***
— У меня был кожаный мешочек с песком. Где он? — В Лондоне есть девушка, Элисон Коннорс. Найди её, и найдёшь песок. Бывают несчастливые дни. Время, когда не стоит выходить на улицу и принимать решения, поскольку всё, чего бы ни коснулся и ни сделал, оборачивается против тебя. Мама говорила, за чёрной полосой всегда следует белая, только мне в это не очень-то верится: моя чёрная полоса растянулась на приличный срок. Стечение событий привело сразу к нескольким смертям. Близкие люди, друзья погибли. Начинаю чувствовать себя бессильной. Не то чтобы это ввергло в полное отчаяние, и я, как обезумевшая, заламывала руки, нет. Моя работа — лучший способ сбежать от реальности. От нахлынувшего одиночества. От мыслей о бренности сущего и прочей депрессивной чепухи. Я почти не убиралась в квартире, перешла на фаст-фуд, редко звонила матери, но старалась не подавать вида, как пусто и больно внутри. Заявки продолжали поступать, вот и в тот день — я специально его выделяю, потому что это особенный день, самый особенный в моей жизни после шестнадцати лет с другого особенного дня, да не важно, — как обычно, я откликнулась на заявку о поиске пропавшего человека и отправилась на окраину Лондона, волонтёрить за вознаграждение. В небольших частных домах легко спрятать труп, но шестое чувство подсказывало, что Молли Хьюз жива; обычно в течение первого дня после исчезновения жертву удавалось найти, хотя и напуганной до конвульсивных припадков и покалеченной, — вот почему в базу данных кидали просьбы отыскать пропавшего. Полиция подключалась к делу лишь через три дня, когда от человека оставались кусочки, а волонтёры всегда готовы побегать по району, тем более что исполненная заявка оплачивалась. Молодёжь играла в детективов, кто-то и правда помогал из добрых побуждений, но для меня это давно стало делом... Основной работой, которой я с девяти лет занималась после школьных уроков, а, став старше, после лекций. Вообще-то я планировала устроиться на нормальную работу, ходить в офис и изображать светскую городскую леди, но смерть близких что-то во мне сломала, и я просто делала что умела, потому что не могла найти силы изменить всё. Господь, очевидно, решил сам внести коррективы. Иначе не объяснить, как посреди тёмной улицы возник этот мужчина... Он был красив, очень красив. Растрёпанные чёрные волосы, торчавшие во все стороны, противоречили строгому выражению молодого лица. Погода портилась, вот-вот должен был полить дождь, — позже я отметила, что вовсе не капли увлажнили глаза незнакомца, придав им блеск, — а непролитые слёзы. Гордыня не позволяла мужчине заплакать, хотя чувства, которые он испытывал тогда... Я поняла, что столкнулась с самым несчастным существом во Вселенной. «Элисон Коннорс», — незнакомец не спрашивал, а называл моё имя, констатируя его как факт, и я согласилась, только чтобы потом услышать: «У тебя мой песок». Я не поняла, о какой вещи говорил этот невозможный человек, глядевший на меня как на причину своих невзгод. Стало не по себе. Я помню, как прочистила горло и проморгалась, — что за песок он имел в виду? Спустя несколько мгновений, долгих, трудных мгновений переваривания смысла вопроса, его боли и отчаяния, маскирующимися за жаждой, которая кипела в мужчине, проклятая эмпатия натянула нить между мной и им. Тогда-то жизнь и разделилась на до и после. «Мешочек с песком», — пояснил он, сохраняя остатки терпения. «Да», — я наконец сообразила, о чём шла речь. — «Был такой. Я не смогла его развязать». — Песок не предназначен для смертных. Это моя вещь. И я требую его вернуть. Приказ, не просьба. Приказ сорвался с губ незнакомца непринуждённо, будто он привык общаться именно так и не знал, что можно просто попросить. Я уже намеревалась ответить, что мешочек мне без надобности и я в принципе готова песок отдать (забавно, до сего дня я не подозревала, что там песок, а не запрещённое вещество), как вдруг со стороны заброшки раздалось звучание. Для