***
Тогда настала декада его земной жизни. Зуко помнит ало-чёрную церемонию и власть, которой он не имел права всласть упиться. Мать говорила о благородстве и сдержанности как достоинствах его уважаемого древнего рода. Отец — о мудрости и величии прадеда Созина. Любимый старший брат Лу Тен бодался в его плечи и говорил, что одиннадцатилетие они отпразднуют во дворце Ба Синг Се, что столица Царства Земли, наверняка, красива, но не так, как их; что Зуко займёт самую красивую и дорогую комнату, а смуглолицые люди целый день будут носить его на руках и подавать сладости. Азула смеялась, и в её золотистых глазах было совсем мало хитрости. Как давно это было... Возможно, в его спокойном детском сне. И тот. Огромный и тёмный, пахнущий дымом и чем-то вкусным, согнувший обрамлённый металлом стан к его бледным рукам. Принц выхватил взгляд, тяжёлый и томный, когда он вставал. Глубокий темноцветный янтарь. Он никогда не видел таких глаз. К присутствующим кислым физиономиям он давно привык, к их тусклым выцветшим глазам, но его были другими. Цвета того ароматного чая в хрупком белом фарфоре, обожаемом дядей. Знакомый розовый вкус обволок рот, кончик языка невольно повело. Хотя Зуко и не понимал некоторой одержимости чаем, но с великим почтением относился к традиции церемонии, и Айро просил подавать именно понравившийся племяннику густой красный сорт. Взгляд вспыхнул самодовольством на жёстком загорелом лице, что внутренне возмутило принца. Но выгоревшие ресницы опустились, и низкий гул командного голоса прошёл от кончиков пальцев до самого одеревеневшего за долгие часы позвоночника, шершаво лизнул затылок: — Власть Нации Огня неоспорима, пока ей служат её сильные дети. Выразив поздравление поклоном, он удалился. Лорд и кронпринц Огня интересовали его куда больше уставшего проголодавшегося ребёнка. За вечер Зуко ненароком касался мыслями этого сурового мужчины. Для себя отметил, что он никому не кланялся так низко, как ему, некоторым даже сухо кивал. Недовольство престарелых генералов несколько позабавило... — Для кого-то повышение лейтенанта Джао — событие поважнее твоего первого юбилея. Азула всегда возникает будто из ниоткуда, часто прямо за его спиной. Она вредная и любит подкрадываться, как лисица. Скоро ей надоест, ведь Зуко уже привык и не вздрогнул, продолжая осторожно угощаться закусками. — Он похож на животное и от него воняет едой, — недовольно заметил мальчик. — А, мясом. Это запах горящих тел, от него трудно избавиться. Ну знаешь, волосы, кожа... Джао взял Ву Панд-де*, перекрыв доступ воды, и привёз тебе перстень генерала Земли, — она явно завидовала такому подарку. — Теперь он капитан. Война была привычна для всех, в том числе и для в высшей степени привилегированных детей. Но она ещё никогда не была так близка к нему. Айро и Лу Тен никогда не говорили о смерти как об истреблении, только о величии и доблести. И от них никогда не воняло.. мертвечиной. — Всё-то ты знаешь, Азула. Сколько раз я велела тебе не подслушивать бесед? Строгий голос Урсы раздался над их головами. — Пятнадцать. Она неодобрительно взглянула на детей, но смягчилась, увидев, как довольна своими познаниями дочь и задумчив сын. — Ты можешь посмотреть подарки в покоях, Зуко. Я распоряжусь перенести их прямо сейчас. Празднование подходит к концу, скоро здесь будет совет. Принц окинул взглядом огромную груду разноразмерных шкатулок и кивнул. — И возьми с собой сестру, — холодно добавила она в недовольное девичье личико. — Пойдём. Зуко аккуратно, но крепко взял сестру за ладонь. Та попыталась вывернуться, но сдалась и мягко сжала его пальцы. "Снова попытается что-то присвоить." — подумал он. — Мальчишкам всегда дарят что-то громоздкое, — озвучила свои мысли Азула, откладывая в сторону очередной искусновыгравированный меч. — Этого хватит, чтобы вооружить батальон. Можешь носиться с новым хоть каждый день. Зуко устало потёр глаза. Сестра сидела по правую руку от него и недовольно разглагольствовала, не забывая говорить гадости об отправителях того или иного презента. Мальчик видел, как она откладывает чуть в сторону приглянувшиеся ей шкатулки. — А этот князь Хо — премерзкий мужлан, — продолжала она, брезгливо