Книжный клуб

Сегодняшний день у Сережи начался, мягко говоря, странно. Несмотря на то, что будильник был выключен, он все равно подорвался в восемь утра и еще около тридцати минут бессмысленно смотрел в потолок, не желая подниматься. Сны у Сережи в эту ночь были липкими и мерзкими: героя, которым он стал в своих сновидениях, бросало то в дрожь, то в жар, то в холод, он гулял по грязным улицам Санкт-Петербурга, прятался от чужих глаз и почему-то чувствовал себя совершенно одиноким человеком, которого внезапно бросили на растерзание странным событиям. Ему снились смазанные лица, которые он не мог запомнить, снились узоры на стенах и сам Мышкин, о котором он читал. Лица его Сережа так и не смог разобрать, а утром не смог вспомнить, но почему-то подсознательно знал, что это был именно он. Персонаж, который Сереже не стал близким. Да и если быть честным, Муравьев так и не смог дочитать эту книгу. Он читал внимательно, старался вникнуть в детали, но в суете забот постоянно откладывал, убирал, не находил времени, и, в конечном итоге, старый конверт, который Сережа использовал вместо закладки, так и остался лежать на странице номер шестьдесят три. Идти на встречу этих книжных червей Сереже очень не хотелось, но данное Паше обещание он должен был сдержать, хотя, если откровенно, сидеть в кучке гуманитариев его мало привлекало. Это казалось чем-то скучным, чем-то не самым интересным. Какой был смысл в том, чтобы чесать языками о чем-то, что когда-то написал мужик, которому сейчас уже плевать на все эти мнения и загадки исследователей? Какое практическое значение может принести все это бесконечное обсуждение? Порой Паша говорил Сереже, что он – настоящий душнила, но Муравьев на все это лишь отмахивался, потому что такое высказывание сложно было назвать цельным мнением. В конце концов, Сережа пытался смириться с тем, что его все же затащили в это сборище читателей, но в одном он был уверен на все сто процентов: там ему места не будет. Собираться Сережа не хотел, но все же взял себя в руки, чтобы не подводить Пашу. Он не понимал, почему Пестелю так трудно идти туда самостоятельно. Что же, он не может там остаться со своим Никой и спокойно посидеть рядом, слушая и поддакивая? Зачем тащить туда человека, который априори далек от гуманитарных явлений? Однако, утро шло своим чередом, и Сережа выполнял повседневную рутину. Шаг за шагом, деталь за деталью. Он пил кофе из своей черной кружки, когда-то заказанной из одного интернет-магазина, который так сильно наталкивал на мысли о ярком и солнечном лете своим ягодным названием. Кофемашина в последнее время барахлила, то плевалась кофе, то наоборот, не отдавала его и прятала в своих руках, словно не хотела, чтобы Сережа получил важную дозу кофеина. Но помимо того, что эта шайтан-машина решила устроить ему адскую пытку и зажала кофе, Сережа пытался дочитать еще хотя бы десять страниц, чтобы уж совсем не сидеть тупнем на этом загадочном собрании. Голова немного ныла, и порой приходилось перечитывать страницу раз за разом, чтобы усвоить, что же там эта Настасья Филипповна и кто она, черт возьми, вообще такая. Паша в их личке постоянно вопил, что она – его жена, та, кто его восхищает, но Сережа искренне не понимал ажиотажа вокруг ее образа. Женщина, как женщина. Немного странная. В общем, Достоевская. Некоторые моменты вводили Сережу в ступор, и он, любитель бумажных источников, упрямо корябал на страницах какие-то пометки и знаки вопросов на цитатах, загибал листы и не находил в этом абсолютно ничего такого. Он все же деньги потратил на это издание, может себе рисовать все, что вздумается. Даже карикатуру на Барашкову намалевал. Коряво, правда, но с душой и мелко, на полях. Имея крайне скудное представление о том, что же в этом чертовом романе происходит, к двум часам Сережа