меня — звучание. Я так называю мольбу о помощи, которая вот-вот должна раздасться, но остаётся на губах жертвы. Люди обычно ничего не слышат. Ментальное общение встречается у близнецов и родственных душ, однако если бы каждый опустил границы, которые возвёл вокруг разума, мир наполнился бы миллионом новых звуков — не всегда хороших. Молли Хьюз убивали в заброшенном здании, выставленном на продажу, и я забыла про песок, незнакомца: для меня существовал только факт, что девушка нуждалась в помощи — срочно, сейчас. «Подойди через полчаса, надо спасти кое-кого», — бросила мужчине, который был немного удивлён тем, что я пялилась в сторону пустого дома и больше не обращала внимание на его личную проблему. Проблема с песком действительно могла подождать, в отличие от Молли Хьюз. Девчонка связалась не с той компанией, безбожно прогуливала лекции, искала приключения в кругу безбашенных пьяных придурков, пока в конечном итоге не попала под влияние мерзкой неупокоенной сущности. Тёмный порочный дух подталкивал Молли Хьюз к самоубийству; она очнулась в чужом доме с изрезанными руками, но была слишком слаба, чтобы выбраться на улицу. Сущность всё предусмотрела. «Она моя!» — клокотало облако из грязных волос и сморщенной кожи. — «Моя!» «Так не может продолжаться вечно», — я снова включила в себе психолога, пока потихоньку приближалась к измученной Хьюз. Доски скрипели под ногами, солнце практически зашло за горизонт, и тени быстро накрывали комнату. — «Её смерть ничего не даст. Тебе трудно смириться, я знаю... Ты ревнуешь к живым, хочешь вернуться сюда, в материальный мир, мир яви, но убийства только усугубят твоё положение. Это не выход». «Я напитаюсь ею!» «Это иллюзия. Души не умирают, ты знаешь». «Я не вернусь в ад!» — существо тянулось к телу Молли, как к спасительному кругу, источнику блаженства, яркой и недоступной драгоценности. Девушка задыхалась от страха, рыжие волосы и кровь превращали её в нечто страшное и невообразимо прекрасное. Так выглядели агнцы, отданные на заклание богам. Эмпатия продолжала тянуть нить, и я начала чувствовать, что терзало сущность: жажда былой жизни, ужас перед бесконечным пребыванием в аду, зависть к нам всем. Мы были виновны, потому что имели то, от чего это создание отказалось, польстившись на обещания лучшей жизни за пределами яви. И, словно в насмешку, мы делились рассказами о лучшей жизни друг с другом, о молочных реках в раю, которых сами не видели, — и ушедшие за грань ненавидели нас за это. Они-то знали, что за пределами бытия есть только огонь. «Прости. Прости за этот обман. Но сейчас ты совершаешь ошибку. Ты сильно усугубляешь своё положение, убивая после того, как наложила на себя руки. Здесь для тебя нет прогресса. Нет развития, нет будущего. В аду желали бы, чтобы ты ошиблась: так они заключат тебя во тьме на ещё больший срок. Отдай мне девочку, и — я уверяю, — ад сам захочет отторгуть спасителя. Демоны покаявшихся не любят». Существо прислушивалось и уже не так жадно стремилось припасть к распростёртому на полу телу Хьюз. Тварь переключилась на меня, пыталась анализировать слова, преодолевая почти невыносимые тягу и страдания. Почти невыносимые — я видела, как злоба отступает под давлением надежды. О, надежда была коварной. Она, подобно яду, распространялась в душе, открывала разуму новые цели. И получаса не прошло, как я туго перевязывала вены Молли и звонила её родителям. «Ты же понимаешь, что не стоит трепаться обо всём, что тут произошло?» — я подмигнула девушке. — «Едва ли кто-то поверит, что тебя похитил злой дух. Мы не в романе, а ты не персонаж ужасов». — Я думала, со мной общается бабушка, — Хьюз шмыгнула носом. — Когда выпивала спиртное. — Да, они часто притворяются бабушками. Воображения совсем нет. — Кто вы? — спросила Молли, когда я уже пересекала порог, намереваясь помахать бегущим к дому полицейским. — Да никто. Упорное желание посторонних выяснить имена утомляло; вот что изменится, если