Полуночный жор

Жующий стоя Хван Хенджин был не тем, что Минхо ожидал увидеть в темной кухне. Не то, что бы это совсем его шокировало. Он просто планировал насладиться одиночеством в этот вечер. Или, если точнее, в эту позднюю ночь. Хенджин вздрогнул и перестал жевать, когда увидел свет. Обернувшись, разглядел в очертаниях бесформенной пижамы Минхо и, помахав свободными тремя пальцами, продолжая держать бутерброд и кружку, продолжил кушать. Ли положил телефон с включенным фонариком вверх корпусом. Синий свет противно освещал их лица снизу вверх. — Полуночный жор? — риторически спросил Минхо. — Полуночный жор. — Хван всегда отвечал на риторические вопросы. — Точнее, полутораночный. Минхо недовольно поморщился в сторону часов. Набрал воду в чайник настолько тихо, насколько это возможно, и заметил кстати, что он не был горячим или хотя бы теплым. Развернувшись, внаглую сунул нос в Хенджинову кружку. Тот, конечно, не возражал. — Ты пьешь какао в час тридцать ночи? — возмущенно прошипел Минхо. — Тихо! — буркнул набитыми щеками Хенджин. — Еще и бутерброд с маслом… — покачал головой Ли. — Зато с листом салата. — он показательно приподнял перед лицом собеседника бутерброд. — Он полезный. — И магически делает масло, хлеб и сахар в какао менее калорийными? — приподнял бровь Минхо, зная, что Хенджин этого не увидит. Ну хоть сам он будет знать, насколько великолепно сказал эту реплику. Хенджин закатил глаза. Минхо не видел этого, но был в этом уверен. На самом деле, он, конечно, знал, что фигуре Хенджина навредить — надо сильно постараться, и вообще-то любил покушать и сам, но ему нравилось раздражать Джинни, а тому нравилось раздражать его. Ничего не изменилось с того раза. Хенджин уселся на стол, потягивая свой какао. Фонарик на телефоне искажал тени на его лице. Освещенные снизу вверх глаза блестели неестественно светлыми бликами на темной радужке. Минхо ухмыльнулся. Он знал, что Хенджин тоже любуется им. Он не был глупцом. У них давно не выпадало таких шикарных возможностей. Он оперся поясницей на столешницу позади, стукнулся о дверцу микроволновки, услышал мягкий смешок и злобно захлопнул ее. Чайник начал закипать, и Минхо выключил его раньше, чем он бы начал шуметь. И потянулся к шкафчику. На общей кухне редко кто решался хранить что-то вкуснее чеснока, они жили ввосьмером вместе с Бином, в конце концов. Однако у Минхо всегда здесь лежали запасы на день слишком плохого или слишком хорошего настроения. И никто, никогда за последние лет пять не смел к ним прикасаться. Кажется, младшие слегка его побаивались. Возможно, не слегка. Но это явно было им на пользу. — «Здоровый сон», — прочитал Хенджин вслух с упаковки чая. — Надеешься, это поможет? Вот кому точно было бы на пользу немного усмирить охеревшесть. Но Минхо нравился тот Хенджин, что храбрился и поддразнивал, когда было, для кого играть, но стремительно опушался и опускал глазки в пол, стоило его прижать к стене. В буквальном или переносном смысле. — И чипсы. — прокомментировал Хенджин пачку, что Минхо достал из своего шкафчика. — А меня осуждал. — Нарываешься? — лениво, скорее по привычке приподнял он бровь, полуоборачиваясь. — Нет, что ты. — невинно опустив глаза в кружку, прошелестел Хенджин. Его стоило бы проучить. Минхо сел на стол спиной к его плечу. И зашелестел упаковкой. Конечно, им нельзя было жрать чипсы в час ночи. Но, кажется, они уже нарушили это и парочку других правил. Хенджин смотрел в стену, своим модельным задумчивым взглядом, но Минхо чувствовал, что периодически он поглядывает на него и его чипсы. И со вкусом запускал в рот сразу несколько штук, нарочито медленно хрустя. И чай «Здоровый сон», которым он запивал все это дело, работал так себе. — Поделишься? — созрел Хенджин наконец. — Не-а. — Минхо был безжалостен. Секунды полторы. — Ладно, держи. Он заметил