шедевр номер два.

Её кровь на моих бледных руках выглядит неподдельным искусством — чистый бархат, мягкость которого греет ровные пальцы. Эми, милая Эми, в школе занимающая первые места во всех олимпиадах, конкурсах и остальной школьной брехне, направленной для мотивации подрастающего поколения, валяется мокрым трупом у моих ног. Кажется, я рассматривал её на коленях в своих юных мечтах, когда она приходила в школу в своем милом розовом платьице с бантиками и в беленьких туфельках, которые стучали в унисон с моим наивным сердцем. Да, убивать первую детскую любовь — еще то извращение, но у меня есть оправдание. Точнее, оно есть всегда. Вчера она приперлась в наш магазин, увешанная броскими украшениями, словно горящий парк аукционов, и купила AirPods последней модели. Ее русые тонированные волосы плыли волной, на которых игрались блики от электрических желтых ламп. Девочка то оказалась при бабках, видимо, продавалась на всяких сайтах и дрочила перед ебалом толстых уебков; прибыльное дело в нашей эре инновационных технологий. — Спасибо за покупку! — верещала Лу, неожиданно став приятной и обаятельной; ее рыжая стоячая копна волос подожглась яркостью от широкой улыбки — лесбучий талант. Она резко отвернулась от кассы и вприпрыжку подошла ко мне, где я уныло складывал диски на полку, сортируя акционное и старое дерьмо, при этом спокойно и размеренно утопая в черных мыслях. Я слишком истосковался по ощущению мощного убийства. Переехать толпу бедняков, желающих отыскать причинное место в гнилой цивилизации, на дорогом мерседесе идея величественная, но мне нужно больше — запал той прошлогодней кровавой миссии спасителя иссекал, нужна подкормка. — Слушай, она такая секси. — Лу звучала около моего уха назойливой мухой, от которой захотелось отмахнуться не простой газеткой, а кувалдой, что разъебала бы её мозги по вылизанному гладкому полу примитивного магазинчика. — Она надменная, Лу. Я учился с ней в одном классе. — голос, исколотый фальшивостью милого паренька, резал собственный слух. — К мужчинам, Брейди, только к мужчинам. — она противно захихикала и заметив очередного покупателя, ретировалась за кассу, оставив меня в покое: какое блаженное чувство. Эми Ричардс и вправду была надменной сукой. Она унизила меня в пятом классе, когда я принес ей яркие, красные маки, украденные ранним утром со дворика соседки - старушки. Эмили заявила, что я вонючий придурок и мой уровень толстая Сью, что жадно поедала глазами тонкое тело хилого мальчишки (мама называла меня «красавчиком»). И именно тогда я возжелал разорвать стройное и маленькое тело Ричардской твари на кусочки; каждый пустить через мясорубку и скормить горячими пирожками с начинкой из чудесной и любимой всеми Эми. Устроил бы благотворительную распродажу в школе, присев за картонный синий прилавок, традиционно украшающий все ярмарки города, и поставил табличку с крупной надписью «все вырученные средства отправятся на помощь детям для борьбы с ебаной надменностью». Лихое чувство обиды, закопанное примерно лет пятнадцать назад, вспыхнуло азартным огнем, открывая путь стучащим барабанам, которые успокаивались лишь после того, как я совершал убийство — довольно зверское убийство. Болезнь ли это? Психосоматика? Шиза? Такие мыслишки красовались в тайном блокноте с кровавыми рисунками (и кучей половых органов) извращенной фантазии ребенка, который подвергался сексуальному, моральному, психологическому и физическому насилию в годы пубертата и ранее. Спасибо, мама, что не с младенчества! Поклоняюсь твоей доброте. Я скрывался от общества всю жизнь; прятал свои дефекты под маской милого Брейди, который починит компьютер за скромный гонорар и не откажет одинокому старику в просьбе провести того через дорогу. Как же, блять, благородно! И никто не видел в моих глазах желание устроить варварскую катастрофу, всемирный апокалипсис и конец чертового мира. Никто, кроме меня. И, возможно, пьющей матери, которая пыталась пролезть в устои четко расставленной жизни со своими вопросами о коровах с пастбища отношений. Да, мамочка, я обязательно трахну какую – ту девицу, как только ты вытащишь руку из моих трусов. Например, Эми? Неплохая кандидатура для выплеска барабанных демонов, которые усиленно стучали по вискам, повышая нервозность и давление до пика. В тот