***
-''Avalanche" - Bring me the horizon"Разрежьте меня и скажите, что внутри, Объясните, что со мной, потому что я устала гадать. И нет, это не временно, со мной так постоянно. Попробуйте ещё раз и сообщите, что найдёте. Потому что я выхожу за пределы частот Кто-нибудь ответит?"
Легче не станет. Никогда и не было окрыляюще легко. Крылья подрезали давно, связали намертво за спиной и жалкие попытки расправить их лишь доставляли режущую боль. Мари, беснуюсь в своей комнате, совсем одна, рассуждает над призывами в ее голове, больше похожими на приказ, не подлежащий оспарению. Брат твердит ей, что выход из этого бесконечного, замкнутого, мучительного круга лишь один — свести счёты с жизнью. С каждой секундой, чем дольше она слышит голос брата, чем сильнее его когтистые пальцы будто сжимают ее горло, перекрывая воздух, чем меньше надежды в сердце Мари воспрять и восстать снова, Мари все более искренне верил, что, может быть, это и не такая уж плохая идея, умереть прямо сейчас, вскрыв вены уверенным движением руки. Нужно лишь немного смелости, чтобы разрезать достаточно глубокого, не провалить хоть эту миссию, как случалось это десятки раз это этого. Может быть, хоть прыжок из окна в объятия свободе поможет ей напоследок раскрыть закостенелые, связанные мертвым узлом крылья, чувствуя ветер в волосах, а воодушевляющее долгожданное чувство необременённости в сердце. Ей правда кажется, что она не доживёт до утра. Больше нет сил сопротивляться отравляющему воздействию голоса брата в голове, толкающего ее на ужасные поступки. Нет больше сил пытаться снова вернуть господство над своим же разумом, делать вид, что все в порядке, когда она, уже давно, мечтает лишь об одном: оказаться там, где ее братья, отдохнуть наконец от мирской суеты. Она устала бороться. Бороться, вряд ли понимая, за что. Животный страх, самый настоящий страх загнанной в угол жертвы, парализует тело Мари. Ей чудится, что вот-вот из засады выпрыгнет хищник, сверкнёт когтями и клыками и вопьется в тоненькую шею Мари, разрывая ее, ещё дышащую и молящую о помощи на клочья. Она в ловушке. В кромешной темноте. Она слышит его дыхание, но не может разглядеть его, сжимаясь каждой клеточкой души, готовясь умереть в любой момент. Бежать некуда. Помощи не будет. Никогда не было. Клич помощи Мари на других частотах, что не способны уловить другие. Она навсегда осталась одна, не услышанная, не понятая никем. Внутри нее навсегда под тяжёлый замок заключена маленькая, беспомощная девочка, жаждущая любви."Такое чувство, что меня накрывает лавина, И под её тяжестью я начинаю задыхаться. У меня не было ни единой возможности выбраться, моё сердце промёрзло. Мне кажется, что я иду по тонкой кромке льда И потихоньку начинаю проваливаться."
Мари утопает под лавиной, едва дышит, снег тонной давит на грудь, сердце давно перемерзло, но она все равно упорно тянет руки на поверхностью в надежде, что кто-то да заметит ее отчаяние и высвободит из снежного плена. И вот, когда кажется, что выхода совсем нет, стук в дверь раздается чем-то волшебным, невероятным. Мари кажется, что она бредит. Она снова бледнеет, вздрагивая лихорадочной дрожью всем нутром. Видит, как наяву, будто Смерть собственной персоной стоит по ту сторону двери с косой в руках, которой и снесет голову Мари, закончив ее мучения. Ниманд улыбнулась кривой улыбкой совсем безумно, радуясь, что пришел конец и она сможет наконец обнять братьев там, наверху, где спокойно и хорошо. Открыла дверь без малейшего колебания, без малейшего сомнения в своих решениях, без малейшего желания оставаться на этой земле. — Капитан Леви? — дрожащим голосом произнесла Мари, впадая в ступор. Коротким движением руки она быстро стёрла мокрые дорожки слез на щеках, глядя растерянными глазами на своего внезапного посетителя, предполагая, что, должно быть, мир рухнул, раз Леви лично пришел к ней за чем бы то ни стало. Появление капитана произвело на Мари отрезвляющее действие, ее будто в холодную воду бросили, так быстро она вернулась в светлый разум и чистую память, вспоминая, кто она, где и зачем все ещё существует на этом свете. Суицидальные мысли как рукой сняло, стоило Леви отказаться на расстоянии вытянутой руки. Голос брата спрятался в темноте ее подсознания. Мари на мгновение показалось, что она будто бы чувствует себя в безопасности, когда капитан находится рядом, а все демоны в ее голове попрятались по норкам, поджав хвосты, тряслись от страха, что Леви и им сможет навалять. Капитан кинул на Мари раздраженный, полный презрения взгляд, словно любая контакт с Ниманд был ему в смертельную тягость. Мари, ещё в полубреду, решила, что он видит ее насквозь, использует этот свой пронзительный взгляд, смотрящий прямо в душу. От липкого ощущения ничтожности, беспомощности и унижения Мари невольно повела плечами, сжимаясь в неуверенный в себе комок. Больше всего на свете ей захотелось провалиться под землю или, может быть, даже выпрыгнуть в окно, если с первым вариантом возникнут проблемы, лишь бы скрыться от его пробирающего до костей взгляда, открыто сигнализирующего ей, что он ее ненавидит."Мне нужна поддержка, я не могу найти выход. Помогите мне, я начинаю терять рассудок. Мне нужна поддержка, я не могу найти выход. Помогите мне, потому что моя боль Подобна лавине."
***
Она плакала. Короткого взгляда на Мари хватило, чтобы понять эту несложную истину. Красные от лопнувших капилляров глаза, влажные дорожки слез на побледневших щеках, хлюпающий розовый носик. Как бы Мари не пыталась замести следы своей затяжной истерики, сопровождаемой вполне серьезными намерениями покончить с жизнью, выходило паршиво. Или плохая актерская игра, вызванная желанием казаться сильнее, чем ты есть на самом деле, стала за годы для Леви настолько шаблонной, что он научился ее легко определять. Мать плакала, скрывая лицо за шитьем, но Леви все равно чувствовал чутким ребяческим сердцем, что ей не хорошо. Чего хитрить, Леви сам частенько скрывал свои детские слезы, вызванные глупой досадой. Скрывал, ведь знал, что ему точно прилетит по зубам, если Кенни, взявший его под свое крыло, увидит своего воспитанника в слезах. Кенни будто мантру твердил, внушая ещё совсем маленькому, податливому влиянию Леви, что в жестоком мире не выжить, покуда он не перестанет выставлять свои слабости напоказ. Леви зарубил себе на носу, что чувства — равно слабость. И пронес это учение через всю свою жизнь. У Леви давно иммунитет к слезам. Заплаканные лица, красные глаза, жалостливые всхлипывания, все это он видел слишком часто, чтобы в его груди что-то все ещё ёкало, когда он слышал душераздирающий крик сослуживцев — неизменный предвестник истерики. Он больше не впадал в безудержную ярость, не сводил брови к переносице в сочувствующей гримасе, не пытался привести в чувство тех, кто умирал от сердечной боли. Повсеместные слезы стали для него такой же обыденной частью жизни, как, например, закаты и рассветы. Явление, которое вряд ли можно избежать. Слезы никогда ничего не меняли. Они не вернут к жизни любимого, сколько их не лей, не сделают тебя сильнее или быстрее, не приблизят победу над титанами. Оттого-то Леви и считал бесхребетным глупцом каждого, кто, в отличие от него, ещё не разучился чувствовать. Но одного лишь взгляда на Мари хватило, чтобы сердце Леви с глухим грохотом упало в пятки. Ещё никогда ему не было так больно смотреть на плачущего человека. Он не понимал, что происходит с ним и отчего сердце скрипит, но непроизвольно скривился в гримасе отвращения. Леви в миг возненавидел слезы. Ее слезы. Поклявшись себе, что никогда и ни за что более не должен видеть их. Не допустить, чтобы она плакала. — Рекруты прибыли, — пробурчал себе под нос Леви так, будто ничего не произошло. Будто внутри него не бушевало целое необузданное пламя абсолютно непонятных, оттого и обжигающих, чувств, которое он старательно пытался потушить, затоптать, лишь бы оно не разрослось дальше, но языки пламени ловко и резко расползались по всему сердцу. Леви не смог найти других слов, прикрылся прибытием сто четвертого набора. Событие, в действительности не стоящее, как он сам считал, его внимания, тем более его визита, ведь любой другой его подчинённый мог бы разыскать Мари даже под землёй, если бы Леви дал на то приказ. И именно оно привело капитана к дверям Мари. Леви сам слабо верил в свою ложь, осознавая ее абсурдность. Но голова его была занята отнюдь не поиском лучших отговорок, а совершенно неожиданными даже для него самого мыслями о том, как он уничтожит каждого, кто посмел довести, пожалуй, добрейшего человека в этих стенах до слез. — Дайте мне пару минут, капитан, — прошептала Мари сквозь слабо сжатые зубы, пытаясь казаться психически стабильным человеком, пока в голове ее все ещё звучали отдаленные отголоски призывов брата, ноги тряслись от страха, а слезы все ещё наворачивались на глаза. Мари легонько повела плечами, делаясь совсем маленькой и хрупкой. Она молча смотрела на Леви, лишь тихонько хлюпая носом в неловкой тишине, ожидая, когда он исчезнет, ведь открыть дала ему понять, что его присутствие ей совсем не на руку, но тот лишь стоял как вкопанный, пялился на нее упрямо все тем же ненавистливо-отвращенным взглядом. Вдруг в голове Леви что-то щёлкнуло. Он снова вернулся в себя, осмысливая происходящее, испугался сам себя, не понимая, что с ним происходит. Леви хватило смелости лишь увести взгляд, буркнуть что-то нелицеприятное, возвращаясь в свою неприступную скорлупу и унести ноги прочь от трижды проклятой Мари и ее спальни. А сердце бьётся все так же требовательно, а подсознание грызет мысль, что совсем не это он должен был сделать. Не это хотел сделать на самом деле.***