назваться иначе, не Элис Коннорс, а какой-нибудь Мэри Смит? Что бы это дало? Я никто для случайных пострадавших, которые больше меня не увидят, а даже если столкнутся вдруг в кафешке или магазине, пройдут мимо. К заброшке подъехала скорая, и пока полицейские обследовали место, а Молли через всхлипы и икоту выдумывала небылицу, почему оказалась здесь, я, устроившись на лавочке, ждала мистера X. После всей этой выматывающей дряни на меня наконец снизошло озарение, что это не человек, не призрак и не демон — что-то другое, кто-то другой. В воздухе не витал запах серы, а про «смертных» он сказал однозначно, без всякой там подоплёки. Мешочек действительно не открывался. Ни разрезать ножом, ни поджечь. Это было одно из самых странных приобретений: порой на базарах находились интересные вещицы, издания прошлого века и старинные предметы, от которых родственники избавлялись, как от хлама. Я купила его, потому что он стоил дешевле остальных «волшебных» артефактов на прилавке, а ещё потому что шестое чувство нашептало, что это нужно сделать. Мешочек притягивал, гипнотизировал, но не раскрывал секрет. Сколько лет я склонялась к мысли, что он может хранить прах чародея или вещество, с помощью которого проводили ритуалы вуду; наркотик тоже входил в этот список. Зачем кому-то прятать песок? Через полчаса, честно потраченных на то, чтобы дать мужчине шанс о себе заявить, с чувством досады я отправилась домой. Не люблю неразрешённых загадок. Вот зачем выскакивать, как чёрт из табакерки, наводить суету, поднимать на уши, а потом исчезать? Несправедливо. Впрочем, это и к лучшему — я бы всё равно не вернула мешок сразу. Понять бы, где он валяется. Я в квартире себя бы не нашла, не то что сверхважный артефакт. В потёмках и тишине, изредка прерываемой шумом автомобилей, стараясь не задеть коробки и не опрокинуть оставленную с прошлого вечера посуду, я каким-то чудом добралась до ванной. Потом проверила, поступили ли средства на счёт, — родители Хьюз должны были щедро мне заплатить, — и завалилась спать, наивно полагая, что на сегодня хватит.***
Я очутилась в такси с крепко зажатым телефоном в руке. Да, Мардж звонила. Похоже, у неё была истерика, — пришлось тут же рвануть через весь Лондон. Зря она вообще поехала к отцу в свой единственный выходной: понадеялась, что недавно найденный биологический родитель распахнёт объятия, как только узнает, что двадцать лет назад у него родилась дочь. Мардж хотела восполнить недостающий элемент в детстве, получить любовь и внимание, которых была лишена, — и кто бы её винил за это? Подруга собиралась отпраздновать, как только поговорила бы с отцом, но вместо приглашения посидеть за бокалом вина я услышала крики о помощи. Если ублюдок причинил ей вред... Таксист притормозил у обыкновенного дома за зелёной оградкой из плюща и растительности. Не помню, как бежала вперёд, как вламывалась внутрь... Я помню только, что подруга сидела на грузном окровавленном мужчине, держа нож прямо над его головой. В гостиной творилась разруха. Пол, ковёр — всё было багровым, и Мардж тоже покрывали багровые разводы, словно она купалась в крови. «Помоги мне», — шептала девушка, глядя с ужасом и безумием. Знала ли она, какого чёрта наделала? «Опусти нож», — я медленно приближалась, выставив ладони. — «Пожалуйста, опусти нож, Маргарет. Давай поговорим. Что здесь произошло? Только положи его, просто положи». «Помоги мне», — подруга стонала, рыдала, но упорно направляла нож на отца, уже мёртвого. «Помочь спрятать труп? Мардж, ты знаешь, я...» «Это не Мардж», — голос, раздавшийся позади, принадлежал призраку. Я увидела краем глаза силуэт обрюзгшего мужчины, любителя пива и футбола, скучного, но доброго обывателя, — его энергетика внушала доверия больше, чем то, что стояло посреди комнаты. «Это не моя дочь», — закончил призрак, и я возвратила взгляд к Мардж, которая внезапно перестала плакать. Глаза девушки закатились, и она немного изогнулась в позвоночнике, а