Я уснул в луже собственной крови.
Только крики заглушали боль в этом хаосе.
В собственной душе.
40 секунд. Холодная вода скользит между пальцами, затягивает и пленит, руки немеют, и Чимин стряхивает их над раковиной, закрывая кран с водой. Сейчас, главное, не спятить. Осторожно ухватившись за край белой и давно мятой рубашки, он приподнимает её, чтобы в зеркале напротив увидеть до сих пор не сошедшие гематомы на рёбрах. И сойти они опять не успеют. В спёртом воздухе чувствуются нотки жжёного кордита. Щекочут нос и не дают вдохнуть полной грудью. Не помешало бы прорубить здесь окно. Дальняя лампа резко перегорает и гаснет, погружая служебный туалет в полумрак. Чимин смотрит на часы-браслет. Морщится. 25 секунд. Опирается руками о раковину, чуть не задевая макушкой зеркало, игнорирует своё отражение и позволяет мимолётной и невесомой мысли стать обнаруженной: вот бы остаться здесь дольше, чем на две минуты. И будь что будет. Ладони начинают зудеть, и он трёт ими о край раковины, мотая головой. Дразнит себя, проверяет выдержку, исследует ощущение вязкости времени. В ушах начинает звенеть, слух пропадает, а образы собираются в рой. Пытается распознать каждый, отбивается от них, как от мух, и вдруг находит ещё одну пронзающую и обжигающую мысль: сейчас нельзя отключаться. 15 секунд. Лампа оживает и забивается в предсмертной агонии. Мигает. Отвлекает. Бесит. Он слышит, как она гудит, ноет, словно просит прикончить её. Слух вернулся. 7 секунд. Чимин рычит и надрывно стонет, с трудом отталкивается от раковины, выходит из туалета, бросая взгляд на камеру видеонаблюдения в углу, и достаёт телефон, ожидая получить привычное «На две секунды позже. У тебя что, часы отстают?», но экран молчит. Чимин прекрасно понимает почему. Именно сегодня две секунды кажутся ему мелочью. Интересно, если бы Чимин задержался ещё дольше, реакции бы тоже не было? Возможно, он хотел бы узнать ответ в следующий подобный день, только вот проблема — именно в такие дни он почти не соображает, состояние между безумием и отчаянием накрывает его с головы до ног и парализует все мыслительные процессы. Подчиняет. Его бы воля, он бы покончил с этим ещё в туалете. И что бы тот сделал? Странно, что он до сих пор не взял под контроль и туалет тоже. Конечно, не имеет права, но, зная его, мог бы уже давно прикрепить невидимую микроскопическую камеру, которую включал бы только в присутствии Чимина. Но он этого не сделает только по одной причине: так он потеряет эффективный способ давления. Каждый раз, когда Чимин идёт в туалет, он думает о нём и о двух минутах. Каждый раз он хлопает себя по карманам в дверях, думая, что забыл телефон, и если поймёт, что задерживается, не сможет предупредить. Каждый раз эти мысли удерживают его за шиворот от края пропасти. Каждый, блять, раз, думая, что он вот-вот сорвётся, стоя у белоснежной раковины, мысль об истекающем времени бьёт его под дых, и он, разочарованный и угнетённый, выходит из туалета. Преграда сорвана бешеным потоком мыслей, Чимин физически ощущает собственную беспомощность, и ему хочется вернуться обратно. Он вновь ни в чём не уверен и вновь путается. Ему необходимо сорваться? Вроде бы нет. Ему нужен хаос? Нет, ведь хаос в его понимании сродни полёту в бездонную пропасть. Ему нужно вырваться? Определённо. Это желание вспышками ослепляет его каждый раз в один особенный день. Он нервно пощипывает себя, судорожно пытаясь найти в голове то, за что сейчас можно было бы ухватиться, но момент уже упущен, его тянет на дно, и он отчаянно хочет прекратить это. Под гнётом захлестнувших эмоций дрожащими руками Чимин отправляет сообщение. Вы «Я устал, не хочу больше. Ты можешь приехать?» Прочёл и молчит. Думает. До этого ответ всегда приходил в считанные секунды, но не сейчас. Проверяет. Ведь Чимин уже давно не просил его остановить всё это. А тот специально не смотрит в камеру. Знает, что он сейчас смотрит на него. Изучает. Пытается по его движениям понять, чего