Поцелуй гибискуса

      Гости всё прибывали и прибывали, подходили к оплетённым глициниями дверям поместья. Огромный мрачный особняк, скорее даже, замок — эталон викторианской роскоши. Наверное, и построенный в те времена. Богатый люрекс платьев мерцал в мягкой полутьме вечера. Из открытой двери Бентли, точно из-под крышки гроба, протянулась старушечья, иссохшая до костей рука с увесистыми перстнями на каждом пальце, и ее тотчас подхватила бережная мужская ладонь. Августовский ветер похолодил кожу голых плеч, повеял брызгами фонтана и чайной сладостью жасминов, взметнул кроваво-алый шлейф платья, на мгновение оголив точёное бедро. И трудно было не задержать на нём взгляд всякому джентльмену, в каких бы высоконравственных традициях тот ни был воспитан, какой бы десяток ни разменял — третий ли, шестой… А их спутницам оставалось гордо прятать под масками ревность и невольное восхищение. Ещё бы. Как не завоевать внимание целого дворца таинственной принцессе, что, чуть припоздав, явилась на бал совсем одна? Вернее сказать, не принцессе, а кровавой графине — сегодня это ей больше к лицу. Ноги ступают по мраморному крыльцу поступью, воспетой поэтами средневековья, не иначе. Лёгкий стук каблуков. Уверенно, привычно. Безупречным движением прихватить подол платья, вновь обнажив стянутую алым ремешком туфли тонкую щиколотку, так и манящую приникнуть к ней губами. Нет задачи проскользнуть незамеченной. Напротив, надо показать себя во всем очаровании. Алая леди и не чувствует стеснения: знает себе цену. Знает цену и часам, что прямо перед глазами мелькнули на запястье дворецкого. Боже правый! Настоящий брегет, по меньшей мере, сорок тысяч фунтов — глаз намётан на оригиналы. — Прошу прощения, мисс, — вкрадчивый голос притупил мысли. — А вы?.. Что-то никак не могу вас вспомнить… Дворецкий, приподнимая маску, пробежал глазами список гостей. Гостья заволновалась? Ничуть. Шагнув навстречу, приблизила лицо до той грани, что возможна между дерзкой леди и лакеем. Глаза в глаза. И улыбка, что сведёт с ума любого мужчину. — Да неужели? — негромко переспросила. Миниатюра безобидного флирта. Дворецкий вскинул глаза. На приоткрытых губах застыло осознание собственной оплошности. Рука в белой перчатке покаянно легла на сердце. — Ох… Ну как же! Леди Элла Мюррей, — проговорил он с восхищенным трепетом. — Не взыщите за мою рассеянность, Ваша Светлость. Обойдётся молчаливым разрешением поцеловать руку. Судьба миловала, всё идёт как надо. Первым делом — зайти в уборную, пройтись пуховкой по острым скулам, немного больше помады. Плечом откинуть уложенные в изысканную прическу волосы — по качеству ничуть не уступают ткани платья. Высокие перчатки — никаких следов после себя. Кончиком языка по хищным зубам — неотразима. Кроваво-алое платье, имя и титул — всё сидит, как влитое. Да ещё — бриллиантовый крестик на шее — ирония над собственным сердцем, в котором Бог давным-давно не живёт. Излишнее спрятать под маску. Шаг за шагом по скользким прямоугольникам паркета в узком, сводчатом коридоре. Приглушённый красный свет подвесных светильников — как романтично. И удобно. Навстречу — мужской силуэт. Вот и хозяин. Граф Винсент Фантомхайв. Элла помнила его с фотографий: довольно молодой, но уже с гнильцой, спрятанной за ангельской улыбкой. Походка торопливая — нервничает. Идеально. Ключ всегда носит в правом кармане пиджака, аккурат под платком. Девушка отступила на шаг подальше от стены, слегка задела графа бедром. — Простите, сэр, — вполголоса, с виноватым смешком. Это было нелегко, но всё ж удобней, чем из кармана, застегнутого на