду. Грохот изо всей силы поставленной на деревянную поверхность чашки нарушил тихую атмосферу кабинета. Боксмэн демонстративно отодвинул от себя подальше посудину и осуждающе зыркнул на растерявшегося профессора. В нем кипела странная смесь горечи и гнева, желания вылить прямо на Веномуса остатки кофе и уткнуться лицом в его грудь, разрыдавшись. Но отныне ему казалось таким унизительным показывать эмоции тому, кто того не достоин, кто потерял доверие, даже не пытаясь сохранить. Стоит ли оно того? Собрав частички самообладания, инженер сложил руки в замок. — Чтобы тебе, идиоту, было ясно, что просто так за такие косяки, как твои, никто за так прощать не станет, — чуть ли не рыкнул лорд, томимый желанием сорваться на крик так же, как и вчера, — и я тоже. Хорошо было думать, что я — тряпка, об которую можно вытереть ноги, а затем оставить?! — оба глаза, искусственный и настоящий, недобро блеснули. — Да что ты вообще в этом понимаешь?! — вскипел Веномус и чуть не подорвался с места. — Я со вчерашнего дня перед тобой едва ли не на коленях ползал! — на сей раз его не ввергла в страх ярость на лице ученого. Вчерашний день заставил почувствовать себя жалкой букашкой, но сегодня профессор ни при каких обстоятельствах не желал позволить произойти этому вновь. — Тебе было бы полезно, знаешь ли! — буркнул Бокс, тоже потихоньку начиная поддаваться порыву негативных эмоций: ему всегда было остановиться сложнее, нежели профессору. — Самооценка твоя давно взлетела выше крыши, сбивать изредка надо для профилактики! Хотел было Веномус встать, прикрикнуть на грубость, но не успел среагировать вовремя, когда рука Боксмэна поддалась вперед и намеренно столкнула со стола наполовину пустую чашку вперёд — прямо на мужчину. Первый громко охнул от неожиданности, а затем зашипел от непривычно высокой температуры. Напиток успел ощутимо подстыть, превратиться из горячего в умеренно-теплый, но отвратительный жар все равно терзал кожу в районе бедер и низа живота, именно там, где оказалось большее количество пятен. Некогда белоснежный лабораторный халат превратился в пятнистый — светло-коричневые разводы, казалось, повсюду. По крайней мере, так почудилось шокированному профессору. — Это тебе за ВСЁ! — не обременённый стыдом или сожалением за поступок, который явно был запланированным, Боксмэн впился глазами в растекающиеся густые пятна. Намокли брюки и рубашка под верхней одеждой. Некоторые капли падали на пол. Веномус поднял ошарашенный взор на ученого. Нет, тот не злорадствовал. Но смотрел победителем. Словно совершил величайшее возмездие, воздал по заслугам и теперь был самым справедливым созданием во всем мире. Глядел свысока на жалкие попытки профессора оттереться от липкой жидкости, слушал недовольное шипение и наблюдал, как тот теряет самообладание. Не треснула ли гордость по швам? — И это меньшее, что я могу сделать! — не прошло и доли секунды, как лорд, обойдя стол, яростно цокая каблучками, оказался совсем близко к потерявшему дар речи профессору. — Надо всё-таки было тебе торт вчера в лицо впечатать. На твоей физиономии он смотрелся бы блестяще. — Черт побери, Боксмэн! — рявкнул Веномус и тоже встал, скинув с себя верхнюю одежду. Дискомфорт повсюду. — Я же…боже, тебе что, делать нечего?! Он не мог подобрать для ситуации подходящих слов. Лишь вглядывался в озлобленные глаза инженера, где теперь ему открылось и впрямь неподдельное разочарование. Даже после извинений лорд не смог взять и простить. Бьет ли по самооценке? Ещё как. Теперь пришел черёд Веномуса узнать на собственной шкуре, каково это — быть брошенным, проигнорированным и грубо отфутболенным. — Не хочу видеть тебя! — в довершение встречи Бокс грубо оттолкнул от себя биоинженера и помчался к двери — на выход, да так шустро, что профессор при всем желании не остановит. Тем самым он дал знать — разговор окончен. Вернее, все разговоры. Как и шансы увидеться сегодня еще раз. Мужчина стоял истуканом посреди кабинета, словно редкостный идиот и не выходил из ступора. Остатки кофе продолжали портить пол. Перевёрнутая чашка валялась на столе и из нее тоже вытекали остатки. Помещение теперь напоминало эдакое небольшое поле после битвы. И центр «всеобщего внимания» — профессор Веномус. Он долго смотрел в след убегающему Боксмэну, даже когда тот исчез из виду окончательно и его шаги перестали доноситься до чуткого слуха. Искупление предстоит долгим — с этой мыслью Веномус выжал испачкавшийся халат и принялся протирать стол. Нужно же, в конце концов, сделать хоть что-то хорошее. И вновь он топтал собственную гордость, переступал через себя. Болезненно и тяжело, но чувствовал, что если поступит иначе и просто уйдет — наутро всё станет еще плачевнее. Хотел бы профессор здесь и сейчас оказаться бок о бок с всё тем же беззащитным Бокси, прижать к своему плечу, дать выплакаться, покричать, даже разбросаться оскорблениями, что угодно, лишь бы вернуть прежние отношения. Тот самый случай, когда готов заплатить любую цену и прогнуть себя под обстоятельства. ** Инженер лежал, уткнувшись лицом в мягкую подушку. Из-под нее доносились редкие сдавленные всхлипы, а маленькие руки неистово сжимали постельное бельё от бессилия. Плечи подрагивали. Почему стало так больно видеть рядом с собой Веномуса? Ту самую персону, при виде которой раньше от восхищения сводило челюсти, глаза сияли. Теперь же он стал причиной потухших глаз и неприятного жжения в груди. Что-то вынуждало отпустить его, бросить, разорвать все контакты к чертям, но как назло, чашу весов перевесила часть, искренне желающая воссоединения. Длительного, мучительного. Эта сторона мечтала о раскаянии профессора, об извинениях от чистого сердца, а не формальностях, об искреннем признании, в конце концов. И снова все пошло под откос. Бокс шмыгнул носом, перевернулся на бок и, подавив новый порыв плача, с нажимом вытер лицо от мокрых дорожек. Он многое бы отдал за то, чтобы всё снова стало как раньше. Как в те счастливые времена. Но обида по-прежнему оставалась намного сильнее.