шагал на остановку, где они с Пестелем должны были встретиться. Он пинал камни, смотрел на ворон, которые, почему-то, окружили деревья, и пытался просто не обращать внимание на предстоящие события. Что ему? Тактика “сиди молча и не высовывайся” всегда срабатывала на все пять баллов, вот и сейчас Сережа не ждал ничего, что могло бы его поразить в том или ином ключе. Он вглядывался в лица прохожих, смотрел на то, как они хмурятся или улыбаются, во что одеты и улыбался своим мыслям, хоть улыбка и не была частым гостем на его светлом и умном лице. Ленивые осенние коты шарахались по улицам, жались к дверям местных магазинов, малышня в тепловатых одеждах возилась в песочницах, а машины скользили туда-сюда, словно цветные пятна, маячили перед глазами и растворялись в текстурах города, не прогруженных ограниченностью зрения человека. Вот, что он действительно находил вдохновляющим. Жизнь, которая текла сейчас, чужие моменты и детали, взгляды и руки, которые хватают пакеты, сумки, рюкзаки и вафельные рожки с мороженым. Сережу восхищали люди. Живые, дышащие. И если кого-то и правда восхищали мертвые люди, авторы и прочие, то Сережа искал любовь внутри этой жизни, внутри каждого момента. В каплях кофе, которые стекали по корпусу его кружки и даже на черном материале оставляли заметный след. В крошках хлеба, которые он выкидывал после завтрака. В улыбках случайных прохожих и девушек, которых он встречал в транспорте, в парочках, которые целуются в вагоне метро. Сережа не понимал, что за чувство его наполняет в такие моменты, но ловя их, с той жадностью, которая свойственна всем страстным и молодым сердцам, бушующим огнями личных революций и перестроек сознания, он чувствовал себя истинным свидетелем жизни, чувствовал, как покоряется ей, становится ее рабом и вместе с этим является демиургом того, что видел и что строил в своей голове. Экстаз, почти эйфория, вот, что заполняло его, когда он перед сном перебирал картотеку своих воспоминаний. А книга была не той вещью, которую он мог бы вместить в эту галерею кадров. Сережа попросту не умел наслаждаться тем, что для него, как он думал, было закрыто и недоступно. Паша был похож на икону стиля. Как и всегда, в пальто, на этот раз кремового цвета, он стоял и задумчиво смотрел перед собой. Шарф красиво облегал его сильную шею, перчатки под цвет пальто утепляли пальцы. Сережа, хоть и был в пальто, почувствовал себя как-то неловко рядом с ним. Паша умел удивлять, умел приковывать взгляды. А Сережа, пахнущий смесью кофе и парфюма, больше напоминал воробья, готового принимать этот день, но еще совсем не проснувшегося. Сережа решил подкрасться из-за спины. Он шагал тихо, аккуратно и, подобравшись ближе, попытался сделать тон голоса ниже и грубее. – Павел Иванович Пестель? Вы задержаны за превышение законов стильного шмота! Сегодня без штрафа, впредь будьте осторожнее! Паша сразу же вздрогнул и развернулся, резко ударяя Сережу снятой с руки перчаткой. Не больно, но на лице была явная печать раздраженного испуга, который так часто фиксировался в его глазах, потому что Сережа грешил такой привычкой пугать Пестеля слишком часто. – Ты… симбиоз человека разумного и дурака плешивого! Еще раз так сделаешь, я тебе… я тебе что-нибудь сделаю, понял?! – Паша даже ругался красиво, но Сережа, привычный к подобным выпадам, только засмеялся и поднял руки в примирительном жесте. – Да не ссы, все круто, – Сережа улыбнулся, довольный реакцией на свою маленькую пакость. – Ты дочитал? – строго спросил Паша, смотря на Сережу. Муравьев-Апостол внезапно почувствовал себя маленьким мальчиком, который краснел перед учительницей литературы, Людмилой Валерьевной, за то, как плохо он выучил “Бородино”. – Ну, допустим, я пытался, – начал было Сережа, но в следующую минуту затараторил, – но это невыносимо! Слог