Будь моим светом

«Из боя выхожу, пускай придёт конец, Сложив оружие, не попрошу о многом: Мне нужен одиночества покой, Я жажду быть забытым даже Богом» Роберт Браунинг, «Парацельс» (1835)

Осень в этом городе не выделялась чем-то особенным. Всё шло своим чередом. Разве что межсезонья, плавного перехода от жары к холоду не случилось, и с началом месяца Сердолика летние наряды тут же сменились кожанками, плащами и куртками. Цветное превратилось в форменное и строгое. И небо окрасилось свинцом. Массивные сине-серые тучи висели настолько низко, что многим казалось: ещё чуть-чуть, и под своей тяжестью они рухнут на крыши многоэтажек – таких же серых и безликих. И, будто этого было мало, на третий день месяца Осенних Скал зарядил дождь. Противная морось превращала и без того неуютную погоду в невыносимую. Пузырящиеся лужи, мокрая тяжёлая одежда, сырой воздух, которым становилось трудно дышать – всё это выматывало и вызывало в лучшем случае раздражение и затяжную мигрень. Но хуже всего был холод. От него совершенно не удавалось укрыться: центральное городское отопление ещё не включили, а тёплая одежда, намокая, долго не желала сохнуть и греть. Не спасали и горячие напитки: сколько не пей чая, или, на худой конец, кипятка, всё равно не сумеешь согреться надолго. Да что там – не успеешь даже руки согреть. В этом городе было трудно жить осенью. Одинаковые маршруты и одинаковые пейзажи, одинаково обезличенные встречные люди и одинаковая рутина, одинаковые бары и клубы, одинаково громкая безвкусная музыка, ревущая в них по ночам, одинаковые перекрёстки и панельные гигантские дома с одинаково слепыми рыжими окнами – человейники, где абсолютно никто никому не был нужен. Отличий, кажется, не находилось даже в тех местах, которые почитались горожанами за островки спасения – в маленьких разбросанных там и сям кофейнях. В какую ни зайди – везде одно и то же: стандартное меню из шести видов напитков, пара-тройка одинаковых десертов и какой-нибудь бариста-студентик на подработке. Который, разумеется, толком и кофе варить не умеет. Это повторялось из года в год и уже не огорчало, не злило и даже не разочаровывало. Какая разница, куда ты приходишь заказать чашечку утреннего эспрессо. Какая разница, если ты всё равно его не пьёшь. Вот и эта кофейня, совсем недавно открывшаяся возле старейшего городского университета, ничуть не отличалась от других. Но только на первый взгляд. Благодаря тамбуру холодному осеннему воздуху не было дороги внутрь, в уютное помещение на восемь столиков, расставленных так, чтобы создать ощущение камерности, но оставить при этом достаточно свободного пространства. Высокие окна выходили во двор. По вечерам на асфальт ложились рыжие прямоугольники, обрамляя тенями рам мокнущие в лужах разноцветные кленовые листья. У самых дверей, бросая вызов осени одним своим существованием, стояло в кадке на полу кофейное дерево. Среди крупных, лаково блестящих листьев прятались алые плоды. Среди потолочных балок – колонки, играющие ненавязчивый вневременной джаз. По крашеным в песочный приморский цвет стенам вились усики камнеломки и грифельные надписи. «Эспрессо – это жизнь. Горчит, но бодрит. Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь еще одну. А на еще одну чаще всего не хватает времени». Этот посетитель всегда брал эспрессо. Садился за ближайший к выходу столик, заказывал чашку – и оставлял недопитой. Да что там, он даже не прикасался к напитку. Ричарда это задевало. Он работал в кофейне третью неделю, с самого открытия, и, несмотря на неопытность, был на хорошем счету. Сероглазый, русоволосый, по-мальчишески угловатый, он был из того сорта, который обожали пожилые интеллигентные дамы. У одной такой он снимал комнату, ухаживал по мере сил и навыков второкурсника лекарского факультета. На постоянного посетителя кудрявое Ричардово обаяние не действовало ну вот вообще никак, хотя именно благодаря ему юноша выучился готовить эспрессо в совершенстве. Смоляные волосы с паутинками первой седины, некогда остриженные, а теперь отросшие ниже ушей, старое кашемировое пальто, не раз побывавшее в химчистке – посетитель производил впечатление человека, который ухаживает за собой скорее по привычке, нежели по необходимости. Ричард частенько посматривал на него украдкой, и только одного ему не удавалось разглядеть в тёплом приглушённом свете ламп – цвета его глаз. Между тем в Академии Лекарства и Клинической психологии наступала горячая пора. Почтенное здание, успевшее побывать за свой долгий век и монастырём, и училищем оруженосцев, обзавестись парочкой призраков и изрядно обветшать, вновь до самой крыши наполнилось гомоном, шуршанием конспектов и торопливыми шагами студентов, опаздывающих на пары. Одним из таких несчастливцев, рискующих нарваться на призрака или, того хуже – Арнольда Арамону, вечного лаборанта и неуклонного блюстителя порядка, стал Ричард. Как ни старался он двигаться тихо, шаги