«Нужно иметь что-то общее, чтобы понимать друг друга, и чем-то отличаться, чтобы любить друг друга.»
Поль Жеральди.
В Нью-Йорке разгар осени. Центральный парк пестрит всеми оттенками предзимней поры: от тускло-зеленого до золотисто-оранжевого. Каждый житель Земли знает, что сама красивая осень — осень в Нью-Йорке, по-крайней мере для жителей этого города точно. Сезон расписывает мегаполис в яркие цвета, дарящие романтическую тоску по лету, грустное предчувствие зимы. Улицы усыпаны опадом, горожане укутаны в свитера с высоким горлом, шарфы; чаще обычного пьют горячий кофе, запивая им булочки с корицей или тыквенные пироги; на всякий случай берут зонтики и дождевики. У осени в этом городе своя атмосфера, по-настоящему осенняя, как раз для мелодрамы. На этот период выдалась одна из самых больших для Америки выставок фотографов-натуралистов, организованная в Интернациональном центре фотографии. Все известные в этой области фотографы удостаивались отдельной галереи, лучшие работы использовались для публикации в научных журналах, официальными каналами о животных таких как: Animal Planet, National Geographic, Discovery Channel и многими другими. Данное мероприятие собирало сливки фотографов, натурами которых были создания природы из самых разных уголков планеты. Одни «охотились» за редкими видами, эндемиками, другие же напротив ловили в свой объектив распространенные, стараясь показать их многогранность и красоту, некоторые же создавали своими снимками атмосферу, погружали в нее, старались, чтобы зритель смог сквозь фотографию очутиться в моменте съемки. К последнему типу относится Чон Чонгук. За свои двадцать восемь он объездил полмира, запечатлел около тысячи животных. В планах же пылкого натуралиста: объездить весь мир и собрать всю флору и фауну планеты Земля. На этот раз его выставка была посвящена животными южной Африки. На этом континенте Чон провел практически четыре месяца, облюбовав один львиный прайд, которому посвящена почти половина его работ. Вся выставка расположилась на половине целого крыла второго этажа здания. Поистине плодотворная поездка. Для того чтобы взглянуть на его труды пришла уйма народу, что приятно удивило фотографа. Проходя по галерее, он то и дело ненароком сталкивался с кем-либо из-за нехватки свободного места. — Вот это дела… Сколько народу… Молодец, Чонгук, хорошо постарался, не зря четыре месяца с африканцами в глиняных домах жил да сеном питался! – подшучивает над фотографом молодой человек, держащий в руках бокал с шампанским. — Ну да, не все же моделей фотографировать да с желтизной работать…– отвечает издевкой на издевку. — Да сколько раз повторять, не работаю я с желтой прессой! – толкает друга в плечо коллега по цеху. — Да, я охотно верю тебе, Чимин. Это же не ты слил фотки с той тусовки журнала Vogue. — Да не я это был! Все уже доказали! — Да-да. — Да иди ты, я хотя бы в квартире живу, а не в землянке! — Бе-бе-бе.– передразнивает Чонгук Пака и оба начинают смеяться. Поддержать очередную выставку Чонгука всегда приходят его друзья, по совместительству коллеги-фотографы: Пак Чимин — фэшн-фотограф, Чон Хосок — герой папарацций и Мин Юнги — управляющий галереей, бывший журналист. — Точно. Доказали, что это был я.– вмешивается в разговор беловласый молодой человек в total-white луке.– Мне потом так по темечку настучали. Здравствуй, Чонгук.– тянет ладонь, чтобы поприветствовать. — Ну и шуму ты наделал тогда, Хосок.– тянет руку в ответ и жмет.– Всю индустрию с ног на голову поднял! — Да… Было время, не то, что сейчас… За одними политиками бегать… — Ты, главное, там себе пузатенький кошелечек не найди, иначе к власти придет не политик, а управляющий галереей.– стебет Пак Хосока. — Ага, а я буду принудительно кастрирован… — От Юнги другого и не придется ждать. — Это точно…– вздыхает Чон. — К слову, где он? – интересуется Гук. — Он в командировке, во Францию укатил.– осушает бокал Чон. — А тебя не взял? – делает страдальческую гримасу Пак и дует губки. — Как видишь.– ехидно улыбается,– А будешь дальше под идиота косить, солью твои студенческие фотки в сеть. То-то обрадуются некоторые тому, как ты унитаз обнимаешь. — Все-все, за-мол-чал.– произносит по слогам последнее слово Чимин и ставит пустой бокал на поднос официанта. — Что ж, друзья, вынужден вас оставить. Главный редактор журнала National Geographic вот в том углу,– кивает в сторону мужчины в строгом костюме Чон,– и, кажется, он меня зовет.– допивает шампанское и отдает бокал в руки Чимину. — Давай, удачи!– хлопает по плечу друга Хосок, стараясь передать ему энергию уверенности. Оставляя друзей в стороне, Чонгук на дрожащих ногах двигается к одной из самых влиятельных фигур в мире фотографов-натуралистов — Джону Кутчеру. Именно от этого человека зависит, опубликуют ли фотографии Чонгука или нет. — Дивные фотографии. — Добрый вечер. Спасибо.– протягивает трясущуюся руку Чон. — Без капли лести говорю, не в моих правилах. Фотографии действительно поразительны. В особенности серия лев и львица, где они утыкаются друг другу в мордочки на фоне заходящего солнца. Любовь в дикой природе. Вы превосходно запечатлели момент. Браво.– завершает рукопожатие Кутчер. — Вы меня перехвалите, но все же, еще раз благодарю. — Эти фотографии однозначно должны быть в январском выпуске.– жирный, яркий намек. — Вы серьезно? — Определенно. Думаю, начальству понравятся Ваши работы. Мы свяжемся с Вами для обсуждения деталей. — Боже! Благодарю Вас!– Чона будто в симуляцию закинули. Не верит. — Все по заслугам. До встречи. — До встречи! У Чона в грудной клетке бежит стадо буйволов, ибо сердце так скакать не может. Наконец-то, его фотографии признали. Он чуть-ли не сбивает проходящего мимо официанта и берет с подноса сразу два бокала с шампанским, поочередно осушая оба, а затем направляясь в сторону друзей. — Судя по твоей реакции варианта два: либо тебя послали и сказали выметаться, либо тебя утвердили. — Ну не томи, Чон! У меня и так бубенцы ходуном от волнения!– восклицает Пак. — Фу… Ты в выражениях-то постесняйся… И как же Джуна угораздило в тебя… — Чего вякнул? — Так, друзья, спокойнее,– смеется Чонгук, наблюдая словесную перепалку старинных друзей,– меня утвердили! Меня напечатают! — Браво! Я не сомневался в тебе, Гуки!– взъерошивает волосы на голове Чона Хосок. — Не зря, получается, четыре месяца в землянке жил да Сэми на меня обрек!– добавляет Чимин. — Не зря!