***
Как-то после очередной утренней тренировки с папой на заднем дворе, летом, он заметил, что меня что-то волнует. И решил поговорить. — Ты будто в смятении, Мио. У тебя всё хорошо? Что-то случилось? — спросил он, протягивая мне пакет со льдом и присаживаясь рядом со мной на ступеньку беседки. — Да не то чтобы прям случилось. — ответила я, прикладывая лёд к саднящей скуле. На спаррингах папа меня никогда не жалеет. И я ценю это. Ненавижу жалость. Пусть будет больно сейчас, зато потом я выживу. — И всё же? — упрямо настаивал он. Я тяжело вздохнула и решила рассказать о сомнениях. Папа всегда мне помогал. Может и в этот раз он сможет? — Я уже рассказывала тебе о нравах магов. Это давит. — я поморщилась от боли в рёбрах. Вроде, не сломаны. — Я пока держусь, но… Всё это безразличие, даже от, хах, «друзей». От старших, что не придут на помощь. Ты же знаешь, подчиняющие заклинания, зелья, чтение мыслей. Это пугает. Я просто боюсь. За себя, за вас. Я знаю, я… должна быть сильной, но… И Гарри… Правильно ли я поступаю с ним? Было тяжело говорить ему о своих страхах, о влюблённости. Это всё такое… девчачье. Я всегда хотела, чтобы он гордился мной. Быть достойной зваться его дочерью. Он невероятный человек, и я уважаю его не только как своего отца, но и как личность. На плечи опустились тяжёлые руки. Сразу стало спокойнее. — Мио. Я знаю, ты влюблена в него и ему сейчас нелегко, но то, как он и его дружок относятся к тебе, просто убивает меня. Да, я говорил тебе быть сильной. Чтобы помочь мне защитить тебя и твою маму. Защитить семью, в случае чего. Но «быть сильной» — это не только «не отступать перед трудностями», «стоять до конца». Или больно бить по голове, в конце концов. Это ещё и способность принимать тяжёлые решения. Решиться на отступление бывает труднее, чем продолжать бой. Умереть, например, за страну и стать героями всем отрядом посмертно бывает легче, чем обратиться в бегство и сохранить своим ребятам жизнь, рискуя стать предателями. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Но решать, что для тебя важнее, только тебе. Ты Гермиона, а не «Дэн и Эмма в одном флаконе» и мы не можем выбирать за тебя, лишь помочь. Но по какому бы пути ты не пошла, мы это примем и поддержим. Потому что ты наша дочь. Ничего дороже твоего счастья для нас нет, даже твоё благополучие. Если ты хочешь рисковать, если ради своего счастья ты готова подвергнуть себя опасности и считаешь, что права, мы поймём. Мы верим в тебя, Мио. Не забывай об этом, моя валькирия. — не последних словах он притянул меня к себе и крепко обнял. Как же мне тебя не хватает в Хогвартсе… — Эй, погоди, — он принюхался. О, чёрт. Кому-то сейчас влетит. — Это что, табаком пахнет? — Э… Ну… — Сказала бы хоть, я б посоветовал! А то небось дрянь какую химозную куришь. — он запустил руку в карман и вложил мне что-то в руку. — Вот, держи. Они весьма крепкие, так что осторожно. — О. Я думала, ты будешь ругаться. — я разглядывала красно-белую пачку. Prince. Хм. Дания, вроде. Какая-то она тяжёлая. — Я же уже говорил. Это твоя жизнь. Хочешь портить дыхалку — твоё право. Тебе же хуже на спаррингах! Но ты открой. — он хитро усмехнулся. — А? Ладно. — открыв пачку, обнаружила там… Бензиновую зажигалку. Это же… Ох, ё. — Пап! Это же твоя! Ты ж с ней никогда не расстаёшься. Ты уверен… — Мне будет спокойнее, если она будет у тебя. На самом деле, она семейная. От отца к сыну. В смысле, я не принижаю твою красоту, но для меня ты — это всё. Самая красивая дочь, самый смелый сын, самый способный ученик. Ты молодец, дочка, и я горжусь тобой. Оставайся такой и впредь. Я тогда минут десять от него не отрывалась. Пыталась сдержать слёзы, а папа что-то бурчал себе под нос. Человек, прошедший войну, абсолютно терялся перед плачущими женой и дочкой. А когда я, наконец, перестала портить ему футболку больше, чем она уже испорчена, он лишь мягко улыбнулся и кивнул в сторону дома. — Пойдём, Мио. Мама уже заждалась нас. Сегодня твои любимые блинчики. И действительно, в дверях стояла она, со