***
На втором этаже стояла полная тишина, кроме 48 кабинета. Оттуда раздавались крики, вопли, визги и невыносимо шумная музыка. Из-под двери шел лёгкий пар. Несложно было догадаться, что девушке именно туда. Юля шла медленно, торопиться некуда. Учитель русского никогда не приходил вовремя. Иногда могло пройти целых сорок пять минут, а потом оказывалось, что он просто забывал про одиннадцатый класс. Несерьёзный мужик. У них тут ЕГЭ на носу, а ему хоть бы хны. Конечно, потом не обходилось без двойной, а местами даже тройной нагрузки. Такими темпами он старался догнать упущенное время. Павлова же всегда прорешивала все наперед, и её знаний это никак не касалось. В руке Юля держала стаканчик горячего какао, при глоткé которого моментально щипало горло. Редко какао получалось идеальным. Если оно хотя бы на градус холоднее или теплее, уже не будет такого вау эффекта. Прям чтобы мурашки по коже. Только губами докасаешься, а тепло уже разливается по всему телу. Мурашки разбегаются по коже и становится так хорошо. Но обязательно нужно пить мелкими глотками, так вкус раскроется в полной мере. И все бы ничего, если бы не такой знакомый, выворачивающий до боли кости голос. Вся истома мгновенно пропадает, оставляя на её месте лишь тремор. Никогда ноги Юли так не подкашивались, а слабость не накатывала с такой силой. Внутренности стягивались в тугой узел, больно давя на сердце. От этой невыносимости хотелось кричать и реветь, уткнувшись носом в куртку Ани. Будь она сейчас тут, мгновенно бы отметила бледность лица Павловой. Но её нет. Некоторые сосуды в глазах полопались, и белок приобрёл красный цвет. Увидь её кто сейчас, сразу бы приписали в наркоманы. А в этот момент у маленькой девчушки рушилось все внутри. С одной стороны она всего лишь ребёнок. С другой. Да нет другой стороны. Юле семнадцать, а она уже потерялась, как теряются дети в лесу. Только те беспомощно кричат, им можно. Вот закричи сейчас она в школе, её бы точно куда-нибудь упекли. Так и стояла Юлия, хлопая глазами в коридоре, смотря на человека, облокачивающегося на подоконник окна. Его взгляд серых глаз смотрел на стоянку школы. Будь чуточку девушка сейчас внимательнее, обязательно бы заметила, как взгляд сменился. Заметил её. В руке он держал телефон, непрерывно болтая с кем-то в неофициальном стиле. Точно не по работе. Чёрная рубашка обтягивала тело Глеба, выделяя все его изгибы. Он не был накаченным, а таким, скажем, просто мальчиком, поддерживающим себя в форме. Что-то типо правильного питания или пробежки по утрам, но никакого спортзала. Его волосы не были уложены. Скорее так: проснулся с бодуна и пришёл. Хотя по лицу так не скажешь. Его щеки впервые имели розоватый оттенок, а глаза смотрели чётко и уверенно, без всякой дымки и накуренности. — Да, да, я прекрасно помню, — говорил он, ярко улыбаясь. И не было в этой улыбке сарказма или неправдоподобности. Эта первая его настоящая искренняя радость, — И я тебя очень сильно люблю. Разговор грезил закончиться, поэтому, не теряя ни секунды, Юля влетела в класс, хлопая по привычке дверью, сразу же закашливаясь и задыхаясь. — Твою мать то, — говорила она себе под нос. Очутившись посреди белого сплошного облака, настолько плотного, что на расстоянии вытянутой руки практически ничего невозможно различить. Весь класс словно плавал в сизом дыме. Как будто туман, окутавший все на своём пути. Запах сигарет, смешанный с другими посторонними запахами ашек. Девушка знала, что её класс курит, но чтобы сейчас попробовать всем одновременно, когда до прихода учителя секунды. Идиоты. Легкие жгло до невозможности, а глаза резало и щипало. Боль была настолько сильной, что в уголках скопились небольшие слезинки. Подходя к первым партам, Юля увидела девушек, что-то бурно обсуждающих. Две блондинки и одна брюнетка. Все одноклассники разбились по кучкам, в каждой из которых присутствовали люди либо с бухлом, либо с электронными сигаретами. Спасибо, что без наркоты. Идя к дальним партам, Павлова делала безрезультатные попытки размахивать дым руками. Несколько раз споткнувшись о рюкзаки и обойдя мужские компании