Жители балкона на шестом этаже

Балконьеры Для жильцов шестого этажа дома номер двадцать три был один общий балкон. Балкон из достопримечательностей имел крошащийся бетонный пол, пепельницу из банки от кильки в томате, половик серо-коричневого цвета, фикус, удобренный тремя окурками, плохую копию Ван Гога на стене и периодически появляющегося кота Мымрыча с ушным клещом. Жители шестого этажа либо боялись заходить на балкон, либо были его постоянными посетителями. К первой категории граждан относились почти все жители шестого этажа. Пожилые не ходили на него, потому что там накурено и «лучше на улочке свежим воздухом подышать», подростки – потому что их оттуда выгоняли раз в два дня, людям среднего возраста идти туда было вообще незачем, а единственная молодая семья в старом доме была занята детьми и работой. Но компания на балконе все же собиралась и включала в себя несколько следующих лиц. Гарик – человек «среднего возраста» с равной степенью любви к искусству и спиртному. Он делал плохой музей из всех помещений, где обитал. Так, дома у него везде лежали арт-объекты, купленные в переходах, электричках, сувенирных лавках, антикварных магазинах, у уличных художников и найденные на помойках. Лучшими вещами дома считались мозаичный кофейный столик с проржавевшей «позолотой» на ножках, стул-трон из сложенных в хаотичном порядке кривых веток, проженный сигаретой ковер с картинками из мультиков, бюсты Блока и Ивана Грозного, ласково называемые Чижик и Пыжик, деревянный крест, исламская шапочка, вязанный крючком осьминог Люля, чайный сервиз с стиле Гжель, огромный холст с графити, непонятно откуда взявшаяся зеленая мантия с мехом и та самая плохая копия Ван Гога, которую Гарик, будучи в приподнятом алкоголем настроении притащил на балкон. В балконной компании Гарик всегда «задавал настроение», потому что был заведомо весел и имел про себе либо с гитару, либо шахматы, либо гениальное предложение. Дядя Саша – приблизительный ровесник Гарика, идейный человек. Его хобби было серьезно спорить о вкладе в музыку группы Ленинград, отращивать, а потом снова сбривать бороду, курить, не разрешать менять банку от кильки на нормальную пепельницу, цитировать Библию к месту и не к месту и приносить на балконные собрания то дисковый магнитофон, то книги, не вместившиеся в домашнюю библиотеку. Дядя Саша за глаза звался философом, потому что балконная компания с испугом догадывалась, что цитировать он может не только Библию. Он придавал колорит всему, рядом с чем стоял и дважды пытался обменять крест Гарика на «приличный конячок», потому что «нельзя таким вещам попадать в руки как у этого». Гарик не понимал, почему он «этот» и крест не менял. Антонина Вениаминовна – почитаемая дама из пожилой части жителей. Она отвечала за жизнь и здоровье каждого члена балконной компании, поэтому то заглядывала на собрания с супом и тарелками, то угощала блинами, то приносила таблетки, на весь подъезд жалующемуся на головную боль Гарику, то лечила хронического ушного клеща Мымрычу, то учила чему-нибудь Ксюшу, то поливала фикус. Ее рук делами были вымытые окна, половик и, собственно, даже фикус. Антонину Вениаминовну однозначно любили и защищали от предлагающих продать квартиру, вступить в секту, купить новый пылесос навязчивых граждан и от технологий современности в лице телефона. Ее ласково называли Витаминовна за глаза и ходили проведать, помочь с уборкой и силовыми работами дважды в неделю – по воскресеньям и четвергам. Она редко появлялась на собраниях, предпочитая встречи и беседы один на один, а если появлялась, говорила немного. Ксюша – «нового поколения» человек, а именно шестнадцати лет. Она регулярно таскала самошитые яркие матрасики для Мумрыча, сленговые слова и просьбы помочь с физикой. Ни дядя Саша, ни Гарик, ни тем более Антонина Вениаминовна физики не знали, но долго смотрели в тетрадь и решали, что «да, это электрическая цепь». Ксюша