Мари не о многом жалела. Не многое хотела бы перекроить и перешить, начать сначала и поступить иначе. Знала, что именно каждый полученный шрам привел ее туда, где она есть сейчас. Но одна лишь только мысль о бесчеловечно украденном, отобранном беспардонно детстве заставляла Мари инфантильно желать проснуться, открыть глаза, осознав, что это все, все, что она пережила, лишь дурной сон. И она снова та беззаботная девчонка с россыпью ярких веснушек по всему лицу и двумя рыжими косами. Милые ямочки, проявляющиеся от не сходящей с лица улыбки, лишь подчеркивают ее детскую непосредственность. Ей снова в светлых мечтаниях и надеждах целые горы нипочём, а живёт она мыслями о великом будущем и почти что гарантированном чемпионстве в десятки лучших кадетов. Ей так и не довелось по-настоящему понять, что же это такое, быть подростком. Она слишком быстро повзрослела, головокружительно резко, будто в холодную воду кинули ее, не умеющую плавать, на произвол судьбы, не оставив ей другого выхода, кроме как самостоятельно бороться за жизнь, барахтаясь и захлёбываясь. Детство закончилось с первой каплей крови, что капнула с грохотом, так казалось Мари, на промозглый каменный пол ее камеры из глубокой раны на руке, нанесенный ради веселья полицейским. Взрослая ее жизнь началась прямо там, в холодной камере подземелья, наполненной лишь ужасом и криками боли и отчаяния Мари, лишённой любого намёка на надежду. Пока ее друзья там, наверху, праздновали свою победу и долгожданный выпуск из кадетского корпуса, ликовали, дышали полной грудью и широко распахнутыми глазами глядели вперёд за горизонт в свое будущее, Мари приходилось, скрипя зубами, переносить нечеловеческие пытки, не зная даже, увидит ли когда-нибудь ещё солнечный свет. И даже когда Смиту все же удалось вырвать Мари из лап правосудия, юное сердце, пережившее так много, было разбито на слишком мелкие кусочки, чтобы чувствовать так же, как и раньше. Чисто, невинно, по-детски наивно. Внутри старшего лейтенанта Ниманд навсегда осталась заперта маленькая Мари, любящая пускать солнечных зайчиков по стенам казарм, свою кобылку, на которой тренировалась все кадетство, писать дневники и своих братьев больше жизни. Слишком много воды утекло, а вместе с ней и слез, чтобы пытаться вернуть потерянное время назад. Мари никому и никогда не скажет, что больше всего она мечтает даже не о победе рад титанами, спокойной размеренной жизни или крепком плече рядом, а снится ей по ночам, как она по-прежнему счастливая и необремененная жизненными невзгодами проживает наполненную красками молодость, которой ее творцы правосудия раз и навсегда лишили тогда, глубокого под землёй, в стенах штаба военной полиции. Может быть, оттого и тянуло ее неумолимо к кадетам. Чтобы хоть разочек насладиться картиной настоящего юношества. Хотелось восполнить, залатать в сердце сквозную дыру. И самым верным способом, казалось Мари, было стать для рекрутов тем, кому они смогут доверять, плакаться по ночам в жилетку от неразделенной любви, прятаться под ее «крыло», зная, что Мари защитит, как настоящая старшая сестра. Только так, взяв под опеку таких же разбитых и потерянных, как и она когда-то, одиноких и нуждающихся в помощи кадетов, думала Ниманд, она сможет искупить свои грехи.***
— Не могу поверить, что мы правда это сделали, — произнес Спрингер чуть ли не с придыханием от внутреннего восторга и трепет, переполнявшего его сердце в эту знаменательную минуту. Его дрожащий голос звучал чрезвычайно непривычно для его вечно насмешливого тона и звонкого смеха, волей неволей вызывающего искреннюю улыбку у всех его окружавших. Он долго переминал в руках совсем новенький плащ глубокого зеленого цвета, на котором главным достоянием вышиты были перекрещенные крылья, символ свободы и борьбы за жизнь. Конни то расправлял плащ, разглядывая его в полную длину, то с умилительной нежностью проводил кончиками пальцев по вышитым крыльям, будто боялся, что может по-настоящему навредить им. Сердце Конни охватила окрыляющая эйфория, но отчего-то не хотелось носиться по лугам с надрывным радостным криком, шутить шутки невпопад или сочинять целый список самых изощрённых пакостей и проказ для скучных деньков, как бы Спрингер предпочел сделать раньше, как только почувствовал хотя бы малейший намек на приподнятое настроение. Конни, сам себе поражаясь, вновь и вновь ловил себя на мысли, что ему до приятной теплоты в грудине хорошо быть там, где он есть: теплым летним вечером находиться в кругу верных друзей, чувствуя себя по-настоящему дома, осознавать, что плащ в его руках, пошитый по его меркам, это все, о чем он мог мечтать, а путь его, безусловно длинный и тернистый, но, должно быть, приготовивший для него много интересного, начался именно сегодня — с прибытием в штаб разведки. Ярко-малиновый, с оттенками огненного оранжевого, необычайно красивый и сказочно завораживающий закат разлился целой палитрой красок по небу, укрывая прощальные лучи солнца, на замену которым совсем скоро придут прохладные сумерки. Сверчки начали свою трель этим вечером раньше положенного, стрекотали где-то совсем рядом, спрятавшись в разросшихся в гордом одиночестве за время отсутствия в штабе солдат кустах. Приглушенный смех и голоса ужинающих солдат то и дело доносились до ушей рекрутов из окна столовой, выходившей прямо в палисадник, где и нашли себе умиротворение в свой первый служебный вечер ребята, еще вчера бывшие кадетами, еще пару дней назад не знавшими всех ужасов большого мира. Глубоко внутри расплывалось чувство умиротворения, трепетного ожидания завтрашнего дня в надежде на лучшее. Казалось, что мир остановился на минутку передохнуть, дать рекрутам вдохнуть полные легкие кислорода перед длинным изнурительным забегом. Но хотелось верить тем чистым, детским и наивным, что осталось в них после кошмаров Троста, что это вовсе не затишье перед великой бурей разрушительной силой, а так будет всегда. — В голове не укладывается, что всего через десять дней мы выйдем за стены. В настоящий мир… — прошептал завороженно Армин. Сложив голову на подогнутые у груди колени, он выглядел совсем беззащитным, потерянным и фрустрированным. Мечта всей его жизнь, увидеть мир собственными глазами, казалось, совсем близко, только руку протяни… Но что-то глубоко в голове, на подкорке шепчет тебе, спрашивает в сотый раз, правильно ли ты поступаешь, а сомнения закрадываются в сердце, и принятые решения больше не кажутся такими правильными. — Мы делаем историю, — с гордой улыбкой на лице заявил Эрен, переваривавший эту идею весь день, с того самого момента, как лейтенант Ниманд, встретив их у ворот, кратко ввела их в курс дела. Мальчишка аж загорелся от восторга, стоило лишь Мари упомянуть, что уже завтра начнутся учения и ему, Эрену Йегеру, отведена особая роль — прорубить то самое «окно» через лес. Об этом он и мечтать не мог даже в самых смелых снах, в которых вновь и вновь видел себя на героическом пьедестале победителей, спасителей всея человечества, рядом с старшим лейтенантом Мари безусловно, платонические чувства, доверие и уважение к которой крепчали у Эрена с каждым днем. Избрав ее своим новым кумиром, на ряду с Эрвином Смитом, например, Эрен меньше всего хотел оплошать и подвести ее, отчего и желание из кожи вон лезть на тренировках возросло пропорционально восхищению Мари, — мы первый, чья нога ступит в Лес вековых деревьев. Старший лейтенант Ниманд говорила… — Эрен открыл было рот, чтобы не в первый раз за вечер процитировать слова своего платонического покровителя о том, что, если разведке удастся проложить короткий путь через лес, то можно считать, что дорога к пробитой стене в Шиганшине уже золотой брусчаткой выложена, но вдруг раздалось громкое недовольное фырчанье, сбившее растерянного Йегера с мысли. — Старший лейтенант Ниманд… Только ее имя и слышу весь вечер, — в разговор вмешалась Адэна, судившая большую часть совместного вечера молча подле Жана, вырисовывая на сухой земле небольшие солнышки и цветочки длинной тонкой палкой. От Адэна прямо-таки веяло неподдельным раздражением и отвращением к одному лишь имени их наставницы, с которой они, вступив в разведку, связаны плотными узами. Несмотря на то, что и Мари пыталась отыскать детского расположения, преследуя свою святую миссию по искуплению грехов посредством сбережения чужих жизней, и рекруты по большей своей части были совсем не против, наладить контакты с кем-нибудь из «старичков», прослуживших в разведке столько же, сколько они по земле ходят. Будет к кому обратиться за помощью, будет тот, кто прикроет от кровопийцы Леви, кто научит новым изощрённым маневрам на УПМ. А может быть, подозревая Мари в альтруизме, находящимся на границе перед крайней своей формой, рекруты предполагали, что и на выручку она придет, если титан совсем рядом зубами опасно клацать будет. Пока одни откровенно лебезили перед Ниманд или пропитывались совершенно искренним детским восхищением и уважением, другие, а точнее — Адэна, ну никак не собирались принимать руку помощи Мари, прячась под ее крыло, как это уже сделали другие. Адэна будто самое настоящее физическое отторжение и неприятие испытывала каждый раз, когда Мари из благих побуждений своей любвеобильной натуры, скрытой глубоко внутри, пыталась помочь рекрутам. Сегодня днем, по прибытие в штаб, Адэне стоило больших усилий сдержать себя в руках и не перейти опасную грань между настойчивым отказом и откроенным хамством, когда Мари бросилась ей помогать снять зацепившуюся уздечку с лошади после того, как недовольная зверюга, раздраженная донельзя давящим на щеки металлом, Адэну, пытающуюся победить амуницию безнадёжными путями, за руку цапнула. Ту аж передернуло, скривило от непрошенного вмешательства, в котором она, тем не менее, весьма нуждалась, но ни за что бы на свете не призналась, выбирая между получасовой борьбой с лошадью и уздечкой и сохранением гордости и чести, несоразмерной ее хрупкой подростковой фигурке, второе. — Сколько мы с ней знакомы? — воскликнула Адэна в негодовании, мгновенно привлекая к себе внимание всех, отдыхающих в палисаднике рекрутов. Налет расслабленности и внутреннего спокойствия с их лиц мгновенно сполз, заменившись заинтересованностью в том, что скажет дальше Адэна, или раздражением, как, например, случилось у Микасы и Эрена, — неделю? Чуть больше? А сколько раз за это время она нам предумышленно врала, глядя в глаза? Про это забыли? Про ее эту сказку со шрамом, откровенно настораживающую историю судимости? Сколько ещё у нее скелетов в шкафу, о которых мы никогда не узнаем, а вы уже готовы самоотверженно сложить свои сердца у ее ног, возводя ее в ранг святого. Нет уж, увольте, — Адэны, фыркнув и закатив глаза в порыве чрезвычайного эмоционального возбуждение, подняла руки к небу в жесте «сдаюсь», — и не забывайте, с какой целью она к нам в кадетский корпус приехала. — Была бы Мари в твоей жизни, не ступала бы ее нога никогда в кадетку, ты бы все равно выбрала разведку. Она просто делала свою работу, выполняла головной приказ, и, если