он хочет на самом деле. И чего же Чимин хочет? Снисхождения? Прощения? Наказания. Лёгкое волнение приятным тёплым трепетом расходится по всему телу. Ещё один тест. Ещё один способ понять, насколько они друг другу не подходят. Молчит. Не верит. Провоцирует. А Чимин только ниже опускает голову, пряча лицо от камеры, и терпеливо ждёт ответной реакции. Браслет на руке предательски загорает оранжевым — пульс участился, и он жмурится, понимая, что только что проиграл. В этот же момент экран телефона светится от входящего сообщения, содержание которого ненадолго трезвит. Он «Хей, малыш, осталось десять минут.» Десять минут. Его жизнь теперь состоит из отрезков времени. Две минуты в туалете, десять минут до начала, час на возвращение домой, три дня на восстановление, десять дней до встречи. И пренебрегать планом нельзя. Свет в общем зале гаснет, и в коридор выходит Чонгук. Чимин вспоминает, что всё ещё находится в кофейне. — Всё нормально? На тебя без слёз не взглянешь, — хмурится Чонгук. — Лампа перегорела. — Понял, сейчас заменю. — Поторопись, на улице уже темно. От удивления у того дёргается бровь, и он улыбается. — Что, беспокоишься? Чимин не отвечает на бессмысленный вопрос. Вряд ли за полтора года совместной работы они сказали друг другу хотя бы пару фраз не по делу. Чимин держал дистанцию со всеми. Со всеми, кроме него. И не дай бог, он увидит, что Чимин с кем-то сближается. Пак надевает в раздевалке кожаную куртку и выходит из кофейни. Прохладный воздух касается его лица и шеи, запах сырости и предвкушения беспощадно ударяет в нос, Чимин жмурится, пытается принять это. Желудок завязывается в узел, Чимин остро чувствует приближающийся вкус собственной крови. В последний раз она была похожа на топлёное молоко, но чаще это солоноватый привкус холодной меди, будто язык прошёлся по лезвию ножа. Рёбра постанывают, руки дрожат. Это когда-нибудь закончится? Чимин бредит. Представляет, что он сейчас появится и стиснет в объятиях так, что рёбра снова закричат. Видит, как он начинает душить, повторяя «Хей, малыш», как длинными и вечно холодными пальцами впивается в нежную кожу на спине, оставляя следы, как кусает до крови губу или мочку уха, как оставляет синяки на талии и сжимает пальцами волосы на макушке, потому что так можно только ему. Нет, так он никогда не сделает. Точно не в этот день. Улицу давно охватил вечерний полумрак, лениво горят несколько фонарей, шум редко проезжающих машин заглушает сильный ливень. Чимин спускается с крыльца, позволяя ледяному дождю атаковать, и заходит за угол, когда телефон в кармане чёрных облегающих джинсов пищит и он достает его. Беспощадные жирные капли тут же завладевают экраном и искажают вид, но он успевает прочесть входящее сообщение. Он «Хей, малыш, уже развлекаешься? Я тоже.» Чимин не отвечает. Да ему бы и не успеть. Со стороны подходят двое вымокших под дождём мужчин: один сжимает пальцами кастет, второй хрустит суставами, разминая руки. — Вы рано, я не один. Чимина начинает потряхивать, а руки немеют от холода. Мокрые и слипшиеся пряди светлых волос надоедливо лезут в глаза и мешают следить за происходящим. — Тогда меньше чеши языком, — нахально улыбается ему тот, что посильнее на вид. От волнения он даже забыл его имя. Кажется, Намджун? Второй поднимает камень с земли и кладёт в карман кожаной куртки. Всё предусмотрено. Мощный первый удар приходится Чимину в челюсть, рядом с мочкой уха, его оглушает на считанные секунды, второй был кастетом по больным ребрам, до ушей Чимина дошёл слабый звук хруста. Он не сопротивляется, а те не торопятся, словно разминаются перед основным заходом. Они уже знали друг друга в лицо, ведь в шестой раз собираются для этого. Теперь они встречаются, как старые знакомые, проводят «встречу» почти без слов и вновь расходятся. До следующего раза. Чимин теряет ощущение реальности, а рука с кастетом размашистым ударом распарывает ему левую бровь. Глаз застилает тёплой жидкостью, запах