крошечную улыбку в уголке его рта, когда обернулся, протягивая чипсину, зажатую между двумя пальцами. Как будто тот еще не решился до конца доверять хену. И правильно делал, разумеется. Хенджин приоткрыл рот, и Минхо медленно повел свои пальцы по извилистой дуге, направляясь к его губам. Как только зубы Хвана приготовились схватить чипсину, Минхо резко убрал руку. — Ладно-ладно, прости, теперь держи. — посмеялся немного и поднес снова. Хенджин повелся, наивный маленький горностай. Потянулся было к пальцам, но Минхо снова ускользнул в последний момент. Приторно-возмущенный взгляд стал наградой. Подленько ухмыльнувшись, Минхо попробовал еще раз. Третьего шанса у принцесс принято не давать. Хенджин показательно смотрел мимо его руки. Но Минхо не был настолько доверчив. Поделав вид, будто никакие чипсы его не интересуют вовсе, в течение нескольких секунд, Хенджин резко рванулся вбок, намереваясь, кажется, откусить по локоть. Минхо среагировал быстрее. И рассмеялся на раздосадованный маленький всхрап, который часто издвал недовольный Хван. Такой хоречий странный звук. Разобидевшись из-за его смеха еще больше, Хенджин соскользнул со стола и поставил кружку в мойку, весь такой намеренный уйти и никогда не видеть такого гада, как Минхо. До следующего утра. Хотя, он в любом случае не собирался его отпускать. — Ну, прости-и. — протянув мяукающе, Минхо протянул руки к Хенджину и притянул поближе. Тот слишком мало сопротивлялся для обиженного человека, быстро оказавшись прижатым к коленям. Минхо словно бы впервые заметил, какой он, на самом деле, высокий. И по-прежнему изящный, даже когда смотрит исподлобья, прикрыв длинными волосами глаза. — Хочешь, чтобы я извинился, м? — пропел ласково Ли, приближаясь. Хенджин будто насупился, сомневаясь, склонил голову набок. Минхо наклонил свою в другую сторону, улыбнувшись чуть-чуть игриво. Он знал, конечно, насколько хорош, и как недолго Хенджин сможет держаться. Его зачарованные глаза проследили каждую черту лица и так предсказуемо остановились на губах. Маленький, доверчивый принц. Минхо подался вперед, уводя с его лица прядь, наклонился, и…ушел чуть вбок за миг до того, как Хенджин качнулся. Его выдох опалил скулу. Минхо усмехнулся за его плечом, а затем его с силой оттолкнули. Он был к этому готов. Уперся в край стола руками и сжал ноги Хенджина между своими. Тот посмотрел обиженно, по инерции качнувшись ближе, и оттолкнулся снова. Тогда Минхо сменил тактику и обхватил его руками и ногами, как огромный жирный шимпанзе. Если Хенджин и мог отойти от этого стола, то только вместе с ним. Хван крякнул, качнулся и засмеялся, сдаваясь под весом Минхо. Сбив всю свою обиду, опрокинул голову ему на плечо, похихикивая. Быть может, все полуночные жоры в жизни Минхо были только ради этого момента, когда Хенджин не смог его поднять и остался тут. Ну или ради того, чтобы перепробовать все виды запеченных роллов. Тут как посмотреть. Он оперся на его плечи, устраиваясь поудобнее. Хенджин выглядел тонким, но под пальцами ощущался твердым и жилистым. Минхо не мог объяснить этот феномен. Он выпрямился и дождался, пока Хенджин поднимает голову, чтобы поймать его взгляд. Схватил, улыбнулся краем рта, убедившись, что тьма в глазах тягучая, закручивается снова. Хенджин смотрит и смотрит, и, конечно, знает, как выглядит его порочный приоткрытый рот, с теми губами, что подарила ему Афродита, но он не знает, что зрачки у него — как горячее какао, настоящее, плотное, тягуче стекающее с ложки, только сваренное и закручивающееся в чашке. Если только Хенджин не смотрит в зеркало, когда дрочит. Минхо легко мог бы в это поверить. Он знает, что они знают, что тут происходит, и не заблуждаются насчет друг друга. Он приближается, растягивая момент, как хорошее блюдо. Минхо ловит чужой выдох и поднимает подбородок, мазнув