день я сорвался с работы, скинув все на тяжелую мигрень (не соврал), и начал думать, как расправиться с милашкой Эм. Разрезать её крохотные сиськи и вырвать сердце? Оу, от такого прилив крови сместился ниже. Блять. Вечером я отправился бороздить улицу около единственного отеля в городе, перед этим вздрочнув три раза, потому что картинки больной фантазии слишком захватили разум, да и пустые яйца позволяют думать здраво. А стучащий звук, оглушающий сознание дичайшей болью, затих, готовясь к грандиозному пиру. Проведя маленькое расследование и пробив информацию в излюбленном гугле, я узнал, что Эми — новая звезда Голливуда. А я думал все – таки порно, слишком уж идеальная мордашка для толстых хуев и молочных коктейлей. Во рту скалилась слюна, становясь густой и противной — предвкушающей. Я сплюнул на тротуар, на секунду открыв влажное лицо одинокому яркому фонарю. Он, словно став ненавидимым солнечным светом, кусал меня, заставляя забираться в берлогу темно - синей кофты с капюшоном. Страх, липким и скользким ощущением нервировал худощавое тело, отчего я спрятался за угол соседнего многоэтажного дома. Машину я бросил за три квартала, поэтому убежищем оказалась подворотня: мрачная и пустая, только крысы пищали под гнетом жестокой бойни за жизнь. На плечах висел обычный зашарпанный рюкзак, в который я набросал два наточенных ножа, зонт (сентябрь бывает изменчивым), всякие химические чистящие средства, бахилы, серый скотч и резиновые медицинские перчатки синего цвета (две пары). В руках я держал телефон и бдил за ситуацией в медиапространстве восходящей звезды. Эми, подписанная в инстаграме как «prettyEm», изливалась кучкой бесполезных историй, которые послужили извещением каждого ее шага. Сегодня она устроила в школе вечер встреч и подняла шумиху в нашем мирном городке, заставляя маленьких девочек ссаться кипятком и тонуть в нирване мнимого счастья. Каждая отметка Эми на чужих страницах неизвестных личностей доказывала тот факт, что глупая овечка не пользовалась услугами частной охраны: вот кадр, как ее подловили у нашего магазина, почти у самых дверей; следующий момент окружен мордашками двух блондинистых будущих шалав, которые еще не окончили школу, но уже готовились ко взрослой жизни раскрытой пастью с вытащенным языком; далее, парнишки — подростки с прокуренными мозгами, что превратились в лапшу быстрого приготовления, окружили фигурку Эми, видимо, представляя, как берут ее толпой: жестко и грязно. От всего этого несло смрадом, похлеще, чем от моей склонности к насилию. Сбросив новостные современные ремарки скольжением пальца по сенсору, я вернулся к излюбленному занятию — слежке. Последняя запись, выложенная около тридцати минут назад, гласила о том, что Эми отправляется отдыхать в свой чудный номер. На фотографии тусклого заката она подписала, что всем желает карамельных снов и безмерно благодарна за дикую энергию родного города — как же это все воняет блядской чушью! Темень приятно укрывала меня в свои объятия, пока противоположная улица, ослепительно освещенная рядом фонарных столбов, растянувшихся оравой высоких колонн, пустовала. Я вяло тянул взгляд с одной стороны до другой, остро вглядываясь в каждый силуэт, коих было слишком мало: размытые тени, съеденные светом, вот кто все эти люди. Они недооценивали тьму. И в этом городе тьма — я. Через минут пятнадцать, когда температура воздуха упала на пару градусов ниже, добравшись почти до пятидесяти по Фаренгейту, появилась звезда нашего вечера. Светлый бежевый френч, запахнутый и сдерживаемый двумя руками, которыми она словно обнимала себя, разлетался от подымающегося западного ветра. Растрепанные волосы, идеально лежащие утром, уже превратились в солому, которую так и хочется поджечь, чтобы любоваться маленьким шаловливым пожаром. В представление, огонь перебегал от ее макушки к дубленому лицу и телесная оболочка таяла как свеча; текучие волнистые линии толстыми жгутами капали на легкий плащ, прожигая крупные дырки. Эми кричала, а все остальное вокруг шипело огнем. Я наблюдал, как ласковые язычки огня, эфемерные в моей голове, поглощали первую школьную любовь. Если бы я был художником, то сохранил этот чудный момент утонченным рисунком на холсте, а если бы писателем — посвятил пару листов яркому описанию метафорического сжигания, но