счастливой улыбкой на лице глядя на нас уже снизу вверх. От этого взгляда сразу внутри всё потеплело и ноющие рёбра стали меньше беспокоить. А мама, тем временем, усмехалась. — Знаете, я ревную. И даже не пойму кого к кому! — она притворно надулась, словно хомячок. Мама всегда была красивой, сколько себя помню. Она словно и не старела вовсе, ни телом, ни душой. Всегда яркая, эмоциональная. Меня снова захлестнула волна нежности. Чёрт, становлюсь сентиментальной, ха-ха! — Эмма! — отец надулся, прям как мама. — Мама! — и я присоединилась к этому уже традиционному дурачеству, чувствуя, что либо рассмеюсь, как дура, либо расплачусь. Наконец, мама не выдерживает и смеётся первой, а мы с отцом присоединяемся к ней всего секунду спустя. — Ну ладно, я вас прощаю. Идите за стол, а то остынет. — она целует отца и возвращается на кухню, а мы с ним переглядываемся. — Прощает? А мы виноваты? — невинно интересуюсь я. Папа лишь хмыкает и потом мы хором произносим классическое глубокомысленное «Женщины» и со смехом следуем за мамой. Завтрак проходит легко и непринуждённо, с этими двумя, называющих себя моими родителями, все проблемы могут и подождать. А после него, папа целует маму в губы, меня в макушку и уезжает в клинику. Какие-то проблемы с оборудованием. Мама идёт мыть посуду, а я сажусь на стол рядом и легкомысленно болтаю ногами, вытирая всё, что она подаёт. Какое-то время проходит в молчании, пока мы не заканчиваем и не идём к дивану перед телевизором. Ещё одна традиция. С мамой мы сидим на диване в обнимку, смотрим какой-нибудь фильм или передачу, или просто разговариваем о том, о сём. — О чём с папой говорили? — заботливо интересуется она. — Да так, о своём. О женском. — усмехаюсь я, ложась головой на её колени, чувствуя, как мягкие нежные пальцы массируют голову. Глаза сами собой закрываются. Вот, что значит «волшебство». — Вы там без меня мальчиков обсуждаете? И как вам двоим не стыдно. — и уже гораздо тише добавляет. — Могли бы и меня позвать. А я вновь улыбаюсь как дура. И всё же… Всё же стоит и с мамой поговорить обо всём. — Ты не против сейчас поговорить о… Ну, о школе? — робко интересуюсь я, хотя и знаю ответ заранее. — Я никогда не против. Любой вопрос, Миона. — я чувствую улыбку в её голосе, но теперь к ней примешивается участие и обеспокоенность. Приятно. — Ты же помнишь, почему я ещё не ушла оттуда? Ну, вторая причина. — я, почему-то, стесняюсь говорить об этом прямо, не знаю почему. — Да, тот парень. Гарри, верно? — Ага. Мам, я… Наверное, я устала. Устала пытаться. Со временем, я всё больше убеждаюсь, что и как друг я ему не сильно нужна, что и говорить про другие роли. Я помню, ты говорила, что он может просто не задумываться обо мне в этом плане, ведь мы много времени проводим вместе и я его друг, но… Тот, второй. Гарри ведь даже не заступается за меня перед ним. Он столько раз оскорблял меня, принижал, а Гарри… Такое чувство, будто он в любой момент готов пожертвовать дружбой со мной, если это спасёт его дружбу с Роном. Словно он более ценен. Словно я балласт на воздушном шаре, который можно сбросить. Я не особо знаю, какими должны быть настоящие друзья, но мне кажется, что это точно не должно быть вот таким. Но они мои единственные друзья, кроме вас с папой, а это немного не то, всё же. А теперь я иногда стала думать, что мне было бы лучше без них. Они как… Как камень, словно его привязали ко мне удавкой и скинули в воду. И душит, и на дно тянет. А удавка именная, бросить жалко. Мама несколько секунд молчала, продолжала массировать мне голову, после чего заговорила. — Я не могу говорить с полной уверенность, я с ними почти не знакома. Но всё же, поступать так с человеком, который ночами не спит, пытаясь помочь, крайне низко с его стороны. В смысле, со стороны Гарри. Я помню, ты рассказывала, что он был очень одинок до Хогвартса и в семье не любят, да и сейчас ему трудно, но сомневаюсь, что это хоть сколько-нибудь его оправдывает. Он должен понимать ценность дружбы, но его поведение говорит об обратном. Думаю, всё