была «почетным слушателем», и скидку на возраст ей делали редко. Она слушала дяди Сашины разговоры о Библии, подпевала гитаре Гарика и училась у Витаминовны тайнам рукоделия. На балконе она появилась, перепутав дверь на него с дверью на запасную лестницу, ровно тогда, когда Гарик выдавливал из своей гитары звуки Арии, а из себя наполовину забытые слова Героя асфальта. При появлении «девушки», он стал петь максимально романтично, закашлялся, поругал золотой голос Кипелова и спросил, что нужно столь необычному гостю. Ксюша и сама не могла сказать, поэтому сказала, что знает слова песни, чем заслужила расположение и Гарика, и дяди Саши. Ксюша ошибаться дверью снова не планировала, но после совместного концерта из трех песен, особенно любимых Гариком, ее пригласили на следующий день, чтоб пройти фейс-контроль и дегустацию фрикаделек у Витаминовны. А потом Ксюша прижилась. Такова была постоянная балконная компания, переодически принимающая в себя новых непостоянных лиц. Последний месяц к ним часто заходил неопределенного места жительства человек Слава с огромным кузовом поговорок и житейской мудрости, отличным знанием латыни, любовью к котам и способностью переварить любое жужево. Он единственный разбирался в физике, и однажды просветил всех, что вообще-то это совсем не электричество, а схематичное пояснение к эффекту Доплера, который относится к кинематике. Балконные дни были похожи, но все-таки отличаемы друг от друга, и последнее воскресенье августа тоже было обычным. На вечернее собрание, никогда не назначаемое, но всегда случающееся примерно в одно и то же время, первым пришло «ахуеть». За «ахуеть» Гарик, а за Гариком – причина «ахуеть» — баян. Он, очевидно, хотел произвести впечатление на собравшихся, но таковых не нашлось. Не было даже Мымрыча, обычно не опаздывающего и спрыгивающего откуда-то сверху при звуке голоса. Но пока что даже его не было, и потому вскоре на балконе остался один баян и табуретка с фикусом. Гарик присоединился к баяну спустя шесть минут, протаранив дверь креслом и ведя привычную непрерывную речь. — Ну всмысле не надо брать? Какое? А Витаминовна? Она с этой табуретки сядет да покатится. А тут агрегат, трон, сидалище, полторы Витаминовны влезут! Тем более, мы на этом балконе полтора месяца болтаемся, и о комфорте заботится только бедная Витаминовна. Мы б тут хоромы могли организовать, а вместо этого имеем половик, отобранный у старой женщины! За ним на балкон вошел хмурый дядя Саша. Он жевал неподоженную сигарету и безнадежно смотрел в спину Гарика, прекрасно зная, что тот не замолчит, пока не займет рот чем-то более значимым вроде еды. — Я тебя понял. Не надо мне доказывать важность кресла. Если ты хочешь, поставь его. — Да щас бы я тебя спрашивать стлал. Это теперь мое законное кресло. Хочу и ставлю для моей любимой Витаминовны. Оооо а прикинь сюда ковер? Какой-нибудь адски пушистый, чтоб встал и просто по колено провалился. Давай скинемся со всеми? Хотя Витаминовна и так пенсионерка, Ксюха не зарабатывает. Получается мы и Слава. — Ковер придется мыть дважды в день. Давай помолчим. — Так ты и так молчишь, куда тебе больше то? У меня на спине дыра от того, как ты хочешь, чтоб я заткнулся. Поэтому в целях моей безопасности аривидерчи. Я ща такой агрегат с антрисолей принесу, вы все попадаете. На балконе остался пока никем не замеченный баян и курящий дядя Саша. Он то ли из принципа, то ли из недоверия не садился в гариковское кресло, а стоял у перил с закрытыми глазами. Стукнули лапы, на перила приземлился Мымрыч. Он был до зависти лохматый, со слипшейся в острые пирамидки шерстью. То ли Мымрыч представлял первый в доме (а может и в мире) котовий ирокез, то ли, что вероятней, извалялся в воде и песке. Снова чуть не высадив дверь ввалился Гарик, волоча за собой очередное сокровище и отчитываясь с порога. — Ходил к Витаминовне, она третий день хандрит из-за уезда детей. У нее Ксюха сидит. Ксюха