крови бодрит, позволяет заострить и сфокусировать внимание на происходящем. Его руку перехватывают, когда он тянется к ране, а удар под рёбра выбивает воздух из лёгких. Он отшатывается и заходится в хриплом кашле. — Очнись и не стой, хочешь, чтобы и нам прилетело? — слышит Чимин возмущение Намджуна. В памяти резко всплывает имя второго мужчины — Хосок. Он успевает встретиться с его сочувствующим взглядом перед тем как тот рассекает ему щёку, а Намджун неожиданно и яростно бьёт по коленям. Чимин то смеётся, то кашляет, он инстинктивно складывается пополам, защищая жизненно важные органы, и его хаосно и быстро бьют в лицо: по скулам и вновь по челюсти. Пульс стучит в висках и блокирует волну боли, но в ушах начинает звенеть, а картинка перед глазами плывёт. Чимину не удаётся устоять на ногах, и он падает на колени в тот момент, когда мужчины отвлекаются на какой-то шум в кофейне. Кажется, Намджун ему что-то сказал, но Чимин слышит только гул в голове. Хосок бросает в дальнее панорамное окно кофейни припрятанный в кармане камень, а Чимину — какую-то тряпку, которая оказывается носовым платком. Дождь перестаёт, и Чимин теряет сознание.
***
Он пришёл в себя от монотонного гудения лампы рядом с собой. Испугавшись того, что его разместили на больничной койке, Чимин попытался сесть, но свежие травмы разом напомнили о себе, так что с глухим шипением он откинулся обратно на подушку. Правой рукой нащупал что-то мягкое, с трудом повернул голову в сторону и заметил Чонгука. Тот спал, сидя на полу, а голова лежала рядом с правым бедром Чимина. — Мать твою, — поморщился Чимин и стал исследовать масштаб повреждений. Один глаз заплыл, он потянулся к нему рукой, надеясь не нащупать там бугорок с гематомой, но увы. Пальцы наткнулись на припухшую область над глазом, и он думал было воспользоваться чужой ванной и ножом, но не был уверен, что найдёт всё необходимое для перевязки. Впрочем, всё перечисленное останавливало его в последнюю очередь. Чимин глянул на браслет: пульс был в норме. Ему нужно домой. Срочно. Он стал подкладывать руки под спину, создавая опору и пытаясь хотя бы сесть. От его мышиной возни проснулся Чонгук. — Ты как? — сонно потирая глаза. — Кто это был? — Есть обезболивающее? Таблетки две-три. — Да, всё здесь, — он потянулся к открытому стеллажу возле кровати. — Ты должен заявить. С разбитых губ Чимина слетел смешок, и он тут же зажмурился от боли, аккуратно накрыв рукой болезненное место на рёбрах. — Ты должен заявить, — повторил Чонгук, протянув ему две таблетки обезболивающего и стакан воды. — Я не могу сделать это за тебя, я не участник драки. Как только я вышел, они смылись. «Потому что им нужен только я», — подумал Чимин и едва не подавился таблетками. — Где я нахожусь? — У меня дома. Я пытался отвезти тебя в больницу, но ты начал бредить и чуть не грохнул меня за это. Чимин лёг обратно на подушку, закрыл глаза и глубоко задышал через нос. — Дай мне пять минут тишины, и я уйду. Чонгук нервно засмеялся. — Это шутка, да? Ты себя в зеркало видел? — Пять минут тишины. — Ты не можешь пойти домой. Чимин разочарованно выдохнул через рот и открыл нетронутый глаз. С большим трудом он подтянулся на руках, с громким шипением и искажённым болью лицом принимая позу сидя. Чонгук хотел было коснуться его, но Чимин отреагировал быстро, перехватил его руку и отбросил в сторону. — Где мой телефон? Чонгук молча взял его с того же стеллажа и протянул. — Блять, — Чимин увидел пустой экран. Никаких сообщений. Это плохо. Очень плохо. Мало того, что он отключился, так ещё и проснулся в чужом доме и не вернулся в обозначенный срок. Чимин набрал номер, цифры которого давно были вшиты в сознание, но вместо резонирующего тона до боли знакомого голоса он услышал длинные гудки. Это очень плохо. Страх, который медленно касался его плеча перед полным захватом, только подстёгивал к действиям. Пусть и со скоростью улитки, но он начал собираться. Покрывало на кровати после Чимина