Танцы с огнём

Пламя бьётся в его руках, опаляя до самых костей. Их губы соприкасаются влажно и горячо, так, что земля уходит из-под ног. Требовательные руки высекают искры по разгоряченной коже — и кажется, этот жар вот-вот поглотит их обоих. Он чувствует раскаленную лаву внутри, когда маленькие цепкие пальцы впиваются куда-то чуть выше крестца, вынуждая вжаться в её пылающее — даже сквозь одежду — естество. На какие-то мгновения он теряет контроль и отдается этому жгучему танцу. Разворачивает ее, развязывает тесьму на поясе нетерпеливыми пальцами, спускает штаны. Резко прижимается бедрами и ноющей плотью к оголённому заду, заставляя чуть наклониться и развести ноги. Он ласкает её пальцами, погружаясь в жаркую глубину и ловя губами прерывистое дыхание. Он кажется себе древним — древнее Вестероса, Валирии, драконов и времени. Языком предвечного пламени, существующим только краткий миг, когда их рты жадно кусают друг друга. Она выворачивается из его хватки — только затем, чтобы притянуть ближе его лицо. Деймон отвечает её жаждущим губам и чувствует руки на своей талии. Рейнира неловкими движениями пытается расстегнуть его ремень и каждый раз ощутимо задевает нестерпимо твердую плоть. Пытка длится ещё пару секунд. Больно. Сладко. Горячо. Он отстраняется. Уворачивается от новых попыток поймать его губы. Смотрит на её искажённые вожделением черты, угадывая в них древний зов и обещание вечной неги. Деймон в последний раз поддаётся чарам, гладит её язык своим, углубляя поцелуй, и закрывает глаза. Он горит. И впервые чувствует, что огонь — опасен. Что ещё мгновение — и жадное пламя охватит его целиком, чтобы спалить дотла. Но ведь огонь не может убить дракона? Он, Деймон из рода Таргариенов, от крови дракона, король Ступеней и Узкого моря, всадник Караксеса Кровавого, прославленный воин и Порочный принц, — впервые в жизни бежит огня. Исчезая в лабиринтах борделя, он слышит её робкий оклик: — Деймон? Горло сжимается, точно в приступе удушья, но он не отвечает и не оборачивается. — Daor. Tubī daor, Rhaenyra. *** Он прячется на дне Блошиного конца и пьёт, пьёт до беспамятства, желая провалиться в эту чёрную бездну навеки. Злость и бессилие бурлят в его жилах, ища выход, и Деймон смеётся — жутко, неостановимо — так, что распугивает пару прикорнувших в подворотне забулдыг. — Исчезни. Сгинь! — шепчет он видению золотого пламени, что танцует перед глазами, всё отчётливее принимая облик его племянницы. Морок проходит, лишь когда Деймон усаживается прямо на чей-то порог, закрывая руками лицо. Чувства, как огненные стрелы, пущенные из требушета, прошивают его броню. Он жалок. Слаб. Недостоин. Не король, не наследник трона, и даже победа, самоубийственной ценой одержанная в им же развязанной войне — лишь насмешка богов. Грозный противник, что три года водил за нос их армию, оказался едва способен держать меч — серая хворь добралась до него раньше Тёмной сестры. Никчёмный политик, упустивший свой последний козырь, — куда уж ему до хитроумного Отто Хайтауэра, который так блестяще продвинул свою пешку прямиком в королевы! В драконье пекло этого ублюдка и его соплячку с её выводком! Но больнее всего сейчас жжёт осознание, что он обманул доверие единственной, кто любил его беззаветно. Обманул дважды — как дядя и как любовник. Борясь с подступающей дурнотой, Деймон делает ещё несколько длинных глотков. Какое-то время он наблюдает за причудливым танцем коптящего в конце улицы фонаря и, наконец, отключается. *** Когда стражники волокут его, похмельного, в тронный зал, когда сапог Визериса стальным носком врезается куда-то в печень, Деймон и не думает сопротивляться. Брат зол, как разъярённый дракон. Кажется, таким он его ещё не видел — даже забавно. Визерис шипит, что честь Рейниры погублена: «Какой лорд теперь согласится взять её в жёны?!». Деймон еле сдерживается, чтобы не фыркнуть — как можно равнять дракона и это стадо овец? И всё-таки он не открывает Визерису правды о том, что было в борделе. Зато вдруг чувствует облегчение: наконец-то можно сказать всё, как есть, — без интриг и долгих прелюдий. — Отдай её мне в жёны. Ты сказал, я могу просить что угодно за свою корону, — я хочу Рейниру. Отдай её мне, и вместе мы возродим величие рода Таргариенов. В этих словах нет ни лжи, ни притворства, ни подлого расчёта, что мерещатся брату. В них — истина, которую Деймон смутно ощущает уже много лет. Рейнира — его судьба, его награда, его корона и слава. Его любовь — на какую он только способен. Его пламя и кровь. Его погибель. Всё в ней.