молодец девчонка, без нее Витаминовна совсем бы загрустила, а так вроде даже. Смотри какой агрегат, это же просто восторг. Я забыл, что он у меня есть, это кто-то выкинул из дачников там, где я заборокопалой подрабатывал, а я взял. Ща Витаминовна и Ксюха придут, принесут поесть. Ты, конечно, сегодня серая ебатня, мне даже страшно. — Я всегда серая ебатня, потому что ты ведешь сплошной монолог и не оставляешь мне пауз для ответов. — Хорошо, давай говори. Я рад тебя послушать, — обиделся Гарик. Дядя Саша говорить, конечно же, не стал, а только закурил снова, лениво наблюдая за боровшимся со столом Гариком. К приходу женской части компании балкон был неотразим по словам самого же Гарика. У боковой стены рядом с табуреткой топорщилось подлокотниками большое кресло с синей псевдобархатной обивной и позолотой в местах ее прикрепления. На позолоту дядя Саша закатывал глаза, называя Гарика сорокой, а Слава тактично напоминал, что у всех свои вкусы. Разделяла любовь к подобным вещам только Витаминовна и временами Ксюша, любившая все удобное и не сильно заботящаяся о внешнем виде. Поскольку кресло для Витаминовны и предназначалось, Гарик смог доспориться с дядей Сашей до согласия на его установку (тем более, что оно закрывало спинкой огромное черное пятно на стене). Стол балкону подходил, так как имел вид обычного пластикового белого стола со складными, конечно же, ржавыми ножками. Все вместе это смотрелось великолепно безвкусно, но Гарик был настолько доволен, что говорил вдвое быстрее. Антонина Вениаминовна вошла вместе с Ксюшей, тащащей запотевшую кастрюлю и посуду всю в сколах и из разных наборов, предназначавшуюся как раз для балконных жителей. Дядя Саша вежливо выбросил сигарету, но ограничился коротким «здравствуйте», Гарик стал забирать грозящую рухнуть посуду с обычным красноречием. — Ааа, девушки. Дамы, я б даже сказал. Вы сегодня не последние, обрадую вас, Слава все еще не появился. Боже мой, котлеты! — Гриша, ты на меня напал, — засмеялась Витаминовна, отмахиваясь от суетящегося Гарика, — какое кресло! Я буду права, если предположу, что это ты его принес? — Будете, — Гарик весь превратился в улыбку, потому что это была первая похвала его трудов по вызволению кресла от продавца Авито, живущего на другой станции метро и отдающего его за пятьсот рублей. Сели есть. Антонина Вениаминовна раскладывала плоские котлеты по тарелкам, когда явился Слава. Он был той степени ухоженности, какой может быть человек, снимающий кровать в общежитии и не имеющий горячей воды уже два месяца: то есть при себе он имел не кристальной чистоты волосы под кепкой, снизу испачканные травой штаны, но чистую футболку и пачку ряженки. — Простите, господа, что опоздал. Вы не поверите, но водитель сочла меня подозрительным и не хотела пускать в автобус. Я спорил, но поскольку был единственным пассажиром на первой остановке, защитить меня было некому. Пришлось ждать следующего. Мымрыч, грязная морда, ты просишь котлеты! Иди сюда. Мымрыч отвратительно поддавался дрессировке, но на ласковое «иди сюда» подбегал всегда. Так и сейчас, пока Витаминовна возилась с едой, Слава присел на корточки у фикуса в противоположном углу балкона и стал наливать ряженку в половинку блюдца. Прошел месяц с первого славиного появления на балконе, и к этому моменту все считали Мымрыча его котом. — Пока мы все равно не начали более важный разговор, я предложу идею. У меня есть стеллаж, он неудобный, поэтому я буду покупать новый. Стеллаж можно использовать здесь для посуды и каких-то бытовых вещей, либо можно установить в подъезде и сделать книжный обмен. Сегодня утром у меня сгорел завтрак, и книги, хранящиеся на кухне, пропахли дымом. Это дало мне понять, что пора уменьшить домашнюю библиотеку. — Так ебать, зачем ты хранишь книги на кухне? Перенеси их в комнату, и ты не поверишь, освободиться место в кухне. – Резонно заметил размахивающий вилкой Гарик — Ты тоже не