ещё может измениться со временем, но сколько того времени понадобится? Год? Десять? Не знаю, Миона. Я не хочу тебе таких страданий, но тут уж тебе решать, скинуть удавку вместе с камнем или ждать, пока она, как по волшебству, не превратиться в воздушный шар. Готова ли ты всё это терпеть и стоит ли оно того? Этот вопрос тебе стоит задать себе самой. Я знала, что есть ещё один вариант. Всегда знала. Можно было начать вести себя как Уизли и, может быть, вероятность того, что я его оставлю, заставит Гарри обратить на меня внимание. Но этот вариант был для меня неприемлемым, так что в топку. Я не стану переступать через себя и делать то, что буквально противно мне. На такое я не готова. Не способна, если от этого не зависит жизнь или здоровье близких. Что ж, если меня не принимают такой, какая я есть…***
Я долго размышляла над их словами. Долго не могла определиться. Папа учил меня, как быть сильной, а мама учила, как проявлять слабость. Даже в этом они идеально дополняют друг друга. А меня в этом году назначили старостой и я подумала: «Может, теперь я смогу что-то изменить? Может быть, теперь будет легче?». О Волдеморте я даже не думала особо. Обычный террорист. Просто живое существо. Все умирают одинаково легко. Да, он буквально восстал из мёртвых, но ему понадобилось на это больше десятка лет. Просто убивать и убивать, пока не сдохнет окончательно. С врагами только так и надо. Поэтому я и решилась на ещё один год. Сдам СОВ и всё же окончу Хогвартс. Но Рон и Гарри, как всегда, быстро меня в этом разубедили. Окончательно же я решилась после недавней ссоры. Это произошло вечером, перед ужином, в гостиной факультета. Минут пятнадцать назад. — Рон, оторви свою задницу от дивана и будь добр, выполни свои обязанности! Ты же староста! Первокурсникам нужна помощь с заданиями, я не справляюсь одна. — раздражённо выговаривала я ему. Гарри, игравший с ним в шахматы, мельком глянул на нас и отвёл взгляд в другую сторону. Чёртов трус. Но, к моему удивлению, меня это даже почти не задело. — Да что ты опять прицепилась ко мне?! Тебе надо ты и выполняй, ты тоже староста! Я и так устал, дай отдохнуть, в кои то веки! — Да какого хрена я должна тащить на себе ещё и твою часть работы?! — в такие моменты всё чаще в памяти всплывал летний разговор с родителями. — Ты же!.. А хотя знаешь? В пизду! Мне надоело! Ебитесь со всем этим сами! Я умываю руки! — всегда мечтала это сказать. Сразу как-то легче стало. Вся Гриффиндорская гостиная молча провожала меня взглядами, пока я поднималась к себе в общежитие. Тогда я и выбрала путь. Последнее, что я услышала перед тем, как захлопнулась дверь было: — Может не стоило так? Она же наш друг… — надо было раньше, Поттер, я уже всё решила. — Ой, да плюнь ты! Побесится и угомонится, у девчонок всегда так. На ужине уже мириться придёт. — легкомысленно махнул рукой Уизли. Хер тебе в рыло, сраный урод. И вот, теперь я здесь. Ну, вещи упакованы в рюкзак, подаренный отцом для проекта по чарам расширенного пространства, я переоделась из школьной формы в более удобные джинсы и толстовку, на ногах удобные берцы. И так не длинные волосы собраны в хвост. Сверху накинула мантию, чтоб если заметят, не вызвать подозрений. Можно и уходить. Я им даже прощальную записку оставлю. Всё равно все сейчас на ужине. Больше мы с ними не встретимся. Быстро черканув всего три слова на оторванном куске тетрадного листа заранее оставленной ручкой, ломаю палочку и кладу две её части в карман мантии. Хм, даже не ёкнуло ничего. Кинув к записке значок старосты, хватаю со стола музыкальный плеер, пачку сигарет и семейную зажигалку. Не хотела даже пробовать, но ведь довели, суки. Хорошо хоть, что я на рунах не спала, так бы без музыки пришлось топать. Экранировать электронику от магических потоков было не так-то просто. Сраная магия, вечно всё портит. Хотя, кого я обманываю. Я буду скучать по волшебству. Это было интересно. Магия бросала мне вызов, моему уму, моей усидчивости. Ну и хрен с ним. Переживу. Что ж, вот и всё. Как будто в