Кулинарный практикум

Что всегда поражает Хайкуаня в Чжу Цзаньцзине, так это его умение собираться. Не на площадке, не на встречах с фанатами, а в быту. Там, где он сам мается, пытаясь решить, не взять ли на всякий случай толстовку и официальную рубашку, и в итоге набивает рюкзак почти битком, Цзаньцзинь обходится таким минимумом, что поневоле появляется чувство, что он — избалованная принцесса. Кажется, он вовсе не привязывается к вещам. Если у самого Хайкуаня есть, например, любимая кружка, которую он даже на съемки таскает, то здесь такого нет. Когда им выпадает возможность спокойно посидеть, ценимая в виду редкости, Хайкуань предпочитает заняться чаем сам. Так он может сам решить какую кружку дать Цзаньцзиню, а какую взять себе. Не то, чтобы выбор был большой, конечно — на полках шесть разномастных кружек и отдельно красивая тоненькая мамина чашка, которую он сам ей и дарил на какой-то из дней рождения. Цзаньцзинь всегда поступает одинаково: первой достает с полки ту кружку, которая нравится Хайкуаню, а потом просто берет стоящую рядом, и наливает себе. Хайкуаня не то чтобы злит, скорее огорчает такое безразличие, и да, он может согласиться с собой, ему это нужно. Встречи слишком редки, провести вместе день или два — несбыточная мечта, если повезло выкроить вечер и ночь уже можно радоваться. И между этими встречами ему бы хотелось знать… Иметь что-то, что однозначно бы указывало на то, что Цзаньцзин — его. Что он бывает в этом доме, считает его хоть на каплю своим. Следы с кожи сходят слишком быстро, да и не всегда есть возможность забыться настолько, чтобы оставить друг на друге отметины. А в остальном Цзаньцзинь действует всегда так, будто он в этом доме — призрак. Ни одной оставленной впопыхах футболки, ни зубной щетки, даже чашку и ту себе не выбрал. Хайкуань вот озаботился. В другой квартире, он знает, лежит на пустой полке в шкафу его футболка, а на кухне на крючке висит кружка с мозголомным рисунком составленным из черных ромбов. У Цзаньцзиня набор таких кружек, рисунки странные, из разных фигур, но вот эта пришлась ему по душе больше всех. Так что он очень хочет, чтобы и здесь было так же. Кто-то назвал бы такое желание женским, не подходящим для мужчины, но Хайкуаню плевать. Они об этом никогда не говорили, и, может быть зря. Может быть надо поговорить сейчас. — Ты какой-то задумчивый сегодня. — Цзаньцзинь забирает из его пальцев кружку и поворачивается к садящемуся рядом Хайкуаню, умудряясь не расплескать ни капли. На красной кружке выдавлен кленовый лист. Кружка самого Хайкуаня — синяя с белым маяком, кажется, полученная от какого-то фонда, в который он перечислял деньги. Сначала он думал отдать Цзаньцзиню парную, с якорем, для парности и купленную, но потом решил, что это слишком уж глупо, и из чувства противоречия взял эту, с листком. Зато теперь можно смотреть, как пальцы выглаживают неровности рисунка, словно настоящий листок гладят. — Мелочи. — Он улыбается и ловит ответную улыбку, Цзаньцзинь всегда улыбается так тепло, что кажется, такой улыбкой можно зимой согреться. — Просто подумал, что каждый раз после того, как ты уходишь, мне приходится себя убеждать, что не приснилось. — Сказать оказывается очень просто, сложнее ждать ответа. Хайкуань сосредоточенно отпивает чай, обжигает язык и кривится, стараясь не смотреть на Цзаньцзиня. Не смотреть выходит плохо. Цзаньцзинь, впрочем, словно не замечает, сидит опустив ресницы, и молчит. — Тебе это так важно? — Взгляд прямой и немного удивленный, словно для Цзаньцзиня это откровение. Хотя, кто знает, может и правда. — Да, важно. — Хайкуань отвечает невольно копируя интонацию Цзаньцзиня и понимает, что она все же не удивленная, а извиняющаяся. — Я все прекрасно понимаю, просто мне так… понятней? — Я о таком не задумывался даже. — Кружка с кленовым листом, опустевшая наполовину, отправляется на стол, к почти полной синей, а сам Цзаньцзинь садится ближе подгибая под себя ногу, так, что их колени теперь соприкасаются и Хайкуань может, просто протянув руку, взлохматить ему волосы, или погладить опять возникшую на щеке ямочку. — Мне всегда важен ну… человек. А обстановка, знаешь, десятое дело. То есть, я запоминаю, что тебе нравится, допустим, но мне самому как-то все равно из какой кружки пить, или какую футболку носить. Хайкуань выдыхает. Самое главное для Цзаньцзиня — он. И это радует даже больше, чем наличие кружки или забытой футболки. Две недели спустя. — Кому в какую наливать? Хозяйская с маяком, я помню,- спонтанные посиделки выливаются в такое же спонтанное приготовление глинтвейна, потому что для того, чтобы просто так пить невесть зачем притащенное Цзи Ли вино слишком промозгло. И именно поэтому он сейчас стоит у плиты и размахивает поварешкой, угрожая вылить полный черпак за шиворот хоть даже Ичжоу, если тот не прекратит тыкать ему в спину. — Моя — красная. — он забирает из рук Ли обе кружки и передает синюю Хайкуаню, а из своей делает глоток и хихикает, потому что Сяо Чжань тут же потешно надувает губы. — Я всеже старейшина Илина, красная кружка должна быть моя. — Ничего не знаю. Моя. — И улыбается, как Мэн Яо. Хайкуань, наверное, счастлив, а Цзаньзинь и вправду наконец понимает, что он тогда имел в виду.