кого и винить в этом решении, то только Смита, — Конни пожал плечами на аргумент о пропаганде Мари, которую она вела среди еще тогдашних кадетов. Спрингер находил Ниманд забавной, она, думал он, одна из тех, с кем можно будет идти в ногу, положившись на нее. — Она спасла нам жизни. Мне, Армину, тебе в конце то концов, поверив в твою ересь и не пропустив через ту же судебную мясорубку за лжесвидетельствование, через которую прошла сама в твоем возрасте. Про это ты забыла? — Эрен аж весь воспламенился, не собираясь терпеть унизительных слов в адрес своего кумира в своем присутствии, пусть их и его подруга произносит. Порочить честь Мари, исключительно из-за которой его лучший друг — Армин все еще был жив, Эрен не позволит, даже рискуя, что дискуссия, начатая с Адэной, закончится диалогом тет-а-тет с Жаном, — она пережила больше боли, чем мы себе представить можем. И ее стремления помочь выглядят абсолютно искренними, даже если у кого-то проблемы с доверием, — в знак протеста Адэны в Эрена лишь прилетело то самой палочкой, которой она замысловатые узоры на песке вычерчивала. Так многое хотелось сказать, например, что проблема отнюдь не в Адэне, а скорее напротив, в Эрене, раз он такой фанатичной любовью к первой попавшейся разведчице, что в его потенциал поверила, проникается. А рыжая просто проявляет бдительность. Но девушка уж слишком разнежилась под боком у Жана, что одной рукой ее за плечи обнимал, да и общее настроение портить не хотелось. Знала, что завтра именно этим сполна займется вся разведка в полном составе, которая их гонять только так будет, проверяя на прочность и профпригодность. Йегер, поддержавший знак Адэны о капитуляции или, как минимум, отсрочке спора до завтрашнего утра, рассмеялся, неловко отбив рукой прилетевший в него сук и язык показал, переводя свое внимание целиком к Армину, оставляя Жана и Адэну без чужих глаз беседовать под раскидистой кроной дерева. Девушка, дотянувшись до опавших листьев, лежавших на земле, принялась рвать их на мелкие кусочки бездумно, наслаждаясь приятными минутами совместного времяпрепровождения, заранее «смакуя» предстоящую завтра тренировку до седьмого пота и потери пульса. Адэна склонила голову на плечо Жану, вдыхая до коликов в сердце родной аромат. Вспомнился ей вчерашний вечер, речь Смита и самые искренние заверения, что Адэне только приходилось слышать в своей жизни, Жана, что он обязательно, даже собой жертвуя, укроет ее от всех невзгод жизни. Только бы, наверное, бессердечный дурак не поверил бы ему тогда, игнорируя его блестящие от мелких слез глаза, неуверенный голос и подрагивающие о волнения и страха пальцы, сжимающие с чистой любовью плечи Адэны. Рыжая снова поймала себя уже на привычной мысли, от которой, тем не менее, поначалу неприятно коробило, что за Жаном хоть бы на край света отправилась, лишь бы он держал ее за руку. Осознала впервые, как сильно к нему привязана и что не видит своего будущего без его там участия. Адэне бы стоило в самом деле себе признать, что ее подростковая влюбленность и очарование дерзким образом Жана уверенно и уже давно начало переростать в нечто большее, что взрослые люди, не боящиеся открываться в собственных чувствах, называют любовью. Премерзкий голосок совести напомнил Адэне о том, что она сама себе вчера пообещала при первой возможности Жану сказать. Наконец открыться с ним, перестать все держать взаперти в своем сердце и голове и напомнить ему, если вдруг он забыл, а трепетные объятия Адэны он не счел как намек, что он ей ближе всех на свете. — Жан, — робко окликнула парня Адэна, поднимая на него взгляд чуть ли не впервые за весь вечер. Кирштайн, закинув голову чуть назад, сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал. Судя по тому, что ни один мускул на его лице не дрогнул при звуках собственного имени. Рыжая приподнялась немного, вглядываясь в черты лица Жана, надеясь, что он просто проигнорировал ее оклик, а не заснул во дворе разведки. Именно в ту минуту, что Адэна избрала для обличения важной тайны и признание в любви. Но парень оставался непоколебимым, пока Адэна без всякого смущения пялилась на него, бегая глазами от острых скул до расслабленной полуулыбке, легшей на его губы призраком шуток Конни. По коротко остриженным, но таким мягким, волосам русого цвета так и хотелось провести ладонью, тихонько хихикая от мурашек по всему телу от щекотки. Стоило Адэне взглянуть на слегка выпирающий кадык, выставленный на всеобщее обозрение, когда Жан голову назад закинул, так у нее перехватило дыхание и подумалось тут же, что, может быть, оно и к лучшему, что Жан уснул, даже если они не поговорят, то Адэна в очередной раз убедится, что ей, должно быть, крупно повезло. Вечно возбужденный, все время «на подъёме» Жан казался теперь таким умиротворенным, что хотелось просто-напросто обнять его крепко до хруста в ребрах и много-много раз, пока весь воздух в легких не иссякнет, сказать ему, что он самый красивый и самый лучший, кого Адэне когда-либо приходилось встречать на белом свете. Жан едва заметно повел пальцем руки, скрещенных на груди, и заговорил вдруг, как ни в чем не было, в мгновение ока натянув на себя привычную хитренькую улыбочку. Тихо, с расстановкой, с почти что незаметной хрипотцой, но этого хватило, чтобы Адэну как молнией ударило. Девушка, застигнутая врасплох, поспешно увела смущенный взгляд и приняла крайне не правдоподобный вид, что все это время, что Жан «фиктивно» спал, занималась чем-то другим, нежели восхищением своим мальчиком. — «Follow you» — Bring me the horizon — Можешь уже перестанешь на меня бесцельно пялиться и поцелуешь меня наконец? — произнес уверенным голосом Жан, будто уже не раз представлял себе эту картину, продумывая отрывки диалога заранее. Свое вызывающее высказывание Жан сопроводил поворотом головы в бок, подставляя Адэне щеку — целое поле для деятельности. Глаза он давно открыл и смотрел теперь с нескрываемым удовольствием на озадаченность Адэны вперемешку с легким испугом из-за его внезапного «пробуждения». Жан не спал вовсе, вряд ли даже дремал. Тихонечко наблюдал за Адэной, пытаясь сам не загореться от смущения, что она так долго на него в упор смотрит. Но ее реакция определенно стоила всех усилий Жана. Адэна, пораженная наглостью Жана до глубины души, сидела в немом шоке с пару секунд, пока не наскребла в себе силы на глупую отмазку.«Мои мысли преследуют меня, а сердце будто исчезло. Мне нужно что-нибудь почувствовать, ведь я так далеко от дома. Поклянись и пообещай, Что никогда не оставишь меня.»
— С чего ты вообще решил, что я на тебя пялюсь, идиот? — после недолгих раздумий добавила Адэны для пущей убедительности. Он видел все, конечно же видел. Отрицать это глупо, но отчего-то Адэне совсем не хочется признаваться в своей слабости. Пусть не гордится. Даже несмотря на то, что еще пару минут назад Адэна была готова в самой искренней форме без утайки описать Жану все химические процессы, бурлящие в ее сердце каждый раз, когда она встречается с ним взглядом или держит за руку, наглый призыв Кирштайна поцеловать его выбил девушку из колеи. — Брось, — фыркнул парень с небрежностью, продолжая отыгрывать роль, — да потому что я знаю, что ты от меня без ума, — произнес он, приблизив свое лицо к лицу Адэны. В слегка прищуренных глазах медового цвета, отливавших золотом в свете луны, снова играл привычный и такой любимый Адэной пылкий огонек, которой разгорался еще пуще, когда Жан был рядом с рыжей. — Был бы ты еще чуть скромнее, цены бы тебе не было бы, — ухмыльнулась Адэна, поддаваясь на его игру. Приняла такой же хитренький взгляд, твердо решив, что обязана его переиграть в его же игре, — с Йегера бери пример. Сидит тихо и не высовывается, — осознанно наступая на больную мозоль Жана, Адэна уже приготовилась к последствиям, которые могут варьироваться от щекотки, которая прекратится только когда у Адэны дыхание собьется, до неконтролируемых темпераментных всплесков ревности у Жана, которые вполне могут обернуться не очень хорошо для обоих. — Он? — высоко вскрикнул Жан, пальцем указывая в сторону Эрена, что-то втолковывающего Микасе, что аж разомлела. Адэна хихикнула тихонечко, пока Жан, глубоко оскорбленный, бесновался от негодования, — да каждая бездомная собака в округе уже знает, что он будет нас через лес вести. — Кстати о местных слушках. Тебе случайно ни одна птичка на хвосте еще не принесла, что тебя кое-кто сильно любит? Я, например, — Адэна рассмеялась, наблюдая, как Кирштайн сначала краской залился, покраснев до ушей, потом в улыбке безумной расплылся, сделав один большой восторженный вдох, а потом и вовсе, поддавшись импульсивным мыслям, протянул обе руки вперед, хватая Адэну ладонями за лицо, и поцеловал несколько раз к ряду девушку нос, шепча ей что-то неразборчиво между громкими чмоками о том, что она определенно та самая в его жизни, что он всегда будет с ней, как бы Адэна ни противилась, что любовь их точно до гроба и прочую ересь влюбленного по самые уши подростка, пока рыжая морщилась и верещала, хихикая, не ожидая от Жана такого резкого порыва любви и нежности, и отбивала все красноречие парня коротенькими высказываниями о взаимности чувств Жана. Когда Кирштайн наконец поставил свой последний поцелуй, да такой настойчивый, будто клеймо, на лбу у девушки, гордо ей заявив, что расцеловал каждую веснушку на ее носу, то Адэна наконец смогла улечься в его полулежащие объятия, положив ему голову на грудь. Пока Жан размеренно пропускал через пальцы одной руки рыжие пряди Адэны, девушка аккуратно вела кончиком пальца по выпирающим венам на второй руке парня, продолжая вечер откровений, — я серьезно, Жан. Я, может быть, не говорила тебе этого раньше, рассчитывая ошибочно, что ты мальчик умный и сам два плюс два сложить сможешь, но ты мне ценнее всех. И только тебе в руки свою жизнь вручаю, в отличие Йегера с его обессесией по старшему лейтенанту Ниманд, — фыркнула Адэна, — и если с нами что-то случится… — Ничего с нами не случится! — перебил девушку Жан серьезным тоном, словно не хотел допустить даже малейшей мысли у Адэны, что что-то в их жизни может пойти не так, — прорвемся. Никуда не денемся.«Стань со мной одним целым, позволь дышать тобой, Я буду твоей гравитацией, ты будь моим кислородом. Можешь копать две могилы, потому что когда тебя не станет, Обещаю, я уйду из мира вместе с тобой.»