потом, широко открывая рот, будто собираясь сломать челюсть, сообщила чужим, протяжным и скрипучим голосом: «Её душа на твою душу». Я не имела дел с демонами, нет: даже спустя столько лет они были скорее сказочными персонажами, а не осязаемыми и реальными существами. Конечно, я в них верила, однако никогда, ни разу за свою жизнь не сталкивалась с демоном наяву. Зачем, зачем? Что ему вообще понадобилось от Маргарет, от меня, от стареющего мужика в трениках? Мне не позволили долго размышлять. Мардж вдруг упала лицом на пол, разбив подбородок и нос. Нечто страшное, какая-то сила потянула её за ноги к чёрной прогалине за дверью, в неосвещённое пространство кладовки. Подруга заорала, и я на чистом адреналине успела её схватить. Тьма была близко, Мардж умоляла, умоляла спасти, и мне пришлось вцепиться в девушку обеими руками, а ногами упереться в откосы. На миг, долгий чудесный миг показалось, что подругу удастся вытащить, и демон, кем бы он ни был, её отпустит, потому что происходящее нарушало законы Вселенной и я держала Мардж слишком крепко, — враг должен был вылезти из тени, если хотел добиться своего. Но он получил своё, когда оторвал туловище от руки. Когда отделил плоть от плоти. Чернота расступилась, зажглась лампочка, и вместо дыры, куда забрали живого человека, образовалась стена со стремянкой, ящиками и щёткой для уборки. Я проснулась на диване с горящим от слёз лицом и одышкой. Было холодно, очень холодно. Одеяло скомканным лежало там же, где и тапочки. В комнату проникал свет фонаря, и, глядя на витавшую в воздухе пыль, я осознала, что всё на самом деле давно в прошлом. Это был очередной кошмар. Мардж умерла, и другие до неё тоже умерли, хотя и не такой смертью. Сердце колотилось о грудную клетку, напряжённые суставы выворачивались от агонии, и, хотя меня только-только начало отпускать, я всерьёз задумалась, не случится ли так однажды инфаркт. «Дыши», — приказала себе и, накрыв ладонями глаза, стала считать до десяти, потом до пятидесяти и до ста. Судороги через несколько минут прекратились. Я немного приподнялась с подушек, надеясь, что сумею устоять на ногах, дойти нормально до кухни и выпить воды — целый графин, пить хотелось жутко, — как вдруг заметила, что не одна в квартире. Напротив в стареньком кресле впотьмах сидел мужчина с растрёпанными волосами и в очаровательном приталенном пальто. «Серьёзно, Элис, ты любуешься им сейчас?» — ругал внутренний голос, и пока я зависла, пялясь на незнакомца в комнате, он соизволил заговорить: — Это не просто сон. Ты видела воспоминание. В ночи его глаза мерцали, как звёзды. Я завороженно наблюдала за плавными неторопливыми движениями своего гостя. Мужчина поднялся с кресла и подошёл к окну: жёлтое искусственное свечение изобличило глубокие впадины на щеках и скулы, которыми мог похвастать не всякий. «Так, Элис», — подумала я, протирая глаза. — «Он не человек, и он здесь по делу. Хватит пускать слюни». — Твой мешочек с песком... Ты про него спрашивал. — Он у тебя, — требовательно произнёс гость. — Да, он где-то тут. Я включила настольную лампу и заозиралась. Коробки с одеждой, оставшейся со времён колледжа, — их я планировала отнести в благотворительную лавочку, но не отнесла, потому что лень, — тарелки с крошками от бутербродов и пиццы, куча новых кремов и баночек с не пойми чем на комоде, пакеты, которые надо было сложить и убрать, статуэтки и вазочки, подаренные чёрт знает кем чёрт знает по какому случаю... — Я лучше уберу свет. — Насколько мощной должна быть магия, чтобы здесь что-то найти? — недовольно сказал ночной посетитель, и мне понадобилась пара мгновений, чтобы понять: он прикалывается. Если у этого парня с непроницаемым выражением лица и было чувство юмора, он только что его продемонстрировал. — Я барахольщица, и мне стыдно, — выдавила сквозь зубы и, не сдержав улыбки, изобразила покаяние. На что гость просто приподнял брови. «Да, чувак, ты в моём доме и ещё и не такое