булавку. Ну и разиня же этот граф. Так он всё потеряет, включая даму сердца. Яркий свет просторного зала на миг ослепил, томно опустились ресницы. Кончик языка долго смакует терпко-сладкий вкус гренадина. Содержимое бокала напоминает кровь. Как мило. Невзначай одарить заманчивой улыбкой компанию фрачников у окна — маленькая шалость, которую можно себе позволить. Оглядеть любопытно, будто даже слегка растерянно, огромный, мрачноватый зал в готическом стиле и вновь умертвить всякое чувство на лице. Сдержанно кивнуть мелькающим мимо маскам — классически чёрным, вычурным белым, синим, золотистым, с перьями, кружевом, камнями, играющими в свете люстр всеми цветами радуги. Настоящий театр — Элла оказалась в родной стихии. Не страшно сфальшивить или позабыть монолог — роль вжилась намертво, под кожу, в самую душу, и порой даже кажется (как стыдно признать!), что всё это… по-настоящему. Это чувство пьянило, заставляя сердце трепетать. Дабы не потерять бдительность, алая леди прошла к высокому, отделанному под витраж окну. Из чёрного Кадиллака вытаскивали крупного мужчину в бордовом пиджаке и аккуратно усаживали в электроприводное кресло, точно музейный экспонат. Никаких признаков движения он не подавал. Запертый в собственном теле… Наверное, такое состояние — самое страшное, что можно себе представить. Что ж, кому-то в этом мире живётся и хуже. Элла незаметно прислушалась к разговору двух девиц, что тонул в релаксирующей музыке. — …Просто пропали. Из собственных домов, при гостях, при детях. Жена Мерсера сказала: перед концертом он просто ушёл к себе в кабинет, и всё. У маркиза Уоррена с женой вообще была годовщина, собралось человек пятьдесят, если не больше, его ждали… Знакомые фамилии. Вокруг этих двух ребят, безвестно пропавших, подняли шум еще около года назад. Дамочки что, с луны свалились? — Ты видела жену Уоррена? — хихикала вторая в ответ. — На его месте я бы тоже сбежала к чёрту. — Оу. Поосторожнее бы с выражениями, правда? — заговорщический шёпот у самого уха привел в содрогание. — Да… Современная Англия изжила былую суеверность. Дворецкий. У входа Элла не особо разглядывала его лицо: внимание занимало другое. Теперь увидела будто впервые. Высокий брюнет, лет тридцати. Лакейский фрак, безупречно подогнанный, утончал его фигуру. Увы, на некоторых мужчинах, и причём весьма привлекательных, фраки не сидят, как ни изощряйся. Не та порода, что называется. На этом же сидел великолепно. — Ну… Может, это и к лучшему, — быстро сориентировалась, как ответить. — Жизнь идёт своим чередом, люди встраиваются в неё, меняют взгляды. Тёмные глаза сощурились в прорезях маски, подчеркнув сексуальный азиатский раскос. Красные, будто пропитанные вином, губы не шевельнулись, но один этот взгляд заключал в себе какое-то злорадное удовлетворение. — Есть в мире объекты, Ваша Светлость, которые меняются и теряют свою ценность под влиянием времени, к примеру, девичья красота и молодость. А есть то, что вечно. Хотелось как-нибудь лаконично указать этому пустомеле его место, но он отстал сам — ринулся на звон разбитого стекла: кто-то опрокинул подставку с бокалами. Не будь он дворецким, Элла сочла бы это за банальную попытку подкатить. Хотя почему бы и нет? Он мужчина, по природе своей, пусть и дворецкий. Настораживало другое. Сколько бы Элла ни появлялась в домах влиятельных английских мужей, ни разу не видела дворецких подобного типажа. Все они были… Трудно сформулировать. Ну не такие. Какие-то неказистые, с выцветшими бледно-голубыми глазами и неестественными ужимками, не говоря уже о том, что молодых среди них почти