Адэна лишь растеклась с объятиях Жана, нежно поглаживая тыльную сторону его ладони. Больше ничего говорить-то и не хотелось. Он знает, как она его ценит, Адэна уверена, что любима. Предаваться размышлениям, что будет завтра, а потом и послезавтра, если переживут день грядущий, казалось таким второстепенным и ненужным, когда можно было в тишине, не говоря ни слова, сказать друг другу о чувствах и просто тонуть в сладостной нежности. — Нам определенно стоит придумать, как называть друг друга, — пробасил спустя пару минут тишины, прерываемой лишь стрекотанием сверчков и далеким хохотом друзей, что убрели на исследование каждого уголка штаба разведки, — что-то типа «любимая», «дорогая» или «малышка». Мы же должны быть как все остальные пары, сопли розовые пускать… — «Идиот» мне нравится больше, — тихо рассмеялась Адэна. Голова ощущалась как целая тонна, а веки налились свинцом. Так тихо на душе и спокойно на сердце, что хотелось ни о чем более ни тревожиться, ни думать, ни говорить, а просто уснуть в объятиях любимого человека. Считав намек Адэны, Жан вдохнул свежий прохладный воздух полной грудью, аккуратно накрыл Адэну своим плащом, чтобы не замерзла, если правда уснет здесь. Готовясь в свою очередь ни одним мускулом не шевелить, дабы ее сон не потревожить, Жан напоследок нежно коснулся губами макушки Адэны, занимая свой разум напоследок активными размышлениями о том, как бы рыжую так прозвать…«Можешь провести меня через ад, Если я смогу держать тебя за руку. Я пойду за тобой, потому что я очарован тобой. Можешь бросить меня в огонь — Я всё равно пойду за тобой.»
***
— «Drown» — Bring me the horizion Леви напуган. Напуган до чертиков, до ломоты и дрожи в теле, напуган сам собой, напуган трепещущим чувством у него в груди, что он давным-давно позабыл, а, может быть, никогда и не испытывал. Леви не понимает, что с ним, не понимает, почему сам себя раз за разом ловит за разглядыванием Мари, не понимает, почему по-настоящему ненавидит военную полицию за каждый шрам на ее запястьях, не понимает, зачем явился к ней сегодня и почему просто не мог иначе.«То, что не убивает, заставляет желать смерти. Рана в моей душе становится всё глубже и глубже, И я больше не способен выносить эту тишину. Одиночество преследует меня, И удерживать вес всего мира становится всё труднее.»
Он давно заточил себя в клетку, выбросив ключ вон. Скрыл настоящего себя за крепчайшей стеной из непреложных принципов, возвел вокруг себя скорлупу из цинизма и скептицизма, надеясь, что жить будет легче, следую установленным «можно» и «запрещено». Вынес за пределы дозволенного любые проявления человеческих чувств и присущую им слабость. И существовать правда оказалось проще, заперев сердце на сотню замков. Прожитые годы смешались в одно серое туманное постоянство: потери в корпусе стали не больше, чем рутиной, слезы и крики боли сослуживцев мало его тревожили, а люди — всего лишь стратегический ресурс, приближающий их к… А к чему они стремятся, задавался вопросом Леви, сколько служил в разведке, куда рвутся, не жалея сил и жизней, понимая, что сованы по рукам и ногам. Всегда были и будут. Фантомная их цель никогда не будет достигнута, это Леви знал точно, он-то розовых очков ни разу не примерял. Да хоть все человечество вместе взятое слишком ничтожно, чтобы совладать с могущественной, разрушающей силой титанов.«Одиночество накатывает волнами, я закрываю глаза, Задерживаю дыхание и предаю себя забвению. Я не в порядке, и всё не так. Может, ты перейдешь через это озеро и снова заберешь меня домой?»
Леви сам себя обрек на бесцельное существование. Бросил еще подростком все инфантильные надежды на светлое будущее, сказки про добро и зло и оды во имя победы не распевал. Он брел по тропинке без начала и конца, ведущей в никуда. Леви, лишь винтик в кровоточащей мясорубке, как он сам себя обозначил, снова и снова выходил на поле боя, в глубине души надеясь, что в этот раз ему повезет и он не вернется домой. Не вернется в темную, холодную спальню, не вернется к жалкому выживанию без средств и целей. Молился, что ему больше не придется просыпаться день изо дня без желания проживать очередной день сурка, приносящий лишь боль и смертельные мучения. Леви больше не желал возвращаться в кровать глубокой ночью, осознавая за тягучие часы бессонницы свое ничтожество и вечное одиночество, преследовавшее его, словно проклятие, что он сам на себя наложил, отрекаясь от всего мира. Леви хочет уйти. Ничто и никто не держало его на земле, не заставляло бороться. Он барахтался в бескрайнем океане, что вот-вот настигнет шторм. Последний вдох — и он уйдет под воду. Крик разрывает легкие изнутри. Он зовет на помощь. Никто его не слышит. Никто не придет. Он один. Навсегда один под толщей воды, в губительном беспощадном океане. Огромная волна надвигается со стремительной скоростью, и Леви смиренно закрывает глаза: его ничто не держит.«Кто теперь поможет мне? Кто бросится за мной, если я упал? Спаси меня от самого себя, не дай мне умереть. Кто приведет меня в порядок? Кто вернет меня к жизни? Спаси меня от самого себя, не дай мне утонуть.»
Капитан Леви идет по коридору казарм. Ни души: давно перевалило за полночь. Стук собственных каблуков гулом раздается в свинцовой голове Леви. Он устал, смертельно устал. Леви поймал внезапно себя на мысли, что ему до чертиков хочется напиться. Напиться в стельку, так, чтобы от самого себя тошно стало. Он ненавидел пьянчуг, но еще больше ненавидел себя. Каждую ночь он лежал без сна с широко распахнутыми глазами, сверлил взглядом дыру в изученном до каждой трещинки в каждом кирпичике потолке, а мучительные мысли сгрызали его изнутри, твердил ему в голос в голове, что Леви не такой, с изъяном и будет лучше, если он уйдет. Никто ведь даже не вспомнит о нем, думал он, он ведь совсем один. Оттого-то так и хотелось напиться, чтобы хотя бы одну единственную ночь провести в блаженстве пьяных мыслей, отправляющих душу и разум Леви в страну сладостных грез, а не ловить себя на мысли каждый час, что рука сама так и тянется к табельному огнестрельному в шкафу, чтобы наконец покончить с этим круговоротом боли и безумия. Всего пару шагов до двери в его спальню, как Леви замечает небольшой предмет, лежащий у его порога. Он едва его заметил, так слабо выделялась в лунном свете, льющимся из окна в другом конце коридора, небольшая жестяная баночка. Темно-красная краска облезла тут и там, а записка, привязанная на тонкую красную ленту, кажется для волос, гласила: «капитану Леви». Получатель, в недоумении разглядывая подарок от неизвестного, что подкинули под его дверь, перевернул записку с именем адресата в поисках ответа на происхождение этой жестянки. Леви пришлось изрядно напрячь глаза, чтобы в потемках разглядеть мелкие буквы, выведенные косым аккуратным почерком. Всего пару строк внезапно привели Леви в неподдельное бешенство.«Я знаю, это вам нужно. Всего кружка перед сном и глубокий спокойный сон вам обеспечен. Доброй ночи, капитан. Старший лейтенант Ниманд.»
Внутри Леви что-то прямо-таки разгорелось дымящимся пламенем. Он в порыве необоснованной злости оторвал записку от ленты, крепко сжав ее в кулаке. Банка с ромашковым чаем, что так заботливо подкинула под дверь Леви Мари, с грохотом в ночной тиши полетела на письменный стол, свалившись потом на каменный пол. Чай разлетелся мелкой крошкой по комнате. Леви упал на кровать, закрыв лицо руками. Щеки его горели, челюсть ходила ходуном от злости, а дыхание сбилось. Сердце билось быстро-быстро, пока Леви, сдерживая себя от крика, твердил сам себе, что ничьи подачки ему не нужны. Тем более от нее. Он возненавидел Мари так сильно, как только может невзлюбить один человека другой. Грызущая злоба вперемешку с чувством потерянности закралась в его сердце. Он не понимал, почему ей не все равно, не понимал, почему она такая приторно сладкая, дотошно милая ко всем, нарочито заботливая. Леви видел нежность в ее глазах, когда она сидела перед дрожащими от страха кадетами в суде. Слышал искренность ее смеха, когда она была рядом с Джином. Будто на своей шкуре чествовал весь ураган эмоций, что обуревал ее в Тросте, когда ей приходилось укладывать тел тех, кого она знала и кем дорожила, на носилки. Он не хотел понимать, отчего она такая… живая. Не хотел думать о том, что сердце в ее груди все еще бьется вольно и свободно. Возненавидел ее за это, за то, что она не спешила прятать в себе человека.«Кто теперь поможет мне? Кто бросится за мной, если я упал? Спаси меня от самого себя, не дай мне умереть. Кто приведет меня в порядок? Кто вернет меня к жизни? Спаси меня от самого себя, не дай мне утонуть. Ведь ты знаешь, что мне не справиться с этим самому.»
