Ветер – это ты

      У Казухи щемит сердце от одного взгляда на Эфира, но он лишь мягко улыбается и стойко делает вид, что всё нормально. Эфиру не нужна жалость, от неё только хуже, и он не хочет чувствовать себя калекой ещё больше, это Казуха понимает прекрасно. Сам ведь такой же, только его травмы намного, намного легче.       Эфиру отрезали правое крыло те, кого Казуха называл братьями по оружию. Он не знает, как и почему это случилось, никто ему, конечно же, не рассказал никаких подробностей, кроме того, что это были члены сопротивления.       Но время войны уже осталось в прошлом, Иназума пришла в относительную норму, а Казуха смог спокойно вернуться в родной дом, к Эфиру. Им, к сожалению, не повезло оказаться на разных сторонах.       – Тебе помочь? – осторожно спрашивает Казуха, видя то, что Эфир собирается мыться.       Тот оборачивается, зависает, сверля нечитаемым взглядом, и выдыхает, опуская руки с зажатым полотенцем.       – Наверное, было бы неплохо, – пожимает плечами Эфир. – Я уже набрал ванну, пойдём?       – Да, конечно, – подрывается Казуха, откладывая книгу в сторону. Он даже не дочитывает предложение из-за спешки.       Маловероятно, что Эфир передумает и откажется от сказанного, но после окончания Гражданской войны его сильно морально подкосило. Он редко улыбается, много спит, не смотрит в зеркала и словно бы избегает прикосновений к Казухе, но упорно молчит и не жалуется. А спросить его страшно и стыдно, потому что Казуха ощущает вину за то, что его возлюбленный пережил, даже если не он отдавал приказы и не держал клинок, который отнял крыло.       Он проскальзывает в ванну следом за Эфиром и прикрывает за собой сёдзи. Сердце колотится от волнения и словно бы хочет выбраться из-под рёбер, но всё никак не может. Казуха переживает, потому что они с Эфиром ещё ни разу после начала Гражданской войны не занимались чем-то… интимным.       Больше всего Казуха боится, что их отношения никогда не смогут вернуться к тому же уровню доверия и близости, как раньше.       Эфир опирается на стенку и начинает раздеваться, пытаясь не упасть из-за перевеса на одну сторону. Стоит сказать, что он очень хорошо справляется с изменением баланса, пусть и не без труда или некоторой неуклюжести, но зато ещё ни разу не упал. У Казухи это вызывает только искреннее восхищение.       Рассматривая Эфира, он забывается и чуть не пропускает момент, когда тот уже заканчивает со штанами. Казуха мнётся на месте, поглядывает на ванну, думает несколько секунд и потом снимает с себя верх и начинает сматывать с левой руки бинты. Он их носит не то что по необходимости, потому что шрам уже зажил, а скорее ради того, чтобы не отталкивать окружающих. Гражданская война и так принесла много боли, а травмированные, искалеченные люди лишь напоминают об этом изо дня в день.       Но Казуха не жалеет, что принимал в войне участие, потому что они добились своего и заставили Архонта поменять политику. Он всё ещё думает, что поступил правильно, даже если за содеянное пришлось заплатить непомерно высокую цену.       – Поможешь сначала помыть голову, а потом крыло? У меня с ним некоторые проблемы, не все перья могу достать, – спрашивает Эфир, оборачиваясь через плечо и прикрывая часть тела крылом, будто бы защищаясь.       – Да, конечно, – мгновенно кивает Казуха и идёт за моющими средствами на другой конец ванной.       Из-за того, что Эфир – нефилим, дом пришлось строить больше обычного, чтобы он мог спокойно пройти в проём или по коридору, ничего не снеся при этом. Особенно огромными были спальня и ванна, потому что в них Эфир любил раскинуть крылья как можно шире, чтобы размять. Казухе после родового поместья дом казался аномально гигантским и пустым, но он, к некоторому удивлению, смог привыкнуть и даже обжиться на новом месте.       Хоть Казуху и без конца тянет в путешествия, но он пока что отложил их на потом, чтобы быть поближе к Эфиру и не бросать в трудное время. Он ещё успеет повидать всё на свете, а вот проведённого времени вместе с Эфиром ему вечно мало. Как раньше, потому что он часто пропадал на службе – офицер армии сёгуна – это очень непростая работа, – так и сейчас, потому что сложно подобрать слова и поговорить на чистоту.       