с явно неадекватными личностями, девушка добралась до третьей парты у окна. Аня закинула ноги на парту, при этом качаясь на стуле. Взгляд помутневших зелёных глаз с расширенными зрачками был прикован к телефону с явно интересной перепиской. Почему интересной? Потому что она даже не отвлеклась на только подошедшую подругу. Волосы Матвеева собрала в длинную косу. Одежда же не отличалась от остальных дней. Чёрная расстегнутая рубашка и топ. Между подрагивающих пальцев она держала уже почти дотлевшую сигарету. И когда Юля опять закашлялась, Аня перестала качаться на стуле, убирая ноги со стола. Девушка попыталась улыбнуться, что у неё это плохо получилось, а Юля протиснулась к окну. Своими тонкими пальцами она быстро провернула ручку, мгновенно вдыхая свежий утренний воздух. То же самое было решено и проделать со всеми окнами в классе. Да, на улице декабрь, и с каждой секундой становилось холоднее и холоднее, что начинало знобить. — Прикинь, — прокашлялась Аня и голосом с хрипотцой продолжила, — Видела Глеба с какой-то девушкой на стоянке. Он пару раз назвал её Яна. — Яна? — попробовала это имя на вкус Юля, сразу же прикидывая, кем она приходится Глебу, — Я когда была в коридоре, слышала, как он с кем-то разговаривал по телефону и в конце сказал «и я тебя очень сильно люблю». — Думаешь, это она? — выкинув бычок в окно, Аня начала думать вместе с подругой, — Даже если она, что нам это даст? Разве вы не хотите закончить все это? Улыбка давно уже сошла с лица Павловой, а на её место пришла грусть и поджатые губы. Она молчала, изредка моргая. Её лицо выражало спокойствие и умиротворение. Синие глаза смотрели в окно. Даже не в окно — мимо него. Можно понять, что в ней плескались противоречивые эмоции. Думать было невозможно из-за постоянного смеха, отборных матов и криков. Девушка совершенно не понимала, что отмечали одноклассники, но ей как-то не до этого. — Э, — протянул один из нетрезвых парней, явно обращаясь к Павловой, — Белобрысая, окошечко прикрой, — только его пьяная речь закончилась, как остальные члены группки хрипло и звонко засмеялись. — А повежливее как-то можно? — поднимаясь со стула, вторглась в дискуссию Матвеева. Юля же толкнула рукой в плечо подругу, и та обратно села на стул, который громко заскрипел. — Ань, — шикнула Павлова, протискиваясь к окну, — Могу только немного, а то тут дышать нечем. В любой момент может зайти Алексей Андреевич. — Да мне похуй, шмара, закрой нахуй окно, пока я не встал. — Я не буду закрывать окно, — настолько громко крикнула девушка, что у рядом сидящей Ани заложило ухо, отчего она поморщилась. В классе сразу же повисла тишина. Все взгляды обратились на Юлю и компанию парня, встрящего в спор. Он же, похлопав глазами, осмыслил происходящее, проявил несколько попыток встать, но алкоголь хорошо затуманивал разум, а тело отказывалось слушать. Осознание, что сейчас будет, накрыло мигом. Аня уже сидела на иголках, понимая, только он притронется к Юле, она вступит, но пока ещё рано. Последняя попытка обвенчалась успехом, но понять, как одноклассник за пару шагов приблизился к Павловой, не удалось. Как будто этот момент стёрся у ребят из памяти. Все выпали из этого мира, поглощенного дымкой, а в следующую секунду шатен, как можно было разобрать в тумане, собирался наносить удар. Глаза Юли расширились и нервозно забегали, стараясь проследить за каждым движением и ничего не упустить, а светлые бровки поднялись, делаясь дугообразными и сводясь к переносице, выражая беспомощность положения девушки. Ее как будто припечатало к месту, не давая сдвинуться и заставляя сердце отбивать бешеные ритмы, получая несвойственный адреналин. Единственное, на что её хватило, так это закрыться руками и застыть на месте, ожидая продолжения. Если вы спросите, страшно ли ей? Дурацкий вопрос. Юля отсчитывала каждые секунды до того, как рука приземлится, ударяя ее и заставляя падать. Ведь вряд ли ей удастся устоять, даже если и устоит, ничего ей это не даст. Рассчитать силу удара невозможно. — Если ты не отойдешь, — прошипела Аня, хватая какой-то предмет у девушки со второй парты и вставая