тягомотный, мне вообще не понравилось! Филипповна эта твоя. Короче, я реально пытался, ну не мое это. Я просто молча посижу. И вообще, – Сережа задрал подбородок, – нечего стыдить меня за то, что мне не нравится. Паша в ответ на это лишь покачал головой, глубоко вздохнул и достал свой под, чтобы затянуться. Облачко сизого дыма разошлось по их носам, обдавая ароматом какого-то фрукта и карамели. – Какие же вы, технари, нежные. Развиваться надо не только со стороны циферок. – Ой, будто ты бы читал эту муть, если бы не твой Коля. – Я, вообще-то, еще в десятом классе его прочитал, пенек ты запекшийся! Сережа уже хотел что-то возразить, как вдруг, с грозным пыхтением любого транспорта, перед ними вырос автобус. Синий и красивый, он был немного пыльным, но от оконных стекол его отскакивали крохотные блики, которые возникали из-за касаний редких солнечных лучей. Лучи скользили через бугорки серых облаков, которые ластились к несчастному солнцу, пытались его обнять и закрыть, жадничали, чтобы люди не грелись, не смотрели на того, кого они так упрямо пытались защитить, но солнце рвалось к людям, и потому лучи еще попадали на разномастные лица покорных ему землян. В автобусе друзья сели на двойное место. Паша устроился у окна, а Сережа не стал возражать. Ему было интересно посмотреть на тех, кто сидел рядом. Напротив них, держась за поручень одной рукой, ехала рыжая девчонка, уткнувшись в свой телефон. На ее коленках был устроен черный рюкзак с разными брелоками, то и дело она морщила веснушчатый нос. А чуть поодаль сидел забавный старичок, таких обычно изображают в мультфильмах добрыми и заботливыми дедушками, которые готовы поддерживать приключения детей, которые сердцем так и не состарились. Сережа, если честно, тоже хотел быть таким. Хотел быть тем, кто в старости будет собирать листья для гербария, гулять с собакой и быть простым и добродушным. Но до этого еще долго, а пока их ждали кочки и дорога до места встречи. Обычно, как сказал Паша, они встречались в кофейне, которую держала мать какого-то там Миши, и сам он там подрабатывал. Сережу это интересовало мало, ему не были интересны эти люди в принципе. Что ему? Он здесь только на один вечер, и все остальное – лишь пыль, которая его не касалась. Пассажиры сменялись, автобус торопился, пыхтел, как вредный пенсионер, но спустя тридцать минут все же выпустил их дуэт на улицу, заставляя Сережу и Пашу вдохнуть сырой осенний воздух. – Сережа, план такой. Мы посидим на этом книжном сборище, придет Ника. Я его сам пойду провожать, ты уж не обижайся, но у нас потом планировалось свидание, я ему еще книгу обещал купить, как раз стипендия пришла. Так что домой, Сереж, сам. – Ах так, – наигранно возмутился Сережа, – меняешь меня на какого-то там вертихвоста! – Ты же знаешь, что мы с ним вместе, – поморщился Паша, – имей уважение. Ну Сергей, это важно для меня. – Я же шучу, ну что ты, в самом деле, – теперь возмутился уже Сережа, – ты со своим Никой перестал понимать мои шутки. – Да прям! – Вот тебе и прям. Книжки, свидания. Вот так все и начинается, Паша, вот так все и начинается. Влюбленный волк уже не хищник. Паша в ответ только закатил глаза, на что Сережа пихнул его локтем в бок. Это было чем-то нормальным в их взаимоотношениях. В конечном итоге, Пестель тоже расслабился. Он улыбался и шутил о каких-то мелочах, а Сережа почему-то всматривался в его черты лица. В морщинки, которые скапливались приятным бархатом в уголках глаз, смотрел на его припухшие губы, на сильные руки и признавал, пусть неловко, что его друг был безумно красивым молодым человеком. Сильный, стильный и умный. Потеря для тех, кому он не достался. Он и правда был человеком с большой буквы. Порой Сережа не понимал, что Паша нашел в нем, почему остался его другом, ведь он был такой…огромной и сильной