увидишь». — А на самом деле я переживаю стадию депрессии, — поделилась как бы по секрету, словно этот тип не подглядывал за моим сном. — Так что не суди строго. — Меня интересует только песок. — Знать бы, в каком он ящике, — я медленно начала копаться в вещах, чисто гипотетически оценивая, что подобный предмет могла положить или к косметике, или к шарфам и шапкам, или к бусам и браслетам с колечками... — Можешь пока налить чаю, устраивайся поудобнее. — Я не принимаю человеческую пищу, так что займись делом. — Да отдам я песок, не волнуйся. Удостоверившись, что жертва кошмаров не просто ходит по комнате, а действительно ищет артефакт, мужчина отстранился и обратил взгляд на улицу. — Ты сказал, я видела воспоминание. Значит, ты был там. Был в моей голове. — Это происходило не в голове. Почему-то возникало ощущение, что он делал одолжение, отвечая на мои вопросы. — Оу, — выдохнула я, захлопывая ещё один бесполезный ящик комода. — Не поделишься? — В мире Грёз всё настоящее. Тебе не понять. — Ну да, я всего лишь изгоняю жутких призраков по выходным, куда уже мне. Кстати, ты не призрак, не демон. Кто ты? — Я Король сно... — Ой, кажется, я знаю, где песок, — сообщила я прежде, чем гость успел назваться. Это произошло не специально, просто я заметила, что в доме пропали кое-какие предметы: мамины серьги, например. Раньше они находились возле рамки с фотографией, как раз где мы с мамой вдвоём у моря, блаженные и счастливые, — украшения я сама оставила минувшим днём, намереваясь надеть завтра с утра. Вот что за день такой... «Вернее, у кого», — добавила в ответ на изумлённое недоумение и виновато пожала плечами. — «Можешь зайти в другой раз?» — Я заберу свой песок сегодня. Он терял терпение, и, похоже, ночное сумасбродство — последний гвоздь в крышке гроба. Моего гроба. Нет, а я виновата? Почему ему приспичило заявиться сейчас? Не вчера, не завтра? У меня ворох проблем, не то что у некоторых... «Ладно, оставайся. Но не жди, что мешок сразу очутится посреди комнаты или упадёт прямо к тебе в руки. Надеюсь, Ричи не слишком сильно обиделся, а иначе ходить сюда будешь каждый день», — сказала с чувством собственного достоинства, и пока незнакомец решал, где Ричи и кто вообще такой Ричи, набрала полную миску молока. Но этого было мало. Потусторонние сущности, живущие сотни и даже тысячи лет, гораздо дольше и ярче переживают чувства унижения, обманчивых ожиданий и боли предательства. — Это я виновата. Запустила дом, не следила за порядком. Устроила тут бедлам. Я забыла... В темноте остро сверкнуло лезвие ножа. — Забыла, что у меня есть друг, которому я дала обещание. Беру слова назад: хорошо, что ты пришёл, а иначе бы это продолжалось ещё кучу времени, — я подарила гостю улыбку, пока скидывала хлам со столика и устраивалась с ножом посреди гостиной. — Что. Ты. Делаешь? — Ритуальную чепуху, чтобы хранитель этого дома понял, как сильно я раскаиваюсь. Ричи — сущность, обитающая здесь по соседству. Маленький домовёнок. Он отгоняет призраков и не даёт никому проникнуть в квартиру, особенно когда я сплю. Знаешь, раньше призраки любили стоять возле моей постели. Надеялись овладеть телом, если я вдруг выйду в астрал. У нас с Ричи договор. Я убираю в доме, веду себя хорошо, не вожу парней и всё в таком духе, а он... А он, как доблестный рыцарь, защищает честь дамы. — И ты нарушила условия сделки. — Да, поэтому он ворует. И не предупредил о твоём приходе. «Отлично, ты больше понимаешь домовёнка, чем меня. Одного поля ягоды», — подумала я и обиженно отвернулась от черноволосого красавчика. — Мои друзья умерли. Люди, которых я любила. Мардж и вовсе утащил демон. Я боролась, я пыталась помочь, правда. И я постоянно пытаюсь помочь тем, кто оказался в такой же ситуации, хотя не всегда получается. Я не могу спасти всех. Даже зная правду, обладая даром, какого нет у других, я бессильна. Это самое ужасное чувство — ощущать бессилие. Я была бессильна защитить близких. Спасти. Но