на ноги, придерживая руку паренька, — Я воткну эту ручку тебе в глаз. Послышался звук открывающейся ручки двери, и в кабинет вошёл никто иной, как Глеб Дмитриевич, сразу же закашливаясь и громко матюкаясь. — Вы совсем тут охирели? Кальянную решили устроить в классе русского? Несмотря на рост Ани, по сравнению с одноклассником она отставала на какие-то жалкие семь сантиметров. Придерживая своей тонкой бледной рукой, перемазанной кровью, открывшихся ранок на костяшках. Ручка во второй руке точно совпадала с расположением сонной артерии. Откройся дверь чуть позже, кто знает, что могло произойти. Их взгляды совпадали. И если в зелёных глазах плескалась агрессия, которую можно было уловить едвали из-за белой пелены, а желваки особенно выделялись на её лице, то в других тёмных оках — затаившаяся злость. Только тронь или скажи не так и все, пиши пропало. Как наколенная поверхность. Дотронься и обожжешься так, что боль будет отзываться ещё долгое время. Историк открыл дверь на распашку, хватая листок с учительского стола и быстро начиная что-то записывать, одной рукой прикрывая воротом рубашки нос. Он бегал серыми глазами по классу, тихо говоря: — Давыдов, Аксенов, Гуляев, Фадеев, Агафонов, Панова, Алексеева, Белова..., — Юля поняла мгновенно. Те самые люди, кто прямо сейчас держали запрещенку в руках. — Мне вообще-то есть восемнадцать! — прикрикнул один из названых мальчишек. — Кто зачинщик? — рявкнул Глеб так, что некоторые притихли мгновенно, боясь даже пошевелиться, настолько у всех он вызывал страх и ужас, — Ещё раз я спрашиваю, кто. Зачинщик? Кто купил? — голос такой стальной, что на этот раз по коже пошли мурашки. Но даже во второй все молчали, не дергаясь с места. Страшно было всем,— Чтож, родителей в школу? Или в одиннадцатом классе это уже не страшно? Взрослые люди, а устроили грёбаный цирк! — парень готов был задушить кого-нибудь, но держался из последних сил, — Ладно, список получите в группе родителей. А дальше, думаю поставят вас на учёт в ПНД. — Комиссия по делам несовершеннолетних, — одними губами прошептала Юлия. В нос ударил запах мужских духов. Пахло чем-то сладким, даже слащавым. Это не подходило Глебу, но с какой-то стороны даже мило. Калюжный рвал и метал. Его губы были поджаты в тонкую ниточку, а подбородок чуть приподнят. Его трясло, и казалось, его разум застилали эмоции. Он так держал синюю шариковую ручку, что костяшки руки побелели, а бедный пластик, грозился вот-вот лопнуть. Глаза смотрели жадно, упиваясь слабостью учеников. Как хищники смотрят на добычу, сначала наиграются, пока не надоест, и только потом съедают. — Юлия, выйдем? — раздался противный, пробирающий до костей хруст. Ручка лопнула. Собственное имя выбило из привычной колеи. Сейчас оно казалось противным, жёстким и мерзким. Девушка была готова услышать его от кого угодно, но только не от него. Её кидало из жара в холод, тело отказывалось взаимодействовать. О чем они могут поговорить? Аня дёргает за рукав, а Юля кивает головой. Мужчина покидает класс. — Юль, — жалобно, с противной грустью, протянула Аня, — Ты же не выйдешь? — Назови имена зачинщиков, — оборвала подругу Павлова, выдергивая рукав кофты из пальцев, — НУ БЫСТРЕЕ. — Ты собираешься всех сдать? Да было б ещё кому, — вздыхает Матвеева, растекаясь по стулу, крутя в руках побитую, в трещинах и царапинах шестёрку. — А ты хочешь, чтобы нас с тобой тоже туда внесли? Ну говори! — Нас не внесут, — спокойно ответила Матвеева, — У нас ничего не было в руках. — Аня, ты мне друг? — А ты? Пнув Анин стул и чертыхнувшись, девушка начала выходить из класса, когда перед самым выходом её тормознула одна из одноклассниц. — Давыдов и Агафонов. Юля попыталась улыбнуться в ответ, тем самым говоря спасибо, но сейчас улыбаться не было совершенно никаких сил, поэтому получилось что-то вроде ухмылки. И, переступив порог, девушка покинула класс. Молодой парень сидел на подоконнике. Хмурый и серьёзный. Ни капельки не осталось от него прежней радости, которую он получал от разговора с Яной. Все-таки есть что-то в ней. Она заставляла светиться этого парня, у которого, казалось