губами по носу. Ухмыляется прямо в возмущенные глаза, безнаказанно смеется, когда его бока сжимают раздраженно паучьи пальцы. Только потом Хенджин ломается и перестает вестись на его игры. Его рука взлетает вверх и ложится сзади на шею, не сжимая, но удерживая, и он впивается в рот с силой и долей грубости. Минхо на удивление не расстроен неудавшейся подколкой. Его глаза закатываются сами собой. И секс на столе перестает вдруг казаться клишированным неудобным убожеством. А Хенджин, успокоившись желанным прикосновением, смягчается, становится прежне нежно-смущенным. И Минхо плавится сыром в микроволновке. Только, кажется, его передержали, и он закипает, подгорая. Резко спрыгивает со стола, по пути проезжаясь по всему Хенджину, растерянно сжавшему мокрые губы. Но, вообще-то, Минхо не собирается жертвовать своей спиной во имя красивости, а стол твердый. — Тебя масло устроит? — оглянувшись по сторонам, спрашивает он. — Что? Нет! — Хенджин даже не задумывается. Минхо закатывает глаза и оглядывает их. В пижамах, встрепанные, с полувставшими членами, стоят придурками и не знают, как потрахаться. Дети словно. Раздражается, оглядывает комнату. Хенджин, кажется, уже придумывает, что бы такого кому соврать, чтобы занять чью-нибудь комнату. Но Минхо не намерен отпускать его из этой кухни. И не хочется терять настрой. Он находит взглядом сумку Феликса, забытую висящей на спинке стула. Извинится он завтра. И купит ему что-нибудь. А сейчас шарится внаглую, улыбается довольно и хитро, когда нащупывает. Повторяет себе обещание купить что-то Феликсу, победно демонстрирует трофей Хенджину, разворачиваясь. — Это крем для рук. Минхо хмурится на упаковку в руках, кидает обратно, продолжая поиски, со словами: — А что, разве не отличная альтернатива? Дешево и… — И жжется. Хенджин всегда отвечает на риторические вопросы. Минхо выуживает тюбик поменьше, вглядывается в темноте. — А это бальзам для губ. На третий раз он оказывается прав. Никогда еще пачка смазки в руках не ощущалась таким серьезным жизненным достижением, как сегодня. Правда, настрой у хихикающего над ним Хенджина, опершегося на раковину, кажется, все равно был утерян. Минхо, впрочем, все равно. Смеяться в поцелуй неудобно, поэтому пухлые губы быстро становятся мягкими, и только маленький изгиб в уголках чувствуется языком. Хенджин под руками ощущается, как натянутый жгут. Его остатки смеха растворяются во рту Минхо совершенно, когда живот дрожит под пальцами. От пупка к талии, вверх по ребрам и вперед к лопаткам, оттуда к шее и вот Хенджин уже перестает казаться таким высоким, когда сжат между руками, неудобно склонившись. И волосы у него не соломенные, что каждый раз впечатляет Минхо, как в первый раз. Может, его стилисту платят больше? Хенджин, вообще-то, совсем не первый, но только он льнет извилистой лаской именно так, становясь маленьким в чужих объятиях; он тянется за каждым прикосновением так, словно отсутствие рук на его теле может убить. У Хенджина красивые губы, но они всегда оказываются обкусанными до кровоточащей ранки в середине и корочек. Минхо такие губы, если бы они достались ему, любил бы и лелеял. Собственно, он любит и лелеет их своими, раз уж Хенджин позволяет ему ими владеть. Запах у него, когда такой, ночной и не прихорошенный, какой-то очень простой и совсем необъяснимый. Минхо не знает, чем пахнет Хенджин, кроме Хенджина, но это что-то очень своеобразное, что навевает мысли о свежих булочках, остром кимчи и горячем сыре на запеченных роллах, что достали прямо при тебе. Хенджин бы, наверное, посмеялся тихо, если бы услышал его мысли, но Минхо молчит, только дышит в шею, шаря руками в поисках края футболки. Хотя сам Хенджин шумит просто неимоверно. Наверняка они перебудят всех, но должен ли Минхо беспокоиться об этом? Не сильно, ведь это Хенджин стонет, когда его