это не значит, что я остановлюсь. Или что я должна утонуть в горе и забросить обязанности. Правда, я очень виновата перед теми, кто всё ещё меня любит. Я говорю про тебя, Ричи. Ты стащил мамины серьги, ты знал, что я рано или поздно замечу. Спасибо. Мне это было нужно. Ты хороший друг, а вот я была плохим. Буду исправляться. Кожа левой руки легко поддалась прохладному металлу. Молоко окропилось кровью. Открытую рану обжигало огнём; я старалась не закричать, особенно когда незнакомец пристально меня рассматривал, будто какую диковинку. Он изучал, поддавшись любопытству как мнимому проявлению слабости, но я не располагала лишними минутами, чтобы удовлетворить его желание в полной мере. И на краткий миг, углядев красноту век, мне почудилось даже, что мужчина понимает, о чём я толковала, когда проводила ножом вдоль руки. — В знак моего раскаяния. Тебе было больно, и я хочу забрать боль себе. Можешь оставить мои вещи, но, пожалуйста, верни мешочек с песком настоящему хозяину. Моя просьба возымела успех, поскольку в ванной раздался шорох, и мы оба повернулись в сторону закрытой двери. Ричи не показывался наяву и уж тем более никогда не принимал обличие человека, чтобы так просто зайти в дом к людям, словно это совершенно обыденное и непримечательное явление — покидать подлунный мир, воплощаться в материальном, находиться среди живых. Мужчина прошёл в ванную и сразу же обнаружил свой злосчастный мешок. Маска невозмутимости наконец треснула, тонкие губы приподнялись в короткой довольной улыбке, — я бы сказала, торжествующей, — но это слишком громкое слово для существа, умеющего прятать эмоции. Он явно испытывал облегчение, особенно когда развязал суму и высыпал сквозь пальцы золотистый порошок. — Это ведь оно? — спросила для верности. — Да. Тотем силы. Один из предметов власти. Это часть меня, которую отняли. — Я купила его в Сан-Франциско на распродаже, когда ездила к матери. Твой тотем каким-то образом попал на ярмарку. Очевидно, люди не имели понятия, что делать с вещью, которой не могли воспользоваться, и просто передавали её с рук на руки. Ну, или толкали за гроши любителям волшебных артефактов. — Родерик Бёрджесс полагал, что в обмен на песок я открою ему тайны воскрешения и бессмертия. — Бёрджесс? — я вскочила с кресла, но через секунду, застонав от боли, села обратно: за разговорами совсем позабыла о ране. — Постой, Бёрджесс — колдун начала двадцатого века? Типа Алистера Кроули? — Он возглавлял Магистерий. Много коллекционировал, накапливал знания, но книги и заклинания не спасли его от моей сестры Смерти. — И мы снова возвращаемся к вопросу, кто ты. — Я Сон из Бесконечных, лорд Морфеус, Король Царства снов и кошмаров. А не призрак, которых ты изгоняешь по выходным, и уж тем более не хранитель убогого жилища. Я бы и сам забрал у мелкой твари песок, но мне хотелось узнать... — Узнать что? Дальнейшее действие пьесы? Судя по всему, ты повидал в жизни достаточно, я вряд ли могла бы удивить языческого бога. — Я не языческий бог. По крайней мере, не таков, каким ты меня представляешь. — Заключим сделку? — спросила его с ухмылкой, вот чисто из вредности, пока перевязывала руку полотенцем. — Проводи меня до травмпункта, это в двух кварталах отсюда. Расскажи о себе больше, и если к окончанию нашей встречи я всё ещё буду понимать неправильно... Морфеус, — если существо действительно носило имя Морфеус, — потянулось вперёд, заинтересованное развитием беседы; да, потусторонние были весьма падки на заключение контрактов с людьми, а мне просто хотелось провести больше времени в компании привлекательного и явно опасного гостя. — То? — произнёс он нетерпеливо. — Здесь воображение мне отказывает. В будущем окажу услугу, ладно? Можешь потом так же прийти, и я что-нибудь для тебя сделаю. Что-нибудь нормальное, конечно, без всяких там демонических извращений. — Звучит расплывчато. — Я просто боюсь свалиться в обморок по дороге, и мне нужна твоя помощь. Не