нет такой функции. Вечно мрачный и холодный, умеет растаять. Сейчас руки, сложенные в замок, заметно потряхивало. Да, все тело и лицо выражало беспокойство и нервозность. Кажись, поднеси спичку и она вспыхнет. Безразличие и пофигизм — да. Волнение и тревога — нет. Смысл ему суетиться, если это даже не его класс? — Почему вы переживаете? Мы же не являемся вашим классом, — процедила девушка, подходя вплотную насколько это возможно, — Давайте сделаем вид, что вы этого не видели. А я, так уж и быть, ручаюсь как староста о том, что этого больше не повториться. Никогда. — Ты знаешь кто купил и кто предложил? — уточнил Глеб, погружаясь в бездонные голубые глаза. — Я не знаю, — обречённо выдохнула Юля. — Взгляд бегает, — стараясь как можно спокойнее, пролепетал историк, вздохнув, — Ты же почти взрослая, а врать так и не научилась. Вот скажи, что тебе даст, сохрани ты имена беспредельщиков? Я всё равно пойду к Стасу. Скажу как есть. Мы по спискам узнаем у кого день рождения. Или хоть что-то примерно. — От меня вы чего хотите? Я не пью и не курю. — Ты знала, что Аня на учёте стоит? Думаю, эта ситуация плохо повлияет на дальнейшую жизнь. — Ани нет в вашем списке. Где доказательства? — Подожди, — проморгавшись, мужчина приблизился к лицу девушки настолько непозволительно близко, что дыхание спирало, а пальцы правой руки схватили Юлю за подбородок, — Ты что? До сих пор обижаешься? — Что вы хотите услышать? — опалила горячим шёпотом девушка, сразу выдергивая лицо из холодных рук. — Ну Юль, — улыбнулся Глеб, но настолько просто и неискренне, что казалось сейчас все трещало по швам, — Согласен. Я целиком и полностью виноват. Мои слова были очень грубыми и неправильными. Мне не стоило выражаться так, тем более при школьнице, которая вдобавок ещё и моя ученица. Ужасно непедагогично с моей стороны. Не находишь? — Калюжный склонил голову на бок, теряя прежнюю улыбку и протягивая мизинец. Настолько эти слова звучали противно и неправдоподобно, сухо, что тошнило и выворачивало все внутренности наизнанку. А Юля даже не позавтракала и блевать ей было нечем кроме желудочного сока. Как же отчётливо слышно, что собеседник не считает сказанное и сделанное им вредоносным. Обида девушки, только её проблема. Извиняющийся готов принять, что она задета, но отказывается признать, что он несет ответственность за это. Смысл послания – с тобой что-то не так. Боль приходила медленно. Сначала Юля ощущала неприятное покалывание в груди, перешедшее в сильное давление на сердце. Неприятное ощущение занимало каждую клеточку организма, стремясь нанести удар в цель. Сердце судорожно сжималось от тревожных предчувствий. С каждым мгновением становилось сложнее вдыхать. Сердце билось и металось по грудной клетке, прилагая все силы, чтобы выпрыгнуть из неё. Но не только сердцу хотелось выпрыгнуть из тела, а ещё и Павловой прямо из этого окна. Зачем думать, что прямо сейчас делать, что говорить. Один прыжок и твоим страданиям конец. Послышались шаги, и Юля с Глебом одновременно повернули головы в ту сторону. — О Стас, — воскликнул учитель, спрыгивая с окна. — Привет, — подошёл к Глебу классный руководитель Юли, пожимая тому руку. Каштановые волосы аккуратно зачесаны назад, а голубые глаза отражали тишину в душе. Всегда в своём синем свитере и чёрных джинсах. Приятный, приветливый дяденька. Если не ошибаюсь недавно ему стукнуло двадцать семь. Юле всегда он симпатизировал, настолько незатейливый, обыкновенный парень. Обратись по любому поводу, Стас, как классный руководитель всегда поможет и расскажет. А его шутки это же отдельный вид искусства. С Глебом они постоянно вместе, что даёт понять об их дружбе. Только это не простая дружба. Она идёт как будто издалека. Все, что мы видим это не начало. Начало уходит корнями куда-то намного дальше. Пока парни решили провести незатейливый разговор из которого Павлова не узнает ничего нового, и её участия в котором не требуется, она замечает свёрнутый список в заднем кармане джинс Глеба. Если Юля его вытащит, вряд ли историк сможет воспроизвести по памяти всех, кто был в классе. Из-за дыма сигарет