волной чего-то неземного. Порой Сережа не мог понять, человек ли Паша вовсе? Потому что таких не бывает. Умных, красивых, обходительных. Такие бывают в фильмах, а Сережа еще никогда не видел людей из кино. – Может и тебе пора подумать о том, чтобы ходить на свидания, – вздохнул Паша и посмотрел на друга. Внутри Сережи что-то сжалось. Ну какие ему свидания? Он старательно зализывал себе раны, не позволял никому приближаться, ведь, он был уверен, каждый человек носит внутри самые острые ножи, которые гарантированно убивали бы его. Но Сережа даже не подозревал, что в чьих-то глазах он может выглядеть ничем не хуже самого Паши. Таким же красивым, таким же умным, удивительным. Сережа умел восхищаться другими и совсем не мог принять самого себя. – Я не хочу ходить на свидания, – строго отрезал Сережа, – я иду в твой читательский клуб, а не клеить девочек или мальчиков. Мне это не нужно. – Посмотрите, какой важный, – вздохнул Паша и отвел взгляд на какую-то мерцающую витрину, – ну ты подумай. – Паш, – резко оборвал его Сережа, – я не хочу думать. Мне одному нормально. Давай мы больше не будем обсуждать мою личную жизнь? Повисло напряженное молчание. В нем, тянущемся, как нуга, они дошли до кофейни. Она располагалась на самом краю улицы, перед пешеходным переходом. Красивые гирлянды висели по окнам, а возле входа уже стоял Ника. Черное красивое пальто, лакированные туфли и волосы, уложенные гелем. Сережа мог поклясться, что даже стоя от него в пятидесяти сантиметрах, мог чувствовать холодный парфюм, похожий на мороз в зимний день. И Муравьев лишний раз убедился, как сильно они с Пашей подходят друг другу. – Привет, – неловко поздоровался Сережа, пока эти двое бодались носами в знак приветствия, – ну что, войдем? А то холодно тут ждать. – Давайте, – активно закивал Ника, разворачиваясь ко входной двери, и Сережа заметил , как Паша легко положил руку Николаю на талию и тут же убрал ладонь. Когда они оказались в кофейне, Николай, повесив пальто на вешалки, сразу же повел их к нужным столикам. Там уже сидело несколько человек, самых разных наружностей. Кудрявый и низкий юноша стучал пальцами по обложке “Идиота”, в то время как высокий и симпатичный молодой человек активно писал кому-то в телефоне, темноволосая леди задумчиво смотрела перед собой, но завидев их трио, приветливо заулыбалась. – Ой, у нас новые лица! – встала с места она, обнимая сначала Нику, а потом протягивая ладонь для легкого рукопожатия непосредственно Паше и Сереже. Последний сжал мягкую ладошку, чувствуя, как приятно она ощущается в руке. – Я Катя, кстати, – с улыбкой сказала она, – это Петя, – кивнула на радиста с телефоном, – а это Кондратий. Он сегодня прочтет нам новые стихи. Сережа представился в ответ и кивнул всем, кто здесь присутствовал. Николай, сидевший рядом с Пашей, почему-то завозился на месте. – Нам осталось только Мишу дождаться, – сказала Катя, неловко смотря на Сережу. Он пожал плечами. Ему было всё равно. – У нашего Михаила есть привычка опаздывать, – авторитетно заявил Кондратий, флегматично перевернув книгу обложкой вниз. – Хозяин-барин, – пожал плечами Петр, убирая телефон в карман. По лицам всех этих людей Сережа понял, что без Миши начинать было нельзя. Мало того, что он предоставляет место, так, судя по всему, является еще и главным заводилой. Катя пыталась быть приветливой и открытой, и Сережа правда отвечал взаимностью под строгие и заинтересованные взгляды Пестеля, но остальные здесь, кажется, действительно были ради книг, а не ради общения. Сереже в этом интереса было мало, гораздо приятнее было бы пообщаться, чем послушать мнение незнакомцев о прочитанном. Он все еще считал это абсолютно бессмысленным занятием. – Сережа, а какая у тебя… – хотела было спросить Катя, и Сережа не должен был быть гением, чтобы понять