Книжный клуб

Музыка утомляла его. Белые наушники, которые обычно спасали людей от постороннего шума, прятались в аккуратном кейсе с черной наклейкой, пока сам Сережа пытался удобнее устроиться на своем месте у окна. Дорога после университета нравилась ему. Он любил вслушиваться в разговоры людей, окружавших его, слушать, какие события происходили в их жизнях, и проносить этот багаж знаний о чужой повседневности внутри сердца и разума. Порой он думал, что им движет праздное любопытство, но в сущности, интереса не было, однако хранить чужие истории безмолвным наблюдателем было очень приятно. Это отрезвляло. Порой, слушая подробности жизни незнакомцев, Сережа снова и снова возвращался к пониманию, как огромен мир вокруг него, и как много событий, которые переворачивают чужой день, неделю, месяц, а может и саму жизнь. Это наблюдение было приятным, не носившим никакого вреда, но интересным для самого Сережи. Личный ритуал, который делал его собой. – Молодой человек, – чужой голос вырвал его из собственной паутины мыслей, – уберите рюкзак, пожалуйста. – Конечно, – только и кивнул Сережа, перекладывая рюкзак. Парень быстро юркнул рядом и бросил на свои коленки шопер. Его движения были плавными, но быстрыми. На пальто поблескивали капли дождя, что шел там, за пределами их старенького, пыльного, но теплого автобуса, а волосы незнакомца черными сосульками свисали по обеим сторонам его лица.       Рассматривать людей Сережа тоже любил, но это нужно было делать с особой осторожностью, так, чтобы они не заметили повышенного интереса к своей персоне. Муравьев любил всматриваться в чужие детали и запоминать, всем его друзьям это казалось чем-то странным, но в действительности это здорово помогало отвлечься от собственных навязчивых размышлений. Вот и сейчас Сережа пытался изучить того, кто сел рядом, проветрить голову перед встречей с Пашей, его лучшим другом, который уже ждал в подъезде и строил глазки старенькой консьержке. Пестель постоянно отвешивал колкие комментарии по поводу нее в их личных беседах. Несколько манерная и жеманная старушка строго следила за порядком в их девятиэтажке, куда сейчас стремительно нес Сережу автобус. Эта женщина была серьезной, смотрела на приходящих с прищуром, но местным всегда улыбалась. Сережа у нее был на хорошем счету – помогал повесить гардину в ее закуточке, как-то раз вручил шоколадку за то, что она пропустила Пашу в его отсутствие, а сам Пестель, что приходил с завидной регулярностью, нравился ей даже больше. Сережа легко мог понять, в чем причина такой симпатии от женщины преклонных лет, которую Пашка за глаза называл местной Ренатой Литвиновой. В конце концов, Паша не умел не нравиться. Он был умным парнем, учился на историка и говорил длинными, красивыми фразами. Однако его внешний вид порой наталкивал на мысли, что это не историк вовсе, а настоящий спортсмен. У него были покатые, сильные плечи, большие и теплые ладони, а стрижка – всегда короткая, почти ежик. Но несмотря на все эти параметры, Паша умудрялся сохранять элегантность при каждом своем выходе. Никогда еще он не позволил себе выйти на улицу в каких-то растянутых спортивных штанах или майке-алкоголичке. Белые или черные рубашки, классическое пальто, всегда чистая обувь и роскошный парфюм – вот он, Павел Пестель, которого хотели заполучить многие девчонки из его группы. Воспитанный и галантный, он умудрялся нравиться даже тем, кто относился к нему предвзято по каким-то своим причинам, притянутым за уши. Порой Сережа даже завидовал его умению говорить ладно и красиво. Он использовал витиеватые фразы и мог поразить в самое сердце любого человека, будь это кассир в “Магните” или же девушка, которая грустит за барной стойкой.       Сережа не мог сказать, что ощущал острую необходимость в таком таланте. Он уверенно существовал в своем техническом мире четких и стройных формул. Он не слишком любил делиться этим, но формулы и правда порой приводили его в восторг. Красивые уравнения, решение задачи, которое льется, как вода в горном ручье – это приносило ему большое удовольствие, и сам он искренне любил все то, чем занимался. Ему нравилось моделировать идеи в своей голове, нравилось посещать пары тех людей, которых он уважал. Нравилось ли Сереже делать домашние задания после утомительного дня – вопрос совершенно иного характера. Сережа посвящал себя физике, потому что посвящать себя больше было нечему и некому. Наука не была способна на предательство, потому что наука в большей своей степени будоражила его душу абсолютно взаимным и неземным чувством: она дарила новые горизонты, увеличивала