это будет невозможно. Конечно, он вспомнит пару человек, которые обычно бывают зачинщиками, а это уже совершенно не Юлины проблемы. Подцепив левой рукой помятый листик, оставалось только без шебуршания достать его. Руки предательски потели и даже неприятно покалывали , а по лбу казалось катились не пару капелек, а целое ведро воды. Сердце уже в привычно нестабильном ритме заходилось, грозясь вот-вот откинуться. Горло ужасно пересохло, не давая сглотнуть, ужасно хотелось пить. И пока мысли уже вырисовывали стакан охлаждающей воды, а коленки тряслись, услышав своё имя, сердце пропустило удар. — Юля, ну так что? — спросил со светлой и непозволительно детской, истинной улыбкой Стас. Только вот глаза смотрели с прищуром, напрягая Юлю, что взгляд невозможно задержать на секунду, хотелось отвести, а отвести значит проиграть. Будь только в этом проблема, немного было бы проще. Но когда на тебя смотрят два взгляда серых и голубых глаз, таких холодных оттенков, хотелось как маленькому ребёнку разрыдаться прямо здесь, падая на пол. Рассказать о всех проступках и грехах, отстоять своё наказание в углу, а потом как не бывало пойти гулять с родителями. Но родителей тут нет. Как и детства.***
— Мам, мам, мааам, — ликующе и жизнерадостно раздался детский голос, а затем на кухню вбежала девочка со светлой макушкой, в незатейливой розовом сарафанчике с витиеватыми узорами. В руках она держала какую-то зелёную книжечку в обложке. Её маленькие голубые глазки светились от счастья. В них столько было детской простоты и наивности. Как же эта малышка похожа на маленького ангелочка с белыми крылышками, к сожалению, который уже не взлетит. Эти крылышки запачканы пылью. На ней написано,, прекрасное далеко,,. Такой маленький цветик-лютик. Пока это маленькое чудо не сорвали, у него ещё есть время расцвести. Двое взрослых сидящих за деревянным столом, даже не шелохнулись. Женщина непрерывно писала какой-то текст синей ручкой, и этот шум ручки о бумагу начинал раздражать. Её губы были сомкнуты в линию, а бесцветные небесные глаза сосредоточены. Мужчина же устало косился в телевизор, наблюдая за каким-то дурацким шоу, которое шло каждый день. Ему не было дела до людей и происходящего там, он просто наблюдал за сменяющимися картинками. Кухня ярко отпечаталась в воспоминаниях. Стол и два стула в углу. Рядом со столом белый, пузатый холодильник. В другом углу раковина с плитой, в которой лежала целая гора посуды. Явно никто не спешил её убирать. Напротив стола висел небольшой телевизор. Само по себе помещение было очень маленьким, но своё предназначение выполняло на отлично. Послышались движения, и женщина подала записку своему мужу, задумчиво покосившись на него. Маленький ребёнок стоял рядом, наблюдая за происходящим. Девочке было очень интересно, но так же она имела озадаченность. Почему никто не замечал её? — Ну как? Правдоподобно? — раздался неживой голос девушки, возраст которой едва перевалил за двадцать. Её собеседник долго крутил в руках бумажку, томно вздыхал, перечитывал несколько раз. Косился на рядом стоящую маленькую девочку. Ещё раз читал. Что-то выделял ручкой и наконец кивнул. Оба взрослых встали, и направились к выходу из кухни. Женщина задела девчушку, которая каким-то образом попала ей под ноги, обматерилась и направилась дальше. — Мама, — выдала Юля, пытаясь хватать маму за пальцы своими маленькими ручками. Бежала, стараясь поспевать за большими шагами взрослых, но споткнувшись упала на ковёр. Те же, безжалостно надели куртки и покинули квартиру. Дверь с грохотом закрылась, а в скважине провернулся ключ. Маленькой Юле не привыкать. Родители возвращались домой с продуктами, спали, что-то писали на бумажках и уходили, не возвращаясь по пять, а то и семь дней. Сколько прошло времени, понять маленькому ребёнку невозможно. Она была ещё слишком мала, чтобы ориентироваться в этих стрелках и закорючках, которые взрослые называют цифрами. Девочка помнит только, что за окошком темнело, и она топала в свою кроватку. Расположившись, своими ручками натягивала одеялку, с узором в клетку, по шею и старалась не думать, когда