Teacher's Pet

Лай раздражённого ранним подъемом Ричи разносился по всему дому и перекрывал отвратительную мелодию будильника. Женевьева понимала, почему схожесть питомца с хозяином стала столь устоявшимся понятием — Ричи был её уменьшенной копией. Они оба любили понежиться в кроватке, и чем дольше — тем лучше! А если выдавалась возможность полениться вдвоём под одеялом, то день мог считаться прекрасным с самого утра! Вредные вкусности, которыми любила побаловаться Женева, привлекали и её маленького друга. Он строил жалостливые глазёнки и такую грустную мордочку, будто его на протяжении нескольких дней морили голодом! Она не находила в себе силы отказать ему, и каждый раз делилась малюсенькими кусочками. Просмотры фильмов и сериалов с его появлением стали совместными: стоило ей включить телевизор и удобно умоститься на диване в гостиной, как она уже слышала перебирание коротеньких лапок Ричика в её сторону. Он запрыгивал ей на руки и ютился с ней до конца просмотра. Порой создавалось впечатление, словно он был более заинтересован происходящим, чем любимая хозяйка: внимательно следил за человечками на экране и хлопал глазками, словно понимал диалоги, посему Женевьева не могла вообразить очередной просмотр без присутствия главного критика. В полудрёме она всё же нашла в себе силы и потянулась рукой к телефону, наугад тыкая по экрану, чтобы как можно скорее избавиться от ненавистного бренчания. Продрав глаза, Женевьева увидела, как мерцание солнечного света освещает комнату. Его лучи играли на стенах гостиной, делая её ещё более уютной. Грядущий день обещал быть сносным в плане погоды, ведь на смену дождю всегда приходит яркое солнце, да? Кое-как встав с кровати, одетой во вчерашнем наряде, Женевьева подошла к окну, дабы открыть его на проветривание, тем самым запуская в дом свежий майский ветерок, пропитанный сладостью распустившихся плодов на деревьях. Первым же делом покормила Ричи, и только после этого стала приводить себя в порядок. К счастью, сегодня ей не нужно было спешить на работу со всех ног — первый урок у неё начинался в половине одиннадцатого — потому она всё делала в умеренном темпе. Горячий душ с утра, возможно, не самый лучший способ взбодриться и освежиться, однако под холодный Женевьева бы в жизни не встала! И только когда женское тело начало пощипывать от жара, а комнату заполонила пелена горячего пара, покрывая стеклянные поверхности слоем конденсата, Окухара решила, что пора закругляться. Обернувшись в белое полотенце, девушка подошла ближе к раковине. Выдавила увлажняющий крем на руку и, проведя ладонью по запотевшему зеркалу, уже готова была нанести его на лицо, как вдруг заметила нечто неприятное и поменялась в лице: — Вот же сука… — злостно прошипела она, разглядывая тоненькую полосочку алого цвета, которая тянулась вдоль скулы, точно повторяя контур — глубокую царапину, оставленную, казалось бы, легкой рукой Вивьен вчерашним вечером. «Острый миндаль» на ногтях матери ей никогда не нравился. По её мнению он выглядел вульгарно, сразу бросался в глаза и выдавал всю её стервозную натуру, спрятанную под ангельским обличьем матери Терезы, которая лишь за закрытыми дверьми раскрывала свою истинную сущность. И сейчас она вновь убедилась в том, что эта форма привлекает её меньше всего! Возле розоватого увечья, в области скуловой кости, виднелись маленькие, едва заметные крапинки похожего цвета. Окухара предположила, что причина их появления крылась в долгом времяпрепровождении под струями горячей воды; либо из-за того, что слишком много тыкала пальцем в кровоподтёки, отчего правая сторона лица стала неприятно пощипывать. В любом случае, это можно было перекрыть тональным кремом и другими декоративными средствами, а вину за ссадину свалить на Ричи, хотя порочить доброе имя своего пса из-за матери Женевьеве совсем не хотелось. «Да! Так и скажу, если вдруг спросят. Подреза́ла когти ему, а он случайно поцарапал! Прости меня, Ричик…» В десять часов Женевьева прибыла на работу. Оставив