Танцы с огнём

В спальне принцессы зябко из-за распахнутых окон. Но она не чувствует холода. Среди лунного света и высоких подушек она мечется, точно асшайская ведьма, приговорённая к казни на костре. Пальцы сжимают шёлковые простыни с тонким цветочным орнаментом — будто это пучок жесткой травы на краю пропасти. Губы её плотно сжаты, брови — нахмурены. Словно там, во сне, Рейнира пытается разглядеть что-то очень важное. Рейнире снится битва. *** По голой, как обглоданная крабами кость, равнине стелется дым. На севере она заканчивается серой полосой песка, уходящей в море, а с противоположной стороны упирается в изрытые пещерами скалы. Война окончательно лишила жизни этот безрадостный край. «Ступени, цепь скалистых островов между Дорном и Спорными Землями Эссоса, издавна служили приютом изгнанникам, разбойникам и пиратам» — так писали об этой земле мейстеры в своих учёных книгах. Губы Деймона кривит усмешка. Он, конечно, изгнанник, но скорее пойдёт в пасть дракону, чем будет искать здесь тихую гавань. Заключая с Морским Змеем военный союз против Трёх шлюх, он рассчитывал на быстрый триумф и — возвращение в Королевскую Гавань. Праздная жизнь на Драконьем камне не смягчила принца. Визерис столько лет держал его на поводке! Словно верного, но дурного пса. И, как пса, — прогнал, лишив наследства. Предпочёл ему змею, окольцевавшую подножие Железного трона. Но он дракон, а не беззубая шавка, чтобы вилять хвостом ради ласки хозяина. Он дракон — и возьмёт своё по праву! Обида кипела в Деймоне, подогревая неясную ещё решимость. Ей нужен был выход — и слова Корлиса стали искрой, родившей пламя. Брат не посмеет отвергнуть его победу. Не говоря уже о дружбе Веларионов, которых Визерис и так достаточно унизил. Так думал Деймон, отправляясь на Ступени. Он ждал огня, крови, яростных битв — и шанса показать себя достойным наследником Семи Королевств. Чего он не ждал, так это затяжной, изматывающей войны, которая уже три года терзала их армию. Будто все они — с кораблями, драконами, лучниками и мечниками — были очередной шайкой пиратов, распятых среди солёных камней. Будто хитрый засранец Дракхар и впрямь обратился крабом и теперь хищно клацает клешнями в своих пещерах, выжидая, когда они испустят дух, — чтобы сожрать гниющую плоть. Три года неудач. Потерь, лишений, ярости и одиночества. Огненных стрел, летящих в него каждый день, и ядовитого шёпота за спиной: «Принц жесток, принц безумен, принц ведёт нас к гибели!». Видят Семеро, он ни разу не щадил и не жалел себя. Боги знают — он вставал, седлал Караксеса, вынимал из ножен Тёмную сестру снова, и снова, и снова. Когда гибли их корабли. Когда их люди умирали в пламени и дыме. Когда провизии и воды оставалось едва ли на пару дней. И даже когда клятый Веймонд Веларион обвинял его во всех бедах и призывал к мятежу. Ни один ворон из Королевской Гавани не появился за эти три года на Ступенях. Визерис не поддержал его ни словом, ни делом. И вот, наконец, от брата пришло письмо. Как всегда великодушный и преисполненный добрых чувств, он шлёт ему помощь. Снова кидает кость глупому псу. Он шлёт помощь — чтобы Деймон не проиграл. Он надеется увидеть его живым. Седьмое пекло! Деймон сжимает зубы, до крови кусая щёку. Тёплый солёный вкус растворяет горечь, комом застрявшую в горле. То ли это дикий смех, то ли рёв, то ли злые слёзы — он и сам не знает. Но чем бы оно ни обернулось, сейчас не время сдаваться отчаянию. И не время для бешеных выходок — довольно, что он чуть не убил королевского гонца. Он не отступит и не станет ждать. Он вырвет эту победу у смерти или погибнет. *** Молодая луна карабкается над городом, беззастенчиво косясь в окна Красного замка. Там, за одним из них, — юная дева, чьё сердце похитил дракон. Она спит, и сон её подобен бесконечному падению в бездну. Сквозняк скрипит створкой приоткрытого окна и обнимает принцессу за плечи. Рейнира морщится, мучительно сглатывает и тянет одеяло на себя. В её сне нет ни луны, ни звёзд — лишь одна серая хмарь. И горячий ветер, что несёт с собой запах гари. Он сливается с запахом крови и обугленной плоти, оседая тошнотворной горечью на корне языка. Она видит голые скалы и полосу прибоя. Корабли с морским коньком на флагштоках — они вспыхивают, как свечи на именинном пироге. Дым клубится и стирает видение, а когда рассевается, Рейнира едва способна дышать. Сердце стучит где-то в горле и в животе, пока она наблюдает за лодкой, причалившей к берегу. Покинувший её воин поднимается по скалистым уступам к пещерам на дальнем краю равнины. В руках его — кусок грязно-белой материи. Лица не видно, но