поверишь, но на кухне книги, не влезшие в комнату. У меня шкаф-купе переделан под книжный и заставлен весь. — И вы все это читали? – С восхищением спросила Ксюша. — Почти. Если что-то и не читал, то не найду уже, пока не освобожу место. Поэтому предлагаю книжный обмен. Но если ты хочешь что-то взять, заходи, выбирай. Я смогу тебе посоветовать несколько произведений. — Дядь Саш, а при таком ээ… багаже, какая ваша любимая книга? — Евангелие, — ответил тот и сразу отвернулся от Гарика, уже начинающего делать ехидное лицо. — Ну ты, Саныч, и праведник. Прям этот… Арамис «ой, эта вся жизнь неправильная, вот когда уйду в монахи, буду молиться и будет правильная». — У каждого человека свой пути. А ты не осуждай, а ешь, — присоединилась к разговору Антонина Вениаминовна. — От таких проблем, как слишком большая библиотека лечит съемная квартира, — Слава закончил распутывать и расчесывать пальцами ирокез Мымрыча и вернулся а стол, — Сложно каждый раз собирать и упаковывать все имущество, поэтому на съемных начинаешь потихоньку из него избавляться. Когда-то у меня была куча вещей, я даже верил в то, что никогда не расстанусь с задачником по тригонометрии и старинным парусником в бутылке, но сейчас все мои вещи влезают в один чемодан, и, не поверите, ни парусника не задачника среди них нет. — Эх, мне бы парусник в бутылке… Я б его поставил рядом с Лесей на комод, такой экземпляр был бы, боже мой. Они стоят по две тыщи. Чему там стоить, спички и тряпочка под парус? — Какая прелесть, ты говорил, что засунешь Лесю куда-нибудь, раз уж он уже подарен, а сам держишь его на видном месте. – Засмеялась Ксюша. Гарик смутился, ответил абстрактным «Нет» и замолчал на оставшийся обед. Есть закончили быстро, без разговоров Гарика не на что было отвлекаться от тарелки. Все решили, что Гарик разобиделся непонятно на что, но понятно надолго, поэтому возвращение его веселости после котлет было неожиданным. — Ребяяята, я ж забыл. Я такой агрегат достал. Ща будет. Гарик почти скатился с табуретки в угол, потеснил Антонину Вениаминовну с вежливым «парддоньте» и достал баян. Баян был не в лучшей форме – поцарапанный, с закрашенными синей ручкой тремя кнопками, но скрипнувший длинно и печально, пока Гарик выдирал его из-за кресла. Баян определенно произвел впечатление. — Ты умеешь и на нем? – Спросил дядя Саша — Я когда-то закончил пять классов музыкальной школы. По аккордеону, правда, но они родня, — ответил Слава вместо Гарика - — Ничего я, конечно не умею, — Рассмеялся Гарик, на пробу растягивая инструмент, оглушивший всех вторым жалобным стоном, — Но научиться то можно. Щас оп, оп, и будет вам а капелла. — А капелла это пение без музыки, — сморщился от нового, но уже веселого стона баяна дядя Саша. – Пожалуйста, я тебя очень прошу. Не мучай это создание, принеси гитару. — Ты редко говоришь «пожалуйста», все для вас, все для вас. Прошло полтора часа от первого появления Гарика и баяна, а все только начиналось. Все всегда только начиналось с появлением дядь Сашиного чайника. Они притащили расселись на перила, табуретки, пол (Антонину Витаминовну почетно оставили в кресле), Гарик принес гитару. Играли избранное. Потом обсуждали стеллаж, одобрив идею с книжным обменом и решив, что если и надо что-то хранить на балконе, это можно сделать и в коробках. Ксюша грустно напомнила, что сегодня последний день лета, но Слава возразил, что все только начинается, и завтра сразу после линейки надо идти помогать со сборкой стеллажа, а потом можно скинуться на торт, отметить то, что ни у кого кроме Ксюши нет этих мучений. Гарик посаболезновал и предложил песню по заказу. Пели Высоцкого, массово забыв слова на втором куплете, потом Цоя, потом идиотскую дворовую песню про то, как верблюд бежал и умер. Потом дали гитару стесняющейся Ксюше, и Гарик угрожал тем, что пока она не зажмет аккорд нормально, ее мучения не прекратятся. А потом шел дождь. И кончалось лето.