– гордо заявляет. — Что ж, товарищи-фотографы, я вынужден откланяться,– смотрит на наручные часы Чимин,– у Гуччи показ через два часа, а я еще не на месте. Так что, пока празднуйте без меня, как-нибудь на неделе соберемся вместе.– уже было уходил,– А, Намджуну я обязательно передам, жди громких речей!– подмигивает, жмет обоим руки и удаляется из галереи Пак. — Угу. — Да, Чонгук, ты извини, мне тоже пора идти, я обещал Юнги из аэропорта встретить. — Да ничего, я все понимаю. — Отлично. Тогда до встречи и… Ещё раз поздравляю!– обнимает младшего Чон. — Да. При куче народу галерея для Чона опустела. Важные для него люди разбежались к своим половинками, родители на этот раз приехать не смогли, так как были на каникулах в Швейцарии, которые организовал для них Чон на их годовщину. В ярко освещенном лампами помещении вмиг стало тускло. Побыв еще двадцать минут на своей же выставке, Чонгук решил, что тоже покинет ее. Попрощавшись со всеми, он накинул на плечи кофейное шерстяное пальто и спустился к выходу. В нос ударил аромат выпечки из пекарни, что была на углу улицы. Фотограф медленно поплелся в ее сторону. Время близилось к восьми вечера и город оживал по-новому. Вечерний Нью-Йорк живет свой цикл, отличающийся от утреннего, дневного и уж тем более от ночного. Не покидает лишь одно — люди-муравьи, жёлтые коробочки на колёсах и не останавливающийся поток звуков, движений, речи. Чон не особо часто бывает в городе, так как большую часть года он путешествует по миру, оседает же лишь в дни, когда необходимо наметить новый маршрут или, как сейчас, присутствовать на своей же выставке. Он каждый раз смотрел на мегаполис иначе, каждый раз находил нечто новое, но никогда не мог проникнуться его атмосферой. За годы проживания в этом месте Чон так и не прикипел к Большому яблоку. Он не чувствовал себя чужим, нет, город не вызывал в нем того, что можно назвать привязанностью. Чонгук словно был здесь каждый раз туристом, для которого город был не конечной точкой, а местом временного пребывания. Ничего здесь не держало. И никто. В размышлениях ни о чем он пересек порог пекарни. Это была того типа булочная, в которой было уютно, был создан некий домашний уют, родной каждому откуда бы он ни был. Помещение освещали тепло-коричневого цвета лампочки, подвешенные на потолке. В центре располагалась композиция из мультяшных привидений и кучи тыковок с забавными рожицами, хотя Хэллоуин прошел два дня назад. К стенам прилегали плетеные столики и такие же плетеные креслица. Напротив входа же располагалась витрина с множеством разнообразных мучных вкусняшек, пирожных, круассанов, кексов и много еще чего разного. В целом было по-простому уютно и душевно, комфортно. На удивление парня было не людно, хотя час самый подходящий. Чонгук без раздумий всегда брал одно и то же: брусничный морс и шоколадный маффин. Пожалуй, единственное постоянное явление в его жизни. Забрав морс и маффин, Чонгук решил прогуляться до дома, все равно идти ему чуть больше одного квартала, а Сэми, скорее всего дремлет, ожидая хозяина для вечерней прогулки. Чон сам себе слукавил, ведь в Нью-Йорке все же есть одна душа, ради которой он из раза в раз готов бежать с другого конца света — его верный друг. Сэми — это сибирский хаски удивительного рыжего окраса и яркими голубыми глазами, с единственным для породы изъяном: вислоухостью. Данный критерий является браком для исключительного экстерьера породы, но Чонгуку было все равно на то, какие у щенка были уши. Так они и обрели друг друга — один не совсем обычный щенок одного не совсем обычного человека, так и живут вместе уже четыре года. Помимо висячих ушек Сэми отличала от братьев и сестер еще одна особенность: он был несвойственно для породы спокоен и молчалив. Пес никогда не проявлял гиперактивность и несдержанность, всегда был послушен даже без дрессировки, никогда не лаял без надобности. Даже в моменты тоски по хозяину, Сэми не повышал голос, лишь тихонько поскуливал, лежа напротив двери в мучительном ожидании. В общем, пес Чонгуку достался чудесный. Чонгук в этом ни капли не сомневался. Вот и сейчас, ускорив шаг и допивая морс, он направлялся домой к своему любимцу. Квартира Чонгука располагалась на седьмом этаже, в небольшом жилом комплексе, в сердце другого жилого комплекса, словно в бастионе. Это обеспечивало кое-какую тишину и покой в городе-улье. Его встретили тишина и темнота, едва Чон отворил дверь. Он вошел внутрь, закрыв замок. Сэми, видимо, крепко спал, ибо Чонгук увидел его фигуру только после того, как щелкнула щеколда. Пес, чуть отойдя от сна, сразу же набросился на хозяина, принялся вылизывать его лицо, параллельно виляя хвостом и радостно прыгая. — Ну-ну, Сэми, остынь. — обращается парень к псу, что неумолимо продолжает слюнявить его лицо.– А кто сейчас пойдет гулять? Кто пойдет гулять? — утыкается в морду псу Чон и чешет ему шею. Для Сэми слово «гулять» знакомо с первых слогов, именно по этому он оставляет Чонгука и бежит в сторону кладовки, где, на крючке, висит его черный поводок. Чонгук же в это время поднимается с колен и идет в комнату переодеваться. Фотограф сбрасывает с себя пальто, серый пиджак, в тон к нему брюки-палаццо, стягивает асфальтовую водолазку, ерошит черные волосы, придавая неряшливость. На место собранного и педантичного фотографа Чона приходит Чонгук, уставший и вымотанный парень в сером оверсайз худи поверх черной хлопковой футболки и таких же серых джоггерах. Чонгук накидывает на голову капюшон и затягивает его. Ему больше не хочется ни с кем сегодня разговаривать, благо пожилая консьержка не будет донимать вопросами, знает, что Чон после выставок вымотан. Чонгук выходит из комнаты и направляется к двери, у которой его послушно ждет Сэми, легонько виляя пушистым хвостиком. — Хороший мальчик. — гладит по голове, забирая из зубов пса поводок, цепляя его карабином за ошейник. — Готово, пойдем. Чон отворил дверь и Сэми выбежал в холл, чуть потянув его за собой не дав обуть кроссовки. По этой причине шнурки Чон завязывал уже в лифте. Вечер в городе-Большом яблоке атмосферный, свежий, предвещающий бурную ночную жизнь. Люди в Нью-Йорке никогда не спят. Сэми радостно бежит, виляя своим рыжим хвостом, рядом с Чонгуком, последний же идет, чуть зевая и предвкушая мысленно момент, когда его затылок коснется подушки. За сегодня он очень вымотался, все же огромное сборище людей не для него. Телефон легонько вибрирует и издает короткую мелодию — пришло новое сообщение. Сэми останавливает Чона вблизи небольшого парка, давая знак, чтобы его отпустили побегать. Чон присаживается на корточки и отцепляет карабин поводка от ошейника пса, Сэми в ту же секунду срывается и бежит прочь. Губы парня растягиваются в легкой улыбке. Он наматывает поводок на ладонь и идет в сторону ближайшей лавочки. Нет надобности следить за Сэми, его пес воспитан и в обыкновении проблем не доставляет, по этому же Чонгук спокойно может прочитать присланное сообщение. Нам-хён: Привет, Гуки! Слышал от Чимина, что твои труды по справедливости оценили! Очень рад за тебя! Прошу прощения за сообщение, позвонить, к сожалению, не могу, у меня вылет в Канаду. Буду рад тебя увидеть чуть позже. Крепко обнимаю! Твой хён.Статус: прочитано.