суть ее вопроса, как вдруг за его спиной раздался звонкий мальчишеский голос. – Всем привет! – от молодого человека пахло холодом, и Сережа хотел извернуться, чтобы взглянуть на него, но тот уже сам перелезал через диванчики, чтобы усесться на свободном месте, – у нас, я смотрю, пополнение! – Я надеюсь, ты не против, что я пригласил своих друзей, – подал голос Ника, – это Паша, ну, Мишель, он тебе известен, а это Сережа, его лучший друг. Паша галантно пожал руку молодого человека, Сережа решил ответить тем же, и Миша, широко улыбаясь, протянул тонкую руку навстречу. Несколько браслетов из бусин звякнули друг о друга легким пластиковым звуком, ногти блеснули тонкими узорами, аккуратно подточенные, они совсем не задели ладони, но тронули взгляд. У Миши, несмотря на непогоду, были очень теплые руки, и пах он чем-то домашним. Сережа не сразу понял, что это за запах, хотя он весьма внимателен к ароматам, которые его окружают, но сейчас он не мог распознать такой знакомый и приятный запах. – Очень приятно, Мишель, – Сережа улыбнулся ему. Он выглядел ничем не хуже Паши. Белая рубашка, бежевый пиджак и такие же брюки. Мишель выглядел элегантно и утонченно, но вместе с этим украшения на его руках отдавали каким-то ребячеством и острой, как перец, юностью. – Итак, раз уж все познакомились, предлагаю, чтобы наши новые люди представились, а потом я закажу нам кофе и мы начнем, – Миша задорно хлопнул в ладоши, – Паш, давай, начнем с тебя. А то Николай Павлович нам уже все уши прожужжал, – Миша с явным намеком кивнул на Нику, который хоть и держался весьма уверенно, но его щеки все же порозовели. – Итак, – Пестель усмехнулся, – Меня зовут Павел, но можно и Паша. Я учусь на историка, Ника говорил, что вам важно знать, какой у меня любимый автор. Что до меня, то я уважаю поэзию Блока и творчество Чехова. – А любимый фильм у тебя какой? – лениво поинтересовался Кондратий с кресла. – “Касабланка”, – с гордостью в голосе ответил Паша и сел на место. – Ну, Сереж, давай ты теперь, – улыбнулся Миша и сложил ладони в замок. Сережа сейчас почувствовал себя максимально неловко. У него не было никакого любимого автора, а “Звездные войны” на фоне Пашиного выпада звучали как-то мелко и куцо. Сейчас, когда все вокруг сидели с лицами последних снобов, Сережа ощутил себя еще более потеряно, хотя в вопросах не было ничего, что могло бы заставить его сконфузиться. Достаточно назвать любого автора. Ну а фильм…Космические истории тоже имеют право на существование! – Меня зовут Сережа, – с улыбкой начал Сережа, стараясь смотреть на Катю и Мишу, потому что они казались наиболее лояльными, – я учусь на физика-ядерщика, – неловко пожал плечами Сережа, хотя раньше эта профессия заставляла его с гордостью вскидывать подбородок. — А автор… Слушайте, я вам врать не буду. Читаю редко и немного. Вот, подумал, что может ваш кружок заставит меня посмотреть на книги иначе. Поэтому любимого кого-то не назову точно. А вот из фильмов люблю “Звездные войны”. Сережа сел на место, и он мог поклясться, что видел, как Кондратий скривил губы. Захотелось кинуть в этого заносчивого коротышку тетрадью с его же стихами, но Муравьев сдержался, смотря на Мишу, который все так же мягко ему улыбался. – Это ничего, Сереж, что у тебя нет любимого писателя. Наоборот, похвально, что ты пытаешься развить в себе любовь к литературе. Я уверен, что ты скоро вольешься. Ну а звездочки, – Миша усмехнулся, – это классика. А теперь я пошел за кофе. Надеюсь, все тут пьют капучино, – он с улыбкой снова начал пробираться в сторону стойки. Из-за слов Миши Сережа ощутил себя немного спокойнее. Его, пусть и осуждал Кондратий, но не осуждал Миша, а наоборот, пытался подбодрить. Возможно, все это было простой дежурной вежливостью, но Сережа ощущал в этом мальчишке какой-то стержень, какую-то