***
***
— Знаешь… Когда Мари погибла… Хиро… Хиро правда перестало что-либо волновать, — опустив взгляд, вздохнул Кел. Лёгкий ветер колыхал его каштановые волосы, он переминал пальцы, время от времени виновато и робко посматривал на Санни. Нежно-белые лилии шелестели на могиле Мари. — Он не хотел вставать с утра в школу и даже кушать. Он перестал за собой следить, перестал печь фирменные вкусняшки… Это длилось почти год, и мама с папой тоже не знали, что делать, — он усмехнулся, лёгкая грустная улыбка осталась на его лице, а глаза полнились нахлынувшими воспоминаниями.***
Страшная догадка поразила Санни. Он ринулся прочь с кладбища. Перебегая дорогу перед сигналящими машинами, оббегая прохожих, он впервые в жизни бежал со всех ног, с непривычки задыхаясь и давясь воздухом. Лишь бы он не был прав… Дверь в дом Кела открыла его мать. — Санни? — удивилась она. — Неужели? — она прочитала всё по его глазам. — Что же ты так давно не заходил? Идём, проходи, — она пропустила мальчика и удивлённо смотрела ему вслед, когда тот бегом, перепрыгивая ступеньки, взобрался по лестнице и приблизился к комнате Кела. «Так непохоже на Санни. Наверное, за столько лет он сильно изменился.» Постучав пару раз, Санни, пытаясь умерить дыхание, ожидал ответа, которого не последовало и через минуту. Он постучал ещё. Ещё и ещё. — Что? Да заходи, мам, — донёсся хриплый, но такой знакомый голос из-за двери. Сердце Санни ёкнуло, он ничего не ответил, а лишь вслушивался: громкий вздох, тяжёлые шаги и звук поворачивающейся защёлки. Дверь открылась. — Санни? — воскликнул Кел. Он смерил нежданного гостя изумлённым и тяжёлым, отнюдь не радостным взглядом. В нос ударил мерзкий запах, словно в одной комнате сочетались ароматы протухшей еды и нестиранной одежды. Источник запаха было бы трудно заметить при всём желании: взглянув другу через плечо, Санни заметил, что в комнате царил мрак. — Чего тебе, Санни? Сколько лет, зим, да? — Кел, пойдём на улицу? — как можно увереннее спросил Санни, сглотнув ком в горле. Он не имел никакого права нарушать покой Кела, того Кела, который не хотел бы его видеть, того Кела, жизнь которого навсегда разрушена. — Нет, Санни, — дрожащим голосом ответил Кел. В его глазах и сердце бушевал вихрь эмоций, но он не колебался. — Что тебе на самом деле надо? У тебя амнезия? Ты не должен… Не пытайся, пожалуйста.! — он остановился на полуслове, шикнул, натянул капюшон на лицо и захлопнул дверь. Все надежды Санни разбились одновременно с этим хлопком. Не может быть. Злой рок поменял их с Келом судьбы местами. — Ты уж прости, сам понимаешь, — вздохнула мать Кела, помотав головой. Санни взглянул вниз: она стояла у подножия лестницы, прямо как его мама этим утром. — Я сама-то от него и двух-трёх слов годами не слышала. Если он из комнаты разок выйдет — честное слово, устраиваем пирушку, — она горько вздохнула, скрестила руки на груди и помотала головой. Санни спустился с лестницы и остановился. Он видел: в его мире эти стены были заполнены фотографиями Хиро, Кела и их маленькой сестрички. Улыбающийся Хиро, стоявший по колено в море, Хиро, гордо показывающий камере поднос свежих кексов, Хиро, позирующий в мантии на своём выпускном… Зияющая пустота осталась вместо отпечатавшихся в памяти фото. Стены этого дома были практически пусты. Вероятно, сюжеты, когда-то изображённые на тех снимках, здесь никогда и не свершались вовсе. — Хиро, сынок… — дрожащим голосом прошептала несчастная мать, смотря на стены. — Ты же помнишь? Везде были фотографии моих мальчиков. Ах, мои сынишки. Что же стало? Как же так, Санни? — женщина не плакала. Она смотрела на единственное фото, оставленное на стене: она, её муж, малютка-Кел и держащий его малыш Хиро. Санни молча направился к выходу и покинул дом.***
— Одним вечером… Я пришёл к нему, закутанному в одеяло, и начал говорить всякие вещи, — после паузы продолжил Кел. — Типа, как мы все по нему скучаем и хотим, чтобы ему стало лучше… Что все беспокоятся… Что Мари не хотела бы видеть его таким… — он особенно выделил имя подруги. — Но Хиро… Он внезапно поднялся и начал кричать, нет, орать на меня. Что-то было довольно обидным, ну… Честно, я успел забыть большую часть из того. А его глаза тогда уже стали супер-красными… Но чем больше он кричал, тем сильнее плакал. — он вновь остановился и, прочистив горло, робко глянул на Санни. Поймав его спокойный взгляд, он продолжил: — Я старался его успокоить… но что бы я ни говорил, делал лишь хуже. Я никогда не видел Хиро таким. Это правда удивило меня. Я был так напуган, ну… что начал плакать. — баскетболист неловко усмехнулся, его улыбка стала теплее. — Потом пришли мама и папа, обняли его, успокоили… Но они… полностью проигнорировали меня. Я думаю, тогда Хиро полностью опомнился, потому что он мигом подбежал и крепко обнял меня. Извинялся снова и снова… — улыбка Кела растягивалась шире. — Ну… по крайней мере, с того дня Хиро пошёл на поправку, ему стало намного лучше. Прохладный ветер не останавливался. Проникая под одежду, в волосы, он щекотал, дразнил мальчишек. Каждый тогда обдумывал историю Кела. Молчание прерывалось лишь нежным шелестом леса. На секунду Санни почувствовал, что его сердце свободно. Лишь на мгновение оковы, сжавшие грудь, растаяли. Мари, ты слышишь?***
— Мари. Санни молча наблюдал, как Мари слабо нажимала на каждую клавишу своего пианино. Мальчика волновало, сколько она здесь сидела в одиночестве, не евши и не спавши. После минуты молчания она повернулась к нему с вопрошающим взглядом. Санни судорожно выдохнул: он с детства был неразговорчив, слова путались и не желали складываться в предложения в голове. — Я хочу, чтобы ты знала. Мы… Мы скучаем по тебе и… мечтаем, чтобы тебе стало лучше. Нам тебя не хватает, — он выпалил всё это, тяжело выдохнул, набрал в грудь воздуха и продолжил. — Борись, Мари, не сдавайся. Хиро бы не хотел, чтобы ты себя так мучила. Санни сразу охватила паника. Последнее предложение — зря он его сказал, да? Непоправимый, страшный поступок. Глаза Мари заблестели и наполнились слезами. Имя их друга эхом звучало в её голове, разбило её маску отчуждённости. Она таращилась на брата, не веря, что это сказал он. Тревога мальчика возрастала: он не ожидал такой реакции, теперь сердце Мари, открытое и горящее, было в его руках, и он не мог сделать ничего, лишь впасть в ступор. — Я не могу, Санни. Прости меня… я не могу!!! — последнее она крикнула, закрыв лицо руками. — Санни, это так тяжело! Я не чувствую себя живой! Что мне вообще делать?! — она рыдала, качаясь из стороны в сторону. — Санни, прости меня! Простите меня все! Прости, Хиро, прости, прости! Почему я не могу никому помочь?! «