И прежде, чем провалиться в беспокойный сон, Леви успел лишь понять, что он не справиться. Не справиться один.***
— Вот оно! — Конни, переминаясь с ноги на ногу в трепетном перевозбуждении от грядущего дня, что рекруты точно навсегда запомнят, почти что прыгал на месте. От распирающей радости он прямо-таки весь светился, а нескончаемый поток энергии, бьющий у него внутри бурным ключом, не давал ему и минуты простоять на месте смирно. Эрен принялся даже брюзжать, что Спрингеру пора бы перестать маячить перед глазами, иначе дезориентированный Йегер не осилит предстоящее задание и лицом в грязь упадет. Конни плевать хотел на просьбы взволнованного друга, что на предстоящее реагировал скорее апатично, не так уверенный в своих силах, как Конни, ни секунды в себе не сомневающийся. Мальчишка продолжал отплясывать импровизированный танец на двух квадратных метрах, поднимая в воздух столбы пыли, а к оде, возносящей разведку, прибавлялись все новые и новые куплеты, — к этому я всю жизнь шел… — Скорее полз, — ухмыльнулся гаденько Жан, прежде чем, поставив другу подножку, сбить его с ног. Конни, подпрыгнувший на месте в сотый раз, приземлился на землю плашмя, громко выругавшись. Общий вздох облегчения прокатился среди ожидающих кадетов. Перспектива провести остаток времени до появления начальства в тишине с возможностью сконцентрироваться на предстоящей тренировке весьма грела душу. Саша же, что поражение Конни весьма развеселило, рассмеялась звонко, протягивая ладонь Жана, чтобы тот «пять» дал. Спрингер же, крайне униженный предательством со стороны Кирштайна, прошипел что-то злобно-угрожающее, поднимаясь с земли с самой недовольной миной, что был способен выдавить из себя. — Держись, Жан. Посмотрим, кто кого, — воодушевленное расположение духа как рукой сняло, и Жан, сам себе того не признавая, начал уже было жалеть о злосчастной подножке. Действительно, не самое лучшее время подобрал для грубых мальчишеских увеселений. Всего с минуты на минуту рекрутам предстоит выйти на полигон с членами разведки на общую тренировку. Хоть никто их в известность не ставил, но ни для кого не было секретом, что именно к ним будет приковано всеобщее внимание. Показать себя в лучшем свете — цель тренировки. Доказать, что разведка может быть спокойна за свое новое «поколение» и что Шадис в кадетском корпусе свой хлеб не зря ест и его деспотичные настроения, выливающиеся в тренировки до седьмого пота, оправдывают себя в своей эффективности. Но даже больше, чем похвастаться выученными трюками перед ветеранами разведке, заявив свое «я», рекруты хотели утереть нос именно друг другу. Их конкурентная борьба, фитиль которой Шадис зажег еще в первую ночь вступления в кадетский корпус, пообещав сказочную жизнь лишь лучшим десятерым, теперь разгорелась еще пуще, хотя, казалось бы, соревноваться уже не в чем. Но не тут-то было. Тихо затевая в душе огонь азарта, рекруты, вновь и вновь судорожно затягивая на себе ремни УПМ, настраивали себя быть сильнее, быстрее и ловчее остальных. О том же думала Адэна, пулей вылетая из казармы, на ходу небрежно застёгивая ремни на груди. Позволить себе вчера заснуть на свежем воздухе было решение крайне неверное, особенно, когда по утру них первый в их жизни смотр. Лишь на заре их разбудил высоченный солдат с густой шевелюрой, спадающей на глаза, и усами, Адэна видела его ранее на суде. Ошивался около Мари, да хвалил ее пуще остальных за своевременный хитрый ход конем. Приятным пробуждением это было назвать сложно: мужчина гаркнул на них злобно, приказав немедленно отлепиться друг от друга, иначе доложит, куда надо, что они развязное поведение разводят. Смотрел на них сверху вниз волком и прямо-таки казалось, что риск вылететь из разведки в первую же ночь нешуточный. Адэна как ошпаренная отскочила от Жана, кинулась в свою спальню, даже не удосужившись от страха встать на защиту парня, которого солдат, успела заметить Адэна, улепетывая, под зад мыском сапога пнул, подгоняя. Теперь же, и без того грозная на вид двухметровая гора мышц, Адэне и Жану в страшных снах сниться будет, а друг от друга в его присутствии и вовсе подальше держаться желательно. Выучив важный урок, что разведка не для показательных нежностей место, Адэна все же готова была поклясться, что этот черствый громила сам к Мари неровно дышит. Почти что умирая от страха после заседания суда, она, сама диву давалась, как сумела это отследить, заметила, как он на Ниманд смотрит, да лапой в воздухе водит, ища «случайного» контакта с девушкой. Адэна сомневалась правда, что шантаж — лучший способ выиграть у разведчиков возможность по углам с Жаном не ныкаться. Теперь же она мчалась со всех ног к полигону, не до конца уверенная, что Жан ночь пережил, раз ее, засоню, искать не пошел. А может быть просто обиделся за то, что ей ускользнуть без последствий удалось, а все пинки под зад отхватил именно он. Это, пожалуй, еще хуже, чем вариант с его кончиной. Адэна знала, что первая, кто явится поглазеть на молодняк будет, конечно же, Мари. И что-то рыжей подсказывало, что Ниманд раздать советы непрошенные не побрезгует. От одной только мысли, что придется терпеть ее, исполненный альтруистических намерений, бубнеж, к горлу фантомный ком подступал, так и казалось, что она прямо сейчас именно этими советами и вырвет. Взбалмошной рыжей больше всего хотелось доказать всем, а особенно Ниманд, что невзлюбила до мозга кости с первых же встреч, что она вполне способна работать самостоятельно и эффективно. И ни советы, ни руки помощи ей не нужны: сама со всем справиться. А помощь принимают, засела в юной голове мысль, удел слабаков. — Я здесь, — прокричала Адэна, издалека замечая, как Райнер ей рукой подзывающе машет, чтобы та поспешила. Девушка, присоединившись к ребятам наконец, оперлась руками о колени, переводя дыхание после вынужденного забега. Сердце колотилось безумно не только из-за активной физической нагрузки, но еще и от страха, что тренировка давно началась. Позора в первый же день службы Адэна бы не пережила, — а я-то переживала, что ты вчера до казармы так и не добрался. — захихикала Адэна, приближаясь к Жану, что нарочито показушно не обращал внимания на впопыхах прибежавшую рыжую, — эй, ты меня вообще слышишь? — девушка, сведя брови к переносице недовольно, пихнула парня в бок за нахальное игнорирование ее присутствия. Сама же тихонько губу закусила, ее худшие опасения в жизнь претворились: он, выходит, все же надулся на нее за вчерашний скоропостижный побег. Заснули под деревом вдвоем, а досталось только ему, считал Жан крайне несправедливым. — Странно, что ты вообще за меня беспокоилась, — произнес Жан, глядя на девушку задрав голову так высоко, как только способен был. Выражение лица состроил до смешного горделивое, а смотрел с испытующим прищуром. Сам-то почти что начал переживать из-за опоздания Адэны, собираясь уже послать кого-нибудь из девочек проверить рыжую на наличие признаков жизни, но после ее успешного появления решил, что покрутить ей нервы в отместку за вчерашнее — его кровный долг. — Брось. Обиженную мину давить у тебя плохо выходит, — Адэна, быстро раскусив актерскую игру Жана, прибегла к запрещённому приему. Привстав на носочки, она оставила крохотный поцелуй у него на щеке, как благодарность за вчерашнее, что прикрыл. Адэна, как ни в чем не бывало, вернулась к остальным ребятам, расспрашивая их о том, что конкретно их ожидает, пока Жан, быстро поменявшись в лице, аж млел весь, прощая продажно Адэне все грешки. — Оруо, закрой рот, ради всего святого! — завизжала пронзительно Петра, покрасневшая от переполнявшей ее злобы до самых ушей. Хрупкая девушка сурово сжала кулачки, а выражение ее миловидного лица, по которому и подумать было сложно, что она — одна из лучших в разведка, ведь выглядит так, будто и мухи не обидит, действительно должно было наводить на мысли о капитуляции и поднятии белого флага во избежание конфликта. Всю дорогу до тренировочного полигона Бозард только и делал, что жужжал горделиво о том, что точно разобьет сегодня всех в пух и прах и равных ему нет и никогда не будет. Если для остальных подобного рода хвастовство перестало играть любую роль, разве что увеселительную, то Петра воспринимала все им сказанное близко к сердцу, чем, сама того не осознавая в порыве негодования, весьма тешила огромных размеров самолюбие Оруо, — ты и в сравнение с капитаном Леви не идешь! — Можешь более не скрываться, я прекрасно вижу, что ты по уши… — начал было Оруо новую тираду о его успехах во всех сферах жизнедеятельности, да только договорить не успел: ему звонкая пощечина от Петры, чье терпение к концу подошло, прилетела. Оруо, шокированный поступком сослуживицы, следом язык прикусил, взвыв от боли. Петра, гордо задрав голову, будто только что исполнила миссию всей своей жизни, зашагала первее всех к полигону, пока остаток команды приглушенно хихикал то ли над Оруо, то ли над триумфом Петры. Джин же и вовсе, до глубины души пораженный и восхищенный Рал, у которой единственной смелости хватило остановить бесконечный поток несуразицы, присвистнул ей вслед. — Я же говорил, Петра от капитана Леви без ума. То-то она за него так заступилась, — склонившись к Мари, произнес Джин с едва заметной ухмылкой. Ниманд в ответ глаза закатила, да клинки на плечо взвалила, — как думаешь, она ему уже признавалась? — Раз жива, то вряд ли, — улыбнулась Мари, глядя на друга исподлобья. Отчего-то она была абсолютно уверена, что одержимость капитаном Леви Петру до хорошего не доведет. Капитан должен быть разве что слепым, чтобы не замечать ее ничем не скрытые проявления вселенской любви к нему. Но если девчонка окажется достаточно сумасбродной и наивной, чтобы все еще хранить в сердце надежду, что у них с капитаном правда что-то может быть, то Мари точно разочаруется в ее дееспособности. Ведь это совсем очевидно, самая простая истина: Леви человек без сердца, успела сделать вывод Мари. Пары дней знакомства с ним на это вполне хватило. Любовь зла, конечно, но чтобы возлагать на человека, не