Когда Казуха возвращается с несколькими баночками разных средств, Эфир уже сидит в ванне, откинувшись на борт. Волосы он предусмотрительно расплёл и даже успел немного намочить.       – Я здесь, – подаёт голос Казуха и садится на табурет за спиной Эфира, составляя баночки на пол.       Эфир в ответ негромко угукает и подаёт с края ванны ковшик, немного продвигаясь вперёд, чтобы освободить место для манёвра. Казуха берёт его в руку, немного размышляет и набирает воду рядом с Эфиром.       – Закрой глаза, – просит Казуха, аккуратно касаясь золотых волос.       Когда проходит пару секунд, которых должно хватить для осознания сказанного, он выливает воду Эфиру на голову, а потом ещё, до тех пор, пока все волосы не намокнут.       – Можешь открыть, – выдыхает Казуха и убирает ковшик немного в сторону.       Он распределяет шампунь по ладоням, немного его вспенивает и начинает аккуратно наносить на волосы, начиная с головы. Эфир же не издаёт ни звука, даже когда Казуха случайно дёргает небольшую прядь и тихо извиняется. В комнате стоит не очень комфортная тишина, разбавляемая лишь плеском воды, и стоит больших усилий не придавать ей большого значения и не пытаться разбавить хотя бы глупым вопросом.       После возвращения Эфира домой Казуха не знает, о чём лучше говорить, а о чём молчать, чтобы случайно не задеть или не вызывать неприятных воспоминаний. Он боится оттолкнуть Эфира ещё больше, чего ни в коем случае не может допустить.       Казуха задевает место рядом с рубцом от крыла, и Эфир передёргивает плечами, но не делает никакого замечания. Казуха продолжает мылить волосы, словно ничего не произошло, но внимательно разглядывает шрам рядом с лопаткой. Крыло, как рассказал врач, пришлось удалить полностью, чтобы культя не мешалась, потому что всё равно не смогла бы хорошо двигаться. Казухе страшно представить, что пришлось пережить Эфиру, но незнание только усиливает чувство вины за случившееся.       Если бы они были на одной стороне, был бы шанс, что крыло не пострадало бы?..       – Закрой глаза, мне надо смыть шампунь, – выдыхает Казуха, стараясь спрятать печаль в голосе. Бессмысленно думать, а что если, потому что утраченных конечностей не вернёшь.       Эфир наклоняет голову немного вперёд и даёт смыть всю пену. Казуха ещё раз смотрит на крупный шрам, который уже успел зарасти, с него даже нитки сняли, но всё равно имеет тёмно-бордовый цвет, и перекидывает волосы Эфиру на спину, аккуратно смахивая потоки воды со лба.       – Используй жёлтую щётку, – бросает Эфир, поднимая крыло вверх и расправляя.       Казуха завороженно рассматривает его и медлит с прикосновением. Крылья Эфира чувствительны, он дорожит ими, как чем-то священным, и не любит, если их трогают без спросу, а на уход может потратить час, чтобы вычистить каждое перо.       Сейчас же крыло Эфира выглядит не идеально белым, а немного посеревшим, с каким-то мелким мусором около стержней. Раньше Казуха каким-то образом не замечал этого, но Эфир стал хуже ухаживать за перьями.       Когда Казуха наконец-то касается крыла пальцами, осторожно и медленно, у Эфира каменеет спина, он оглядывается через плечо, а потом, поджав губы, отворачивается и пытается не дёргаться. Видно, что ему тяжело, но Казухе приятно, что его подпускают к самому сокровенному.       – Я буду осторожным, – обещает Казуха, поднимаясь на ноги, и берёт щётку. – Скажи, если что-то будет не так.       – Ага, – безразлично бросает Эфир, но его плечи немного опускаются, хотя и не расслабляются полностью.       Казуха принимает это за хороший знак, ведь бойся его Эфир, то и не подпустил бы даже на метр и спиной никогда бы не повернулся. Оказанное доверие вселяет надежду, что прошлое ещё можно восстановить, вернуть то, что было когда-то. Хоть и понятно, что как раньше, уже не будет.       Перья лежат неидеально, и Казуха осторожно прочёсывает их, часто смачивая водой, чтобы аккуратно направить. Эфир молчаливо поднимает или опускает крыло, стоит только его немного подвинуть рукой и раскрывает на полную, когда Казуха тянет двумя пальцами за кисть.       