я всего лишь Брейди — тайный дрочила на смерть, поэтому все эпизодические роли достались мне: обычный червяк с улиц тухлого провинциального городка. Эмили появилась на радаре приближенной фигурой, ей оставалось около пяти минут ходьбы до центрального входа, как пошел дождь. Он хлынул волной так неожиданно и грозно, что я зябко потер руками плечи, абсолютно не готовый оказаться мокрым. Маленький козырек спасал от капель, но не идеально; по темной одежде разбежались теневые следы, жаля холодом. Дождь словно подыгрывал в пьесе гамлетовских настроев. Изначально, я размышлял о том, чтобы притворится джентльменом, списанным с романтических фильмов прошлого столетия, и бодро подбежать к Эми с распахнутым зонтом в руках, вереща о том, что красота дивной (сучки, извините) дамы, поглотила меня без остатка, отчего я пылаю щедрым желанием (УЕБАТЬ, ой, снова ошибся) помочь ближнему в час погодных истерик. Но была маленькая (как сиськи Эм, тут уж не поправить одним «извините») проблема — камеры, которыми увешана чуть ли не каждая улица, словно чертова рождественская елка на центральной площади в канун уебищного праздника. Этот факт смущал и напоминал, что совершить шедевр мирового масштаба, будучи сидя за решеткой (настоящей, не хештега) — невозможно. А я планировал (и планирую) развеять мое имя вечной памятью и… ВЕЧНЫМ СТРАХОМ, ХА-ХА-ХА. А может… я просто необратимое зло? Секунды уплывали из рук под каждый стук каблуков мчащейся домой Эмили, которая торопливо зашла в зону камер; и была довольно близка ко мне. Я решился рискнуть и спрятался глубже в недра капюшона, затянув шнурки чуть ли не впритык к горлу, что те слегка душили. Я достал зонт из портфеля и ринулся на благое дело — защищать местную пробившуюся в люди суку от капель яростного дождя. — Хэй, тебя не спасти от ливня? — бодрость, от которой хотелось запихать для пальца в рот, осадила голос. Эми обернулась, пугливо поежилась и боязливо глянула на меня, словно ощущая, что посыл спасения от дождя — прикрытие тайного желания убийства. Хотя все девушки бояться парней, которые подкрадываются сзади (если вы понимаете, о чем я). — Нет, спасибо, я почти добралась. — она отвечала отстраненно, по - кроличьи спрятавшись за улыбкой дружелюбности, которую, я, кажется, увидел впервые, и ушла, стараясь не увеличить темп, но вышло отвратительно; ее тонкие ножки лихо двигались вперед, убегая, как от заразы. — Я уверяю, у меня нет никаких плохих намерений. И мы на самой осветленной улице города, вам стоит только крикнуть, как все выбегут из домов и забьют меня битами, — я умел располагать к себе, что удивительно: старушки, боготворили меня за то, что я знал, где находится кнопка «перезагрузка»; мамочки сверстниц, лихие одинокие милфы, текли по моей персоне, видимо, мечтая трахнуть молодое тело; девушки - одногодки бросали любопытные взгляды. И вся эта бесполезная херня была мне без интересна. Но сейчас я выкладывался на полную, чтобы спрятать черную ауру жестокого желания вырвать язык отказывающейся от подарка Эмили. Она заставила меня себя убить, правда, я не преувеличиваю, — просто дождь ужасный, вы простудитесь. Хотите, возьмите зонт. Нагоняя ее, я протянул классический черный зонт в ее сторону и кажется, она даже клюнула. Я улыбнулся максимально очаровательно, но не сильно; передавливать в таком деле опасно. — Спасибо. — она казалась такой милой, что на секунду я подумал, что не хочу ее убивать, но барабаны — мои судьбоносные решала — вернули течение мысли в старое направление, ускользая от таких типичных человеческих брений неуверенности. Её очаровательная, слегка загорелая рука, светящаяся золотистым отливом, потянулась к ручке зонта и как только её миниатюрные пальцы сомкнулись вокруг, я грубо долбанул группированным кулаком в область её живота, отчего Эм загнулась, округлив глаза до размеров планеты; они словно захватили все ее, начинающее заполняться багряными пятнами, лицо. Её рот открылся бездонной темнотой и я почувствовал, как вибрация вырывающегося крика готова снести меня с дороги, но я, любуясь зарождающим страхом в светлых глазах Эми, ладонью поймал её поросячий визг, проходясь жесткой оплеухой по мягкости молодой кожи. На её длинных, одаренных пушистостью, ресницах, начали зарождаться капельки жемчужных слез. — Если ты будешь