придёт мама. Несколько раз она начинала даже плакать, страшные образы преследовали её во снах, что заставляло то и дело подскакивать, кричать и звать папу. Никто не приходил. После третьей попытки - сон снимало как рукой. Утра, Юля дожидалась за рисованием. Цветных карандашей не было и приходилось рисовать только простым. Ей почему-то захотелось именно передавать свои сны. Высунув кончик языка, девчушка старательно выводила линии, теряясь во времени. Сделав последний штрих, Юля склонила голову вглядываясь в чёрный силуэт. Своё творение ей не понравилось и она спрятала его под подушку. Так она научилась отмерять время. Сколько рисунков, столько и прошло дней. Вторая ночь прошла напряженнее первой. Засыпать стало менее страшно, но кошмары стали сильнее. Девочка ворочалась в кровати, кричала и плакала. Даже шептала еле различимые слова: — Не трогай, это моё. Меня тоже не трогай. Видя очередную картинку, она схватывала пальцами простынь, не отпуская её, как будто вцеплялась в маму, и громко умоляла прекратить. Её костяшки белели, а на лбу выступал пот. Дыхание прерывистое, пару минут Юля дышала, как после пробежки, а иногда не делала ни вдоха. Сколько прошло ночей, она не помнила. Только когда пятый рисуночек погрузился под подушку, а карандаш исписался и его требовалось поточить, раздались звуки открывающейся двери, а все пять рисунков отправились под кровать. — Теперь наша жизнь изменится, — уставшим, но радостным голосом проговорила женщина.***
Жизнь тогда и правда поменялась. Родители стали больше ездить по странам и зарабатывать денег. Они больше ни в чем не нуждались и вроде бы все хорошо, но нет. Юля бы так не сказала. Кошмары до сих пор преследуют её, а обратиться за помощью не к кому. Аня что-то говорила про психолога, а Юля вертела головой и говорила, что все это бред, она сможет, она справиться... Не справилась. Повезёт если родители заскочат раз в месяц домой. И разве они не должны всей семьёй провести это время? На деле, Юле говорят просто не мешатьсямешаться под ногами. Весёлого детства у неё не было. Она всегда была одна. Хотя не всегда. Когда произошла встреча с Аней, все изменилось. Почти все. Они старались не выпускать друг друга из объятий. Ходили только вместе. Аня забавно учила её кататься на коньках, а Юля показывала ей свои рисунки. — Извините, — пробормотала девушка, забавно закусывая губу и косясь, то на Глеба, то на Стаса, покачиваясь на носочках. — Юляшка, зачем тебе это общество, — заулыбался Станислав, складывая руки в замок, — Возьми мой предмет, а? Ты вообще кем хочешь стать? И ступор. А правда. Почему она до сих пор не задумалась кем будет? Чем в будущем будет заниматься? Может врачом или лучше экономистом? Соврать или придумать то, что ближе по душе? Что от меня хотят услышать? — Да не дави ты на ребёнка, — толкая в плечо друга, вклинился историк в диалог, всем своим видом показывая, насколько безразличен ему этот диалог, — Ну выбрала общество и ладно. — Тебе то ладно, а кто готовить их будет? — Сами, — подмигнул Глеб и уже собираясь уходить крикнул вдогонку, притормаживая, — Все сами. Пока Калюжный стоял смотря на Стаса, классный руководитель колебался, заламывая пальцы, и метая взгляд с Юли на Глеба. Видно было как он ломался между спросить или промолчать. Втянув носом воздух, и наконец собираясь с мыслями, он приоткрыл рот, облокачиваясь на подоконник. — Как Аня?.. Фраза оборвалась, а все ближайшее пространство залилось оглушительным криком. Дыхание оборвалось, покрывая кожу Юли мурашками. Кончики пальцев противно закололи, будто она прикоснулась к колючему кактусу, больно садня. В голове не осталось ни одной мысли, только чувство, как все твои внутренности выворачиваются наружу. Тремор завладел телом, не давая сдвинуться с места. Казалось, жизнь закончилась, а в глазах появилась противная темень. Станислав Анатольевич уже сорвался с места, вбегая в класс, узнавая обстановку, пока девушка стояла на месте с расширенными глазами и сбивчивым дыханием. Это не он там должен быть первым! А она! Ведь крик принадлежит ей, чье имя не сотрется из её жизни — никогда.