не встречалось. Он походил на дворецкого из кино, точно! Харизматичный красавчик, которого смог бы сыграть какой-нибудь Киану Ривз. Впрочем, к чёрту его. Сейчас бы слиться с толпой и немного осмотреться. Элла поднялась по витой лестнице, устланной красным шёлковым ковром ручной работы — недешёвая вещица, хотя и старомодная. Доверие собственным инстинктам настолько сильно, что нет никакой необходимости вновь и вновь повторять в уме шаги и метры от хозяйской спальни до кабинета. Над головой затрещал, моргнул и погас кованый светильник, наподобие факела. Ещё один погас. Девушка медленно отступила назад, к лестнице, выходя из темноты. Шею задело холодное дуновение, в глубине коридора заскрипели половицы, как от чьих-то медленных шагов. И на несколько секунд Элла почувствовала на себе прищуренный взгляд двух ярких, как у кошки, глаз. Словно кто-то быстро взглянул из-под шапки или капюшона и опять спрятал лицо. «Что за ерунда?» — мысленно спросила Элла, вглядываясь в стихшую темноту. Что-то сзади коснулось плеча. Сердце замерло, и губы едва удержали вздох ужаса. — Прошу прощения, Ваша Светлость. Вы в порядке? Могу чем-то помочь? — сиплый, участливый голос, до боли знакомый. Чёртов Копперфильд. — Голова немного разболелась… Элла изящно тронула пальцами висок, закатила глаза в болезненно-красивой ужимке — этому всегда верили. — Ох… Может, вам дать какую-нибудь таблетку? — Спасибо, нет. Я уже приняла её — скоро пройдёт. Сейчас то время, когда не нужно смотреть ему в глаза. Только лишь изобразить откровенную усталость на грани с раздражением. Дворецкий подал руку, помогая спуститься с лестницы. — По правде сказать, я сам не особо люблю весь этот… Культурный шум, — слабо усмехнулся он на ухо, как бы с намёком. — Такой соблазн войти во вкус, отступиться от правил, сделать какую-нибудь глупость… «Ты правда не видишь, что мне плевать?» — так и вертелось на языке. Что ему вообще надо? Ах, часы… Раскусил, нет сомнений. Надо выкручиваться. Что поделать, импровизировать тоже полезно. Избавившись (не факт, что надолго) от хвоста, Элла присела на маленький диванчик. Душистая кожа дорогой мебели приятно холодила тело. Перед глазами заколыхалась в тонких бокалах насыщенная рубиново-красная жидкость. — Шато Лафит-Ротшильд. Самое лучшее сухое из Бордо, которое заказывает граф Фантомхайв. Попробуйте. Кстати, очень полезно для сосудов. Правда. Нет, он так просто не отстанет. Попробовать, что ли, проверенный способ? — Вы очень любезны, — умилённо улыбнулась Элла, приподняв бокал. Вынув из клатча заранее приготовленную купюру в пятьдесят фунтов, попробовала незаметно сунуть ему в карман фрака. Но рука в белой перчатке мгновенно, с ощутимой силой отодвинула благодарную руку. — Не стоит этого делать, леди, — тихо, но отчётливо проговорил мужчина с непритворным оскорблением в глазах. — Деньги из тех вещей, которые, как уже говорил, очень быстро обесцениваются. Рискуете выставить неприхотливым глупцом того, кого пытаетесь таким образом отблагодарить. Его глухой, сипловатый голос, иногда переходящий на шёпот, напоминал шипение змеи. Буквы «р» в словах превращались в долгие беззвучные выдохи. И взгляд… При разговоре мужчина ни разу не сморгнул и не глянул в сторону, и даже когда Элла молчала, навязчиво следил за ее глазами. Не сказать, что это было приятно. Скорее, тяжко. Так не смотрит самец, голодный до женского тела, так не смотрит шпион, пытаясь расколоть преступника. Но девушка не понаслышке знала ощущение, когда влажную ладонь нечаянно кладёшь на раскалённую печь, а потом с тошнотворным изумлением смотришь на кусок