кусают за соски, а Минхо тут только рядом стоит. Ну, скажем, очень рядом. Ладонями он прослеживает бедра и прикидывает, будет ли им удобно. И не может сдержать ухмылки, осознавая, что у столешницы для готовки рядом с раковиной Хенджину будет в самый раз, а вот стол для еды будет низковат. И, совершив все необходимые математически исчесления, сдергивает, наконец, чужие штаны. Хенджин едва ли реагирует, задрав голову в потолок, познает там какие-то тайны бытия, пока Минхо разбирается с собственной одеждой. И решает в этот раз не тратить время на договоренности. По-простому разворачивает Хенджина, обхватив узкие бедра. Кажется, он в прострации. — Окей? — уточняет для протокола, уже прижавшись сзади. — Ага. Минхо прослеживает за его пьяным взглядом. В ночном окне их фигуры отражаются на удивление четко. Минхо может видеть свою руку, как она ползет от бедра, задев, конечно, случайно, головку, вверх к плечу. Хенджин шипит хорьком на сухое прикосновение. Минхо же сегодня добр. Он отковыривает с тихими матами закупорку на крышке, берет руку Хенджина в свою, выдавливает приличную кучку и загребает пальцами большую часть. Греет, помня о том, что имеет дело с принцем. А Хенджин, намеки, когда надо, прекрасно понимая, распределяет оставшуюся смазку по ладони и опускает руку. И Минхо может видеть. В стекле их отражения неясные, двоящиеся и будто слегка выцветшие, и это ничерта не облегчает ему задачу дышать. Хенджин в отражении обхватывает свой член, а Минхо пытается сказать себе, что никогда не славился склонностью к подглядыванию, в отличие от многих других странных наклонностей, но вот, он здесь, таращится на это, как мальчишка, и забыл о существовании всех собственных конечностей. Выдохнув, Минхо твердо решает не оставаться больше неподвижным охуением, и, с небольшой помощью правой руки, толкается пальцем левой внутрь. И сразу добавляет второй, потому что Хенджину, кажется, слишком легко живется. В отражении он подкатывает глаза, проморгавшись накуренно, и принимается работать рукой усерднее. А затем открывает веки и смотрит впрямую на Минхо. И нет, он не должен чувствовать себя спалившимся, но чувствует себя спаленным окончательно, и, не зная, как реагировать еще, на всякий вставляет три. Чтобы времени на гляделки не было. И тогда Хенджин мычит, морщится с закрытыми глазами. Минхо, ощутив кольнувшую вину, целует подрагивающее плечо. В отражении раскрываются глаза, и неверяще следят за этим жестом, словно в этом было нечто куда более невероятное, чем то, что они собираются потрахаться. Минхо закрывает глаза невольно, вдруг ощутив горячее покалывание в щеках. Не-ет, он не может быть смущен. С ним этого не бывает. Ладно, иногда, но не из-за такого… Когда взгляд Хенджина больше не плавит внутренности, собственное желание внезапно становится зудящим. Минхо замечает, что прижался к ягодице членом, словно не может потерпеть несколько минут. Однако он действительно не может, сама мысль о том, чтобы оторваться от Хенджина хоть одной частью тела, кажется кощунственной. И, кажется, даже не в возбуждении дело. Становится свободно. Ощутив это, Минхо осторожно вынимает пальцы. И, решив, что они сегодня уже и без того достаточно нашумели и нашумят не меньше вскоре, тянется к крану, что совсем рядом, смывая остатки смазки. Хенджин тихо смеется, облокотившись одной рукой о столешницу и не переставая мягко работать второй, и Минхо не может с ним не согласиться. Но почему он должен отказывать себя в комфорте? Заглянув в смешливые глаза сквозь отражение, удивляется самому себе. Настолько…по-простому ненавязчивой атмосферы у него не складывалось ни с кем из любовников, но Хенджин… Он обхватывает его рукой поперек груди, прижимаясь, и чувствует тепло, расплывающееся по груди, что сливается с растекающимся от проникновения удовольствием. Минхо выцеловывает