Чонгук снова улыбается. Намджун как обычно сдержан и скромен в поздравлениях через сообщение. Оно и к лучшему, он сегодня не в силах слушать часовые поздравительные хвалебные тирады в его честь. Чонгук очень застенчив, когда дело касается его достижений. Несмотря на то, что его фотографии неоднократно печатали и публиковали в журналах и на официальных сайтах о живой природе, что сделало его довольно популярным и известным в этой области фотографом, он был верен скромности, никогда не воспринимал дело его жизни источником дохода, хотя доход был и довольно серьезный. Чонгук всего-навсего любил свою работу. Листая и просматривая сообщения, его глаз зацепился за иконку почты. Пришло новое сообщение. Прочитав его, глаза округлились, сердце начало биться сильнее, давление увеличилось, телефон норовил выскользнуть из рук. Чонгук уже давно спланировал свою следующую «экспедицию», но не думал, что его идею одобрят. И вот сегодня пришел ответ от команды. Новой экспедиции быть. Чонгук вне себя от радости. Планы на эту поездку он держал в строгом секрете от всех, кто ее никак не касался, кропотливо собирал информацию об этом месте его особенностях, искал людей, которые помогут ему добраться до него, ждал что найдутся единомышленники и вот чудо свершилось. Путешествие на север России состоится. Чонгук планировал его почти год. В сообщении содержалась информация о дате поездки и о том, кто будет вместе с Чонгуком покорять суровую местность. В состав экспедиции, помимо Чона, входило несколько человек: гид, переводчик и документалист с небольшой съемочной группой из трех человек. Собственно благодаря им то поездку и одобрили. Было одно лишь условие для того, чтобы Чон смог поехать: он должен был взять с собой еще одного человека. Без какой-либо надобности и цели, просто для «наполнения». Лишь этот факт смутил парня. Согласится ли кто-то из его друзей на эту авантюру? К его счастью, он обладал способностью убеждать и дружил с Хосоком, который с легкостью мог согласиться. Особой проблемы в этом не было. От предвкушения нового удивительного приключения Чона отвлек Сэми, который прибежал к нему и уперся передними лапами ему в колени — пора домой. Чонгук пристегнул поводок и они отправились обратно домой. Оба уставшие. Оба радостные. На следующий день с самого утра телефон Чонгука разрывался от поступающих звонков: то родители решат справиться о том, как у него дела; то организаторы выставки предлагают продлить показ его фотографий; то Чимин, предложивший встретиться; то гид, решивший согласовать детали предстоящей поездки. С последним Чонгук проговорил больше часа, внимательно вникая в детали и уговаривая его разрешить взять Чону в поездку Сэми. Чонгук решил, что его псу будет полезно побывать в таком месте, почти на его исторической родине. Гид ломался, отговаривал, категорически отказывался, но все же сдался под напором Чона. Фотограф ликовал. Сейчас же ему осталось лишь наметать то, что он будет там снимать. На самом деле, парень хотел устроить себе небольшой отдых в этот раз и снимать все подряд, просто на память, для души. Выставку или публикации после этой поездки он не планировал. Но все же решил, что изучение флоры и фауны мест стоит изучить. Огорчал лишь факт, что поездка запланирована уже на конец ноября-начало декабря, а значит, что там будет уже царствовать зима и полярная ночь, так что богатств для съемки будет не так много. Плюс ко всему у Чонгука меньше месяца для подготовки, которая, по правде сказать, ему не нужна. Гид, как положено, проинструктировал его, отправил список того, что необходимо взять собой в поездку (не без помощи переводчика) , но дотошный Чон заблаговременно все приготовил, так что его подготовка свелась лишь к томному и изнуряющему ожиданию и размягчению почвы для разговора с Хосоком, которого сегодня он увидит на встрече по случаю празднования его выставки и публикации фотографий из Африки. * * * Совместный ужин друзья решили организовать в небольшом итальянском ресторанчике недалеко от 5-й авеню. Обсудив все новости, что накопились у друзей за время разлуки, Пак решает обозначить главный повод встречи: — Что ж, друзья, сегодня мы собрались здесь для празднования одного из знаменательных событий выпавших на наш век! А именно утверждение фотографий нашего младшего небезызвестным журналом о дикой природе! Ваши бурные овации! — поднимает бокал с красным вином вверх Чимин после речи. — Браво! Браво! — хлопают одновременно Хосок и Намджун, вставшие с мест. — Ой, да бросьте вы, не позорьте меня… — покрываясь краской, перекрывающей хмельные щечки, шепчет Чон младший. — Ой да ладно тебе, весь мир должен знать какой наш младший молодец! — еще громче говорит Намджун. — Категорически поддерживаю! — и допивает последнюю каплю виски Хосок. — Кстати, — вмешивается в поток похвал младший, — у меня для вас новость и предложение к одному из вас, от которого он просто не сможет отказаться. — смотрит прямо в глаза Хосока Чонгук.