собственной шкуры, содранный с мяса. Казалось, такой же раскалённый металл находился внутри этого человека, прямо под кожей, гладкой, слепо манящей её коснуться. — Что же ценно для вас? — полюбопытствовала Элла, пригубив бокал с вином. Напиваться сейчас — плохая затея, как бы ни хотелось обо всём забыть и расслабиться. Вместо ответа он глубже вгляделся в глаза, слегка наклонив голову вбок, буквально ввинчиваясь в душу. — Не сочтите за дерзость, но Элла… Элла. От какого всё-таки имени? Неужели Синдерелла? — Нет, — рассмеялась леди. Хотела назвать себя, но придумала идею получше. — А попробуйте сами отгадать. Да! Давайте. Как Шерлок Холмс, — весело потребовала, подсев к нему ближе. Она терпеть не могла загадки, но некоторых мужчин они почему-то заводили. Дворецкий крепко задумался. Прикрыв глаза, глубоко вдохнул аромат духов, смакуя каждую ноту. — Шанель. Так-так… — лицо его прояснилось в догадке. — Ну как же!.. Значит, Габриэлла? Да? Скажите скорее, не терзайте меня. Признаюсь, я ненавижу ошибаться. Он хорош, нечего и сказать. Но именно это ему и надо — расположить к себе, усыпить бдительность и без особых затруднений сдать своему хозяину. Не на ту нарвался, красавчик. Придётся немного поиграть. Тревожные мысли внезапно навеяло другое: группа мужчин в строгих, скучных костюмах и чёрных масках суетились вокруг того инвалида, которого выгружали из машины. Кажется, он не мог даже говорить. Малокровная дамочка средних лет с мелкими, как у крысы, чертами лица изредка трогала ему лоб и заглядывала в отрешённые глаза. Похоже, жена. — Барон Кельвин — один из самых щедрых благотворителей Англии, неимоверно богатый мужчина, — заговорил на ухо дворецкий, словно почувствовал любопытство Эллы. — Есть за ним, правда, грешок — больно падок на детей. Ну… Был падок, пока мог физически: человеческое тело страшно уязвимо. Но жена в нём души не чает. В таком безвыходном положении уже шесть лет. Какая-то редкая болезнь позвоночника. Это я к слову о ценности денег, Ваша Светлость. Хотя… Те люди рядом с ним, видите? Из компании «Киберхолд», сейчас они взяли в управление сложный проект — первая в мире операция по… Как же оно?.. Установка какого-то электронного имплантата в спинной мозг. Для барона это последний шанс встать с коляски, вот он и спонсирует этот проект. Ничего необычного. Стандартно функционирующий механизм людских отношений. Мастер пафосных фраз. Элла была бы не прочь для практики с ним поболтать да построить глазки, но время не ждало. Зацепила мимолётным взглядом винтажный циферблат на стене: пора. Кивком намекнула дворецкому: «Леди нужно в дамскую комнату, и тебе ходить за ней необязательно». Между пальцев — тонкая сигарета напоследок — не от волнения, просто привычно. Внезапная темнота упала на глаза, и ударил в уши многоголосый женский визг. Что-то новенькое. Так и должно быть?.. У этого графа-неудачника сбоит проводка — догадалась ещё там, на лестнице. Тем лучше. Как же неохота бросать только прикуренную сигарету… Суетливый топот чужих ног заглушил уверенно-лёгкий стук каблуков. Алая леди в одну минуту оказалась на втором этаже. Пять метров прямо, ни шагом больше, спальня, налево — кабинет. Тютелька в тютельку. Глаза, как у кошки, привыкшие к темноте. Ключ, четыре лёгких оборота в замочной скважине, по полсекунды на каждый. Вынуть тычковый нож-кастет из клатча — возможно, понадобится. Кабинет гораздо меньше, чем представлялось. С природной ловкостью скользнуть вдоль стены, теряясь в абсолютной тишине, — искусство ниндзюцу в крови. В платье действовать даже удобнее. Проворные пальцы быстро нащупали