кричать, Эми, я скормлю тебе твои же органы. Зажарю кишки и сделаю из них вкусные калачики, поняла? Влажными губами я коснулся её уха, шепча угрозы холодно - игривым тоном. Она вздрагивала от каждого шелеста воздуха, который выходил еле уловимым паром с губ. Неожиданно, Эмили кивнула, сплюнув сгусток крови; видимо, от страха она прикусила язык. Как лирично, если учесть смысл моих слов, сказанных пару секунд назад. Я хватанул её за локоть и потащил в темень, возбужденно облизывая губы; она держалась ровно десять секунд, за которые мы успели в торопливом ритме перебраться через дорогу, разделяющую две улицы, но затем, завидев свет в одном из окон — закричала: неистово и громко. Пнула меня в ногу и попыталась удрать. — Сука! Я пожалел, что не вытащил нож, прежде чем побежать к этой долбанной твари. Из моей хватки ей выбраться не удалось, ибо эта тощая тварь стол то передвинуть не сможет без чужой помощи, но факт остаётся фактом: я мог бы избежать лишнего привлекающего внимания голосистого трёпа. Я сомкнул пальцы левой руки вокруг ее набухшей шеи и силком затащил в небольшую прорезь между двух высоких домов. Она пыталась своими блудливыми пальцами оторвать мои, в нулевой попытке противостояние, но ее тупое рвение сходило на нет с каждой секундой жизни без кислорода. Пот, смешиваясь с дождем, стекал по лицу солеными волнами. Я отвращено сбросил тушу Эми к стене около мусорных баков. Это идеальное место для неё. Но она, не сдаваясь, верещала, жадно поглощая воздух; я не выдержал и шибанул кулаком по челюсти, услышав хруст носа, который случайно задел. Эм замолкла. Спасибо, блять, сломанному пяточку. — Тебе пиздец. — За что? Почему я? — сквозь проклюнувшиеся слезы спросила она гундосым тоном; я точно сместил её свинячий носик. — Ты отшила меня в пятом классе, солнышко, — я произнес это довольно легко и даже без скрипа обиды, которая таилась глубоко в сердце (хотя, возможно, вы думаете, его у меня нет), — вспоминаешь? Я содрал капюшон с лица, открывая завесу тайны — мои бешено блестящие глаза впились в потухшие глубины Эми. Закрыв зонт, я ударил им Эм, размахнувшись довольно сильно, потому что меня взбесил вопрос, засевший в морщинках натужного лба. Словно она пыталась усердно высраться. Она вскрикнула от резкой боли, заревела пуще и прижалась к кирпичной грязной стене. Её голос булькал истеричностью и бесконечными вопросами, но я ничего не слышал, лишь смотрел, как кровь, маленькими и искусными каплями скатывалась по ровной коже, волнисто перебираясь вниз. За ними бежали линии растекшейся смолистой туши, как у затраханной шалавы. — Прости меня! Я изменилась! — она пищала невыносимо бесяче. Пыталась прорваться в мои мысли жалостью и выиграть жизнь снова, но здесь, в темноте улицы, в ночи, списанной с примитивных ужастиков, я правил без чувств и сожаления. Я хотел ее боли, смерти и крови. До безумия. До разрыва яиц. Одной рукой я забрался в рюкзак, припустив его на одно плечо, и достал необходимое оборудование: скотч, нож и перчатки. Натянул на пальцы плотную резиновую ткань, затем оторвал кусок скотча и заклеил трясущиеся губы Эми, которые посинели, как на трупе. По сути, она будущий труп. Острием ножа, что переливался от крохотного огонька, доползающим до нас через половину пустой дороги, я коснулся ее лица, и чуть ли не кончил от ужаса, промелькнувшим в бирюзовых глазах. Темные волосы, промокшие под дождем, упали на лицо Ричардс водопадом, размазав кровь и тушь, смешав все в единую кашу. Она что-то недовольно бурчала, ревя, но я поднес нож к ее напуганному глазу и безразлично выдал: — Я убью тебя в любом случае, но если ты будешь издавать звуки, я вырежу твои глаза прямо сейчас! Эм сильно зажмурилась, а я прислушался: никаких звуков сирен не различалось в тишине почти спавшего города, значит никто не расценил крик Эм всерьез. Но и как же тут не радоваться удаче, а? Все играло в мою пользу. ВСЕ. Ричардс прижалась к стене, подсунув под себя колени, и свернулась почти в один калачик, который дрожал неистовыми барабанными партиями. Её взгляд, наполненный ненавистью, презрением и болью, растекался по мне воском удовольствия; горячим, но до чертиков приятным. На секунду мне захотелось сорвать резину с рук и касаться её мордашки бесконечное количество раз, размазывать живую «краску», рисуя