сильную волю. В его чертах лица отпечатывалось что-то, что сложно было назвать человеческим. Красота его лица была безусловной, но на нем отпечаталась какая-то божественная одухотворенность. Карие глаза, подернутые дымкой особенной, его личной задумчивостью, красивые скулы и честные губы. Но Сережа не собирался здесь задерживаться, а потому зачем-то сосредотачивался на мишиных внешних данных. Когда Миша вернулся на место, Сережа навострил уши. Ему было совсем не интересно слушать про Мышкина и прочих существующих там людей, но почему-то его завлекала манера речи этого юноши. Он был похож на удар в челюсть. Резкий, поставленный и ощутимый. Кондратий решил говорить первым. Он трещал о своих мыслях, о связи биографии Достоевского и самого Мышкина, о его святости и непорочности, пока Петя, которого все почему-то звали по фамилии, вступал в жаркие споры с Кондратием и называл Мышкина глупцом, который терял самого себя в этой глупости. Катя же решила выделиться и сказать, что у Мышкина все признаки аутизма, на что Мишель смерил ее таким взглядом, что Катя решила замолчать. Ошеломлен был даже Паша. – Крайне глупо полагать, – начал Кондратий, смачивая губы кофе, – что Мышкин – икона глупости. Это целый сосуд безгрешности. Вы понимаете? Он говорит о чистом, о святом, и… – И ты всю эту чухню взял с первой ссылки студопедии или что? – фыркнул раздраженный Каховский, отодвигая от себя стаканчик, – Да он же дурак! – Аргументируй! И снова новый шквал словесного поноса. У Сережи начинала болеть голова от этого бесконечного гвалта голосов, которые заполняли все пространство. Нет, это, наверное, было весело, но Сережа решительно ничего не понимал, и взгляд Паши, который тоже то и дело вклинивался в диалог, словно говорил Апостолу: “Надо было дочитать”. Прошло около сорока минут бесконечных споров, когда Миша призвал всех к тишине. Сережа был ему благодарен, потому что хотя бы на какое-то время установилось молчание. – Давайте пройдемся по любимым цитатам, – предложил Миша и выудил из кармана совсем маленькую записную книжку с изображением Петропавловской крепости. Сереже это понравилось, но только сейчас он заметил, как все, кроме него и Паши, потянулись в карманы и к своим креслам, чтобы взяться за какие-то тетрадки и записнушки. – Я хочу начать, – улыбнулась Катя, а потом её мелодичный голос озвучил фразу, которая, почему-то, показалась Сереже забавной. “Дура с сердцем и без ума такая же несчастная дура, как и дура с умом и без сердца”. Это было одной из тех цитат, которые запомнились Сереже, но сам он не дошел до какой-то глубокой истины и просто сиротливо держался за свою книгу, в которой маркером были подчеркнуты нужные слова. Когда до него дошла очередь, он прочистил горло и зачитал свою фразу. “Он должно быть, когда один, совсем не так смотрит и, может быть, никогда не смеется”. Но подняв взгляд, Сережа поймал пристальный взгляд Миши. Он смотрел то на него, то на книгу, и все же взгляд его излучал самые странные эмоции, которые Сережа прежде не видел. – Сережа, – сказал Миша, – лучше заведи блокнот для цитат. Незачем портить книги, – Муравьев видел, как тяжело давались эти слова Мише, и он смотрел во все глаза на него, сдержанного и сердитого одновременно, – Паша, тебя тоже касается. Нужно уважать книги. Они не для того написаны, чтобы в них что-то подчеркивать. Понравилось – выписал. Сережа не стал спорить и допытываться до мыслей Миши. Тупо кивнул, как игрушка в машине, и сел, не очень внимательно слушая остальных. Такого отношения к книгам он не понимал. Все же книга – вещь, за которую он заплатил, и делать с ней он может все, что ему вздумается. Он может рисовать в ней, может подчеркивать, а может ничего не делать. Почему Миша так к этому относится? Слишком уж серьезно. И все эти люди почему-то его