способного ни на какие эмоции, надежды на взаимность чувств, надо втрескаться по уши, да так, чтобы ни один изъян через толстенные стекла розовых очков видно не было. Совсем уж сказки. — Чем тебя наш капитан так не устроил? — улыбнулся хитренько Элд, — он же самый милый человек на свете… — Всем он меня устроил, у нас с ним, к сожалению Петры, все взаимно. Он меня с первой же минуты невзлюбил, смотрит так, будто я самая что ни на есть грязная и не отмыться мне никогда от им выдуманной грязи, а ему слепым обожанием отвечать не собираюсь. Десяток дней перетерплю, а потом выход за стены — и все кончится. Того и гляди, никогда больше не встретимся с ним, — пожала плечами Мари, правда полагая, что их расставание с Леви на веки вечные никому не повредит, только жизненную ношу облегчит. Осточертело ей всего за пару дней его вечно недовольную мину наблюдать, да взгляды на себе злобные ловить, будто она и не человек вовсе. А зачем вчера днем к ней заявился она так и не поняла, ни одной идеи. Сообщить, что рекруты прибыли, мог кто угодно, он-то себя этим утруждать не стал бы. Простоял на пороге пару тоскливых минут, снова одним лишь взглядом в землю втоптал, еще хуже сделав, и исчез, сбежал. До самого вечера его никто не наблюдал, будто в самом деле под землю провалился, радовалась тихо Мари. Вспомнив, как он ее утром яблоком, правда червивым, угостил, Мари решила, что ей все же по-человечески поступать предписано. Отнесла капитану Леви несчастную жестянку с остатками чая, заговаривая себя морально не расстраиваться, если увидит ее за казармой в куче помоев. — Как настрой? — спросила приветственно Мари, когда к ней подбежал радостный Эрен. Тревожность перед предстоящей тренировкой как рукой сняло при виде наставника. А дух у мальчишки на мгновение и вовсе перехватило, глядя на настоящих профессионалов. Боялся, как бы в обморок не шлепнуться, когда увидит их в действии. Ниманд потрепала Йегера по голове, тот, как довольный кот, примостился рядом с разведчиками, ожидая начала тренировки. Капитан Леви на полигоне показался последним, снова привычно угрюмый, будто по определению не с той ноги по утрам вставал. Идеально выглаженная рубашка, выкрахмаленный жабо на шее, белый, как только что выпавший снег. Петра, как впрочем и ожидалось, рассыпалась в приветствиях и с тысячу раз поинтересовалась, как он провел ночь. Вопросы Леви все проигнорировал, приказав лишь сухо готовиться на позициях. Мари, обернувшись вместе с остальными в сторону приближающегося Леви, встретившись с ним взглядами, отвернулась поспешно, сжав губы ниточкой. — По сигналу, — произнес Леви, отдаляясь от команды. Чувствовал ломоту во всем теле. Спал отвратительно. Может быть, стоило бы хоть раз заткнуть собственную гордость и принять помощь. Чай, безвозвратно рассыпанный по грязному полу, точно бы помог. Он, направляясь на полигон, готов был уже отражать надоедливые вопросы Мари о том, как ему ее подарок. Но она не спросила. Не произнесла ни слова. Вдруг Леви стало до смешного обидно. Крепче сжав клинки в руках, он, откинув лишние зудящие мысли, нажал на курок сигнального пистолета. Столб зеленого дыма взмыл в воздух, а следом за ним среди деревьев поднялась дюжина фигур. Мари всегда чувствовала себя чуточку свободнее, когда летала. Когда ветер играл в волосах, когда баллоны с газом тихо шипели за спиной, когда она, будто совсем невесомая, с легкостью пролетала меж столетних деревьев. Клинок будто влитой лежал в руке, проходился по затылочной части тренировочных манекенов словно по маслу. Ей нравилось до одури понимать своих товарищей совсем без слов. Нравилось обмениваться короткой победной улыбкой, когда титан тюфяком падал на землю, поднимая в воздух столб пыли. Определенно отдельный вид восторга. Мари, к примеру, обожала работать с Элдом. С ним было легко. Джин пронесся стрелой над головой Мари, занеся руку для удара. На горизонте показался тренировочный манекен. Он слишком низко, сообразила Мари, не попадет. Девушка выжала курок, стремительно опустилась на пару добрых метров и выверенным движением руки полоснула по основанию манекена. Тот покачнулся, потеряв опору, полетел ничком. Джин подоспел как раз вовремя: оказавшись благодаря маневру Мари у самого затылка титана, перерезал ему уязвимую зону. Парень вскрикнул звонко, празднуя их с Мари совместную победу, поблагодарив подругу за помощь. Девушка двинулась дальше по лесу, высматривая меж кустов и деревьев новую жертву. Тут и там сновали крохотные, словно мошки фигуры. Юркая Петра без труда проскальзывала в, казалось бы, недоступные места. Находилась в основном на поддержке, помогала то Оруо, то Гюнтеру справиться с титанами. Бозард после каждой своей победы не уставал воспевать ее в новых звучных тирадах, что эхом по лесу разносились, мешая концентрироваться на работе. Исподтишка поглядывая на молодняк, Мари для себя примечания делала, что во что горазд. Так Жан и Конни, например, не уступали рядовым постарше в маневренности, точно талант. Райнер со своей дюжей силой рубил даже глубже, чем понадобилось бы, дерево в щепках разлеталось. Микаса справлялась с поставленной задачей определенно лучше, чем многие, кого Мари знала в Гарнизоне. Такие самородки одни на тысячу. А Адэне же, руководствуясь природной чуйкой, безошибочно определяла, где и когда из травы выскочит очередной тренировочный макет. Вдруг мимо Мари с небывалой скоростью просвистели тросы, а фигура в зеленом плаще пролетела так быстро, что Ниманд едва успела сообразить, кто это может быть. Клинки, в руках будто наизнанку вывернутые, рассекли затылочную часть титана, ни на капельку не замедляя молниеносной скорости. Леви, кто бы еще, делал это с такой природной грацией и легкостью, будто ему это совсем ничего не стоило. «Он, должно быть, работает один». Решила Мари не лезть ему под руку, того и гляди ей ненароком достанется. Вспомнились ей и предостережения Майка, что доверяться ему — крайне ненадежное занятие. Бросив эту спонтанную затею, Мари двинулась дальше, рассчитывая довести тренировку до конца без приключений, обменяться с товарищами наблюдениями и отправить молодняк на теорию, а самой заняться конюшней. Но надежды Мари на покой себя не оправдали. Держать голову холодной — первое правило на поле боя. Поддашься мимолетному замешательству — ты мертв. Замешкаешься на секунду — тебя сжимает в огромной лапе титан. Потеряешь самоконтроль — твои кости уже хрустят на зубах титана. Этот небольшой секрет Мари усвоила уже давно. Есть только ты. Ты и твои клинки.***
— Крайне сомневаюсь, что способен сейчас вообще на какую-либо активность, — Элд, стягивая со вспотевших рук защитные перчатки без пальцев, рухнул на землю под самым солнцепеком, облокотившись спиной к большому валуну, поросшему тут и там мхом. Пот лился градом, а выбившиеся из пучка длинные пряди волос прилипли ко лбу. Солнце в зените, а жара стояла невыносимая. Самое время, отчего-то стукнуло в голову разведке, устроить изматывающую тренировку. Загнанные, едва живые разведчики еле доползли до небольшого лужка, обозначенного капитаном Леви, как место встречи. Все, о чем сейчас могли мечтать они, был лишь короткий привал, но Леви совершенно беспощадно распорядился по-другому: он ознакомит свою команду с планом Эрвина, что сам получил накануне ночью. Мозг атрофировался вместе с остальными мышцами, и шевелить извилинами сил совсем не было. Серое вещество, кажется, в такой жаре в одну кашу с комочками сварилось. А между тем время до выхода за стены беспощадно поджимало, и многие уже задавались вопросом, оправдает ли такое короткое время, выделенное на подготовку, риски и невероятные цели, что себе Смит обозначил, — сейчас бы просто… — Элд не договорил, зато весьма многозначно закинул свою тяжеленную от усталости голову на плечо Мари, блаженно прикрыв глаза. — Я потная, как собака, Джин, — произнесла было Мари, предостерегая друга. Она и правда взмокла вся, но изможденного Элда, что наконец нашел местечко и минутку, чтобы расслабиться, это волновало в самую последнюю очередь. Мари, опираясь на сделанные наблюдения, считала, что в этом году, пусть и не густо, но молодняк им отхватить удалось способный. Состав самый разнообразный: не по годам огромные силачи, как, например, Райнер и Бертольд; юркие и маневренные Конни и Жан; расчётливые Криста и Армин; были и такие, которых природная интуиция ни разу за тренировку не подвела — Саша и Адэна. О успехах Микасы в авангарде она была наслышана еще в Тросте, теперь же юная Аккерман возложенных на нее ожиданий не подвела, — ты гляди на них… откуда у них еще силы есть, — ткнула Элда в бок Мари, задаваясь риторическим вопросом. Рекрутов счастье переполняло до верху с настоящими профессионалами полетать. Теперь же, пока эти самые профессионалы в себе сил найти не могли даже дыхание сбитое выровнять, молодняк веселился, пританцовывал, переминаясь с ноги на ногу. Играючи они направлялись на теоретическую часть тренировки. — Стухли мы с тобой, Мари, — пробубнил Джин, обнадеживая. Леви исчез куда-то, за картой, предполагала Мари, рассчитывая насладиться парой минут в тишине до прибытия капитана и его недовольной мины, взяв пример уже с полу спящего Джина. Но Петра примостилась рядом, втягивая Мари в непрошенную беседу. — Мне говорили, что вы с капитаном Леви близки, — заявила Петра после формального обмена любезностями и приветствиями. Девушка, сама начав беседу о своем начальстве, выглядела крайне неуверенно. Неотрывно глядела на собственные ручонки, заламывая сама себе пальцы. Рал, когда узнала от Оруо, что Леви в столицу с девушкой отправился, сместив даже ради этого Джина, что вещички для этой поездки давно упаковал (Элд ведь до сих пор не простил Мари, что она его место заняла. Знал бы он только, что их с капитаном Леви времяпрепровождение там не самым приятным выдалось), вспыхнула вся. Еле сдерживая себя в руках, бросилась выпытывать у сослуживцев с нездоровой заинтересованностью и вовлеченностью, чем бы она там ни прикрывала свои расспросы, кто же эта загадочная дама. Вряд