его гулко отдавались под каменными сводами. В конце коридора замаячила зловещая фигура. Не дожидаясь, когда ее очертания прояснятся, юноша шмыгнул в аудиторию и, пригнувшись, поспешил к своему месту. Полутьма с сияющим экраном в центре лектория спасла Ричарда от взглядов однокурсников. С верхнего ряда другу помахал Арно, рядом поднялась высокая тощая фигурка – не иначе, Валентин с его дальнозоркостью решил пересесть подальше. – Нашёл, к кому опаздывать, Дик! – хлопнул по спине усевшегося приятеля Арно. – Говорят, что по части проверки знаний это не препод, а сам Леворукий! Четырежды по четыре шкуры сдерёт, только чтобы к экзамену допустить! На первую лекцию даже Колиньяр припёрся... – Тише ты. Я записываю, – тут же раздалось справа от Ричарда. Валентин щурился на конспект, а Савиньяк, хмыкнув, шепнул: – И чего он там пишет...ни ызарга же не видно... Тем временем на проекторе сменился очередной слайд. Человек за кафедрой, поправив микрофон, продолжил говорить ровным, странно приглушённым голосом: – Курс клинической психологии проходят все студенты Лекарского дела. В АЛиКе данная отрасль является одной из самых перспективных и сложных, и потому её основы обязан знать каждый будущий лекарь. В период Зимнего Излома Вас ждёт экзамен. За списком дополнительной литературы обращайтесь на кафедру – в ближайшее время Арнольд Арамона вывесит его на информационный стенд. Допуск к экзамену вы получаете за отработанные практические часы и сданные конспекты лекций. Потрудитесь появляться на занятиях: порционное усвоение знаний способствует адекватному распределению нагрузки. – А если возможности ходить на ваши занятия нет, эр? – Раздался голос кого-то из близнецов Катершванц. – Значит прямо сейчас у вас есть единственная возможность списать с текущего слайда все темы лекций, – столь же ровным тоном отозвался мужчина и продолжил как ни в чём не бывало. – Ещё один важный момент, прежде чем мы начнём. По результатам профессионального тестирования имени Фабиана, завершившего ваше обучение на первом курсе, вы уже распределены по кафедрам и прикреплены к своим эрам. Права на смену наставника у вас нет. Список студентов, прикреплённых к кафедре клинической психологии я назову после лекции. А теперь – приступим. Щёлкнул выключатель. Проектор погас, зато всюду зажглись старинные люстры с заменившими свечи лампами. Лектор продолжал говорить об основных тенденциях развития клинической психологии, а Арно, сосредоточено сокращая термины, умудрялся шептать Ричарду на ухо: – Говорят, эр Алва один из самых требовательных преподавателей во всей АЛиК...не завидую тому, кто будет писать у него лекарскую. – Эр Рокэ Алва – профессионал, – так же тихо парировал Валентин, не отрываясь от конспекта. – Лучший в своей области. Если не во всей Академии. – Тебя послушать, так он просто король и Создатель, – фыркнул Арно, низко склонившись над тетрадью, и пожаловался, – Дик, он мне все уши этим Алвой прожужжал! Летний Излом кончиться не успел, а этот всё заладил, Алва-Алва... хорошо, что ты уезжал домой, а то и тебе бы досталось. – Мой старший брат учился именно у эра Рокэ. Сейчас он преподаёт в Дриксен. Знаний такого уровня в Академии не даёт практически никто, Арно, уж ты-то должен понимать. Арно страдальчески поморщился в ответ: – Слушай, если ты намекаешь на моих старших... два эра-фармацевта – это ужасно. Задницей чую, что попал к одному из них! Прощай, терапия, здравствуй, исследование крыс на протяжении всего года...ты вообще знаешь, что творит с ними Лионель?! Длись лекция дольше, младший Савиньяк наверняка поведал бы о похождениях заведующего кафедрой старшего брата. Но за стенами аудитории раздался звонок, и у всех наконец-то появилась возможность поднять головы от конспектов. – Студенты Куньо и Колиньяр, пройдите на кафедру, чтобы познакомиться со своими наставниками. Студент Окделл, задержитесь, чтобы обсудить со мной область исследований и тему вашей лекарской. Арно присвистнул и снова ткнул Дика в плечо, Валентин едва заметно сжал кулаки и стремительно отправился к выходу из аудитории. – Удачи, Дик, – шепнул младший Савиньяк и поспешил следом за Приддом. Аудитория почти опустела, когда Алва заговорил с подошедшим. Он складывал лекционный материал и поднимать на Ричарда глаза не спешил. – Здравствуйте, юноша. Согласно тестированию Фабиана, вы наиболее успешно сумеете реализовать себя именно в клинической психологии. Вряд ли вы готовы уже сейчас назвать расстройство, которое желаете исследовать в лекарской работе, так что запишите расписание моих консультационных часов. Через три дня жду вас на кафедре... Ричард Окделл. Продолжая говорить, Алва сложил бумаги в чёрный портфель, перекинул через плечо кашемировое пальто и лишь тогда посмотрел на юношу. «Это он». В стерильной белизне ламп дневного света Ричард наконец сумел разглядеть цвет глаз своего постоянного посетителя. Они были синие, как ласковое южное море.