было мокрым, а в некоторых местах пропиталось кровью. Чонгук снял с него только кожаную куртку, которая небрежно лежала на кресле-мешке. Оказывается, он умудрился её порвать в плечах, а ещё она была мокрой. Такой же, как и Чимин. Он мотнул головой, когда Чонгук в пятый раз предложил проводить его, накинул несчастную куртку и вышел на ночную улицу. Чимин прихрамывал. Впервые за всё это время он получил удар по коленям. Он позже разберётся с причиной, а пока думал над тем, как ему скрыть это. Где-то на полпути к дому его телефон проснулся от входящего сообщения. Он «Хей, малыш, как ты? У меня очередной перелёт.» Вы «Прости, я отключился, но уже иду домой.» Он «Как думаешь, что я сейчас слушаю?» Чимин прекрасно знал, что он слушал в самолетах стоны и крики Чимина, записанные на диктофон. «Жаль, ты не слышал новые», — напечатал в ответ и тут же стёр. Он «Что ты хотел написать?» Чимин оставил последнее сообщение без ответа. Знал, что тот всё понял. Знал, что тот ему это припомнит сразу, как только увидит. И не только это. Чимин и не ждал реакции, его поведение давно стало предсказуемым для Пака. Они знали друг друга слишком хорошо, чтобы в первую очередь читать между строк. Хотя Чимин ему пока в этом проигрывал. И всё равно продолжал бесить его, зная, что нельзя. Вернувшись домой, Чимин сообщил об этом ему и зашёл в ванную, осматривая в зеркале заплывший глаз и опухшую бровь. Из шкафчика он достал коробку со всем необходимым, обработав руки и бровь антисептиком, он взял из коробки маленький скальпель и наклонился к зеркалу. Надавливая пальцами на гематому, он сделал небольшой разрез в нижней части, выдавливая скопившуюся кровь, которая ручейком сбегала по лицу. Сам зашипел от боли, а браслет замигал оранжевым. По привычке он успел бросить взгляд на телефон, прекрасно зная, что он не отреагирует, потому что и сам знал, что сейчас происходило. Промыв полость и наложив повязку, он занялся следующими ушибами, не такими страшными. Впрочем, разве что серьёзная рана на щеке на этот раз может не сойти бесследно и оставит после шрам. Интересно, он взбесится? Следующие три дня Чимин провёл дома, всеми силами залечивал рваные раны на лице, чтобы они были менее заметны на камерах на работе. Всё это время они почти беспрерывно оставались на связи, только иногда он уходил куда-то на несколько часов. Каждый слышал, как другой ел или мылся, они занимались сексом по телефону и смотрели вместе телевизор, Чимин засыпал при нём, а тот не отключался. Слушал. Контролировал. Оба делали вид, что ничего не произошло, оба игнорировали болезненные стоны Чимина и шипение, когда тот забывался и касался сломанных рёбер или смеялся разбитыми губами. Чимина успокаивало то, что у него была целая неделя на то, чтобы прийти в норму, до того как они встретятся. Он решил, что Чимина не будет на работе ещё два дня. Просто так. Ведь они продолжали делать вид, что ничего не произошло. А на работе Чонгук давно передал ситуацию в красках, так что если бы Пак отсутствовал месяц, вряд ли бы кто-то удивился. Спустя пять дней после произошедшего Чимин больше походил на человека: отёки спали, цветение синяков подходило к концу, ему удалось замаскировать их следы косметикой. Оставались только сильные порезы от кастета на щеке и брови, стонущие рёбра и колени. Сегодня ему нужно было быть на работе и появиться перед камерой. Последняя неделя выдалась холодной, казалось, словно вот-вот выпадет снег, хотя лето ещё даже не кончилось. Для полной картины не хватало до боли знакомых ледяных пальцев, тогда бы озноб добрался и до сердца. Но Чимин жил через пару домов от кофейни, так что на погоду особенно не жаловался. Он приложил кнопку к рабочему домофону, зашёл в почти пустую кофейню и понял, что прошлой ночью температура на улице не просто так резко упала до нуля. Возле главной стойки он увидел Сокджина, Чонгука и... его. Будто снова кто-то ударил под дых. — Хей, малыш, я тебя заждался, — подмигнул Тэхён.