Это моя дочь!

      Сколько себя помнит, Паймон имела лишь одного близкого человека. В принципе, это было неудивительно, ведь сознательную жизнь она начала лишь тогда, когда её глаза раскрылись в первый раз во временном лагере Итэра, который развёл для неё огонь, дабы она обсушилась. Ну ещё и рыбку приготовить, куда без этого.       Если честно, теплая и вкусная еда в купе с заботой подтолкнула Паймон соврать, что она лучший гид Тейвата, что проведёт его к богам. У неё не было на самом деле ни знаний, ни связей для подобного. Однако её предложение было легко принято, несмотря на весь её страх быть отвергнутой и осмеянной. Именно тогда она твёрдо решилась помочь ему всем, чем может.       Но даже не смотря на эту решимость, она мало что могла сделать. Познания, что она имела при помощи постепенно всплывающих воспоминаний, вполне бы сошли для "Путеводителя для чайников", но никак для того, чтобы пробиться к архонтам. Однако Итэр при помощи харизмы, удачи и немереной храбрости сам находил богов, причём чаще путём неприятностей. Однако в этом круговороте проблем и опасностей он никогда не бросал Паймон, аккуратно укрывая её от всех снарядов и ударов, нередко подставляясь сам. Как много раз Паймон хотела научиться лечить, известно только высшим богам желаний....       Проблема была в том, что она ещё и трусиха. Даже во время битвы с Чайльдом она струсила, хоть она и пыталась защитить путешественника своим телом.       Но даже несмотря на это, он был рядом с ней. Он безвозмездно кормил её, сидел рядом, когда ей снились кошмары. Он внимательно слушал и каждый раз благодарил за столь незначительную информацию.       Он был для Паймон гораздо большим, чем просто человеком. Чем-то большим и... тёплым. Таким же тёплым, как тот самый костёр, что он развёл для неё. И таким же большим, как та рыба, что он приготовил ей на её день рождение (на самом деле она не знала, когда именно её день рождение, поэтому и сказала, что в ближайшее воскресенье. Какой это был праздник! У неё до сих пор наворачиваются слёзы от воспоминаний. Такие же тёплые, как тот торт, что спёк ей Итэр). И она не знала, как ей выразить всю свою благодарность. Но Итэр и не требовал какой-либо благодарности. И в конце концов Паймон бросила попытки показать свою благодарность.       Однако стоило ей остаться с Дайном, как по её хребту сначала прошёлся лёгкий холодок. Однако это было лишь начало, и вскоре Паймон ощутила в полной мере какого это- потерять источник тепла, причём не столько физического, сколько духовного.       Постепенно вместе с холодом в душу приходила тоска и страх. Итэр всё не шёл и не шёл, и беспокойство Паймон росло вместе с страшным холодом около сердца.       В конце-концов доведённая собственным страхом и душевным холодом до отчаяния, Паймон рванула прямо в подземелье, оставляя позади ошарашенного такой прытью Дайнслейфа.       Она неслась по коридорам подземелья, отчаянно ища его. Где его тёплые и крепкие руки, от которых всегда пахнет пряностями и металлом? Где эти хитро прищуренные глаза цвета мёда, из которых сыпятся родные смешинки? Где этот успокаивающий голос, которым он, не зная колыбелей, выводил слегка фальшиво песню о джокере, что сел за стол с игроком? Где он? Где... где...       Паймон не находила слов. Кем стал Итэр для неё? Слишком большим даже для лучшего друга... Да и какая может быть дружба с такой разницей в возрасте? Как же ей его назвать... Как?       Ответ пришёл сам собой, стоило ей увидеть путешественника, что как скала стоял величавой фигурой посреди зала со статуей. В памяти Паймон мгновенно появился образ отца горняка, что долгие 20 часов копал своей киркой завал, чтобы они с Итэром смогли достать его дочь. И для девочки, которая радостно побежала к отцу, было такое же представление о нём, как у Паймон о Итэре- большой душой и телом, тёплый... и родной.       И именно поэтому Паймон прокричала тоже самое, что кричала счастливая девочка, увидев родное лицо.       -Папа!