личные вещи в своем кабинете, она быстро направилась в учительскую, чтобы забрать классный журнал и заодно поприветствовать коллег. — Всем доброе утро! — вежливым тоном прощебетала Окухара, шагая на порог кабинета. Из всех присутствующих удостоили молодую преподавательницу ответом лишь двое: секретарь Уоллеса — Ивата, и учительница физики — Фурурава. Высокая, худощавая брюнетка лет тридцати. Женевьева подметила, что со всеми коллегами она держит дистанцию — ни словом больше, ни словом меньше. Говорит исключительно по делу. «Ну, хотя бы жопу никому не лижет, уже хорошо!» — подумала о ней Окухара, как только пришла в коллектив. На безымянном пальце левой руки красовалось колечко, наверняка обручальное, говорящее о том, что она в браке. На переносице сидела тоненькая, но довольно объёмная квадратная оправа, выполненная из металла. Из всего школьного персонала они двое были самыми молодыми. Все остальные были на порядок старше. Многим было далеко за сорок, а то и за пятьдесят. Некоторые женщины сразу же покинули кабинет, как только заметили Окухару. Кто-то остался, всем своим видом показывая недовольство. Малая часть же её присутствию не придала значения, а приветствие пропустили мимо ушей, продолжая дальше заниматься своими делами. Окухаре от такого приёма стало немного не по себе. Она спихнула подобное поведение на магнитные бури, которые особенно часто беспокоят людей в возрасте, и постаралась не отягощать себя раздумьями и об этом, сделав вид, что ничего из ряд вон выходящего не произошло. Взяла нужный журнал со стеллажа, и направилась обратно в свой кабинет. Времени до начала урока оставалось достаточно. Достаточно для того, чтобы нормально накраситься, перекусить сладостями, которые она прихватила из дома, и позалипать в соцсетях. Планы на ближайшие несколько уроков у неё расписаны, всё лежит наготове — имеет полное право побездельничать без излишнего беспокойства. Неожиданный стук в дверь отвлёк её от просмотра видеоролика. Она торопливо запихнула сладости в ящик стола, и тут же сделала вид, будто пролистывает классный журнал. — Окухара-сенсей, — робко произнёс Ивата, открывая дверь в её кабинет, — прошу меня простить. А журнал 11-2 у вас? — Да, прямо передо мной лежит. Он вам нужен? — Окухара перестала изучать взглядом фамилии учеников и перевела его на мужчину в дверях. — Да, буквально на пару секунд. Нужно проверить кое-что. Женевьева уже собралась встать, чтобы передать журнал Ивате в руки, но тот быстро её осадил жестом руки. — Не вставайте. Я так, гляну и сразу уйду. Не переживайте. Он подошёл к столу Окухары, немного нагнулся, чтобы получше видеть, и стал что-то листать, выискивая нужную информацию. — Ивата-сан, можно задать вам вопрос? — на долю секунды показалось, что тело Кайоши напряглось. Он откашлялся в ладонь, а после, не отводя взгляда от журнала, произнёс: — Конечно. Что вас интересует? — он водил пальцем по нужной странице. — Почему многие учителя так… отреагировали на меня, как только я зашла в учительскую? Я вроде бы ничего не сделала… — Женевьева испытывала негодование от несправедливого отношения. Разве можно вести себя так с человеком, который ни в чем не провинился? На миг она задумалась, чем же могла не угодить коллективу, но разум не мог выдать весомой причины. Напряжение в плечах Иваты ушло. Он что-то выписал себе в блокнот и отдал журнал обратно Женевьеве. — Без понятия, Окухара-сенсей, — ответил Ивата с таким же непониманием, отчего Женева испытала странное облегчение. Выходит, поведение остальных не только ей показалось необычным. Он зашёл в учительскую буквально несколькими минутами раньше, чем она. — Не берите в голову, — его смешок и то, с какой спокойной интонацией он говорил, обнадеживали Женевьеву самую малость. — Бог его знает, чем они были недовольны на этот раз. Всем не угодишь. — И то верно… — но раздумья о произошедшем не покинули её с концами. Рабочий день тянулся невероятно медленно. Палящее солнце, что пробиралось сквозь высокие окна кабинетов, беспощадно