слушались, как какие-то марионетки. В Мише была какая-то магия, что-то, что могло привлекать к себе, но послушания Сережа понять не мог. Оно попросту не добиралось до его сердца. Когда собрание было окончено, Миша сказал, что вывесит голосование за книгу недели в их общем чате, а сейчас все могут быть свободны. И Сережа воспринял это, как какое-то благо, потому что слушать о книгах он уже устал. Так горячо обсуждать какие-то бредни и теории? Ну это же совсем глупо. Он, конечно, не осуждал, но и полезным это не находил вовсе. Сережа лениво вышагивал к вешалке, как вдруг его окликнул уже знакомый голос. – Паша сказал, нам в одну сторону. Проводишь? – Миша склонил голову набок, а Сережа решил, что в этом нет абсолютно ничего страшного. Подумаешь, прогуляться с книжным червем. Что в этом такого ужасного? – Провожу, – кивнул Сережа, вытаскивая свое пальто, – А что, ты от меня еще не устал? – Ты молчал почти весь вечер и выбрал цитату из самого начала, – беззлобно фыркнул Миша, надевая свою куртку, – ты думаешь, я тупой и не понял, что ты не читал? – Ну не надо тут! – возмутился Сережа, застегивая пуговицу, – Я читал. Просто не дошел до конца. Мне это…не понравилось. – А что тебе нравится, физик? Ты смотрел на всех, как на идиотов, – тихо пробормотал Миша, пока усмешка играла на его губах. Катя, ухватив Рылеева и Каховского под руки, вежливо попрощалась, проходя мимо. – Физика мне и нравится, – задумчиво пробурчал Сережа, – я не очень понимаю всего этого ажиотажа. Вы сидите и просто смотрите в книгу, обсуждаете ее и…в чем прикол? – А разве нет в этом смысла? – дождавшись, когда Сережа поправит шарф, Миша зашагал к выходу из кофейни, – Мы обсуждаем культурное наследие. И культурное развитие важно точно также, как развитие твоих знаний, как физика. Нужно быть образованным с разных сторон, а не по узкой дорожке. А то это уже ограниченность, Сережа. – Хочешь сказать, что я ограниченный? – холод улицы пощипывал лицо, но Сережа не хотел от него прятаться. Ветер снова приносил аромат чужого парфюма, который он все никак не мог распознать. – Нет, этого я сказать не хочу. Просто ты не пытался полюбить это дело. Вот ты у нас, значит, физик. И ты уверен, что чтение – это скучное и муторное занятие? – В школе так и было, – хмыкнул Сережа, наблюдая за прохожими, – и я никогда не понимал смысла ссаться по мертвым мужикам, которые когда-то что-то написали. Вокруг вас жизнь, живые люди, а вы копаетесь в прошлом. – Ауч! – наигранно возмутился Миша, – Какой ты грубиян, Сережа, – усмехнулся Миша, – а если у меня есть аргумент? – Не верю. Они прошли через пешеходный переход и вместе свернули ко дворам, которые провели бы их к нужной остановке. – А ты поверь. Вот смотри, – Миша набрал в грудь побольше воздуха, – ты говоришь, что тебе интересны люди, а писатели – мертвые. Но они ведь творили. И тоже несли какой-то вклад. Ты пользуешься теоремами, которые создали уже давно ушедшие люди, но осуждаешь за чтение других. А ты подумай сам, ведь это были такие же люди. Талантливые люди. Тебе просто неправильно давали о них информацию. Как восхищаться людьми, если ты о них не знаешь? Фигня эта школьная программа, Сереж. Ты подумай сам. Поищи сам. И ты обязательно найдешь то, что тебе понравится. Миша широко улыбнулся и вдруг шагнул в сторону одного из подъездов. – Я живу здесь, а тебе идти дальше. К остановке, – добродушно усмехнулся он и поправил воротник своей куртки, – а тебе бы подошел “Остров доктора Моро”. Почитай на досуге, ученый. Тебе бы понравилось. Спасибо, что проводил, – Миша усмехнулся, и Сережа хотел было что-то сказать, но Миша уже скрылся за тяжелой коричневой дверью, оставляя Сережу стоять у подъезда и внезапно получать одно простое осознание. Миша пахнет домашней малиной. Малиновым вареньем в самый зимний и простудный вечер.