волосы, даже испачканные кровью и копотью, выдают в нём Велариона. Или… Воин замирает на возвышении. Вынимает из ножен меч и протягивает врагу — со всех сторон к нему уже спешат солдаты противника. Что происходит потом, принцесса не понимает. Ей вдруг становится страшно настолько, что перед глазами мутится. Придя в себя, она видит людское море и дождь из стрел. Солдаты, как обезумевшие фигуры на шахматной доске, мечутся, сталкиваются, рубят и кричат. Чуть впереди этого хаоса она замечает его — воина с серебряными волосами. Он бежит, он рычит, падает, бьёт и ломает, разит и бежит снова. Стрелы летят над ним, и за ним, и вокруг него — и все мимо. Рейнира наблюдает, не дыша. Кажется, если она вдруг потеряет его из вида — то больше уж не найдёт. — Обернись. Обернись! — шепчет она. Кажется, что в этом спасение — увидеть, узнать, утащить его в свой сон из этой страшной битвы. Но он не слышит и скрывается за пеленой дыма. Увидев его снова, Рейнира болезненно ахает сквозь сон. Она знала. Знала! Но как же больно в этом убедиться. Деймон, пронзённый стрелами, лежит на песке. От врага его укрывает лишь полусгнивший остов корабля. Он жив. Настолько, что в ярости обламывает древко, пытаясь вытащить стрелу из правого бока. Он жив и готов к смерти — это видно по отчаянной решимости на дне фиалковых глаз. — Дядя! Дядя! Деймон! — зовёт Рейнира. В тот миг, когда он, будто услышав, оборачивается на зов, сон снова клубится дымом и тихо тает. Не в силах смириться с этой потерей, принцесса роняет жгучие слезы на шёлковый край подушки. *** Его правый бок сковали жар и холод. Обломанный наконечник стрелы, застрявший где-то под рёбрами, жжёт нестерпимо. Из раны на груди сочится кровь, пропитывая тело ледяной влагой. Пираты гортанно кричат, хрипят и несутся к нему штормовой волной. Левая рука крепче сжимает валирийскую сталь. Деймон знает, что это конец, но не чувствует страха. Он кажется себе драконом, кроваво-красным, шипастым и диким. Драконом с пробитой бронёй. Ему не взлететь, не вырваться из этого пекла. Но он дорого продаст свою драгоценную шкуру. Деймону чудится, что смерть в обломанной бронзовой маске стоит перед ним. Молчаливо наблюдает, как он вращает змеиными глазами, раздувает ноздри, выдыхая пар, и разевает зубастую пасть, чтобы плюнуть ей в лицо рвущимся из груди пламенем. Он не боится её — он сам огонь, разрушение и смерть. Но вместо жаркого смерча из своей глотки он вдруг видит стену огня вокруг. Она везде — везде, покуда хватает глаз. Реки пламени текут по земле и по небу, как кровь из глубокой раны. Воздух плавится и колышется перед глазами, точно пьяный дурман. Мир рушится, тает и теряется в дымно-красном мареве. Мир рушится, и ему не спастись. *** Рейнира просыпается от собственных рыданий. Мнёт влажную подушку, обнимает её и сидит так в развороченной постели несколько минут, пытаясь унять всхлипы и понять, где сон, а где — явь. Обводит взглядом покои — в камине едва тлеют угли, окно распахнуто и лунный свет пятнами лежит на комоде у стены, на туалетном столике и на полу. В сердце принцессы тяжесть и жгучее желание сейчас же, как есть, в одной ночной рубахе, седлать Сиракс и мчаться к Ступеням. Поддавшись импульсу, она вскакивает с кровати. Распущенные волосы белым саваном накрывают плечи. Подходит к столу, дрожащими руками наливает вина в кубок и залпом осушает, даже не разбавив водой. К щекам приливает жар. Но когтистая тревога, наконец, перестаёт рвать её сердце, хотя и не уходит совсем. Так хочется отмахнуться от неё — подумаешь, приснился кошмар. Великое дело! Ну и что, что там был Деймон — он её дядя, самый близкий человек после матери. Она соскучилась по нему. Но разум бессилен усмирить бурю в душе. Сама не понимая, почему, Рейнира знает — он в беде. Он один на один с бедой. Тревога снова подкатывает к горлу, и принцесса по-детски обнимает себя за плечи, прижимая голову к груди. Здесь всегда был его подарок. Рубины и валирийская сталь. — Теперь у нас обоих есть частица древнего наследия. Она помнит жаркий шёпот, опаливший шею и отозвавшийся мурашками вдоль спины. Помнит его большие руки, с мозолями от меча и поручней драконьего седла, но неожиданно тонкими и ловкими пальцами. Только бы коснуться его рук ещё раз! Увидеть насмешливые глаза и хитрую полуулыбку, упирающуюся в жёсткую складку у рта. Только бы вдохнуть его полной грудью снова, тёплого, живого, близкого! Рейнира не очень-то чтит Семерых, но сейчас готова уверовать хоть в призраков из Края Теней, если только они дадут ей надежду. И она возносит молитву небу, по которому неторопливо бредёт тощий полумесяц — единственный свидетель её слабости. То шёпотом, то срываясь на распевный речитатив, она повторяет, как заклинание: — Пусть огонь не опалит тебя, пусть солёные волны смоют твою усталость, а небо укроет твои следы. Пусть рок не коснется тебя, пусть дракон унесёт тебя прочь от смерти и ты вернешься домой, к звёздам. Вернёшься ко мне. *** В палатке мейстера темно и сыро. Остро пахнет каким-то снадобьем и грязным тряпьём. На столе коптит грубая масляная лампа, а на тонком матрасе в углу лежит бледный, как полотно, Деймон Таргариен. Он раздет до пояса — по телу змеятся старые шрамы и свежие ожоги, грудь и плечо сковывают бинты. Он без сознания — но это забытьё не дарит покоя. Лихорадка терзает его даже во сне. Заглянувший в палатку Корлис наблюдает за раненным с тревогой и почти отеческим сочувствием. Это чудо, что Деймон уцелел. Появись Лейнор на своём драконе минутой позже, и им пришлось бы везти королю скорбные вести. И мало того — мятежный принц, едва вырвавшись из окружения, с обломком стрелы в груди, отправился в пещеры за головой Дракхара. Ну не безумец ли? Верно говорят, когда рождается Таргариен, боги подкидывают монетку… Молоденький мейстер — его лишь год назад прислали из Цитадели — тенью проскальзывает внутрь. — Милорд. Я принёс макового молока, чтобы унять боль и лихорадку — принцу нужен покой и отдых. — Как он? Раны не выглядят опасными, так почему тогда… — Корлис не успевает закончить фразу. — Раны не так серьёзны, милорд, но на стрелы могли нанести яд. К тому же, думаю, сказались усталость и напряжение последних дней. Хотел бы я сделать больше, милорд, но увы, здесь это невозможно. Будем молиться, чтобы Неведомый пощадил принца. Мейстер выглядит измождённым, как и все они, и непонятно, то ли он действительно опечален недугом Деймона, то ли просто устал. Впрочем, он прав, думает Корлис, — здесь не стоит оставаться. — Теперь он не просто принц. Теперь он — Деймон Таргариен, первый своего имени, король Ступеней и Узкого моря, — решительно произносит Корлис и, чуть сбавив тон, добавляет, — и да помогут ему боги. Подготовьте всё, мейстер, — с рассветом вы отплывёте в Дрифтмарк. *** Дорогу до владений Веларионов Деймон помнит урывками. Его снова мучают тошнота и озноб, сменяющиеся горячкой. В бреду к нему приходит Визерис — он смотрит на Деймона снисходительно и грозно, как на шкодливого мальчишку. Качает головой и иногда принимается распекать за сумасбродство и скверный характер. — Сколько жизней ты положил на этой войне, сколько времени потерял! Ну и для чего всё это было, Деймон? — причитает брат в той самой, ненавистной с детства манере — будто вознамерился заменить ему разом и отца, и мать. Но ведь он старался, он всегда был рядом — возражает внутренний голос. А ты, Деймон? Что ты сделал для брата? Оставил его среди гадюк и стервятников из Совета? Оскорбил память его жены и наследника? Ввязался в войну без смысла и славы? Чуть не довёл до мятежа второй после Таргариенов валирийский дом в Вестеросе? Одержал победу над полутрупом, съеденным серой хворью? Бессильная ярость кипит и взрывается внутри него раскалёнными лавовыми пузырями. Ярость на брата, на вероломных союзников, но больше всего — на себя. Уже на исходе плавания — впервые, кажется, за все три года, — Деймону снится Рейнира. Она выросла и расцвела, она звонко смеётся, смотрит чуть исподлобья и говорит ему что-то на валирийском. Он не может разобрать слов, зачарованный блеском её глаз — в них прячется древняя тайна и пляшут колдовские огни. Она поёт ему песню — и лицо её вдруг из детского становится взрослым — печальным, смиренным, ожесточённым и нежным одновременно. Сталь и бархат в её голосе, лукавство, сила и плач. Слова по-прежнему ускользают, но он чувствует, что то — песнь ярости и битвы. Страшная сказка о разрушенном царстве и огненном роке. Ледяная песнь о смертельной вьюге из пустынных северных земель. В ней пламя и кровь, бездна отчаяния и тьмы. В ней высота неба и холод свободы. Он знает: то песнь о вечном одиночестве — и вечной любви, что ведома лишь драконам. Будто заклинание, она лечит его пылающую душу и приносит забытое ощущение покоя. И он благодарен. — Avy jorrāelan, Rhaenyra. Ao gīmigon ziry, — шепчет он сквозь сон. Это признание звучит гимном внутри, сдувая пепел с его опалённых чувств. — Se nyke kivio kesan sagon arlī naejot ao zaldrītsos. Дыхание его, наконец, выравнивается, а острые черты приобретают несвойственную им мягкость. Заглянувший в каюту Корлис удивлённо вскидывает брови — он готов клясться всеми богами, что никогда не видел Порочного принца таким умиротворённым.