жарило, из-за чего по́том покрывалось не только тело, но и лицо, измазанное тональным кремом. Девушка настолько отвыкла от него, что теперь не могла переносить его на коже — хотелось почесать и как можно скорее смыть! Ученики также действовали на нервы Окухаре. Хотелось каждого огреть учебником по голове, чтобы не забывали о правилах поведения во время уроков, но, к сожалению, она не могла позволить себе этого из личных и профессиональных соображений. На большой часовой перемене в обед, Женевьева вышла на задний двор школы, и, присев на корточки, накрыла голову руками. Несмотря на то, что в некоторых классах окна были открыты, что позволяло ветерку разгуливать по кабинетам, в них всё равно было душно. На свежем воздухе ей стало намного легче. Щебетание птичек, сидящих на цветущих деревьях сакуры и красного дуба, успокаивало, в то время как ветер остужал разгорячённое тело. В воздухе витал запах свежей сладости, пока на его смену не пришел дым и вонь сигарет. Женевьеве было глубоко плевать на курящих людей — это их дело, и она не могла осудить их за это — однако ярко выраженный запах дешёвого табака ей не приходился по вкусу. Миловидные черты лица искривились в недовольном выражении. Она подняла голову, чтобы взглянуть на курящего подле, готовая отчитать, как она думала, ученика, бесцеремонно пускающего ядовитый дым в присутствии преподавателя. Однако рядом с собой она увидела Фурукаву, и морщинки на её лице быстро разгладились. — Я встану с другой стороны, чтобы на тебя не летел дым, — уловив на себе взгляд Женевьевы, учительница физики обошла её и стала с левой стороны. Воцарилась тишина. Женевьеве было неудобно, чего нельзя было сказать о Фурукаве. Казалось, её ничего не смущает, и никакой необходимости в формальном разговоре с коллегой она не испытывала. Стояла себе спокойно и курила, думая о своём. За всё время работы у Женевьевы сложилось о ней особое мнение. В ее голове за Фурукавой Ран закрепился образ каменной леди. Она ни с кем толком не общалась и не тянулась к построению доверительных отношений с коллективом, никогда не оставалась в школе дольше, чем требовалось, как бы слёзно не умоляли остальные помочь с документами, проектами и школьными мероприятиям. Она не соглашалась подменять и не бралась выполнять чужую работу. Фурукава Ран знала свои обязанности и границы. Чётко понимала, что пришла в школу работать, а не дружбу водить, да и не нуждалась во взаимодействии с другими работниками, честно говоря. Это было достойно уважения. К тому же, она вдалбливала в голову ученикам такой сложный предмет, как физика. Это требовало массу терпения и усилий. Она оставалась несгибаема и чрезвычайно строга к ученикам, но отдавала ровно столько же, сколь требовала. Она вызывала страх и уважение одновременно. Многие восхищались тому, как она умудряется объяснить тему так искусно, что заядлый двоечник унесёт с собой горсть информации. Набравшись смелости, Окухара решительно поднялась на ноги и… вновь замялась — решительности как и не было. Даже на каблуках Женевьева была на голову ниже Фурукавы — эта разница нагоняла страх на психологическом уровне. Приняв нерешительный топот Окухары на месте за стеснение, Ран молча протянула ей пачку сигарет, подумав, что это именно то, о чём она так не решается попросить. Увидев это, Женевьева тут же замахала руками: — О! Нет, нет! Я не курю, но спасибо, ха-ха! — нервно затараторила Женевьева, принимаясь теребить пуговицы на рубашке. — А чего мялась так? — поинтересовалась Ран, не сводя глаз с Окухары. На удивление, в её тоне не было ни капли злости — он просто был холоден, однако никакой враждебности не выражал. — Вы случайно не знаете, почему другие учителя проигнорировали меня утром? Не то, чтобы меня это задело… Просто интересно. Такого раньше не было. — Не знаю, — ответила Ран, выдыхая едкий дым в сторону. — Я туда без наушников не захожу. Та ещё помойка заносчивых старух. — Казалось, за эти несколько минут Окухара услышала от Фурукавы больше слов, чем за всё