рельефный переплёт книги, за которой и прячется заветный ящичек. Внутри всё задрожало от предвкушения, осознания собственной безнравственности и неотразимости. Не в наживе радость — в самом экстриме. Трудно в такие минуты молчать и даже не хихикнуть. Рука в перчатке зажала рот. Под сонной артерией — холод лезвия. Всё случилось с быстротой, не рассчитанной на ориентировку живого существа. Ожидаемо. Не имело значения, кто это. Элла рефлекторно двинула локтем по схватившей руке, которая лишь сильнее вдавила нож под самый кадык, перекрыв дыхание. Пара-тройка рывков, всегда высвобождающих, но теперь бесполезных. Чужая рука сдавила запястье, как железные тиски. Пальцы, продетые в нож-кастет, расслабились, потеряв и силу, и осязание. Элла ощутила впервые такое обидное неравенство сил, что в отчаяние вцепилась зубами в ладонь, зажимавшую рот. — Часы пробили полночь, Золушка. Ты опоздала, нельзя быть такой беспечной, — змеиное шипение прямо в душу. — Тихо… Я не хочу причинять тебе боль. Просто не мог найти эффективнее для тебя способа намекнуть, что мы во многом похожи. Мы оба здесь вынуждены играть чужую роль, моя леди. Однако… ты вовсе и не леди, не правда ли? Жуткий смешок, похожий не то на кашель, не то на собачий лай. Рука скользнула по шёлку платья вниз… Горячий, мокрый язык — по шее. Гадко. Сломать бы пополам эту руку и вырвать язык. Только бы шевельнуться, хоть слегка, дотянуться до ножа и вспороть проклятое брюхо. — Тише, тише… — в голосе послышалось подобие ласки. — Я не сделаю ничего против твоей воли. Знаешь, мое любопытство сразу занял вопрос, что ты прячешь под платьем? Я не о сворованных часах. Оставь их себе — фетиши лакея мне без надобности. Пожалуй, да, девушка на светском рауте вызывает меньше подозрений… Или может, тебе самому нравится чувствовать себя прекрасной принцессой? Богатый убор и макияж скроет на вечер ненавистную фамилию отца-преступника и происхождение из выгребной ямы Корнуолла, Грелль Сатклифф. Но, увы, не избавит навсегда от этой правды. Да, и кстати… Мне лично довелось общаться с твоим мнимым пра-пра-прадедушкой, и должен огорчить: у графа Дэвида Мюррея вообще не было детей. Злоумышленник ослабил хватку, почувствовав, что юноша перестаёт сопротивляться. Всё сказанное не обескуражило, но разозлило. Мерзко. Кто он такой, чтобы копаться в чужой душе?! Во всяком случае не дворецкий, и здесь он неслучайно. Предчувствия не обманули. — Кто ты такой? — прошипел Грелль, стараясь удержать себя в руках и не накинуться. Чужие руки слегка коснулись голых плеч, повернув к себе лицом. — Я не хочу тебе навредить, Грелль. Я хочу помочь, — произнёс неторопливым, довольно убедительным голосом. — Как минимум, у меня есть то, что ты искал в этой комнате. Смотри. В руке его что-то блеснуло. Быть не может! Горло юноши захлестнул жар невыразимого чувства. Смотрел. Боялся дышать. Его ладонь так близко. Протянуть бы руку и взять… — «Поцелуй гибискуса». Редчайший в мире красный бриллиант, семь карат, — очарованно прошептал дворецкий, сильнее впиваясь взглядом в глаза. — Это кольцо носила Элизабет Батори. Воплощение греха, овладевавшего людскими душами на протяжение веков. Граф Фантомхайв заплатил немалую цену, чтобы обладать им. Теперь он твой, Грелль. Бери! Это ведь твоя работа. Отдай своим покровителям и получи обещанные двести пятнадцать фунтов. Ничтожно маленькая сумма, в которую оценили твою жизнь, не правда ли? Но должен предупредить… На этот раз ты рискуешь не получить и этого. Нельзя ждать чуткости от имущего власть во много раз больше твоей — ты и сам это знаешь. Но положение твоё настолько