багаж знаний и показывала, какими удивительными могут быть стороны жизни, если посмотреть на них сквозь призму физики. Сережа ценил это и в какой-то мере уверенно считал себя эмоциональным миллиардером. Как показал опыт, физика – лучшее лекарство от болезненных расставаний и любых ножей, полученных в боях за чужую нежность. Бои эти были не кровавыми, но не менее захватывающими. Сережа прошел через борьбу с собственными и чужими комплексами, научился принимать чужих тараканов, но так и не смог отвоевать, казалось бы, своего человека от пучины обстоятельств. Это были счастливые отношения, которые закончились спокойно и мирно, но этот штиль для Сережи был хуже, чем громкие ссоры, полные страстного неравнодушия. Муравьев терял свою бывшую девушку в озере, которое постепенно и величественно покрывалось коркой льда. Изначально корка позволяла себе быть тонкой. Она допускала возможность разломов и периодически лед трескался, падая вглубь, но разница их интересов, разные графики и жизнь, которая перестала стекаться в их маленькое убежище от мира, а наоборот, обрела два разных русла, расставила все по своим местам. Аня, которую Сережа привык видеть самой разной, будь она в растянутой майке или с красной помадой, будь на ней удивительной красоты белье или его домашняя футболка, была другой, не той девушкой, с которой он целовался по утрам и много смеялся на их общей кухне. И он не винил ее, хотя в глубине души гнобил себя и злился, что рост каждого из них не состоялся рядом. Аня менялась, заводила новых друзей, подруг и находила новые интересы. Было бы эгоистично не приметить, что Сережа менялся тоже. Он становился серьезнее, обрастал каркасом ученого, который, как любят говорить на кафедре, подает большие надежды. Сереже это нравилось, как нравилось Ане рисовать свои картины. И Муравьев бы очень хотел быть иным, быть кем-то, кто поймет, но он с тупым непониманием смотрел на размалеванные холсты, не находя в пятнах краски ни малейшего смысла. Он не чувствовал искусства, а для Ани, которая дышала живописью, музыкой и вольной, совершенной в ее понимании, поэзией, это было подобно смерти. Сережа не вникал в строчки, которые писала ее подруга, не понимал, что означали ее рисунки и кляксы в углах холстов. Его научная жизнь не слишком быстро принимала любые отклонения от строгих закономерностей в угоду чувств и эмоциональных выплесков. Сереже было привычно погружаться в мир формул и задач, и пусть первое время он искренне пытался поддаться творческим порывам Ани, впитать в себя все то, что проносила через свое сердце она, но все эти попытки с треском проваливались. Наверное, не было ничего удивительного, но в этом случае противоположности не притянулись. Порой Сереже казалось, что в этом мире все строится так, по научному графику, и если Аня выпала из его жизни, а он из ее, значит, все достаточно просто. Значит, они – опечатки на страницах, где пропечатаны расчеты жизни друг друга, а не проверить это решение было бы не слишком серьезно для настоящего ученого. За своими размышлениями Сережа не заметил, как добрался до нужной остановки. Надев рюкзак, и даже никого не задев, он спустился на сентябрьскую улицу, сразу получая порыв сильного ветра в лицо. Осень Сережа любил нежной любовью. Было в этом времени года что-то колдовское, что манило его. Летом было жарко, липко и неприятно. Даже легкая одежда не спасала его от бесконечного желания укрыться от солнца, назойливые комары по вечерам пытались вгрызаться в открытые участки тела, а жуки на даче и вовсе сводили его с ума одним своим появлением. Но в плане жилья в городе ему повезло. Отец уже давно, в бородатые годы, когда это было проще, обзавелся недвижимостью, так что бытовая жизнь Сережи сейчас была в финансовой малине. Учись, сынок, да развивайся. Ноги сами несли его домой. Паша отправил уже около десяти сообщений о том, что ему скучно, что скоро приедет курьер с пиццей и вообще, не слишком хорошо заставлять ждать своего гостя в пятницу вечером! Их пятничные вечера были традицией еще со времен школы. Обычно Паша приходил к Сереже и вместе они играли в какие-то игры или просто смотрели фильмы. Порой эти встречи были под угрозой срыва, но для того должны были быть серьезные причины. Например, смерть. К счастью, никто из них не умирал, а из-за этого в любую погоду Паша и Сережа шлепали друг к другу (в зависимости от ситуации) в гости. Сегодня был черед Паши. В подъезде было тепло и вкусно пахло. Консьержка, кутаясь в красный вязаный платок, с упоением рассказывала Паше какую-то историю, а значит, его жалобы о надвигающейся смерти были весьма