время работы. От такого сравнения она невольно хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Ран лишь хмыкнула, забавляясь реакцией Окухары. Уголки её губ приподнялись, и она продолжила курить. — Ясненько… — пробормотала Женевьева, будто ожидала более развёрнутого обьяснения, но ей было достаточно того, что Ран — второй человек, который не смог дать ей ответа. Лучше забыть об этом и не разъедать себя догадками. — А ты чего здесь? Обычно на задний двор выходят покурить, — скучающий взгляд Фурукавы был устремлен куда-то вдаль. — Оу… Да просто решила воздухом немного подышать. Душно стало, да и… — Раздолбаи успели заебать? — всё так же безэмоционально продолжила Ран, предположив, что своё предложение Окухара закончит именно недовольством в сторону учеников. Отчасти, это было правдой, но она бы не позволила себе сказать этого в присутствии Фурукавы из уважения, поскольку та старше неё. От такой прямоты и отсутствия каких-либо рамок субординации глаза Окухары расширились до размера крупных монет. Она уже забила на то, что Ран говорила с ней без префиксов — просто на «ты». Но нецензурная брань в разговоре между собой, с учётом того, что они даже не друзья, заставили девушку опешить! — Да я бы не сказала, что они «раздолбаи», — хихикнула Женевьева. — Конечно, могут подбешивать своим поведением, но ничего такого, чего бы я не выдержала. — Поведение — это одно. А вот безбожная тупость в глазах учеников, сидящих за первой партой, которым ты битый час объясняешь элементарные вещи — это совершенно другое. От такого ты хочешь-не хочешь закуришь. — Пока что меня это обходит стороной. Предпочитаю алкоголь сигаретам. — Вино? — предположила Ран, изогнув бровь. — Сакэ, — по округе раздалось тихое хихиканье девушек. — Ну а вообще, по настроению. В основном пиво. — Есть у нас один бар неподалёку, где разливают хорошее пойло, — с улыбкой продолжила Ран, чем и обратила на себя внимание Окухары. — Покажу тебе как-нибудь потом. Она докурила сигарету, потушила её подошвой каблука и развернулась к дверям. — Пойду-ка я, пока эти разгильдяи не разнесли мне кабинет, хотя если бы кто-то откинулся при этом, было бы славно… — чем больше она отдалялась, тем тише звучали её слова. До конца рабочего дня оставалось ещё долгих четыре часа, но мысль о том, что теперь среди учителей есть человек, с которым, возможно, удастся завязать общение, тешил Женевьеву, потому оставшееся время тянулось не так мучительно. Отчитав последний урок, она со спокойной душой сможет поехать домой и не видеть школу следующие два дня — выходные, о которых она грезила всю рабочую неделю! По приходе домой Женевьева первым же делом написала Манджиро, интересуясь наличием каких-либо планов на вечер. Ответ от юноши прилетел мгновенно, отчего на девичьем лице расплылась нежная улыбка. После череды кратких обсуждений обе стороны сошлись на том, что было бы неплохо прогуляться — не всё же время им сидеть в доме! И когда время приблизилось к восьми, а улицу окутала спускающаяся темнота, Женевьева, напялив на себя объёмную розовую толстовку с белыми велосипедками, вышла из дома в компании Ричи, который рвался на улицу с диким желанием. Дойдя до согласованного ими места встречи, а именно круглосуточного магазина на углу улицы, Женевьева уселась на бордюр и стала ждать своего спутника. Спустя пару минут раздался звук колокольчиков над дверью магазина, а следом приближение шагов. — Женева?.. — неуверенно прозвучал знакомый голос и Окухара тут же повернулась лицом. Сгорбившаяся девушка, сидящая на бордюре возле магазина; с накинутым капюшоном толстовки, из-под которой выглядывала черная кепка; лица не было видно не только из-за тени, которую создавал козырёк головного убора, и плохого освещения, но ещё и из-за маски, что закрывала всё по линию носа. Личность девушки выдавали только её длинные волосы и питомец, который, как только увидел друга, бросился к нему в ноги. — О! Ты уже здесь! — оживленно воскликнула Женевьева и встала с места, отряхивая пятую точку. Манджиро