безвыходно, что этим утром ты неволей помышлял о смерти. Из всех соперников смерть мне — самый проблемный, поэтому… Бери. Поглядывая на мужчину исподлобья, Грелль взял кольцо и нервно сжал в обеих ладонях. Потом наклонился за ножом. Молчал в затаённой надежде, что этот непростой человек продолжит говорить. — Но я всё же думаю… — дворецкий с наслаждением выдержал мучительную паузу. — Ты достоин большего. — Большего? А ты будто хочешь предложить? — недоверчиво бросил Грелль. — Для начала предлагаю выбраться отсюда и поговорить в условиях, более подобающих роскошной леди, коей ты себя мнишь, — не без издёвки осклабился тот. Такие люди, как он, не любят долгой возни. Плохая затея — требовать от него фокусов. Или доверяешь, или нет. Грелль с минуту таращился отупелыми глазами на кольцо, пока не ощутил, до чего противно его держать. Противна реальность, в которую не хочется возвращаться. Не чувствуя ценности в этой вещице, он расслабил руку и с облегчением бросил кольцо на пол. — К чёртовой матери! — горячо ругнулся парень. — Разумное решение, — мужчина, ободряя, положил руку ему на плечо. Взяв под локоть, прямо как любимую девушку, увлёк за собой из кабинета. — Как мы выйдем? — с опаской стать преданным шептал Грелль. Наспех прикидывал, как и куда рвануть в случае чего. — По пожарной лестнице. Хотя это и против моих приличий, выйти придется не там, куда вошли, — заявил мужчина, очевидно, желая пошутить. Получилось непонятно и несмешно. Сердце перестало так бешено колотиться, вернулась ловкость и собранность, и начало просыпаться доверие, как только добрались до балкона. Мужчина с завидной сноровкой спустился на задний двор, помог слезть. Безо всякой осторожности, будто вовсе ни от кого не скрывался, направился к парковке. В руке дважды булькнул брелок сигнализации. Мигнул неоновыми глазищами красный Феррари Модена. Ух ты… Грелль юркнул в машину, привычно спрятался под пассажирское сиденье, свернувшись клубком. — Меня заметят, — шепнул он удивленному мужчине. — Если это произойдёт, я признаю себя самым никудышным джентльменом во всей Англии. Тебе больше не нужно ни о чем беспокоиться, — не теряя в себе уверенности, поручился тот. Вот ведь хозяин жизни. Снял маску, и Грелль наконец разглядел в зеркало заднего вида его лицо. Безупречное, оно не имело ни шрамов, ни морщин, ни чувств, а неподвижные глаза, спустя несколько минут, стали напоминать две чёрные дыры. Трудно сразу судить, способен ли он на мелкую подлость или на большое зло, как почти все мужчины его статуса. В любом случае Грелль пока не питал в отношении него никаких иллюзий. — Как тебя зовут? — Моё имя интересует того, кто за двадцать лет сменил порядка десяти имен и предпочитает жить под женским именем? — не обошелся без колкости этот кирпичномордый остряк. — Что ж… Себастьян. Это имя дал мне старый хозяин, может, ты дашь другое. — Красивое имя. «Придурок», — шепнул Грелль в сторону. Он откинулся на сиденье, прилип щекой к холодному стеклу, от нечего делать считая мелькающие в ночи фонари. Пытался разобрать и запомнить дорогу, пока глаза не начали слипаться. Задумался о своём решении, принятом, как всегда, сгоряча. А вдруг он оказался в большой заднице? Хотя Грелль уже давно не представлял себе «задницу», которая могла бы его удивить. От неспешной, монотонной езды укачало. Парень вздрогнул и проснулся, когда Себастьян позвал его. — Приехали, Грелль. Остановились они возле большого двухэтажного коттеджа со стеклянной мансардой. Окна не горели, только вдоль каменистой дорожки сами по себе включались и выключались светодиодные фонари. К