справедливы. – Здравствуйте, Роза Марсовна, – Сережа приветливо улыбнулся женщине, касаясь локтя Пестеля, – этого товарища я у вас забираю. Спасибо, что пустили, – Сережа сделал шаг к двери, ведущей в каморку консьержки и положил плитку шоколада на крохотный стол. – Я не прощаюсь, – Паша подмигнул женщине и последовал за Сережей, явно недовольный скоростью друга, – Ты почему так долго? Она мне в третий раз уже про внука своего начала рассказывать, – поделился своим возмущением Паша, когда они отошли в сторону лифтов. – Иногда, Пашенька, страдания – достойная цена за хороший вечер в компании самого меня, – усмехнулся Сережа, наблюдая, как взгляд голубых глаз становится все более возмущенным. – Пошли уже. Сережа толкнул Пашу в плечи, заставляя пройти в лифт. Пестель на это только недовольно дернул плечом, мол, можно было и нежнее, но Муравьев не обратил на это должного внимания, а внимание Паша любил безмерно. В квартире было спокойно и опрятно. Сережа не переносил бардак и грязь в любом виде, а потому старался делать все, чтобы в его доме всегда было чисто. Аню, которая привыкла действовать в хаосе, его порядки словно ограничивали. И сейчас, когда он смотрел на свои кроссовки, стоявшие аккурат на полке с обувью, эта крамольная мысль мелькнула на задворках сознания. Скинув ботинки, Сережа поставил все на нужную полку и прошел в ванную, дабы помыть руки. – Сергей Иванович, – голос Паши следовал из прихожей к ванной комнате, где Муравьев тщательно намыливал ладони, – а помнится мне, у вас еще с прошлой пятницы пиво наше закрытое оставалось. – Оставалось, – кивнул Сережа, выходя из ванной, – ты не будешь дожидаться пиццы? – Нет, ну пиццу-то я дождусь, – авторитетно заявил Паша, – но знать, что есть пиво в доме, а не в магазине, намного приятнее. Я тебе, кстати, такое расскажу, ты сейчас обалдеешь. Следующие тридцать минут в ожидании курьера проходили под возгласы Паши о том, что же произошло и во что Сережа точно не сможет поверить. Исторические факты, бередившие душу Пестеля, так и лились с его губ, буквами ударяясь о стены квартиры и оседая вечной тайной безмолвия в них же. Следом пошли какие-то сплетни про одногруппников, потом выбор фильма, где Паша упрямо настаивал на очередном просмотре “Касабланки”. Он любил старые фильмы. Сережа на них периодически засыпал. – Я считаю, что ты недооцениваешь линию Ильзы и Виктора, – авторитетно заявил Паша. Сережа в ответ только глубоко вздохнул, не желая спорить конкретно с этим заявлением, но продолжая настаивать на своем. – Но “Кролик Джоджо” интереснее! Насыщеннее на события, да и в целом, психология и поведенческая линия героев, которую обрисовал Тайка… – Ты сравниваешь два потенциально разных произведения! – со всей присущей ему экспрессией выкрикнул Паша, из-за чего у Сережи даже немного зазвенело в ушах. Пестель только открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но в дверь позвонили, а значит, курьер уже был на месте. – Иди, забирай. Я тебе потом переведу, – фыркнул Сережа, отгоняя Пашу от ноутбука. Ему не нужно было повторять дважды. Смерив друга не самым довольным взглядом, Пестель поплелся к курьеру, оставляя Сережу в блаженной тишине, свободной от плена их голосов. Муравьев решил, что сегодня он в достаточно благодушном настроении, чтобы уступить Паше, поэтому, пока тот расплачивался с курьером, поставил на загрузку излюбленную другом “Касабланку” и вывел изображение на широкий телевизор. Стоило Паше вернуться, как три коробки с пиццей были открыты, а парни развалились на широком диване Сережи. Муравьев помнил, как они с Аней так же валялись и смотрели разные фильмы. Порой они спорили о содержании и героях, и Сереже было интересно узнать, что девушка думает насчет того или иного действия. Часто они уходили в комнату из гостиной и смотрели на не самом большом, но вполне удобном ноутбуке, кутаясь в тысячу одеял и барахтаясь в подушках. Подушки Сережа любил сильно, поэтому в его комнате их было предостаточно. Так ему было уютнее. – Кстати, Сереж, – начал Паша спустя пятнадцать минут от начала фильма, – у меня к тебе есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться. – Я не буду играть с тобой в покер, – сразу же отрезал Сережа, – в поход тоже не пойду. В горы не поеду. – Гондон ты, конечно, Апостол, – так Паша выражался довольно редко, но обычно это означало, что он оскорблен до глубины души, – но я тебе не про это хотел сказать. – Тогда я тебя слушаю, – Сережа кивнул с серьезным видом, хотя со стороны он выглядел весьма забавно. В домашней футболке с Йодой и куском пиццы в руках тяжело походить на будущего