стоял перед ней с пакетом в руках. — Что на тебе?! Я твоего лица даже не вижу! — возмутился Майки, смерив девушку взглядом, точно не верил, что перед ним действительно она. — Так надо! И вообще, мальчик, не гунди, — хихикнула Женевьева и взяла Манджиро за руку, подталкивая в сторону парка. — В смысле «не гунди»?! Женевьева! Я хотел увидеть тебя, а не манекен в розовом худаке-е-е, — обиженно протянул Манджиро. Но, понимая к чему такая конспирация с её стороны, донимать не стал. За всё время их общения он понял одну вещь: Женевьева тот ещё параноик, поэтому переубеждать её в обратном просто бесполезно. — Ах! — девушка театрально схватилась за грудь, изобразив потрясение, — так ты со мной только из-за красивого личика?! — она даже наигранно попятилась назад и потянула Майки за собой, словно сей факт выбил из-под ног почву. Заливистый смех юноши эхом разносился по округе, пока они шагали рука об руку в парк. — Знаешь, я думала ты хороший мальчик, Манджиро… — в тоне слышались нотки фальшивого разочарования. — Да ладно? — хитрая ухмылка подкралась к уголкам губ блондина, а от страстного огня в томном взгляде, который он бросил на Женевьеву, внизу живота приятно заныло. Задуманные поддразнивания стали комом в горле, который невозможно было сглотнуть. Благо щёки скрывала маска, и он не мог видеть, как сильно кожа горит румянцем от всех тех мыслей, которые закрались в её голову. — А какой я мальчик, м? — Т-ты!.. — Женева быстро спохватилась, но и двух слов связать не смогла. — Отстань… — Окухара-сенсей, вы что, смутили… Знакомые голоса, что послышались неподалёку, заставили Манджиро замолчать. Он шикнул на Женевьеву и стал прислушиваться к приближающимся голосам, что с каждой секундой становились всё отчётливее. Кто ещё мог разгуливать в этом районе в такое время и во весь голос ржать? Баджи с Казуторой и Чифую. Неудивительно! Кейске жил относительно недалеко и, с одной стороны, это очень выручало Манджиро, когда он использовал его квартиру как прикрытие, уходя на ночь к Женевьеве, но с другой… Гулять по району со своей девушкой, отношения с которой должны держаться в строжайшей тайне, теперь было немного проблематично. Попадаться им на глаза было нельзя, а потому, схватив в одну руку Ричи, а в другую — Женевьеву, Манджиро рванул с места и побежал в ближайший проулок. Это было единственное «укрытие», которое он смог найти на узенькой улочке, и самое близкое. Он опустил Ричика на землю и готов был сложить руки и начать молиться всем богам, чтобы тот вёл себя тихо, не гавкая на прохожих. Прижатая к стене Женевьева пыталась восстановить дыхание. Из-за маски на лице и отсутствия минимальных физических нагрузок в жизни, ей было в сто раз труднее, чем Манджиро. Конечно, он, также, как и она, переводил дыхание после спонтанной пробежки, однако по сравнению с Женевьевой, он выглядел более… привыкшим к такому. Он стоял к ней впритык, и отчётливо ощущал, как вздымается её грудь и как бешено колотится сердце. Одной рукой он упёрся в стену в нескольких дюймах над головой девушки, а второй стянул маску и капюшон с её лица, шёпотом говоря: — Успокойся. Медленно вдыхай через нос, — Манджиро удерживал Женевьеву за подбородок, ведя наблюдения за её одышкой. Его горячее дыхание обжигало ушную раковину, и пусть его действия были продиктованы лишь заботой, от такого Женевьеве становилось дышать ещё труднее. Теснота, жар и подкрадывающееся возбуждение заставили девушку судорожно хватать воздух ртом. Эмоции переполняли, хотелось абстрагироваться от них, но всё, на что она была способна — это накрыть рукой глаза, надеясь, что это закончится как можно скорее, пока Манджиро не притянул её к себе, грубо впиваясь в её уста жадным поцелуем. Он держал её за голову так крепко, будто боялся, что иначе она просто взорвётся от того, как сильно в ней закипали мозги. А также питал надежду, что такой неожиданный маневр отвлечет Женевьеву от всех мыслей и рискнул. Уж лучше пусть получит от неё нагоняй, нежели их кто-то увидит из-за её