против? — Если настаиваешь, — Морфеус высокомерно приподнял голову. — Список должников всё пополняется. — А у тебя он длинный? «Видимо, нет», — невольно подумалось мне, когда божество спрятало в тени бледное лицо вместо того, чтобы в очередной раз похвастать достижениями. Радуясь, что не нужно переодеваться — я спала в блузке и джинсах, а не фланелевой рубашке, как положено опрятным домохозяйкам, — быстро накинула кожанку, и вскоре мы вышли на свежий воздух. Рука начала неметь, было неприятно, но я считала, что это малая цена за возможность удержать Короля снов; Морфеус не спешил, двигался аккуратно и размеренно, для удобства убрав руки в карманы длинного пальто. Он выглядел почти скучающим и, наверное, пытался продемонстрировать, что оказывает великую милость, прогуливаясь со мной вот так по ночному Лондону. Иногда поглядывал на «убогие жилища», будто находился в поисках хоть какого-то развлечения. Да, он и впрямь напоминал короля, в крайнем случае аристократа викторианской эпохи, волею судьбы попавшего в мир рабов и крестьян. Я одно поняла — это было очень гордое создание. И если Морфеус присутствовал при рождении Христа и знавал египетских фараонов, если видел шумерские племена шесть тысяч лет до нашей эры или, чем чёрт не шутит, застал войну Ада и Рая, — горе тому, кто посмеет его оскорбить. Не завидую глупцу, будь то человеку, демону или другому богу, который решит унизить Морфеуса даже безобидными словами. — Quid pro quo, — я воспользовалась старой схемой, надеясь, что она сработает и на этот раз. — Вопрос на вопрос? — Хорошо, — ответил Король, задирая голову. Приподнятый воротник придавал его облику строгость, собранность и неведомое, непостижимое очарование. Это была самая долгая прогулка до больницы, — мы обменивались историями, и у каждого ещё оставались тайны, которые хотелось извлечь из рассказов и разгадать. Я не стала умалчивать, что пережила клиническую смерть в девять лет, что меня ударило током и я вернулась в течение следующих пяти минут только благодаря матери, которая работала фельдшером. Моя эмпатия обострилась, а затем стали приходить убиенные, проклятые, замученные и безвинно погибшие. Они стекались, как пчёлы на мёд, жаждая быть услышанными. Для девятилетней девочки наблюдать, как из шкафа вылазит повешенный, означало ещё одну истерику и сорванный учебный день. О том, что я переживала, знала мама, и она мне верила, поскольку я почти умерла на её руках. С сущностями приходилось взаимодействовать, без опыта, без подготовки ломать установки, перешагивать через себя, свои чувства. Я научилась общаться не с помощью крестов, атрибутов и латинских заклинаний, а сопереживая горю, страданиям, страхам призраков, обречённых на ад, а не рай. Морфеус поведал свою историю, но через призму сухих фактов о Бёрджессе и заточении на семьдесят два года в подвале замка я отчётливо воспринимала его гнев, ярость вкупе с угнетённостью и подавленностью, — Король сна недоумевал, как умудрился потерять всё в один краткий миг, проиграть ничтожному смертному, да ещё типу вроде Родерика Бёрджесса. Суму с песком, шлем и рубин сняли прямо с его тела. Поэтому бессилие Морфеус понимал отлично. Бессилие защититься и защитить тех, кто дорог, владея колоссальной мощью, для бога было и наказанием, и проклятием. Бёрджесс, должно быть, чувствовал себя на высоте, когда обкрадывал Бесконечного и совершил надругательство над святынями, но вряд ли он довольствовался своими преступлениями в аду: век человека короток. Морфеус семьдесят два года хранил молчание. И я им восхищалась. — Ты персонифицирован, но я пытаюсь постичь тебя как концепцию. Семьдесят два года едва ли что-то значат в сравнении с десятками тысяч лет, и тем не менее эти семьдесят два года играют большую роль. — Миру был нанесён ущерб. — Я говорю не о мире, а о тебе. Потерянное время, пусть даже столь малое в отрезке существования Вселенной, кажется очень важным. Ты заботился о мире Грёз, о порядках и