Смотреть, расчёсывать, но не иметь возможности приласкать, как раньше – невыносимо. Казуха хочет погладить ладонью кроющие перья, нежно поцеловать придаточные и зарыться пальцами в нежный пух в месте соединения крыла и спины, но одёргивает себя. Сейчас не время, но получится, возможно, когда-нибудь позже, когда Эфир откроется хотя бы немного.       Казуха любит Эфира всей душой и всё так же восхищён его крылом, даже если оно осталось одно, а потому о полётах можно забыть.       Если бы можно было отдать всё взамен на крыло, Казуха бы обязательно это сделал.       Перья становятся заметно чище, и Казуха искренне улыбается, разглядывая свою работу. Он даже успел немного забыть, как приятно помогать Эфиру с водными процедурами. И пусть Казуха не может подразнить крыло также, как и раньше, но ему нравится просто украдкой трогать его и чистить щёткой.       – Внутреннюю сторону тоже мыть? – на всякий случай уточняет Казуха, боясь принести дискомфорт. По факту с внутренней части крыла его помощь уже не требуется.       – Да, пожалуйста, – вздыхает Эфир, заправляя мокрые пряди за уши.       Казуха обходит крыло, осматривает его, а потом начинает чесать щёткой. Он не может себе отказать в небольшой вольности, хоть и начинает в ту же секунду себя корить, но ведёт левой рукой вдоль кости и в конце смахивает невидимые пылинки.       Эфир коротко вздыхает и резко плещет водой в лицо, сильно жмурясь.       – Всё хорошо? – взволнованно интересуется Казуха, замирая с занесённой щёткой.       Эфир внимательно смотрит на него, прикусывает губу и садится в ванной повыше. Казуха терпеливо ждёт, что он скажет или хотя бы просто отвернётся, безмолвно разрешая продолжить, им торопиться некуда, так что можно и просто пообмениваться взглядами.       Но Эфир поступает намного резче и неожиданней. Казуху сносит с ног мощное крыло, но ему не дают упасть на пол, а затягивают в ванну, из-за чего на пол выплескивается огромная часть воды.       – Что ты… – выныривая, задыхается Казуха, но Эфир обхватывает его за лицо и порывисто целует, не давая и шанса отстраниться.       Казуха по-глупому теряется, ошарашено замирает, но когда его губу покусывают острые зубы, то словно оживает и отвечает на долгожданный поцелуй. Он даёт вылизать свой рот, неловко барахтается, переворачиваясь спиной вверх, и плотно прижимается к груди Эфира, цепляясь за плечи.       За эти долгие месяцы Казуха изголодался по близости, по интимным прикосновениям Эфира, который успел выучить его вдоль и поперёк. До этого держаться казалось проще простого, словно всё было нормально, и у Казухи будто бы не было потребности в сексе. Но вот так, находясь вплотную к Эфиру и хватаясь за каменные плечи, становится предельно ясно, что всё было самообманом.       – Я скучал, – между поцелуев говорит Казуха, подставляя грудь под настойчивые поглаживания. – Но не думал, что будет так.       – А что ты думал? – рычит Эфир и спускается к шее, пока что аккуратно покусывая. – Ты представлял нашу близость, Казуха?       – Да, – стонет Казуха, вспоминая все те разы, когда он уединялся в ванной и думал об Эфире.       Их оказывается на удивление много, хотя раньше казалось совсем иначе. Будто бы это были единичные случаи, когда тело совсем не могло терпеть и содрогалось из-за накопившихся энергии и возбуждения.       – Я думал, как ты мог бы прижать меня к стене, – выдыхает Казуха, подставляя горло. – Я бы повернулся к тебе спиной, чтобы ты мог меня взять. У тебя очень сильные руки, и даже если бы у меня подкосились ноги, ты бы не дал мне упасть.       – Продолжай, – довольно поощряет Эфир и скользит руками к соскам, зажимая их между пальцами. – Расскажи мне всё.       – Я вспоминал тот раз, когда ты впервые позволил мне взять себя. Мне тогда казалось, что я самый счастливый человек на свете, – тот раз и правда был незабываемым, и Казуха ещё долго размышлял, чувствует ли Эфир что-то подобное, когда находится сверху.       Возможно, он испытывает нечто похожее, но не совсем то, потому что у Казухи нет превосходных чувствительных крыльев, которые можно трогать, целовать и прикусывать во время секса. Но он тактично об этом умалчивает, чтобы не лезть, куда не следует.       – Ты был очень узким, я даже думал, что не смогу войти в тебя, – стонет Казуха, потому что Эфир несильно выкручивает соски, а потом скользит по животу вниз.       – Но у нас всё получилось, – довольно урчит Эфир, останавливаясь на кромке штанов. Только в этот момент Казуха вспоминает, что его затащили в ванну прямо в одежде, повезло, что он хотя снял до этого верх. – Мне тоже тогда понравилось, потому что ты был первым, кому я это позволил.       Казуха знает, что не первый партнёр Эфира, и не ревнует, как глупо ревновать к прошлому, тем более когда уверен во взаимной верности. Эфир пользуется популярностью в Иназуме, и Казуха уже привык к тому, что на его возлюбленного смотрят с восхищением. Он, на самом деле, не отличается от всех этих людей, потому что когда-то точно также рассматривал Эфира и его белоснежные крылья издалека.       Но судьба позволила им стать ближе, и Казуха благодарен ей за подаренный шанс.       – Что ещё ты представлял, мой ветер? – мурлычет Эфир, расстёгивая пуговицу на штанах. – О чём думал, когда прикасался к себе?       Словно для подкрепления своих слов, Эфир мягко давит на возбуждённый член Казухи через бельё и оставляет засос на ключице.       – Я думал, как мог бы взять твой член в рот, пока готовлю себя, – бормочет Казуха, подаваясь тазом вперёд и чувствуя возбуждение Эфира напротив своего.       – Хорошо, – подначивает Эфир и оттягивает бельё вниз, освобождая член. Он массирует головку, проходится большим пальцем по уретре и сдвигает крайнюю плоть, – продолжай, мой ветер.       – Я мог бы оседлать тебя в офисе, пока ты разбираешь документы. Я бы пришёл сразу растянутым и без одежды, чтобы ты думал только обо мне, а не работе, – хрипит Казуха, когда Эфир обхватывает их члены одной рукой и медленно двигает вниз.       Вода плохо заменяет смазку, но Казухе абсолютно плевать на это, потому что он наконец-то находится близко-близко к Эфиру, трогает его и может без лишних мыслей прижиматься всем телом.       – Если бы ты так пришёл, я бы сразу разложил тебя на столе, – рычит Эфир, откидывая голову, когда Казуха прижимается к горлу и оставляет засос. – Ты же знаешь, я ценю тебя гораздо больше работы.       Эфир начинает размеренно двигать рукой, и Казуху потряхивает от долгожданного удовольствия. Он знает: ему не надо много, чтобы кончить.       – Конечно, знаю, – жарко выдыхает Казуха прямо в губы Эфира. – Ещё я бы хотел увидеть как ты объезжаешь меня, как в тот раз в саду.       – Удивительно, что ты запомнил после бутылки сакэ, – усмехается Эфир, давя Казухе на поясницу, чтобы прижать ещё ближе к себе.       Да, в тот раз они оба были пьяными, решили погулять в саду, и как-то так вышло, что не смогли удержаться. Казуха помнит, как возвышался над ним Эфир, укрывая от всего мира крыльями, как резко и быстро двигался, закусывая губу. Тогда в свете луны, которая играла на крупных гладких перьях Казуха понял, что влюбился в них и Эфира окончательно и бесповоротно.       – А какое было твоё самое сокровенное желание? – стонет Эфир, мажа влажными губами по губам. – Самое-самое сильное.       – Как мы с тобой уединяемся в... – немного лукавит Казуха, боясь признаться в своей старой-старой фантазии.       – Нет, дорогой, – журчит Эфир. – Меня интересует твоё самое сокровенное желание. Говори, иначе я не дам тебе кончить.       И Эфир для подтверждения сказанного сжимает их члены крепче и не двигает рукой. Казуха скулит сквозь зубы и утыкается лбом в плечо, цепляясь за бортики ванны. Он не хотел признаваться, чтобы не напоминать о самой страшной потере, хотел навсегда сохранить в секрете главный фетиш, который регулярно напоминает о себе.       – Я думал... – скулит Казуха. – Как ты бы взял меня медленно и нежно, пока я лежу на твоём крыле и могу держаться только за него и твоё плечо.       Эфир резко целует его, стукаясь зубами, и наконец-то двигает рукой, позволяя кончить. Казуха выгибается, стонет в унисон с Эфиром, а потом растягивается у него по груди, почти полностью погружаясь в воду.       Он медленно приподнимает голову, чтобы хоть что-то сказать, они и так уже давно должны были обсудить случившееся, но Эфир опускает Казухе на голову мокрую руку и медленно гладит.       – Всё потом, – выдыхает он и крепко обнимает, укрывая от всего мира единственным оставшимся крылом.