панической атаки. И его идея, сколь бы смехотворно и глупо со стороны не выглядела, оказалась эффективной. Нескончаемый шторм тревожных мыслей утих и оставил за собой тишь да гладь. Губы и язык юноши продолжали скользить по устам Женевьевы, смакуя их, точно сахарную вату. Вкус вишнёвого бальзама разжёг нечто больше простой заботы, и теперь его действия приняли более страстный характер. И только когда девичьи руки легли на его плечи, он понял, что она даёт ему зелёный свет. Его рука скользнула вдоль талии, а после нырнула под худи, чтобы сжать нежную кожу, заземляя животные желания. Как же Манджиро хотелось сделать это с последующим продолжением и явно при других обстоятельствах! От такого разочарования чувства кипели ещё больше, а тихие стоны Женевьевы, которые он с жадностью глотал, не позволяя ни единой душе услышать, ничуть не помогали! Пока их губы сражались за право на доминирование, рука Манджиро медленно сползла ниже, ложась на мягкую ягодицу. Он сжал кожу так сильно и властно, что Женевьева невольно прикусила его губу. Внизу у обоих зудело и ныло, требуя малейшего соприкосновения, однако это было бы слишком! Как бы сильно Женевьеве не хотелось унять пульсирующее желание меж ног, которое наверняка успело оставить мокрое пятнышко на нижнем белье, воспитание и остатки здравого рассудка просто не позволяли зайти дальше. Она зарылась руками в волосы юноши, и усилием оттянула его от себя, наконец-то разъединяя опухшие уста. Мрак переулка не позволял разглядеть лицо Манджиро, но, судя по металлическому привкусу во рту, его губа была покусана. Они упустили момент, когда поменялись местами. Манджиро хватал воздух ртом так, будто каждый вдох мог стать последним. Как забавно и, однако, коварно всё перевернулось! Он уткнулся лбом в девичье плечо, переводя дыхание. Рука, что мгновением ранее сжимала ягодицу, окольцевала талию на пару с другой, с нежностью прижимая тело возлюбленной к себе. — Что это было? — глубоко вдохнув, спросила Женевьева, в попытках отвлечься от пикантной прелюдии. — Баджи шёл навстречу, — запыханно ответил Манджиро. То, как руки Женевьевы гладили его по голове, успокаивало, и спустя несколько минут он был готов продолжить прогулку. — Не хотел, чтобы он нас увидел. Думаю… — он аккуратно вышел из-за угла, оглядывая улицу по сторонам, внимательно прислушиваясь к каждому шороху и голосу, — он уже ушёл. Манджиро вновь подошёл к Женевьеве, чмокнул в губы, а после натянул на неё маску и капюшон. В одну руку взял пакет, что в спешке кинул на пол, а в другую — руку Женевьевы. — Теперь можем идти, — оглянувшись через плечо, сказал он, подмигивая девушке, а затем перевел взгляд на приятеля у его ног, который явно жаждал урвать и себе каплю внимания. — Думаю, за то, что ты так хорошо вёл себя, тебя нужно наградить чем-нибудь вкусненьким, да? — услышав упоминание лакомств, Ричи начал довольно лаять и прыгать. — Вкусняшки хочешь? А гулять? — чем больше Сано упоминал о вознаграждении за хорошее поведение, тем чаще Ричик лаял. — Ну, раз ты так хочешь, будем гулять с тобой, пока сам домой не захочешь. Как тебе такое? Если бы в голове Женевьевы до сих пор не проигрывался их поцелуй в замедлении, она бы наверняка умилилась этому зрелищу! Человек, который изначально даже гладить её пса не хотел, сейчас идёт и разговаривает с ним, как с ребёнком, в то время как в его пакете лежат собачьи вкусности. — Женева, ты меня слышишь? — Манджиро остановился, чтобы повернуться и взглянуть на свою спутницу, которая как минуту перестала ему отвечать. — Д-да, да! Прости, я задумалась немного. О чем ты там говорил? — Дружище, ты видел это? Она даже не слышала нас! — возмущался он Ричу, и тот, казалось, обиженно бурчал ему что-то в ответ, будто между ними действительно завязался диалог! — Дай его мне. — Манджиро выхватил из рук Женевьевы поводок и пошел вперёд. — Эй! А ну-ка стой! — крикнула ему в след Женевьева и побежала за ними, звонко смеясь, ведь понимала, что с этими двумя её выходные станут намного веселее.