ученого. – Короче, ты же знаешь, у нас там с Колей дружба завязалась, – если Паша заговорил про Колю, то можно тушить свет, – ну и в общем. Он меня в одно место пригласил. – Так, – Сережа кивнул, стараясь внимательно слушать. Он не слишком любил Николая, но Паша, вроде как, светился рядом с ним, а это самое главное. Пестель был удивительно смелым открыто говорить о том, что и кто ему нравится. Несмотря на то, что Сереже были интересны как девушки, так и парни, он понимал, что в открытую говорить об этом не слишком правильно. Люди вокруг были не теми, кто готов принять такую правду и поверить, что не гетеросексуальные люди – тоже люди. Сережа знал наверняка: о таком лучше молчать. Поэтому он никогда и не открывал рот на тему своей ориентации дома, да и у родителей не было никаких сомнений – их сын любит только девушек. Но Паша восхищал его тем, как бесстрашно и смело он отстаивал свою правду и свои особенности, как открыто он порой ухаживал за Колей, которого ласково называл Ника. Сережа бы так вряд-ли смог. Он не сразу доверил это Паше, хотя знал, что тот никогда его не осудит, и несмотря на то, что себя он уверенно считал сильным человеком, духу говорить о таком прямо не хватало. В его окружении не все могли отнестись к этому спокойно, да и в университете порой звучало звонкое “пидор”, когда речь заходила о ком-то, кто хотя бы немного отличался от других. – Ну и вот это место… место, где он часто бывает. Я, конечно, согласился, но мне одному идти стремно немного, короче, пойдешь со мной? – Ты даже не сказал, что за место, Паш! – Сережа засмеялся, смотря на немного смущенного Пестеля. Застать его таким было практически невозможно. – Ника очень утонченный, он абы по каким местам не ходит, знаешь ли, – со знанием дела добавил бонусов в копилку Николаю Паша, – книжный клуб. Они со студентами из разных факультетов собираются в кафешке и обсуждают книжки. – Паш, – Сережа устало посмотрел на Пашу, – ну где я, а где книжки? Посмотри на меня. Я последний раз читал что-то, когда аргументы в ЕГЭ подбирал к русскому языку. – Вот поэтому это отличный повод не дать своему мозгу стухнуть и начать срать по углам, Сереж! – довольно высказался Паша, – Давай, ну че ты как бука? Тебе полезно будет жопу свою проветрить, ты ж то универ, то дом, больше никуда и не ходишь. Давай. Пора бы уже… выходить из берлоги, – Паша знал, что он собирался сказать, и ему было страшно задеть Сережу за живое. Он не хотел говорить ничего, что могло ранить его друга, но, тем не менее, прекрасно осознавал, что Муравьев поймет. Поймет, что Паша хочет, чтобы Сережа отошел от его расставания с Аней. Чтобы впустил хоть что-то новое в свою жизнь. И он логично считал, что книжный клуб, куда позвал его Коля, отличная возможность заставить Сережу проветриться. – Я не знаю, Паш, – честно признался Сережа, все же не улавливая благого намерения своего друга, – у меня нагрузки и вот эти книжные клубы... Туда ж читать надо. – Ну там же не “Войну и мир” читают, одна книжка в неделю, читаешь себе, когда удобно, в электроночке, цитаточки выписываешь, приходишь, обсуждаешь, жизнь ярче, все круто. Давай, че ты. Я зайду за тобой, вместе сгоняем, посмотришь. Не понравится – больше не придешь, а мне моральную поддержку в первый день окажешь. – И когда? – Сережа глубоко вздохнул. – В следующую субботу, – гордо улыбнулся Паша. Они оба понимали, что Пестель прекрасно справился бы и сам. Харизматичный и начитанный, он мог бы дать фору любому филологу. – И что читаете? – снова подал голос Сережа. – Ника писал, секундочку, – Паша полез в телефон и ловко открыл свой чат в Телеграмме, – “Идиот” Достоевского. Ну так чего, придешь? Книжка не толстая. – Я подумаю. – Ты только быстрее думай, – Паша потянулся за новым куском, – тебе читать еще. Сережа не думал, что это хорошая идея – идти куда-то, где объединяются люди по теме, которая тебе не слишком-то интересна. Но перспектива вылезти из квартиры ему импонировала. Он чувствовал, что пора что-то менять, и быть может, это шанс, который протянула ему жизнь? Сережа был не слишком доволен тем, что самозабвенно запер себя в четырех стенах, хоть так и было комфортно, так было безопасно, но так было бессмысленно и слабовольно. – Хрен с тобой, давай. Но ты за мной зайдешь, – строго отчеканил Сережа, вгрызаясь в кусок пиццы после. – Зайду, свет очей моих, зайду! – Паша засиял, – Тебе понравится, там, по словам Ники, все очень лояльные. Так что давай, собирайся, скачивай, читай! Сережа в ответ на эту реплику лишь глубоко вздохнул и тупым взглядом посмотрел на экран. Быть может это и правда неплохая идея?