Наофуми до призыва в Мерломарк

      Волна закончилась победой. Солдаты радуются битве. А три героя безобидных, гордятся подвигом своим.       — "Убит был нами босс волны."       А сам скажу лишь им в ответ, какие молодцы. Вот только дела до них нет мне. Не до босса, не до тех что назвались героями. Меня другое притянуло. Ведь вижу я десяток младых дитяток, и то как к ним прижались матери родимые. Как они стирают детские слезинки с лиц, как успокаивающе глаголют, толи правду, толи ложь.       Смотрю я значит, и не понимаю. Всматриваюсь пустыми глазьями, в такую странную картину. Что они все делают с молодняком? Зачем им всем в единый унисон твердят столь успокаивающие речи? Какой же смысл в этом всём?       Всё пялюсь я не прекращая, на столь чудную для меня картину. Зачем всё это матерям? Неужто план коварных их, чтоб совратить детские души? А может глупая забава, дающая им запретное блаженство?       Не понимаю ничего... Затем уж вижу, как ко мне бежит ребёнок. Ребёнок, повзрослевший слишком скоро. Енотовидная девчушка, что взял я под свой грязный, бренный лик... Бежавшая от жестокого хозяина, но почти убитая проклятьем. А я лишь мимо проходил. Страдание её облегчить захотел. Впитал мучительное бремя. Мне не больно, ей свободно.       Вот только к удивлению моему, стала следовать за мной незримо. Идя всё по пятам, да не глумясь понаблюдать. Вот прямо как сейчас, тогда, я всё не понимал, зачем она за мной идёт. Она хотела попросить меня о чём-то? Тогда чего ж молчит? Хотела свидеться со мной? Тогда чего же прячется? Понять мне было не дано...       И только показалось мне, как она исчезла средь пустынных переулков, как снова вижу на её груди клеймо души и тела. Печать раба, так она её звала. Вновь забрали её в клетку, опять на цепь насели, и чужеродное клеймо вернули. Она молила: "Помогите...", а что же я? Помог конечно.       Спали чары клятвенные с тела и души. Вновь свободна младая девица, как ничем не скованная птица. Но не ушла она уже. Ко мне в товарищи просилась. А я и не противился.       Прошёл тогда денёк, другой, и вот уже мы вместе добиваем мелких тварей с гор, болот... Росла она с каждым уровнем всё поминутно, готовить еле успевал. Но вот уж выросла она... Теперь уж больше не ребёнок. В глазах рыцарская воля, а в руках верный клинок. В броне простой, надёжной, совсем скромной для выросшей девицы. Да говорит, что всё устраивает.       Довольно быстро возмужала, не оставив ничего от детства. Нет больше слёз от пагубных кошмаров, и больше страха нет от крови на руках. Она оставила в покое прошлое, отринула добросовестное детство... Хотя, возможно, и не такое добросовестное?..       — "Наофуми-сама, мы победили!" — кричит она, искренне радуясь победе...       Наконец сомкнул я глаз с простого люда, переведя их к своей путнице. Хвост кружился в танце радости, а уши трепетали от свершенья. Глаза полны триумфа и надежды. И из-за этих странных действий, не мог я ей сказать какой ценой победа нам досталась...       Но когда же её взгляд пронзил мои глазницы... былой улыбчивый оскал сменил собою лик осознанья и печали. Мы дружно посмотрели туда, где было место битвы. Дома давно обугленные от сжирающего пламени, от чьего тлетворного влияния были изуродованы трупы. Множество ни в чём невинных жертв растопились в пустоте, возможно, на радость тёмным тварям и богам.       Рафталия тускнела мигом, осознавая весь масштаб их первой битвы под сиянием волны. Кто-то в стороне уже выкапывал могилы, выжидая когда же к ним снесут все трупы. Средь завалов слазали другие люди, возжелав найти хоть что-то... или кого-то. Все взрослые тихо отправлялись после первого бедствия, коль стольких будет ещё много. А что там дети? Стоят, кто под ручку кто в одиночку. Сопят все от пролитых слёз, а кто-то в молитвах отраду искал.       Смотреть на это всё, было... так необычно. Но резкий крик мои раздумья вдруг прервал, о приглашении глашатай нам воздал. Да так уж громко, чётко, своим противным низким басом. И я свой взгляд бросил Рафталии, она лишь покачала головой. Ну нет так нет, пусть так и будет.       — "Пошли тогда. Селянам хоть поможем," — сказал я хладно, без лишней страсти, не ждя отказа от предлога.       Но только стоило моей попутчице уйти чуть дальше от меня, как взор мой снова устремился к малым чадам. И все вопросы возвратились на места... На этот раз, один из них заметил мой пытливый взгляд. Да только отвернулся сразу, под гнётом ужаса и страха.       Во мне взыграло сострадание. Решил я подойти, да помолиться с ними... О лучшем счастье, перерождении, и смерти всем ушедшим. Все смотрели на меня недоумённо, когда я прогромыхал столь тихим шёпотом молитву... Молитву матери козы, с её тысячью младых. Но на мои молитвы разразилась буря гнева и отчаянья. Они кричали громко, властно, лишь для того чтоб перестал я литании воздавать. Не понимаю их сейчас...       Ушёл, оставил их одних. Взошёл на холм, самый большой, что был тут. И снова возгласил моленье к умершим.       — "Пусть не трогают их души злые боги. А наша мать, Шуб-Ниггурат, дала им вечности покой..." — таковы были последние строки, моих давно законченных ектений.       Слышу, идёт ко мне кто-то. Смотрю, вижу хвост и круглые ушки, милое личико девицы выросшей, и лёгкую улыбку на губах.       — "Почему вы здесь? Что-то случилось?" — начала упрашивать она со скрытым беспокойством. А я? Я смеюсь, да шутки травлю.       Не стоит знать ей о моём детстве и взрослении. О том как в культ запретный я попал, и выбраться с него не смог. Как в один великий миг, воздав: "Йа Шуб-Ниггурат", к нам явилась матерь божья. Как мы все в её чреве уродились, и как ластились с братьями и сёстрами у её облакоподобной массы. Ей знать этого не нужно... Да и зачем? Я ведь был всего-лишь младым. Одним из тысячи таких же. Обычным, средь молодых богоподобных тварей...