– У меня скоро намечается новая поездка! — Так быстро?! Тебе что на месте то не сидится? — возмущается Чимин, отправляя в рот сочный кусок мяса. — Да, Чонгук, я согласен с Чимином, не слишком ли скоро? — Так, вот давайте сейчас без этого… Я к вам с хорошими новостями, а вы… — Чонгук закатывает глаза. — Чонгук, серьезно, — перебивает младшего Хосок, — ты не успел вернуться из одной поездки, а уже в новую собрался, отдых необходим… — Так, вот давайте без морали… Я уже взрослый мальчик…– вздыхает, — Так о чем это я… У меня новая поездка, которую, к слову, я планировал целый год. — акцентирует, — Повторяю, целый год. Понимаете, на сколько она для меня важна? — смотрит на кивающих ему хёнов. — Так вот… Это поездка в Россию. — и ждет реакцию, которая через три-два-один. — Куда? — Да ты шутишь что-ли?! — Что? — Да-да, предвосхищая ваши крики и недовольства, отвечаю: все схвачено, все до буквы спланировано, все официально, я не еду один, там не живут дикари, я останусь жив, Сэми едет со мной, Хосок, к слову, тоже. — на выдохе выпаливает. — Это все понятно, но… — до Чона доходит суть сказанного, — Что?! Это с какого такого я то еду? — обрывающаяся волна недовольства в лаконичном предложении, ибо от возмущения Чон начал хватать воздух. — Хён, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — тянет младший, схватив Хосока за рукав куртки. — Ну нет, Чонгук, нет… Я, конечно, за любую авантюру, но это… А вы то чего двое молчите, а? — выпучив глаза, спрашивает Хосок. — Да я просто в ах… — Он хочет сказать, что очень, предельно удивлен. — перебивает Намджун. — Да, я обескуражен! — смотрит исподлобья Чимин, — Если же серьезно, то, Чонгук, это ну… Прям… — Это слишком даже для Хосока… Посмотри на него, он впервые не готов… — Да я, в точности как Чимин, обес-ку-ра-жен… Хорошо, что голова не трезвая… — Да ладно тебе, хён… Давай, пожалуйста, я тебя умоляю… Это моя мечта! — Мечта морозить жопу где-то в заднице мира? — С чего вы взяли что это задница мира? — А у меня с географией плохо! Все, что не Европа, равно зад-ни-ца! — дразнит Пак. — Не обижайся на него, Чонгук, но это… Ты действительно уверен, что хочешь? — настороженно и деликатно настаивает на отказе от идеи таким образом Джун. — Я же в самом начале сказал, что планировал эту поездку, вы чем меня слушаете то! — Да слышали мы, слышали, просто до сих пор поверить не можем… — наливает в бокал виски до краев Хосок и залпом выпивает, — Эх, была ни была, еду! — и с грохотом ставит бокал на стол. — Что? — Что? — Ну а что? Чонгук под присмотром, а Юнги все равно через два дня снова укатит в Европу, работы у меня не предвидится, а бегать за пузатыми чопорными шишками у меня желания нет, так хоть мир увижу, на людей погляжу. — и подмигивает Чонгуку, что готов выпрыгнуть из джинс. — Я всегда знал, что ты ненормальный… — прожевывает кусок мяса Чимин. — Не ненормальный, а любопытный. Тем более донсен перед фактом поставил, дело чести согласиться! — Я… — Обескуражен, дорогой. — договаривает за возлюбленного Пак. — Да я в ах… — получает кусочек мясо в рот Ким, не успев закончить фразу. — Ну вот и отлично! Все полюбовно разрешили! — А родители твои знают? — интересуется Ким. — Я им решил не говорить… — Ты сейчас серьезно? — встревает Чимин. — Ну а что? — Чон Чонгук, ты решил поехать на другой конец света и не сказать об этом родителям? Тебе сколько лет, паршивец? — тянет за ухо Намджун младшего. — Ай-ай-ай… — Нет, ну это уже совсем по-детски, Чонгук… Ладно я согласился на эту авантюру, но родителей то нужно в известность поставить… — меняет интонацию на предельно серьезную Хосок. — Я планировал сказать, но у них пока отдых, а мама начнет нервничать, так что… Я принял решение не говорить им. Поездка займет чуть больше месяца и к публикации в январе я, то есть мы, уже точно вернемся. — Тю… Всего месяц? Тогда я точно согласен. Юнги на говно успеет известись. — потирает ладошки Чон. — И что его с тобой держит…– закатывает глаза Пак. — Секс. Исключительный и регулярный секс, еще любовь, эмоции… — Давай без этого… Уволь от подробностей стариковских лобзаний в постели… — Я старше тебя всего на три года, совесть то имей… Что естественно, то не безобразно! — Не в твоем случае… — Засранец…– цокает Хосок на стеб Чимина и легонько щипает его за бок. — Стараюсь… — улыбается парень. — Другой вопрос открыт: как такую взбалмошную истеричку терпит Намджун? — Да, я привык уже… — Эй! — тянет за ухо Кима Пак, — К чему это ты привык? — Какие вы смешные, я с вас не могу… — заливается смехом Чонгук, наблюдая словесную перепалку выпивших хёнов. И все четверо начинают улыбаться. Вечер продолжается за теплыми беседами, воспоминаниями о прошлом и восторженных рассказах Чонгука о удивительном мире Крайнего севера суровой России. Растащило друзей по домам глубоко за полночь. На следующее утро Чонгук проснулся свежим огурчиком и отправился на утреннюю пробежку вместе с Сэми. Заткнув уши наушниками он набрал Хосока, чтобы проинструктировать его насчет поездки. — Добрейшее утро! Как спалось? — громко, бодро, четко, по барабанным перепонкам. — М? — первый признак того, что Хосок спал. — Сэми, голос! — и прямо в трубку звонкий собачий лай. — Чон, твою мать, Чонгук! Ты спятил в край или как? — крик сонным голосом и, кажется, звук падения с кровати. — А тебя с похмелья только Сэми разбудить может… — Адский пес и садист хозяин… — зевок. — Я тебе по делу звоню. — Это что у тебя за дело такое в семь утра ко мне? Я ж сейчас штанишки от шока обмочу… — Я по поводу поездки. Решил сказать тебе спасибо ещё раз. Ты действительно не представляешь, хён, как для меня важна эта поездка! Спасибо… — Ты прикалываешься? Мне, конечно, безумно приятно и льстит, что ты решил меня отблагодарить, но черт побери, не в семь утра, или у тебя после семи не время для «спасибо»? — Нет, кроме этого… Я позвонил рассказать об необходимом для поездки. — Ты точно спятил… Про трусы с начесом я сам догадался, а остальное пришли в сообщении. Я спать. — а дальше «звонок завершен» и гудки. На самом деле, Чонгук просто еще раз хотел услышать заветное «согласен» от Хосока, пускай в такой своеобразной форме. Чонгук воодушевлен и окрылен предстоящей поездкой. Он был в разных уголках света, но до России все никак не не мог доехать. Эта огромная и необъятная, удивительная и многообразная страна всегда манила его своей загадочностью. Сейчас же он на шаг ближе к разгадке хотя бы малой ее части. Север — испытание, которое он жаждет преодолеть. Время до назначенной даты тянулось ужасно долго, Чонгук за три недели успел перебрать все вещи четыре раза, купить новое термобелье, три раза рассказать Хосоку, что успел четыре раза перебрать все вещи, уговорить Чимина на то, чтобы он, в случае необходимости, дал разрешение на публикацию фотографий из Африки, отобрал лучшие из них, оформил ветпаспорт для Сэми, а время все тянулось и тянулось. Чон практически начал умирать от тоски. За два дня до отлета решил на полную зарядить свою «рабочую» профессиональную камеру и компактный фотоаппарат, который любил всегда таскать с собой, положил запасной аккумулятор. В общем, сделал все, что только было возможно. Не сделал лишь одно — не сказал родителям о поездке. Чону очень повезло, так как его «экспедиция» заканчивается как раз к концу отдыха родителей, так что никаких тайн, лишь одна крохотная недомолвка. Перед заветным днем Чонгук не смог сомкнуть глаз, нутро разрывали бешеные бабочки, что ударялись о внутреннюю стенку живота и стремились