причудливые картинки и любоваться каждой линией, очерченной пальцем. Но я сдержался, тяжело выдохнул и вернулся к мысли о днк: я не должен оставлять никаких следов! НИКАКИХ. Придется ее раздеть после того, как закончу. Заберу тренч себе, слишком уж красиво на нем пляшут капли крови, разбавляя тошный бежевый. Остальное — сожгу, как и свою одежду. А может, как и Эм? Она не прекращала дрожать и языком прорывала путь к свободе слова, бороздя им липкие текстуры. Я отрезал кусок ткани от ее плаща, смачно харкнул на него и сжал в кулаке, для придачи лапидарной формы. Аккуратно зажал нож в двух пальцах, остальными сорвал скотч до половины. Эм начала сопротивляться, не активно, но ощутимо; видимо, поняла, чем я хотел заткнут её гнилую пасть. Она отрицательно вертела головой, но я, без предупреждения и промедления, вонзил нож прямо в живот, войдя во все основание. Ее лицо исказилось, выдавая какие – то непонятные звуки боли и шока, сконфузилось и обмякло. Кровь чуть ли не фонтаном хлынула из раны, когда я попытался изъять предмет наказания, поэтому я остановился и ласково погладил теплую рукоятку «меча». Это заставило мой член выплеснуть крошку семя удовольствия. Я вдохнул сладкий аромат хаоса, цветущего вокруг. Приземлённо выдохнул и вернулся к прошлому занятию: вновь раскрыл губы Эм и просунул скомканный кусок ткани уже без проблем. Ее моментально вырвало и вонючая жижа заполонила рот, чуть ли не вырвавшись на меня; я крепко зажал ладонью челюсть. Хохотал, как сумасшедший. Хотя, стоп, я как раз и есть сумасшедший. Эм задыхалась, дико брыкалась и пыталась отбиться от меня непонятно откуда взявшимися силами. Через тридцать секунд я сжалился и отпустил ее, позволяя всей еде, что не переварилась в желудке, пробиться в жестокие реалии потопом отвращения. Я отдалился и наблюдал, как изможденное тело Эмили позывами подпрыгивает и извергает из себя истинную «душу». Экстаз накрывал меня волнами буйного удовольствия. Я коснулся области паха и надавил, чуть ли не рыча. — Я Брейди. Тупо выдал я, заставив ее обратить на себя внимание, но она не могла говорить, двигаться или вообще что – то делать. Эмили Ричардс уже почти была трупом. Я засмеялся вновь от мысли трахнуть ее. Взять и выебать, возможно, даже в жопу, чтобы боль казалась адской. — По..шл нху..й. — она потратила последние силы на финальные слова, которые подняли во мне бесов чёрного юмора. Я закатился в приступе непрекращающегося истеричного смеха, радуясь, что прежняя Эм жива! —Я тебя убью, Эми. И буду дрочить на это каждый день, понимаешь? А сейчас, прощай, но знай в моей памяти, ты вечна. Я грубо вырвал нож из ее живота, услышал скрип, который уже не походил на человеческий. Черт, она же испачкала тренч блядской рвотой! Как грустно. — Я даже рад, что идёт дождь, Эм. Он плачет из-за тебя. Указательным пальцем я убрал прилипшие волосы с ее белого лица, застенчиво чмокнул в ещё пылающую от ударов щеку; Эми щемилась лишь секунду, но затем обмякла, впадая в кому полного бессилия. Мне так захотелось почувствовать теплоту ее крови на руках, что я, рьяно сорвав перчатки и облизнув и так залитые губы, прорвался в свежую рану диковинным порывом, словно запрыгивающий трусливый крот в норку. Органы лихорадочно работали, пытаясь не дать угасающему мотору сдаться; стук сердца и выпинг кишечной системы будоражил ладонь, нагло вторгшуюся в заводской протокол. Мягкость внутри живота напоминала приветствие женского лона. Это заставило меня вновь улыбнуться, а член, возрасти и врезаться в плотную ткань джинс. Я стиснул в руках её кишки и вырвал толстые ленточки наружу, полностью извратив девичью смертельную красоту. — Я буду помнить тебя, Эмили. Последним штрихом я перерезаю ее глотку и отхожу, смотря как живой бархатный фонтан поглощает всю оставшуюся Эмили, заливая все кругом. Крыса пугливо пробегает рядом и скрывается в глубинах вонючего мусора. Ливень, все еще держась за могучую силу, безжалостно хлестает по мне, размывая огромные лужицы крови, которые чуть ли не добираются до старых кроссовок. Я достаю из рюкзачка бочок с чистящим средством с надписью «мы уничтожим любые следы вашего преступления» и выливаю всё содержимое на мертвую Эмили. Собираю все свои безделушки в рюкзак и ухожу, принюхиваясь к окровавленным рукам. Они пахнут клубникой. Так пахла Эм.