шею и поглаживает кадык еще мокрой рукой, жмется ближе, входит дальше. Хенджин вдыхает глубоко и выдыхает с едва слышным пристоном. У Минхо что-то едет в голове от запаха, который он чувствует, набирая воздуха много-много, уткнувшись во вспотевшее плечо. Хенджин под руками горячий и твердый, а внутри мягкий и совсем расплавленный, почти лава. Минхо оглаживает ладонью живот, войдя до упора, и дразнит второй скулы и губы, перебором пальцев или едва слышными, на грани волосков, прикосновениями. Хенджин стонет хрипло и выгибается, его голова так идеально ложится на плечо Минхо, когда он начинает раскачиваться. Неспешно, как будто… Впрочем, так и есть. Им некуда спешить, у них есть еще все отведенное им миром время, чтобы насладиться друг другом. Минхо бы и качался с ним в загипнотизированно-медленном ритме, если бы не спермотоксикозный мальчишка, что пробуждал в нем Хенджин. Становилось недостаточно. Замечая отстраненно, как выветриваются из головы последние мысли, Минхо вылизывал ухо и за ним, качал бедра Хенджина к себе и обратно быстрее, и чувствовал, как он подстраивается, тоже желая ускориться. Они двигались одновременно, но все же Минхо предпочитал притягивать к себе руками чужие бедра, чем двигаться навстречу. А Хенджину явно нравилось подаваться назад самому. Становилось снова мало. Он поднялся с плеча Минхо и перенес вес на свои руки. Амплитуда их толчков заметно выросла. Отсраненно слышались глухие шлепки, но кто сейчас мог позаботиться об этом. Хенджин словно не мог определиться, нравится ему больше выгибаться и принимать в себя, или с силой подмахивать, отталкиваясь руками. Минхо бесился, когда они сбивались с такта из-за этого. Только Хенджин стонал сладко и протяжно, или пыхтел напряженно. Поэтому он решил взять на себя смелость решить за них двоих. Положив ладонь на выпирающий позвонок внизу шеи, Минхо осторожно, скорее намекающе, чем повелительно, толкнул вниз. Хенджин опустился, распластываясь грудью по столешнице. Все-таки высота подходящая — смог отметить мозг Минхо, распадаясь на кусочки от картины. Он сдвинул руку на плечо Хенджина, второй ухватившись крепче за талию, и дернул на себя с силой, граничащей с грубостью. Хенджин отозвался скулящим высоким стоном и прогнулся, опершись на локти. И Минхо продолжил. Он врезался в тело бездумно, растворяясь в удовольствии, чувствуя только давление тесноты и слыша только стоны. И, прислушавшись, нашел в них свой, но ему, конечно, было наплевать. — Хенджин. — как выплюнул между торопливыми вздохами он. Тот в ответ промычал, распластавшись щекой по своей ладони. Минхо идентифицировал это как согласие и отдался накатывающему оргазму. Не нежничая ни грамма, он толкался быстро и с силой, слыша сдавленный писк на каждый удар бедрами по ягодицам. Хенджин тяжело дышал между стонами, утыкался носом в свою руку, то приподнимался на локте, то падал, растекаясь по столу, и уже даже не пытался подмахивать, расслабившись полностью, так что, когда в глазах Минхо он расплылся в неясную, но прекрасную фигуру, и в последних аккордах темп ускорился до дикого, звериного, его мотало куклой, пока руки Минхо с силой дергали на себя, и, кажется, послышался глухой стук, когда он вжался в последний раз. Но в ушах колотилось удовольствие и звенел восторг, так что Минхо не мог ничего утверждать. — Эй? — осторожно позвал он, вернувшись в эту реальность через пару секунд. Хенджин, держась за голову, просипел: — Я живой. — но живым его голос не звучал. Минхо очень тяжело далось заставить мозг прекратить попытки счастливо отрубиться и вспомнить последнюю минуту. — Я тебя стукнул о микроволновку головой? Хенджин промычал что-то согласное и поднялся, разворачиваясь. Выглядел он трогательно. То есть, трогал себя за голову и за член. Минхо тупо похлопал ресницами на упирающийся в его пупок стояк. — Такой