Все двери ведут к тебе

Мир рушится. Раскалывается и сыпется, а его куски падают, угрожая похоронить под собой всё то, что Мирон так долго и кропотливо собирал по частям. События мелькают с ужасающей скоростью, словно кто-то крутит дьявольский калейдоскоп. Он до последнего не верил, что подобное возможно. Но вот оно — происходит прямо сейчас, и от осознания этого прошибает дрожь. Мирон мечется, понятия не имея, что можно сделать, лишь бы не чувствовать это опустошающее бессилие. Он вырывается из дома в тот же день — если и сопротивляться, то не с печальным лицом, верно? Ему почти физически больно видеть ужас на лицах случайных людей, и при том очень страшно — не видеть. В голове не укладывается, как кто-то может спокойно продолжать жить свою обычную жизнь, будто ничего и не случилось. Хочется кричать и биться о стены, делать хоть что-то, но он снова лишь покидает страну. Ту самую, в которую всегда так рвался и которую всегда считал своей. Он и сейчас считает, глядя на удаляющиеся огни из окна самолёта, мысленно обещая обязательно вернуться. Солнце в Стамбуле до зубовного скрежета яркое и весёлое. Стены отеля приятного бежевого оттенка, светлые и ничем не напоминают стены ОВД, но Мирон всё равно чувствует себя загнанным. Многочасовое пролистывание ленты новостей не приносит успокоения — наоборот. Хочется отбросить телефон и очертя голову рвануть обратно — чтоб быть там, под угрозой вместе со всеми, а не в безопасности, здесь. Чтоб не думать, будто снова пошёл на компромисс. Однако он знает, что его присутствие ничего не решит, он сможет сделать больше, лишь находясь дальше, как бы противоречиво это ни звучало. Особенно для той его части, что так жаждала вернуться обратно. Твиттер, инстаграмм, вк, ютуб, тик-ток — он перепрыгивает с вкладки на вкладку, даже не замечая, как темнеет за окном. Он видит множество комментариев, и каждый раз его бросает в дрожь — то ли от ужаса, то ли от гнева — когда он видит тех, кто всё происходящее поддерживает. «Это боты, — заставляет себя думать думает он. — Просто люди, которые за деньги напишут что угодно. На самом деле тех, кто реально так считает, не существует». Но следом тут же приходит мысль: «Кем тогда надо быть, чтоб даже за деньги писать такое? А если они действительно… от чистого сердца… Есть ли оно у них тогда?» Мирон трёт воспалённые веки и блокирует разрядившийся телефон, только сейчас замечая, что давно уже сидит в темноте. Он растерянно оглядывается, включает свет и щурится с непривычки, притягивая поближе брошенную у входа сумку. Телефон пиликает, обозначая, что заряжается. Мирон кивает самому себе и, оставив его на тумбочке, бездумно обувается. Нужно накинуть толстовку — на улице всё ещё достаточно прохладно, тем более ночью. Мирон бросил курить, но ему просто необходимо выйти и подышать — эти стены будто вознамерились погрести его заживо. Ему нужно услышать хоть что-то — голоса людей, шум машин, что угодно. Потому что в тишине комнаты ему начинало казаться, что буквально из каждого угла доносится «Вперёд! Наконец-то! Покажем им! Давно пора!». Мирон судорожно натягивает кофту, мечтая оказаться как можно дальше не только отсюда — но от всего мира, где происходит подобное. Он спешно распахивает дверь и, едва сделав шаг, понимает, что всё же поехал кукухой. В глаза ему бьёт солнце.