правилах. Но это далеко не всё, что имеет значение. — Что же тогда имеет? — Ты. Ты сам. Накрапывающий мелкий дождь вынудил отступить под козырёк ближайшего здания, но Морфеус за мной не последовал, а остался стоять посреди улицы, застигнутый врасплох столь дикой и чистой откровенностью. Внимательный оценивающий взгляд смущал, — надо было сменить тему и вернуться к прежнему непосредственному разговору, но я решила всё же не отступать. — Послушай, если твой шлем уже много лет находится в аду, я думаю, не только демон о нём знает. Люцифер тоже. Это ведь атрибут власти Бесконечного, ты сам сказал. Дьявол ревнив, он бы не допустил, чтобы какая-то сошка скрыла от него тотем бога. Пусть Люцифер не может шлемом воспользоваться, но он знает, однажды за ним придут. У демонов было достаточно времени, чтобы подготовить ловушку. «Она права», — наш диалог прервала птица, усевшаяся на перила лестницы, и я напрочь забыла, о чём только что толковала Морфеусу: ворон разговаривал человеческим языком! «Вам нельзя идти в Ад одному», — заявила птица, чем вызвала у мужчины скудное неодобрение. — Ты меня усыпил или это галлюцинации? — я переводила скептический взгляд с бога на ворона и обратно. — Клянусь, он не каркает! — Я Мэттью, кстати, — между тем представился пернатый. — И я существую на самом деле. Любопытно, почему ты не удивлена древним богам, но не веришь в меня? — Твоя правда. — Не смей за мной следить, — без явной угрозы в голосе произнёс Морфеус, наблюдая, как чёрная птица перебирает лапами и неуклюже движется к своему хозяину, несмотря на дождь. — Я так или иначе отправлюсь за шлемом. А ты в Царство снов. «Значит, любит, когда его уговаривают», — подумала я, баюкая больную руку. Мэттью, видимо, терять уже было нечего, раз он вольно общался с хозяином. До меня не сразу дошло, что ворона была реинкарнацией умершего человека; похоже, мой внутренний медиум взял отпуск. — Мы поступим так: я лечу с вами, и мы больше не будем обсуждать эту тему, — упорствовал крылатый помощник, и Морфеус, устав от пререканий, отвёл взгляд в сторону. Нет, он только изображал усталость — мол, вы, смертные, вечно досаждаете, — но уголки его губ дрогнули, выдавая желание улыбнуться. — Пришли весточку, когда вернёшься, — вставила я напоследок, выходя из-под козырька под ливень. В Лондоне распогодилось, буквально в двух метрах обзор застилала пелена воды. Мои волосы тут же налипли на куртку, на лоб, шею, но мне уже было всё нипочём: Морфеус согласился на уступку, и мы с вороном победили. — Зачем? — Чтобы я не беспокоилась. — А ты и не должна. — Но кто-то ведь должен, — я быстро нашлась с ответом и, пока бог искал причины отказаться от новой сделки, помотала перевязанной конечностью. — Пойду в больницу, а то рука отваливается. — Было приятно познакомиться, — каркнул Мэттью, и я весело подмигнула птице: «Не оставляй его одного!» — Ни за что. Реакцию, последовавшую после этого забавного сговора, я специально пропустила, направившись к госпиталю с его горящими в ночи окнами. Меня омывали потоки холодной воды, и рана до сих пор кровоточила: глубокий порез долго обещал затягиваться, — но такие мелочи не тревожили, ничто не казалось важным, кроме Сна из Бесконечных, древнего метафизического создания, рискующего вновь угодить в плен. Одиночество Морфеуса, его грусть, — пусть даже он отрицал плачевность своего состояния, — затронули сильнее, чем я ожидала от себя. «Элисон!» — услышала я окрик и повернулась. Морфеус выглядел оживлённее, и, как бы странно ни звучало — если не знать, кто стоял посреди улицы под дождём, в эту минуту бога легко можно было принять за человека. «Кошмар больше не будет терзать тебя!» Я расплылась в улыбке, польщённая тем, как легко он пошёл на уступку, решив преподнести подарок, о котором я не собиралась просить. «Будь осторожен!» — ответила мужчине, ощущая невероятный прилив восторга. До конца путешествия мысли не покидало загадочное и красивое мерцание его глаз.