рассматривая нефритовую вазу с гербом их династии. — Почти сразу напился, а потом я видела, как его вывели из зала. Зуко терпеливо открывал подарок за подарком, молчаливо соглашаясь с некоторыми заявлениями сестрицы. — Опять из Царства Земли? Маловат. Наверняка там украшение. Может быть, милый браслетик для Зузу? — Если надоело, уходи, — прорычал мальчик, выхватывая у Азулы угловатый зелёный футляр. Успев признать, что он довольно тяжёлый, Зуко нетерпеливо его открыл и вздрогнул. — Оригинально, — громко сказала Азула. — Он далеко пойдёт. Этот капитан Джао. Да, братик? В футляре, обрамлённый мягким изумрудным бархатом, лежал палец. Чётко обрубленный по основание, позолоченный на срезе и ногте, ровный и застывший, ещё не усохший, указательный, очевидно, палец. На нём перстень. Не легче десяти граммов, тончайшей огранки янтарь застыл в тяжёлом золотом ободе, из него на детей смотрела пучеглазая змеиная головка. — Бедный змеёныш попался и распрощался с жизнью. Какая трагедия, — притворно вздохнула принцесса, неотрывно глядя в мёртвые глазки-бусины. — Очень неудобное кольцо, — пробормотал Зуко, смутно понимая какой-то подтекс. — Даже не примеришь? Это немного мерзко, но тебе пойдёт. — Убирайся! — принц в ярости грохнул шкатулкой о столик и вскочил на ноги. — Я устал от твоей болтовни! Азула неторопливо встала и направилась к выходу из покоев. — Выглядишь в точности, как этот гадик, — хихикнула она и убежала. Зуко с силой захлопнул тяжёлую дверь, звук раскатом прошёл по коридорам дворца.. И плевать! Сегодня день его десятилетия! Вернувшись к нагретым подушкам, Зуко вновь принялся разглядывать столь неоднозначное украшение. Камень был тёплого древесного оттенка, темнеющего у соединения с золотом. Ни единой полости или трещенки — великолепного качества и обработки. Насколько мог, принц восхитился работой мастера. — Что-то произошло? Видимо, манеру тихой ходьбы Азула переняла у легконогой матери. Или же Зуко так глубоко погрузился в свои мысли... — Нет, ничего, просто надоела Азула. Урса бегло осмотрела подарки и остановилась на футляре в руках сына. — Это огромный труд. Но, — она замялась, видя, как пусто смотрит в янтарь Зуко. — Прикажешь, и это... "уродство" вернут владельцу. — Нет, — мотнул он головой. — Прежнему владельцу уже ни к чему подобное. Ему бы склеп, а не желудки обезьяно-собак. Зуко поднял голову, прямо глядя на мать. — Теперь им владею я. Урса твердо кивнула. — На сегодня достаточно, я хочу отдохнуть. Он, оставив шкатулку открытой, чтобы мама могла рассмотреть приобретение поближе, направился переодеваться ко сну. — Доброй ночи, мой милый. Завтра польётся твоя вторая декада. — Спокойной ночи, мама.***
Тишина и темень каюты не помогли Зуко заснуть. Не помогла и медитация, к которой он, к своей гордости, преодолел некоторую неприязнь. Когда-то Айро увещевал о пользе, позже — едва не заставлял его погружаться и упорядочивать собственные мысли, хоть он был глух. Но нем, и постепенно угнетающая внутренняя борьба и обида подчинились силе концентрации. Принц обрёл многое, но оставался также уязвим внутри собственного сознания, его терпения пока не хватало, чтобы отстраниться, чтобы увидеть своё прошлое и настоящее со стороны, как на то был способен его кровный наставник. Воздух в море, в безветренную ли, в ясную ли погоду остаётся холодным и колючим. Приближаясь к Южным ледникам, всё громче скрежетали механизмы судна и зубы его экипажа. Зуко, вышедший в студёный редкий мрак в одной лишь мантии, ощутил, как мороз схватил за голые щиколотки. Однако, именно над этими суровыми водами он впервые увидел так близко и ярко далекие божественные светила. Тысячи тысяч подобных Ийангу детей небосвода, только очень старых, потерявших силу сиять, или молодых, но изгнанных. В детстве дядя говорил, что все эти звёзды — их ушедшие в мир Духов родные — души погибших героев, что вознеслись и освещают ночные небеса как напоминание о вечной войне. Из того их так много... Однажды он сказал, что сквозь их вечный зов слышит лишь молчаливое ожидание своего погибшего дитя. Зуко не грезит о славе и давно не слышит голос матери. Охваченный ознобом и тяжёлой тоской, к рассвету он неспокойно заснул.