этой комнате никогда и не жила Гермиона Джин Грейнджер. Осторожно выглянув за дверь и убедившись, что в гостиной всё чисто, быстром шагом дохожу до портрета-двери и попадаю в коридор. Дама на картине открыла глаза и сонно пробормотала: — Что-то ты припозднилась, деточка, все уже ушли. — Ну, вы же меня знаете. Засиделась за дополнительным проектом по рунам. Напутала в расчётах и вместо Турисаз использовала Вуньо и… — и так, попытка надоесть. — Ты беги, беги. А то ужин закончится. — Есть. — Ох, точно, конечно! Извините, я побежала! Мгновенно пролетев по лестницам, оказываюсь у кухни. Стоит запастись едой в дорогу, а то и обед, и ужин я пропустила, выполняя и свои, и Уизли обязанности, а до ближайшей трассы идти прилично, тринадцать километров. И неизвестно, доберусь я автостопом или нет. Как повезёт. Пощекотав грушу (вот идиотизм, конечно), захожу внутрь. — Мисси Грейнжи! Сейчас ужин, мисси, почему вы здесь? — спрашивает лопоухая домовушка. Эх, они милые. Даже жаль их покидать. — Привет, Милли. Мы с ребятами поссорились. — побольше грусти в голос, плевать, что мне уже плевать. Главное, на Добби не напороться, значит действуем быстро. — Не хочу с ними пока встречаться. Не могли бы вы собрать мне чего-нибудь? Буду очень благодарна. А то я сегодня не обе… Не успела я договорить, как по кухне будто заметался ураган. Эти малыши очень остро реагируют, если кто-то голоден. А если кто-то пропустил обед, то тут даже змеемордый не поможет, всё равно накормят или едой в дорогу завалят. — Присаживайтесь, мисси Грейнжи, Милли сейчас всё подаст! — домовушка отодвинула стул. — О, нет-нет. Спасибо большое, но я очень тороплюсь в библиотеку! У меня кое-что не доделано, можете мне с собой сообразить чего? Я в спальне потом перекушу. — О, да! Конечно, конечно! Милли всё сделает! — и вихрем умчалась куда-то вперёд. Что же, подождё… — Держите, мисси! Милли сделала вам сэндвичи с ветчиной, сэндвичи с курицей, сэндвичи… — О, спасибо тебе, Милли. Ты молодец! — глажу малышку по голове и отдаю ей столько магии, сколько получается. Мне она всё равно теперь ни к чему. — Мисси… — в её глазах стоят слёзы. Кажется, я поняла, почему папа не переносит женских слёз. — Ну, не плач, милая. Иди, помоги другим. Она кивает и разворачивается, а я выхожу за дверь. Ненадолго останавливаюсь и оглядываюсь на картину с фруктами. — Прощай, малышка. Чёрт… Я буду скучать по вам. Снова лестница и вот я уже на первом этаже. Дверь в большой зал открыта и я, не удержавшись, смотрю из тени на толпу школьников. Глаза пробегают по столу ало-золотых и натыкаются на две макушки, рыжую и чёрную. Они смеются, у Уизли из рта валятся куски картошки, Поттер морщится, но слегка усмехается. — А вот по вам я скучать не буду. — шепчу я. Сердце, сука, не смотря на все мои убеждения, слегка вздрагивает при взгляде на зеленоглазого брюнета. Но уже слишком слабо чтобы удержать меня здесь. — Прости, Поттер, но семья мне дороже мимолётной влюблённости. Дальше как-нибудь сам. Прощай. Двери Большого Зала остались позади, а теперь вот и входные. Они, на удивление, не заперты. Выхожу и тихо закрываю их за собой. Снимаю мантию, убеждаюсь, что не оставила на ней волос для оборотного и поискового зелий и, проходя мимо кромки Запретного Леса, кидаю её на землю. Пусть ищут. И теперь вот. В наушниках что-то из пиздецки грустного кантри, в пальцах сигарета. Щелчок семейной бензиновой зажигалки и уставшей за день голове становится невероятно легко. Будто мозг окружили облаком и оно плывёт, плывёт… Действительно, крепкие. Хогвартс всё дальше и дальше, под ногами рельсы и шпалы, по которым не так давно красный паровоз привёз меня сюда и я, наконец, счастлива. Я сделала правильный выбор. Я иду домой. И я даже успею к своему дню рождения! И жить хорошо, и жизнь хороша! Когда до ближайшей трассы остаётся километров девять-десять, я вспоминаю оставленную мной записку на тумбе у кровати и на лице возникает счастливая улыбка. Что же в ней было? О, всё просто! Там было лишь три слова: Прогуляюсь, не теряйте.