сердцу подступало нарастающее скверное чувство. Грелль окинул внимательным взглядом дом, бассейн с неподвижной водой, подсвеченной зелёным и красным, теннисный мини-корт за лёгкой пластиковой сеткой. — Что это за дом? — жёстко потребовал он ответа, спрятав руки за спину, когда мужчина собрался провести его внутрь. — А ты сам не узнаешь? — подозрительно улыбнулся тот. — Хватит с меня этих шуток! Я не пойду туда! — закричал Грелль, за спиной вынимая из клатча нож. — Успокойся. Человек, которого ты боишься, здесь больше не живет. Я пообещал, что тебе нечего бояться. А ты согласился доверять мне, — голос мужчины не содержал ни нотки волнения, ни попытки запугать. Наркоторговец Билли Болман. Это его дом, нечего и сомневаться. Тварь, с которой Грелль скоротал полтора года до своего шестнадцатилетия. Сбежал вовремя, чудом поборов в себе желание убить его. — Или может, тебе будет неприятно, так скажем… Лежать на костях своего мучителя? — продолжил Себастьян. О, нет. Эта идея звучала весьма приятно. Брезгливостью Грелль не отличался и принципами себя не обременял. — Нет. Просто… Что с ним случилось? — на всякий случай полюбопытствовал. — У таких людей хватает врагов — ничего удивительного. Чем выше залезешь, тем больнее падать. Он так смело и естественно держался, кроме того, не стремился сразу расхвалить свое всемогущество. Это подкупало. Мужчина, по-настоящему способный помочь, меньше всего будет трепать о себе языком. Увы, Греллю всегда доводилось лицезреть лишь обратное. В доме Билли мало что изменилось с того дня, как Грелль был здесь последний раз. Единственное — стало намного чище и повсюду пахло свежестью только что отстиранного постельного белья, мятным средством для уборки и, кажется, ароматическими шариками из ротанга. Ноги наконец могли отдохнуть от каблуков и ощутить прохладный рельеф паркета. — Иди в душ, — достаточно прохладно, без намёков велел Себастьян. — Ладно… Парень, не сводя с него глаз, прошел мимо, всё еще готовый к внезапному подвоху. Себастьян прижался спиной к стене, будто сам боялся случайно его тронуть. Милосердный охотник, затащивший домой дикую зверушку. Тёплая вода принесла долгожданное облегчение усталому телу. Плотный слой макияжа стекал в слив. Грелль долго стоял под душем, растягивая время. Потом промокнул лицо полотенцем, посмотрелся в зеркало. Грубоватое, тронутое рябью уличного загара лицо бедового мальчишки, устойчивые синяки под глазами — всё, что осталось от кровавой графини. Застарелый шрам у виска, который больше не скрывает макияж. Большой рот, всегда искривлённый в нервной ухмылке. Желваки на впалых щеках выступали и шевелились, не уставая намекать на дрянную породу папаши. Завернулся по пояс полотенцем, спрятал под русалочьими волосами свое щуплое тело, никак не желающее оформляться из подростка в хоть бы жалкое подобие мужчины. Он зачерпнул в пригоршни воды из-под крана, напился и прошёл в комнату, которую Себастьян отвёл специально для него. Мужчина, не включая свет, неторопливо прошёл и остановился в паре метров от кровати. Грелль обхватил колени. Тело напряглось, не зная, в какую секунду включится инстинкт агрессивной самозащиты. — У тебя красивое тело, — сказал, как прежде, спокойно, будто констатировал факт. — Надо отдохнуть. Спи. Если что, я в соседней комнате. Грелль даже не успел толком воспринять такую странную реакцию. Не успел привыкнуть к человеческому отношению. А ещё никто в трезвом состоянии ни разу не говорил о его привлекательности. Может, и теперь радоваться рано. Оставшись один, он нырнул под чистое, новое одеяло. Сон сморил очень быстро.