наружу. Чонгука что-то разрывало изнутри, что-то колотило, накатывал волнами мандраж, словно перед первым свиданием. Противное и одновременно приятное чувство трепетного ожидания, бьющего по ногам. Ко всему прочему Сэми был сам не свой, всю ночь бегал по квартире, скакал по кровати, безудержно скулил, видимо, отражал состояние хозяина. Такси до аэропорта Чонгук вызывал в разбитом-собранном состоянии, будто его опустошили, но продолжали вливать, что выходило за края его способности чувствовать. Вот он, стоит на пороге квартиры, в синего цвета пуховом костюме, под которым синего цвета термобелье, в цвет костюму высокие кожаные тимберленды и шапка ушанка на голове, все-таки в Россию едет. Вот он, стоит на пороге квартиры, и потеет. Не рассчитал время приезда машины и битые десять минут ждет заветное «вас ожидают», параллельно смахивая капли пота со лба. Сэми, к слову, тоже в нетерпении, несмотря на то, что перед поездкой Чонгук гулял с ним целых полтора часа. Пес ходит из угла в угол, тычет мордочкой в бедро Чонгука, изредка лает и поскуливает, нервничает вместе с Чоном. Хосок же решил Чонгука не обременять своей компанией и написал, что они встретятся уже на месте. Чону младшему данный факт не особо понравился, все-таки физическое присутствие Хосока рядом могло частично его успокоить. На самом деле, для Чонгука такое состояние в новинку. Он прежде не испытывал такого волнения ни перед одной поездкой. Каждую он ждал, каждую планировал, к каждой готовился, но такой спектр эмоций ему не знаком, необычен и весьма настораживающий. Чон старается разогнать внутри себя сгущающиеся тучи, но получается слабо. Наконец экран телефона загорается — такси ожидает. Парень берет в правую руку сумку с вещами, в левую — поводок Сэми. Осматривает квартиру, ощущение, что напоследок. — Ну что, дружок, в путь? — открывает дверь и выходит из квартиры. В преддверии неизведанного. Путь до аэропорта, досмотр, сдача багажа, прощание с Сэми на время, суета внутри — все это для Чонгука знакомые и привычные процедуры. Хосока он так и не разговорил, у последнего на лице признаки недосыпа из-за причины под именем Мин Юнги. Благоверный Хосока решил закатить грандиозный скандал накануне вылета по поводу путешествия Чона (он решил до последнего не говорить Мину о нем, а последний вернулся из поездки раньше, чем планировал Хо). Итог — разбитый декор, крики и довольное эго Хосока, он получил ту реакцию, которую хотел, собственно ради нее и согласился на эту авантюру. Не все только ему Юнги из разъездов ждать собачкой. Чона старшего изрядно вымотала бурная ночка, он уснул первым. Перелет им предстоял сложный и долгий: десять часов до столицы России и еще семь до Якутска, потом еще четыре часа на машине до поселка, в котором они остановятся на ближайший месяц. Чонгуку не привыкать, а вот Хосок, после того, как услышал от гида предстоящий маршрут, начал бухтеть и ныть, что позабавило младшего. Сейчас же, уже внутри воздушного судна, Чонгук, смотря как его хён сладко сопит, устроился поудобнее и тоже решил скоротать время в стране грез. * * * Чонгука несет над незримой землей в вакуумном пространстве, словно вокруг него что-то есть, но его ограждают от того, чтобы он мог узреть это. Момент и к нему возвращается способность видеть, осязать. Вот он, обхватывает руками длинную жесткую белоснежную блестящую шерсть исполинского волка, на котором сидит верхом. Волк несет его вперед по переливающемуся снегу, по необъятной снежной пустыне, что простирается до самого горизонта. Под ногами зверя рассыпаются его массы, его лапы оставляют огромные смазанные следы. Чонгук ощущает щекочущий тело холод, но не мерзнет. Чувство, будто ты вышел в морозное осеннее утро из дома в одной лишь футболке, тебя нежит прохладой, ласкает зябкостью. Парень вдыхает свежий воздух полной грудью, заполняет им легкие. Зверь под ним несется и несется, не зная отдыха, не озираясь вокруг, словно доставляя его к определенной цели, особому месту, словно секунда промедления равняется смерти. Щеки Чонгука режут своими крохотными лезвиями снежинки. Над его головой темная небесная гладь, настолько плотная, что звезд не различить. Вдруг в этой тьме распахиваются два гигантских солнца, возникающих рядом друг с другом. Два колоссальных солнца, от которых почему-то исходит несвойственным солнцу свет. Он скорее лунный, такой же холодный и завораживающий, позволяющий созерцать, но не дающий жизнь, служащий лишь проводником в ночи. Солнца эти можжевелового цвета. Волк продолжает нести Чона навстречу двум светилам. Чон зачарованно смотрит прямо на них, словно его загипнотизировали, пленили. Парень теряется в их цвете. * * * Из крепкого сна парня вырывает Хосок, толкающий его в бок и оповещающий о том, что они прилетели в Москву. Чонгук трет глаза, в голове всплывают мутными кадрами картинки сновидения, ярким пятном возникают два зеленых солнца на полотне черного неба. Прежде Чон таких красочных снов не видел. Парень встает с места ватным, помятым, будто не своим телом управляет. — С тобой все нормально? — обеспокоенно спрашивает Хосок, дергая его за рукав. — Да все хорошо, просто ощущение странное какое-то… Словно надвигается что-то титанически массивное, что-то изменяющее… Я не знаю как объяснить. У меня нехорошее предчувствие. — Может домой? Ещё не поздно передумать… — Ага, на пути к трансферу, действительно не поздно. — и начинает улыбаться, Хосок своим присутствием разбавляет внутреннее смятение Чонгука. Ощущение смутное, Чонгук понимает, что в поездке нет ничего сверхъестественного и необычного, да, новая местность, новая страна, но разве это для него в новинку? Пять месяцев назад он был в Африке и жил там не какой-нибудь месяц, а четыре, но почему-то так его не волновало, не мандражило, не колотило и не вгоняло в страх перед неизвестностью. В Африке с ним был только переводчик, а сейчас целая команда да Хосок в придачу. Волноваться сейчас абсолютно не стоит. Головой он это понимает, а нутро нашептывает другое. Нутро дергает за невидимые, скрытые внутри ниточки и делает все возможное, чтобы Чонгук не мог ровно стоять на ногах и собраться с мыслями. Чонгука мотыляет из стороны в сторону, дергает, штормит, а все из-за неведомых бабочек, которые без устали порхают внутри его тела. Трансфер прошел без происшествий, вся команда благополучно села в самолет до заветного места, практически до пункта назначения. Только изредка было некомфортно из-за косых взглядов остальных пассажиров: иностранцами были только они. В этот раз