***

Мирон в полнейшем непонимании смотрит перед собой — и вместо коридора отеля видит дорогу с неспешно проезжающими по ней машинами. Он несколько раз моргает, словно в попытке прогнать наваждение, но реальность не поддаётся — перед ним всё та же дорога, всё те же машины, даже вон, люди по тротуару ходят. — Мужик, чего встал? — раздаётся внезапно прямо над ухом. Мирон едва не подпрыгивает, но извиняется на автомате и оборачивается. Мимо него протискивается средних лет мужчина в полинявшей кожанке и с пакетом в руках, а сам Мирон осознаёт, что стоит на крыльце прямо на выходе какого-то магазина. Поднимает голову и удивляется ещё больше (хотя, казалось бы, куда больше) — над дверью висит некогда яркая, а сейчас уже порядком выцветшая вывеска «Продукты». На осознание того, что надпись на русском, у Мирона уходит меньше секунды. Он вновь поворачивается к дороге, отмечая, что видит в основном отечественные автомобили. Окей, ладно, он в России. Предположим. Мирон встряхивается, трёт веки, но, так как странная улица всё также не желает пропадать, старается не поддаваться панике и мыслить рационально. Например, для начала нужно понять, в какой город его занесло. На вопрос «куда?» ответить было гораздо проще, чем на вопрос «как?». Ну, точнее, ему так казалось. Однако низкие и совершенно стандартные для России панельки на другой стороне дороги не дают ему никакой дополнительной информации. Он решает присмотреться к прохожим, но кроме старомодных пальто и потёртых джинсовок больше ничего не видит. Это может быть абсолютно любая из русских глубинок, и он никогда не отгадает, какая конкретно. Можно, конечно, спросить у кого-нибудь, но Мирон всё ещё не до конца уверен в реальности происходящего, а потому решает воспринимать это как некий квест. Он просто идёт вниз по улице, по ходу всё же пытаясь определить своё местонахождение по какой-нибудь мелочи, но даже указатель на краю одного из домов «Советская улица, 24» не помогает от слова совсем. И всё же что-то было здесь не так — помимо основного флёра сюрреализма. Мирон идёт и никак не может понять, что его так напрягает, пока не доходит до конца улицы, где начинались гаражи. Он уже было разворачивается обратно, как слышит какую-то возню, и, словно ведомый неизвестной силой, направляется в сторону звука. Завернув за угол, он видит, как какой-то мужик держит за шкирку худощавого пацанёнка лет десяти, пока тот безуспешно пытается выкрутиться или хотя бы лягнуть мужика ногой. Второе ему вскоре удаётся. — Ах ты мелкий говнюк! — Отпусти! — гнусавит мелкий. — Разбежался! Тебе что, руки поотрывать? — Я закричу! — Кричи, я сейчас сам ментов вызову, пусть закроют тебя с такими же маленькими уголовниками. — Я ничего не сделал! — А я, по-твоему, слепой? Мужик встряхивает пацанёнка, и Мирон понимает, что оставаться немым свидетелем он попросту не может. — Эй, что случилось? — подходит он ближе. — Да этот щенок мне весь гараж разрисовал! — Это не я! — тут же откликается мелкий, и Мирон невольно хмурится — этот голос отчего-то показался ему знакомым. — Бабушка моя, — передразнивает его мужик. — У тебя руки в краске, бестолочь. — Полегче, это мой брат, — выдаёт Мирон первое, что пришло в голову, а потом осуждающе смотрит на мелкого, который прищурил свои по-лисьи раскосые глаза. — Вань, ты зачем чужие гаражи портишь? Тебе мамка сколько раз говорила? Сейчас ведь опять отмывать будешь… Мужик, есть тряпка? — Правильно, пусть отмывает, — радостно соглашается мужик и, отпустив пацана, почти скрывается в гараже, как на секунду оборачивается. — Если этот сбежит, я на вас обоих заяву накатаю. Тебя вон по татухам найдут, — кивает он на руки Мирона и всё же уходит вглубь гаража. Мирон пожимает плечами. Пацанёнок было дёргается в сторону, словно всё же собираясь убежать, но, видя абсолютно спокойного Мирона, в итоге передумывает. — Ты не побежишь? — вполголоса спрашивает он. — Не-а. — Почему? — Расскажу, если останешься. Мелкий щурится, отчаянно кого-то Мирону напоминая. Опасливо подходит ближе, заинтересованно