ли она рассчитывала, что с этой «загадочной дамой» в один отряд специального назначения определена будет. Поначалу она нервничала, что эта самая дама может представлять собой угрозу формированию их с Леви счастья. — Кто тебе такие глупости разболтал? — брови Мари на лоб поползли. Они с Леви близки? Несмешная шутка. Да они, фыркнула Мари сама себе под нос, с ним по разные полюса. — Не ближе, чем ты с майором Захариусом, — не побрезговал Элд свою самую любимую шутку невпопад вставить, за что весьма справедливо получил локтем под дых. Это он еще запамятовал, что Мари ему подставкой служит. Пришлось собраться в кучу, еле-еле напрягая ватные мышцы, когда капитан вернулся с картой под мышкой. Он, расстелив ее прямо на земле, собрал вокруг себя членов своей команды. — Выходим через эти ворота, — Леви ткнул пальцем в северные ворота, — Эрен, Смит на мальчушку возлагает надежды пугающих масштабов, должен будет расчистить нам дорогу через Лес Вековых деревьев… — Он же еще ни разу не превращался подконтрольно, — перебил Оруо капитана со знанием дела. Шесть пар глаз вперились в него осуждающе. — Именно. Если что-то пойдет не так, разрешаю разорвать его заживо, — хмыкнул Леви, возвращая свой палец к карте, — если Эрен поднатужиться, то дорога до самого замка Утгарта, — палец Леви проскользил по карте до небольшой схематичной постройки на вотстоке от ворот, — не должна быть серьезным препятствием. Возвращаться положено в обход. Через близлежащее селение. Вопросы? — выпрямился во весь рост Леви. Разведчики лишь переглянулись озадаченно. Вопросов было масса. Сухое повествование капитана породило еще больше. Словно намеренно избегал деталей, а, может, и сам не был в них посвящен, что пугало еще больше, учитывая их с Эрвином близкое сотрудничество. — Что конкретно мы ищем? — произнес Гюнтер, сведя брови к переносице и насупившись, отражая общее недоумение. Джулиан, приславший тревожную депешу, сам вряд ли до конца понимал, с чем могут столкнуться разведчики, когда попадут в замок. — Все, что может помочь нам разобраться с природой аномалии титанов, — все так же размыто ответил Леви. Он-то ам депеше не особо доверял, полагая, что из стратегического корпуса все с травмированной психикой и больным мировосприятием выходят, Мари, по его скромному мнению, отличный на то пример. О каких голосах, прогнозирующих падения стены, говорил Джулиан, он мог только догадываться. Но наперекор Смиту идти не решился. Если уж он доверяет Мари и ее чокнутой шайке-лейке достаточно, чтобы ради ее потребностей и слуховых галлюцинаций ее друзей целые миссии снаряжать, то пусть оно так и будет. Но от скептического отношения ко всему этому мероприятию он не отделается даже под угрозой смерти. — Так почему же в обход… — прошептала Мари. Она склонила голову на бок, подперев подбородок рукой. Нет, что-то в ее голове не складывалось, будто кто-то намеренно последнюю деталь от пазла спрятал злорадно, заставляя Ниманд биться в тщетных попытках собрать неукомплектованную головоломку. Зачем же Смит рассчитывает расчистить дорогу через Лес, стратегически важную и удобную, то зачем же посылать их в обход. На задворках разума Мари понимала, что Эрвин что-то не договаривает. Он всегда так делает. И молчит до самой последней минуты, пока поздно не станет, пока потери чашу весов не перевесят. Только тогда она расстается со своей страшной тайной, что, как козырь злосчастный, хранил в рукаве всю миссию. Тогда-то и выяснится, что все, что знали разведчики до этого, было напускное и фиктивное, а Эрвин ими, как марионетками и куклами тряпичными, в своих целях. Это-то и пугало до ужаса, что даже выходя на осознанную погибель, никогда не знаешь, за что действительно жизнь отдаешь. — Даже знать не желаю, — проворчал Леви, будто ему дела не было до миссии, — я не знаю, что нас ждет. Никто не может знать, — на этих словах капитан кинул взгляд на Мари, — готовьтесь к худшему. Вольно, — закончив свою речь на самой что ни на есть позитивной ноте, Леви двинулся прочь. Вскоре разбрелись и остальные члены команды. Элд, прекрасно видя усердную мозговую деятельность Мари, попросил ее не переосмысливать, не искать потаённого смысла там, где, по его мнению, его просто-напросто нет. Обратный путь в обход — не больше, чем совпадение. Смит же сам сказал, не знает, на что они наткнуться могут, а в населенном пункте и помогут, и отогреют, если беда приключится. — Расслабься, лишь маленькая экскурсия по окрестностям, приключение на пять минут. Еще увидишь, вернемся с массой положительных эмоций от красот нашего неизведанного края, — Джин улыбнулся тепло, аж на душе похорошело, и правда на мгновение показалось, что Мари от нечего делать копается слишком глубоко. Мужчина потрепал девушку по плечу и оставил ее наконец в одиночестве. Ниманд еще довольно долго сидела в глупом забвении. Совсем не двигаясь, все думала и думала. Она бы правда хотела верить Джину, правда хотела бы слепо полагать, что все так просто и поверхностно. Но она знала Эрвина слишком хорошо, чтобы даже мысль допускать, что у него рукава козырными картами не напичканы.***
Отвратительное тошнотворное чувство недосказанности бурлило в Мари до самого вечера. Бесило, что она ни за что не догадается, что именно задумал Смит, хоть и чувствует, что миссия его с подоплекой. А еще больше раздражало, что все ее чересчур дотошной считали, не воспринимая ее теорию всерьез. Ей казалось отчего-то, что Леви многие детали вылазки смущают не меньше ее, но он, гад, молчал почему-то, терпеливо проглатывая все, чем всю разведку Эрвин с ложечки кормил. А у Мари рвотный комок уже у самого горла стоял. Еще чуть-чуть и того гляди, вывернет наружу всеми пустыми обещаниями и ложью. Если бы только ей повезло штурмовать Эрвина, правду у него выпытывая, не в одиночку, то, была уверена она, он бы быстрее вскрылся. Мари уверенной поступью, насупив нос и голову гордо вверх задрав, шла к Смиту с дерзким огоньком в глазах. Поклялась себе, что из его кабинета не выйдет, пока не узнает все до малейшей детали, что он замышляет. На кону жизни стоят, жизни рекрутов, что, не прошло и двух недель с выпуска, уже «наружу» выходят. Элд прав, они давно стухли и пользы совсем скоро от них мало будет. Точно меньше, чем от «живчиков», в которых жизненная энергия ключом бьет. — Эрвин! — воскликнула Мари, собравшись с силами. Постаралась принять как можно более грозный вид, чтобы Смит понял, что она к нему как к военноначальнику пришла, а не как к «брату». Ниманд повернула ручку и дверь дернула на себя, только вот Смита в его кабинете не застала. Вместо командора на стуле, стоящем перпендикулярно к столу военноначальника, восседал Леви, закинув одну ногу треугольником на другу. Разглядывал какую-то безделушку, что со стола командора стащил, а в его вальяжной позе ни капли формальности не проглядывалось, будто как раз-таки он пришел к товарищу, а не к командиру. Леви наконец соблаговолил повернуться к вошедшей Мари спустя пару секунд с открытия двери, окинул ее снисходительным взглядом с головы до пят и вернулся к своему самому увлекательному на свете занятию. Мари остановилась на пороге как вкопанная на пару мгновений вне себя от злости, — ну да, конечно… — усмехнулась себе под нос. Конечно же, и он тут. Тут, именно когда Мари решила навестить Эрвина. Совпадение до чего ж противное. Она хотела беседы со Смитом тет-а-тет, выпотрошить из него все тайны, кто знает, может для этого и бутылочку вина откупорить придется. А еще, в свете новых обстоятельств, она хотела выпотрошить не только тайны, но еще Леви, а потом вышвырнуть его за порог кабинета. Пусть офис не ее и распоряжаться здесь не ей, но терпеть его присутствия и его вечно осуждающий взгляд на себе она точно не собиралась. Ниманд казалось, что она покраснела в тон своим волосам, когда была вынуждена присесть напротив Леви. Пообещав себе просверлить в нем дырку в отместку, Мари вперила гордый взгляд в Леви, что все так же беспристрастно разглядывал безделушку, что, Мари готова была дать руку на отсечение, ему не сдалась. — Как спали, капитан, — уколола Леви Мари. Попыталась. Она была более чем уверена, что ее чай тут же полетел в окно. Зря она тогда поддалась альтруистическим порывам, зря. Думала, что ж ей, тоже по-скотски поступать. Усвоила урок: обращаются по-свински, большего в ответ пусть не ждут. — Еще раз найду что-то под своей дверью, сначала руки отрублю, а потом и вовсе запрещу к казарме приближаться, будешь на улице спать, — Леви наконец отложил излюбленную вещичку прочь, глядя на Мари все так же. Так же, как она и ожидала. Проницательный взгляд заставил поежиться, а вдоль позвоночника холодок пробежал. Снова смотрит так, будто она жизни не достойна, будто она ему не чай успокоительный принесла, о его сне и здоровье заботясь, а отраву. Будет продолжать на нервы действовать, подумала Мари саркастично, именно так и сделает. — А что вы такого в своей комнате прячете, что боитесь, что я это найду ненароком? — Мари в деланном изумлении рыже брови приподняла. — Трупы рекрутов замученных. Ты же, курица-наседка, только и делаешь, что дрожишь за них бедненьких, что я их прикончу, — ухмыльнулся Леви, задев Мари за живое. Та сжала плотнее губы, но виду не подала. — Знаете, капитан, я, может быть, и боюсь за них. Только вот я тоже кое-что у себя под дверью нашла накануне, — Мари поддалась корпусом вперед, заглядывая в глаза капитана. Ей показалось вдруг, что она его больше совсем не боится. Не так страшен черт, как его малюют, верно ведь? — Вас, например. Неужто тоже… боялись за меня? — выплюнула Мари, собрав всю волю в кулак, лишь бы себя в обиду не дать. Ни за что бы на свете не предположила, что он правда о ней осведомиться пришел, когда она в истерике в своей спальне билась, но раз уж они начали играть по-черному… — Слишком много на себя берешь, — прошипел Леви, вскипая от злости. Сплошную удовольствие для Мари наблюдать, как уши его слегка на кончиках краснеют, челюсть сжимается крепче, а губы в ниточку вытягиваются. Кулаки, на коленях сложенные, сжал