Чонгук глаз не мог сомкнуть, занимал себя всем, чем только было возможно: рассматривал небесную перину, пытался посчитать облака, посмотрел какой-то документальный фильм про джунгли, наблюдал за спящим Хосоком, пытался понять русскую речь, поел два раза, нашел в телефоне забытые игры, поиграл в них, почистил галерею в телефоне, вздремнул. В общем, перевыполнил план продуктивности на несколько дней вперед. Через двадцать минут тупого созерцания светового табло «пристегните ремни», заветный голос сказал, что самолет снижается. Чонгук, словно непоседливый мальчишка, начал елозить на сидении, вертеться, толкать Хосока, чтобы последний посмотрел в иллюминатор, на приближающийся кусочек неизведанной ими земли. Хосок же, все еще находясь в объятьях Морфея, отмахивался от назойливого донсена, что-то бубня под нос. Спустя пятнадцать минут они приземлились, Чонгук выдохнул, а Хосок зевнул. Владимир, так зовут переводчика, похлопал Чонгука по плечу и поздравил с тем, что они практически добрались. Чон первым выскочил из самолета, оставив на Хосока получение багажа, и бегом направился в зону получения негабаритного багажа, чтобы вызволить Сэми из практически двадцати часового заключения. Чонгук подлетел к стойке выдачи, переминаясь с ноги на ногу ждал, пока клетку с его псом вынесут. Буквально через пять минут нервного ожидания Чон встретился со своим любимцем. Сэми выглядел измотанным, понурым, лежал, положив мордочку на передние лапы, но, увидев Чонгука сразу же подскочил, начал вилять хвостиком и громко лаять, выражая свое недовольство от такого стечения обстоятельств. — Ну-ну, все, приехали, ты теперь не скоро полетишь. — гладит пса по шее фотограф, — Ещё несколько часиков и сможешь бегать, сколько душе твоей угодно, — смотрит в глаза псу, что в ответ с недоверием и обидой, — честно-честно, я тебя даже гнать домой не буду. Ты только не дуйся, Сэми. Я тебе вот такущий кусок мяса куплю. — и руками показывает насколько большой, — Такой большой, зуб даю. — и целует в нос. Достает из кармана поводок и цепляет за ошейник, ведет к кулеру с водой, чтобы напоить своего четвероногого страдальца-путешественника. Как только Сэми допивает воду, Чонгук вспоминает, что оставил все вещи на Хосока. Прежде чем он приподнимается с колен до ушей доносится громкий крик друга… — Чон, мать твою, Чонгук! Мелкий засранец! Тварюга эдакий! Я тебе, чё, в носильщики заделался?! Ты тут часом не обнаглел?! — идет вопящий во весь аэропорт Чон, таща сумку Чонгука. Дальше такая картина: Чон, увидев, что Чонгук обратил на него внимание, поставил его сумку на пол, ехидно улыбнулся и начал легонько пинать её, не отводя от младшего взгляд. Чонгук сразу же подорвался и побежал, потянув за собой Сэми. — Хён, прости пожалуйста! Я к Сэми спешил.– и кивает в сторону пса, что кинулся облизывать Хосока. — Эй, спокойно-спокойно, адский ты пёс. — улыбается Хо, гладя Сэми по шерсти. — У меня для тебя тут вкусняшка. — и дает ему несколько собачьих лакомств, вытаскивая их из кармана пуховика. Все-таки Хосок любит этого «адского» пса. — Ну что, все собрались? Ничего не забыли? — в разговор вмешался Владимир, — Машина уже нас ожидает, так что, если готовы, выдвигаемся. Чем быстрее поедем, тем быстрее будем на месте и тем быстрее наши головы коснутся подушек. — потирает шею переводчик, — Остальные уже внутри, так что скорее. — Да, да, уже идем. — отвечает Чонгук и берет в руки сумку, — К слову, — обращается к Хосоку, — ты в курсе, что ты только что так старательно питал? — и осуждающе направляет взгляд на хёна. — Камера с другой стороны, не надо мне тут. — все-таки раскусил. — А вдруг нет? — Я тебя знаю, ты никогда камеру сбоку не кладешь, бережешь ведь. Плюс ко всему, наверняка обмотал её вещами в сто слоев, так что я мог пинать и сильнее. — Я и не знал, что на столько предсказуем. — Ты не представляешь на сколько. — и толкает младшего в плечо. Все же хорошо, что Хосок согласился на эту поездку. Все четверо: Чонгук, Хосок, Сэми и переводчик вышли из здания аэропорта. Всем четверым в нос ударил едкий морозный воздух. Сэми даже начал мотать мордочкой из стороны в сторону от новых ощущений. На улице было темно, хотя было четыре часа дня. Вот она — магия полярной ночи. Благо идти им долго не пришлось: прямо напротив выхода их ожидал темно-серый минивэн тойота. Чонгук с Сэми запрыгнули первыми, затем залез Хосок, после переводчик. Салон автомобиля был довольно просторный, даже с таким количеством людей. Кстати о людях, гид был совершенно нелюдим, общался изредка только с переводчиком, на остальных же внимания совершенно не обращал. Гид был мужчиной лет семидесяти, с глубокими морщинами на лице, грубоватой наружности, худощавого телосложения. Позже от переводчика Чонгук узнал, что гид совершенно не знает английского. Другие же попутчики: документалист с его командой просто-напросто с Чонгуком и Хосоком не разговаривали, хотя английским владели, косо поглядывали на Чонгука, когда последний попросил водителя сделать остановку (разумеется не без помощи переводчика), чтобы выгулять Сэми. После этой просьбы эти четверо начали недовольно вздыхать оставшиеся три часа, чем раззадоривали Хосока, выводили его из себя, практически подначивая его своими физиономиями устроить потасовку в условиях минивэна. Чонгук же из последних моральных сил Чона старался сдерживать, громко шипя слова поддержки, успокаивая. Поездка, начиная с наземной ее части, обещала быть интересной. Хорошо, что переводчик сказал, что они будут жить в разных домиках. Только это и усмирило раздраженного Хо, который уже готовился разносить в одного четверых. Внутреннее волнение не покидало Чонгука, но забывшись, он перестал придавать ему особое значение, списывал на переизбыток эмоций и, теперь, на усталость от долгого пути. Минувший час прошел относительно спокойно: Хосок заткнул себе уши наушниками и искал душевное равновесие, закрыв глаза и натянув на голову капюшон от худи, параллельно гладя Сэми по голове; Чонгук же с восторгом всматривался в плотную темноту за окнами автомобиля, дорожку света от фар минивэна, предвкушал, как в этой темноте будет искать обитателей нового для него мира; ненавистная Хосоком четверка что-то бурно обсуждала между собой, документалист снимал влог, пару раз словив в кадре недовольную рожу Хо и тут же отводя камеру в сторону; переводчик все болтал на русском то с гидом, то с водителем, преимущественно, конечно, с последним. Чонгук не слова не понимал, но порой зависал и прислушивался к их диалогам. На подходе