разглядывая его татухи на кистях и пальцах. — Как тебя зовут? Я не видел тебя раньше на нашем районе. — Мир. — Типа Мирослав? — Типа. — Тогда мы почти тёзки, — хмыкает мелкий и, немного помедлив, протягивает испачканную в краске ладошку. — Я — Слава, это от «Вячеслав». В голове у Мирона щёлкает, и он всматривается в лисьи глаза, понимая, что его так напрягало в окружающем — ото всюду буквально сквозило старомодностью, которую сложно было списать даже на застывшую во времени глубинку. Мирон в прострации пожимает маленькую ладонь Славы, когда из гаража показывается мужик с бутылкой мутной жидкости в одной руке и тряпкой — в другой. — Вот растворитель нашёл, — суёт он Мирону бутылку и понимающе качает головой, глядя на Славу. — Не дети пошли, а сплошное наказание. Не дожидаясь ответа, мужик вновь скрывается в гараже — Мирон успел заметить краем глаза, что тот, судя по всему, до происшествия ковырялся в машине. Под внимательным взглядом Славы, Мирон усаживается перед створкой гаража и рассматривает намалёванную абстракцию. — Пропадает твоя буйная энергия, — вздыхает он, смачивая тряпку в резко пахнущей жидкости. — По тебе… — …колония плачет? — насмешливо заканчивает за него Славка, присаживаясь рядом. — Не, художка, — хмыкает Мирон и тычет пальцем во что-то, напоминающее стилизованное древо. — Вот это неплохо получилось. — Это Энт, — самодовольно откликается мелкий, и Мирон удивляется его прошаренности. — А что на руке у тебя? — Колесо Сансары. Это… — Я в курсе, круг жизни, — вновь удивляет его Слава. — Ого, — Мирон одобрительно кивает, — а ты не идиот. — Я смотрел «Короля льва», там вся сюжетка на этом строится, — нарочито небрежно отмахивается Слава, краснея при этом щеками. — Что ещё смотрел? — Мирон по-доброму усмехается, возвращаясь к оттиранию стены. — Я так понимаю, «Властелин Колец»? — Ты тоже видел? — глаза у Славки аж загораются. — Разве мог бы я такое пропустить? — Я все книги прочитал, — с энтузиазмом делится мелкий. — Говорят, в этом году второй фильм должны выпустить! — А «Хоббита» читал? — Обижаешь! Мирон, посмеиваясь, слушает Славкины впечатления, которыми он делится с поистине детской непосредственностью. Слушает и никак не может соотнести этого пацанёнка с саркастичным Гнойным, каким тому ещё предстоит стать. — А что за число у тебя на шее? — почти без перехода спрашивает Слава, с любопытством рассматривая татуировку. — Дата основания Питера. — Ты оттуда? Мирон невесело хмыкает. — Да, здесь я… в командировке. — Интересная командировка, — тянет Славка, явно его подначивая. — Ходишь, гаражи чужие моешь… — Что сказать, я альтруист, — обезоруживающе лыбится Мирон в ответ, заставляя Славку смеяться. Домывают они гараж под обсуждение того, что совсем не те книги находятся в обязательном списке школьной литературы, абсолютно сходясь во мнениях. — Всё, — выдыхает Мирон, поднимаясь на ноги, когда Славкино художество, наконец, было уничтожено. Он возвращает владельцу гаража тряпку, и под его ворчание они вместе со Славой спешат оттуда слинять. — Тебя проводить до дома? — спрашивает Мирон, осознав, что, пока они возвращали гаражу относительно первозданный вид, уже опустились сумерки. — Не, — тянет Слава, криво усмехаясь. — Ты, конечно, прикольный чувак, но… маньяки никогда не похожи на маньяков, так что… — Здравая мысль, — серьёзно кивает Мирон, понимая, что даже не подумал об этом. — Тогда бывай. Он жмёт Славе руку на прощание и намеренно шагает в противоположную от него сторону, чтоб не создавать ощущения слежки. Шагает и думает, насколько всё происходящее возможно в принципе и не съехала ли у него крыша. Решив, что загрузиться этим он может и позже, Мирон идёт в сторону какого-то магазинчика. Как-то сразу вспоминается, что денег он с собой не взял… Что ж, хоть погреется, на улице стало значительно холоднее. Мирон тянет на себя дверь из пожелтевшего пластика и… видит перед собой длинный коридор отеля. Оборачивается — а за его спиной тот самый номер, из которого он так стремился сбежать. — Ну пиздец.