оргазм мне сорвал. — посмеялся Хенджин необиженно. Минхо посмотрел на его голову еще раз. И на стоящую на столе микроволновую печь-убийцу. — Уже не сильно болит? — Не. Уже почти все прошло. — легко отозвался Хенджин, убирая руку. И тогда Минхо решился. Почти. Остановил попытавшегося было уйти Хенджина и провел руками по торсу, сосредоточенно пялясь в солнечное сплетение. Глянул вниз и снова наверх, насупившись. Хенджин молчал. Минхо решался. Когда Хенджин набрал воздуха в грудь, чтобы, наверное, сказать что-то вроде «ты вовсе не обязан, я могу сам», Минхо решился прямо точно. Колени жалобно отозвались на такое обращение. Возможно, он уже слишком стар для этого. Но Минхо наплевал на них и обхватил рукой торчащий перед самым носом член, кинув быстрый взгляд наверх. Лицо Хенджина стоило всего, чтобы ни было дальше — решил он, раскрывая рот. Не то чтобы это было круто. Минхо в ворохе новых ощущений отметил только «неудобно, слюняво, горько». И его челюсть готова была отвалиться уже через минуту, когда он только-только приноровился. Но, к счастью для его старых колен, Хенджин уже давно был в той кондиции, когда многого не надо, и нескольких неуверенных неглубоких движений хватило, чтобы на корне языка ощутить вязкую горечь и зачем-то сглотнуть. Минхо и в правду не знал, зачем, когда рядом была раковина, но, вытирая рот костяшками пальцев и глядя снизу вверх на улетающего в небо прямо сквозь потолок Хенджина, решил, что это того стоило. Но все-таки прополоскал рот и выпил, наконец, свой чай, пока Хенджин приходил в этот мир. Голый и словно растерянный, он пялился перед собой несколько секунд, промаргиваясь, и все равно выглядел при этом так…что Минхо пришлось себе напомнить, что они и без того наверняка перебудили всех, и на второй раз сюда точно придет злой заспанный Чанбин и растащит их в стороны за шкирки. Или за скальп, если одежды не окажется. Мысли о Чанбине отбивали накатившее вдруг настроение просто прекрасно. Минхо как раз допил свой чай и поставил его в мойку, когда Хенджин отвис. — А ты ведь так и не дал мне чипсов. — грустно сказал он. Минхо закатил глаза, а потом рассмеялся, чисто и легко. И вспомнил, что они, вообще-то, все еще стоят тут голозадые и испытывают терпение остальных парней. — Я дам тебе обязательно. — Не забудь. Натягивая штаны, Минхо заметил желтеющую полоску рассвета, и, матерясь, перевернул телефон. — Ты знаешь, что завтра у нас две практики и одна фотосъемка? — Ага. Может, скажем, что подрались и ты оставил мне сотрясение мозга? — М-м, а еще парочку засосов заодно. — Это в пылу драки было. — Сможешь с серьезным лицом сказать об этом Чану? — Я ВАМ ОБОИМ СОТРЯСЕНИЕ МОЗГА ОСТАВЛЮ ЕСЛИ НЕ УЙДЕТЕ СПАТЬ СЕЙЧАС ЖЕ! — заорал Чан так, что у Минхо смазка из рук выпала, а Хенджин вздрогнул и закрыл лицо руками. — Кажется, мы недооценили слышимость общаги. — тихо сказал он. — Во второй раз уже причем. — пробубнил Чанбин из своей комнаты. Минхо заткнулся, поднял тюбик и кинул в сумку Феликса. — В чем ваша проблема снять номер? — проныл Сынмин из-за закрытой двери. Хенджин стремительно краснел. — И почему вы никак не позовете меня третьим? — захныкал Джисон. — Давайте уже все заткнемся и уснем, пожалуйста. — голос Феликса звучал, словно он был готов расплакаться. Минхо выудил из рубашки Хенджина карандаш и начеркал на салфетке «Прости, проси, что хочешь» и закинул к Феликсу тоже. — А может они правда подрались? Нам не нужно принести Хенджину лед? Он так кричал… — спросил Чонин своим детским голосом. Минхо, кажется, расслышал шлепок ладони об лицо. Но не был уверен, было это лицо Чонина или обладателя руки. — Можно я умру, — прошептал Хенджин в ладони. Минхо застегнул на нем рубашку, одернул рукава, и, убедившись, что они и кухня выглядят так, словно ничего не было, потянул за собой за руку. Не пойман — не вор.