третьего часа все, кроме водителя, начали угоманиваться и засыпать, Чонгук не был исключением. Его дремота заарканила первым. На подходе четвертого часа, последнего на сегодня, в дороге, проснулся только Хосок, который, подобно Чонгуку несколько часов назад, начал разглядывать пейзаж за окном, который своровала глубокая ночь, длиною в полгода. За этим занятием он просидел до самого пробуждения Чонгука, который открыл глаза ближе к окончанию маршрута. Минуло практически четыре часа и вся «команда» прибыла в место их пребывания на ближайший месяц. Это была крохотная деревушка в глубине лесотундры. Фотограф, пока они ехали к предназначенным для них домикам, насчитал около тридцати домов, среди которых были как кирпичные, относительно новые, так и ветхие деревянные. В целом поселение Чонгуку понравилось, он нашел его довольно уютным, своеобразно милым, колоритным. Хосока же деревня повергла в культурный шок, он не мог вообразить, что существуют настолько глухие места, в сегодняшнем, двадцать первом веке. Переводчик же уверил, что это еще не глухомань. Восторг с лица Хосока смывался на глазах, и это он предлагал Чонгуку вернуться. Приехав к трем небольшим домикам-вагончикам, гид начал говорить, а Владимир, после окончания его рассказа, переводить: — Что ж, друзья, на этом наше путешествие прерывается на ближайшие два-три дня. В этих домиках, — он тыкнул пальцем в окно, — вы будете жить предстоящий месяц-полтора. В них есть все что вам нужно: санузел, душ, отопление, электричество, некоторая техника. Все необходимое вы можете приобрести в магазине, который находится в двадцати минутах ходьбы от ваших домов и в восьми-десяти минутах езды на снегоходах, которые прилагаются к вашим домикам и стоят позади них. Ключи от них находятся внутри домиков. В управлении он до смеха просты, но, если возникнут трудности, вы всегда можете позвонить мне. Я буду жить в самом поселке, но на связи находиться двадцать четыре часа в сутки. Сейчас я раздам вам ключи. — и достал из кармана шесть комплектов ключей, — Так, по два ключа на дом. Будьте внимательны и не потеряйте их! — и отдал каждому по ключу, — Что же еще… — задумавшись начал сминать договор, что был в его руках, — А, точно! Так как местность эта не очень людная, скажем так, а за вашими домами простирается только природа, то убедительно прошу оповещать меня о ваших передвижениях, если соберетесь покинуть окрестности. Связь здесь работает на ограниченном протяжении, так что перед отправлением в обязательном порядке прошу говорить мне время и направление вашего движения, чтобы в случае чего я мог предпринять определенные меры. Все ясно? — все кивают, — На этом все! Поздравляю вас с прибытием на север! Затем он протянул поочередно каждому ручку и попросил расписаться в том самом договоре, который безудержно сминал на протяжении инструктажа. Все участники «экспедиции» поставили свои закорючки и начали выходить из минивэна. Чонгук отдал поводок Сэми Хосоку, который, распихивая всех прочих, выскочил на свежий воздух вместе с псом, и решил выйти самым последним. Чонгука встретил невесомыми нежными касаниями снег, что крошечными хлопьями падал с неба, под ногами хрустел слой белой пелены, что, отражая свет фонарей, блестела, словно была россыпью глиттера, заполонившего все пространство, которое может различить глаз. Нос пробивает запах свежего, бодрящего мороза, который наполняет легкие, заполняет каждую клеточку. Холод здесь другой, кусающий, пробирающийся в самое нутро, леденящий. Чонгук начал озираться вокруг. Его попутчики разбирали свои сумки, Хосок пинал огромные сугробы, кидал снег в Сэми, который не успевал отряхивать мордочку. Здесь как-то свободно, просторно. Это не тот простор, который дарит ветер своей вседозволенностью и вездесущностью, это простор и безграничность севера, который открывает новую форму свободы, таящуюся в беспредельных ледяных массивах, загадочной материи пустоты и гулкой тишины ночи, что кажется бесконечной. Чонгук озирается вокруг будто не своими глазами, все вокруг кажется определенно симуляционным, доныне для него несуществовавшим, обретших форму наяву. Чонгук вдохнул еще раз и запрокинул голову, несколько секунд разглядывая пустое черное мистическое поле, противоположное белоснежному. Две пустоты, по разные стороны, от которых веет холодом. Чонгук побывал в обеих из них, в одной из них сейчас стоит. — Пожалуйста, заберите Ваши сумки. — вытаскивает из очарования Чона голос Владимира. — Ой, да, прошу прощения, засмотрелся. — виновато отвечает и идет к багажнику, забирает сумки: свою и Хосока. — Всего Вам доброго. — обращается переводчик к фотографу. — И Вам всего доброго! Чонгук, оставшись в двумя сумками в руках, молча наблюдал как минивэн скрывается из виду. — Чонгук, ты собираешься дверь нам открывать? — слышится голос старшего позади, — Как Сэми не знаю, а я бы уже погреться зашел. — Блин, хён, чего раньше то не сказал?! — восклицает Чон, — А где все? — В смысле все? Ты про ту четверку? — получает кивок в знак подтверждения, — Эти слабаки и пяти минут не выдержали, сразу в дом забежали, документалисты хреновы… — Наверное, и мы пойдем. Хосок только одобрительно мотает головой и заталкивает нос под воротник свитера, что выпирает из черного дутого пуховика. Хосок обычно модник, но не в этот раз: для него важнее моды оказалась собственная пятая точка, закрытая пуховиком ниже колен. Чонгук отдал ему сумку и оба поплелись в сторону вагончика, что находился дальше остальных, видимо, «попутчики» решили отселить эту парочку подальше от себя. Оно и к лучшему, простора больше. Около их вагончика, как у прочих, стоял снегоход со стертой краской, чуть побитым стеклом, но в целом пригодным для передвижений. — Сэми, давай к нам. — зовет пса Хосок. — Да ладно, пускай побегает. — отрезает Чонгук, — Я сам его чуть позже домой погоню. — А он не потеряется? — Не, он сам боится от меня далеко уходить, тем более, что место новое. — Смотри, не найдем потом его в этой глухомани, а у туземцев шуба новая… — Очень смешно, — щурится младший, — не придется. — Как знаешь. Прежде чем зайти в вагончик, Чонгук все же окликает пса, привлекая внимание и обозначая к какому домику возвращаться. С голубиным чувством у Сэми никогда проблем не было, поэтому Чонгук совершенно не беспокоился. Его пес не потеряется, он в этом уверен. Хо забегает в их новый дом первым и сразу же плюхается на одну из кроватей, что стояли друг напротив друга. Изнутри вагончик выглядел уютно. Внутри него были две кровати с