до побелевших костяшек. Злость вскипает внутри, и он винит себя в тысячный раз, что не смог взять себя в руки тогда и остаться сидеть на чертовой скамье во время обеда. Лишь польстил ее раздутому самолюбию, думает Леви о Мари, идиот. — Ровно как и вы, капитан, — произнесла Мари, мигом отворачиваясь к двери как ни в чем не бывало, ведь Смит наконец явился, сам того не осознавая, предотвратил крупный конфликт и разлад в служебном составе. Ниманд нравилось считать, что слово последнее осталось за ней. По-крайней мере сегодня, а что будет после того, как она выйдет из этого кабинета, она и думать боялась. Леви такое просто с рук не спустит, это точно. Может быть, она и до спальни дойти не успеет, как он ей шею свернет за честь попорченную. Ну, это будет интересней, чем умереть в одиночестве от фантомного голоса брата в голове, как чуть днем ранее не приключилось. — Надеюсь, мир не рухнул, раз вы двое здесь, — Смит казался расслабленным в окружении двух близких ему друзей. Он развалился на кресле во главе письменного стола, глядя вопрошающе из-под густых бровей то на Мари, то на Леви, ожидая разъяснения причины их визита. — Выкладывай, — Мари, понятия не имеющая, зачем здесь Леви, решила первой перейти в наступление. Она испытующе поглядела на Эрвина, сложив руки на столе. Он лишь вскинул массивные ладони вверх, развел руками, одним лишь видом выражая: «я чист». Приподнял брови и губы изогнул в полуулыбке вверх тормашками. Нет, Мари эти жесты уже наизусть выучила. Блефует, — я знаю, что ты блефуешь. У тебя такая мина каждый раз, когда мы в карты играем, и ты уверяешь, что в тупике, — Мари склонила голову на бок и улыбнулась, пока Эрвин все так же смотрел на нее, не сводя глаз. — Хватит ломаться, как баба кисейная, — произнес Леви, обеспечивая в гляделках Мари и Эрвина техническое поражение командору, — нет ни малейшего желания, в отличие от Ниманд, у тебя в ногах валяться и правду вымаливать. Выкладывай или ноги переломаю. — Двое на одного… нечестно, — маска на лице Эрвина держалась крепко-накрепко. Он делал это уже сотни, тысячи раз. Сорвать ее с него будет не так просто, — что вы хотите от меня услышать? — Зачем тебе рекруты и почему мы возвращаемся домой в обход, — тараторила Мари речитативом, почувствовав, что оборонительная стена Эрвина, скрывающая за собой тысячу и один секрет, трещину, но все же крохотную, дала. Но терпение и труд — все перетрут, так ведь. Вот и Мари собиралась Эрвина через жернова мелкого помола пропустить и все соки из него выжать, пока он ей все на блюдечке с синей каемочкой не подаст. — Кадетов — выгулять, а длинная дорога, чтобы видами насладиться, — начал было снова складную песню петь заливисто Смит, как Леви кулаком по столу громыхнул, да так, что чернильница Эрвина на месте подпрыгнула, оставив на тёмном дереве пару темно-синих, расползающихся по поверхности столешницы капель. На секунду повисло гробовое молчание. Мари, вздрогнув всем телом, смотрела теперь то на Леви, то на Смита. Смотрела, как на одинаково чокнутых. Капитан Леви ведь казалось, все еще в душе словами Мари уязвленный, вот-вот огнем дышать начнет, а Смит, совсем не ожидалось, расхохотался глубоко и утробно. Откинул голову назад, золотистые локоны рассыпались хаотично из идеальной прически, а грудь Леви все так же тяжело вздымалась, и, казалось, на второй удар по столу он не поскупится, если это сделает Эрвина разговорчивей, — если этот Безликий, чудище облезлое, что Адэна видела, пытался прикончить девчонку только за то, что она не в том месте и не в тот час оказалась, то у меня, друзья мои, есть все основания полагать, что он не побрезгует вернуться и сожрать ее. А в обход я вас целесообразно посылаю, потому что как раз в это время в лесу будет происходить кое-что поинтереснее, чем простая расчистка территории. — Ты безумен! — Мари молниеносно подскочила с места, воспряла, заломав руки принялась себе волосы на голове рвать в истеричном припадке, пытаясь осмыслить сказанное Смитом. Может быть, зря она полагала, что место командора на него никак не повлияет. Он стал одержим идеей победить. Кто бы ни стал. Но он готов пожертвовать всем, рискнуть каждым, ступая на самые извилистые, с самого начала ничего хорошего не предвещающие дорожки. Он помешался. Ниманд хочется растрясти его за широкие плечи и вернуть ему ту былую осторожность и выверенность, что ему присуща была, когда она уходила на реабилитацию. Мари хотелось плакать, — нет, ни за что! Мы не будем использовать совсем еще девчонку, как наживку! — Мари облокотилась об стол, взглянув на Смита исподлобья. — Мари, одумайся, — произнес Эрвин вкрадчиво, и девушка уже знала, что он собирается делать. Наврать три тысячи раз, да таким тоном, что за ним хоть на край света последуешь и всем его небылицам поверишь, ведь таких искусных лжецов как он еще поискать днем с огнем стоило. Он совсем как сирена, Мари читала в детских книжках, что эти сказочные существа в реках живут, а потом топят рыболовов, что их пения заслушались. Да и вот она, уши раскинула, и уже загипнотизирована его болтовней. Иногда Мари казалось, что единственная причина, по которой она все еще от Смита не отказалась, это даже не вселенских размеров благодарность, не привязанность, а только лишь его магическое влияние, — это наш единственный шанс заполучить Безликого. У нас и так дел невпроворот, чтобы еще и с ним осторожничать. С девчонкой буду я, Майк и еще сотня солдатов. Да ты на нее погляди, она сама совсем не из трусишек, — поет-то как складно. И Мари уж больше не кажется эта идея совсем здравого смысла лишенной. Правда ведь, проблем вагон и маленькая тележка. А Адэна даже с Мари ерепениться так, что впечатление беспомощной точно не создает… — Опять ты на меня своими фокусами ораторскими воздействуешь… — Мари выпрямилась во весь рост, исподтишка глядя на Леви. Его казалось, эта идея всем устраивает. Еще бы. Приверженцу дедовщину такие зверские методы ловли черт знает чего, должно быть, по душе, — надо сообщить ей. Подготовить и морально, и снарядить. Объявлять ей прямо на поле боя, что за ней безликая куча обгоревшей кожи и вывернутых наружу костей бежит считаю некрасивым, — все же постаралась настоять на своем Мари, сложив руки на груди, она окинула взглядом, полным скептицизма, окинула мужчин. Обоим идея затравить бедную девчонку, как дичь, по вкусу пришлась еще как. Хлеба и зрелищ. — Среди нас крысы, — изрек наконец Леви после молчаливого созерцания стадий отрицания, депрессии и принятия идеи, протекших у Мари с неописуемой скоростью, — может быть, даже в этой комнате, — Леви совершенно не двойственно окинул на этих обличающих словах Мари с ног до головы снова с брезгливым видом. Та ахнула пораженно, считав клевету Леви, приложила ладонь к груди. Но капитан внимания не обратил на то, что его колкие слова Мари задели. Око за око, — если четырехглазая права, и внутри Безликого сидит разумное существо, как Эрен, хотя его «разумным» назвать язык не поворачивается, то, попади информация к нему в лапы, миссия коту под хвост, — прицокнул языком Леви для пущей убедительности. — Ну и как ты собираешься его цеплять? Гарпуны? Перерезать затылок прямо там? Я настаиваю на сопровождении… — принялась тараторить быстро-быстро перевозбужденная Мари, активно руками жестикулируя. Никогда себя в жизни не простит, случись что-то с девочкой. Она ведь все знает. Должна, пусть с кровью и потом, но выбить гарантии безопасности Адэне. — Идите по комнатам. Утро вечера мудренее, — пробасил Эрвин, кивая головой, мол, совещание закрыто. Мари хотела было возмутиться, что присказками проблемы не решаются, тем более, что этот рискованный, даже безумный трюк они должны будут провернуть чуть больше, чем через неделю, но поняла, что Смит-то сам ничего не знает. Понятия не имеет, как будет ловить Безликого, ведь сведений о нем все так же, пустое место. Даже не представляет, как создать хотя бы иллюзию на безопасность и заставить Адэну совершить такой шаг, — спокойной ночи. — Доброй, — произнесла Мари, понимая, что ей остается только поумерить свой пыл, ведь все равно сейчас ничего не добьется. Девушка нежно коснулась руки Эрвина, прежде чем выйти из комнаты. Леви покинул кабинет первый, но отчего-то все еще стоял в коридоре, будто поджидая Мари. — Скажи мне, ты ко всем из начальства клеишься? Сначала Майк, потом Смит… — произнес Леви, а в голосе его сквозили то нотки неподдельного раздражения, то ироничного издевательства. Вот оно что, подумала Мари, про себя улыбаясь, решил взять реванш. — Скажите, а вы меня ревнуете или Эрвина, к примеру? — Ниманд улыбнулась невинной улыбкой, хотя так и хотелось зубы в оскале злобном оголить, — ночи вам, капитан, — вот из простой человеческой вредности не пожелала ему «хорошей», «приятной» или «сладкой», да какая там еще «ночь» бывает. Он-то точно в проклятиях разразиться, когда к себе вернется. Свечу, может быть, поставит за беспокойный сон Мари, пошутила про себя девушка, — если вам что-то от нервов понадобиться или просто на моем пороге постоять, приходите, вам руки, в качестве исключения конечно, так уж и быть, не отрублю, — Мари улыбнулась обворожительно еще раз напоследок. В новом раунде, в котором Леви хотел было взять реванш, снова победу одержала Мари. Не дав себе слово поперек вставить, она быстрым шагом скрылась в темноте коридоров. Ниманд вдруг осознала совершенно явственно, что она его не боится. Он такой же, как и все. Человек. Ни больше, ни меньше. Его напускная репутация головореза и самого жестокого человека в мире Мари больше не пугала. — Ночи… — прошептал неосознанно Леви вслед Мари, слишком поздно, чтобы та услышала. Ее легкая улыбка выжженным клеймом отпечаталась у него перед внутренним взором, а игривые глаза, казалось, все еще сверкали изумрудным отблеском в ночной темноте. Он встряхнул головой и пальцами размял переносицу. Он снова не понимает, что с ним. Не понимает, почему не заткнул ее с самого начала, ведь очень хорошо знает, что может. Не понимает, почему позволяет ей так с собой общаться…