небольшой тумбочкой между ними, столиком и двумя стульями, что примыкали к левой стене, холодильником. К правой стене прилегал небольшой деревянный шкаф коричневого цвета. Слева от входной двери располагалась дверь в ванную комнату, справа от двери было крохотное оконце и гвоздик, на котором висели ключи от снегохода. — Может переоденешься и мы чай выпьем? — Все может быть. Ты пока наливай, а хён подремлет. — и демонстративно отворачивается к стене. — Ну и фиг с тобой. Чонгук решил не снимать одежду пока не загонит Сэми обратно, поэтому он разбирал сумку полностью одетым. — Ты хоть шапку-то сними. — обращается к нему хён. — Ага. — пропустил мимо ушей и пошел наливать в чайник воды Чон младший, игнорируя предложение старшего. Чонгук, закончив приготовление к чаепитию, решил, что для Сэми прогулки в одиночестве в течение двадцати минут будет больше чем достаточно. Он застегнул куртку и поправил шапку перед выходом. На улице его встретили все тот же знакомый мороз, падающий снег, новая тишина и… Отсутствие Сэми около двери. Чонгук решил обойти вагончик, в надежде обнаружить пса, но тщетно. Парень обошел домик вокруг, но любимца так и не нашел. Тогда Чонгук ускорил шаг и направился в сторону двух других домиков, но следов Сэми около них он не увидел. Чона взяла в тиски паника. Неужели Сэми все-таки убежал? Все-таки потерялся? Хосок же его предупреждал. Но его Сэми никогда прежде не убегал от дома, что же сейчас? Рой вопросов, ни одного ответа. Чонгук со всех ног мчится обратно к вагончику, влетает внутрь и хватает ключи от бурана*. — Что-то случилось? — Хосоку в глаза бросилась дикая, животная паника на лице младшего, капельки стоящих в них слез. — Сэми, Сэми бежал. Я поехал его искать. — Погоди, Чонгук, может он прибежит скоро… — Чон догадывается, что это не так. Сэми никогда не мог от Чонгука отойти дольше, чем на десять минут. Чонгука старается успокоить, у которого явно начинается истерика. — Нет, хён, я поехал, только время потеряю… — и пулей вылетает из домика. И зачем только Хосок про шубу пошутил? На Чонгука накатывает истерика, он садится на буран и заводит его трясущимися руками, в глазах стоят слезы. Сэми, Сэми, где же ты? Парень выкручивает гашетку, сразу срывается с места на скорости, в темноте старается различить следы пса на снегу, едет точь-в-точь по ним. Следы уводят Чона за пределы поселка, далеко, глубоко в темноту. Дорогу парню освещают лишь фары снегохода, он мчит направляемый следами, которые ведут и ведут его. Чонгук все дальше от ярко-синих железных домиков-вагончиков. Парень в пути уже больше получаса, он отъехал от деревушки довольно далеко, за ним лишь густая и пугающая темнота под руку с пустотой, впереди же узкая дорожка надежды и тусклого света фар. Чонгук замечает, что погода меняется: ветер становится яростнее, порывы его обретают большую силу, слышны завывания, в лицо он плюет режущие снежные осколки. Чонгуку становится страшно. Он здесь один, его пес неведомо где. Порывы набирают неистовый, безудержный и неукротимый характер, Чонгук не может разглядеть дорогу, его ослепляет, оглушает, он полностью дезориентирован. Его вместе с бураном уводит в жестокий пляс пожаловавшая пурга. Чонгука мотыляет, рвет из стороны в сторону, ему все труднее удерживаться на снегоходе, он что есть сил вцепляется в ручки, продолжает движение в неведомом направлении. Ветер тяжелыми потоками наносит удары, момент, снегоход Чона сбивает, он отпускает управление, машина заваливается набок, скидывая с себя парня и придавливая его сверху. Фотограф под массой бурана обездвижен, скован. Через секунду приходит новое ощущение. Чонгук почувствовал резкую, сильную боль в правой ноге, от чего в голове его начало мутиться, звук мотора становился более глухим, тупее ощущались боль и колющий лицо снег. Он терял сознание. Над головой все продолжала выть вьюга, носиться ветер. Для Чонгука темнота становилась все более осязаемой, он становится ее частью, она поглощает его целиком. * * * Чонгук ощущает, как нечто массивное несет его в кромешной темноте, как кто-то хватает его за ноги и тянет вниз. Он не в состоянии сопротивляться той силе, что тянет его за собой. Чонгук движется в абсолютно пустом пространстве. Все больше и больше невидимые руки-веревки оплетают его тело, теперь двигаясь выше: к торсу, груди, шее. На шее они останавливаются и начинают сжимать его горло, все сильнее и сильнее, лишая возможности сделать вдох. С его губ срывается немой вопль. Секунда. Его что-то вырывает из этой пытки. К Чонгуку возвращается способность видеть, осязать, он может свободно дышать, ничто не оплетает его тело. Панику уничтожает ледяное спокойствие, возникшее так спонтанно и отчетливо. Вот он, обхватывает руками длинную жесткую белоснежную блестящую шерсть исполинского волка, на котором сидит верхом. Волк несет его вперед по переливающемуся снегу, по необъятной снежной пустыне, что простирается до самого горизонта. Под ногами зверя рассыпаются его массы, его лапы оставляют огромные смазанные следы. Чонгук ощущает щекочущий тело холод, но не мерзнет. Чувство, будто ты вышел в морозное осеннее утро из дома в одной лишь футболке, тебя нежит прохладой, ласкает зябкостью. Парень вдыхает свежий воздух полной грудью, заполняет им легкие. Зверь под ним несется и несется, не зная отдыха, не озираясь вокруг, словно доставляя его к определенной цели, особому месту, словно секунда промедления равняется смерти. Щеки Чонгука режут своими крохотными лезвиями снежинки. Над его головой темная небесная гладь, настолько плотная, что звезд не различить. Вдруг в этой тьме распахиваются два гигантских солнца, возникающих рядом друг с другом. Два колоссальных солнца, от которых почему-то исходит несвойственным солнцу свет. Он скорее лунный, такой же холодный и завораживающий, позволяющий созерцать, но не дающий жизнь, служащий лишь проводником в ночи. Солнца эти можжевелового цвета. Волк продолжает нести Чона навстречу двум светилам. Чон зачарованно смотрит прямо на них, словно его загипнотизировали, пленили. Парень теряется в их цвете. Момент, громадный зверь под Чонгуком исчезает, Чон зависает в воздухе. Солнца, что были вверху, над его головой, сжимаются до мелких точек и стремительно летят вниз, останавливаются напротив него, на уровне его глаз, а затем молниеносно удаляются и сливаются воедино в фигуру, отдаленно напоминающую человеческий силуэт. Силуэт этот протягивает Чонгуку руку и он неконтролируемо идет навстречу ему. Навстречу двум солнцам, что обратились в человека.