Все двери ведут к тебе

Мирон медленно заходит обратно в номер и плотно закрывает за собой дверь. Смотрит на тумбочку, на заряжающийся на ней телефон, на брошенную у кровати сумку с вещами… Мотает головой и идёт в ванную, где врубает ледяную воду на максимум. Холод немного отрезвляет, когда Мирон умывает лицо, долго прижимая ладони к щекам. Он боится даже начать анализировать произошедшее (произошедшее ли?), потому что самым логичным и очевидным ответом был бы приход. Но проблема (ха!) в том, что не употребляет он уже очень давно. Тогда либо его разум настолько помутнел, что начал выдавать такие реалистичные галюны, либо… «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Мирон даже мысленно не произносит «попал в прошлое», потому что звучит это как бред. И пусть в последние дни в мире происходят вещи, которые до этого считались невозможными, это переходит все границы. Мирон садится на кровать и собирается было написать Ване, но тут же отметает эту мысль. Ваня ещё в России, слишком далеко, а по телефону он вряд ли сможет нормально объяснить, что произошло и почему вызывать санитаров нет необходимости. Незачем его пугать лишний раз. Может, Жене?.. Нет. Она, конечно, сама кого хочешь напугает, но мотать нервы ей в такое время — тоже плохая идея. Может, написать… Славе? Эта мысль кроме нервного смешка ничего не вызывает. Что он ему скажет? «Эй, только что виделись, ты был пакостным, но забавным ребёнком»? Мирон крутит в руках телефон, так и не решив (не решившись) написать хоть кому-то. Это было просто помутнение рассудка на фоне недосыпа и нервного истощения. И точка. Странно, конечно, что его сознание выбрало в качестве галюна Гнойного, но галюны они всегда такие — непредсказуемые и не поддающиеся объяснению. Да, так и есть. Мирон кивает самому себе и вновь идёт к выходу, приоткрывая дверь и не без опаски заглядывая в коридор. Там всё как и должно быть: ковровая дорожка, закрытые двери чужих номеров, приглушённый свет… и тишина. Само собой, ведь уже ночь. Мирон проходит в сторону лестниц и легко сбегает по ступенькам на первый этаж. Идёт мимо ресепшена к выходу и распахивает дверь. Ну, приехали. Залитый солнечным светом школьный двор, который он перед собой видит, определённо не то, что должно было ждать его за дверью отеля. Мирон даже не собирается удивляться — он просто идёт вперёд, оглядываясь на приземистое трёхэтажное здание школы за его спиной. Вдоль её стен он видит цветущие клумбы, в воздухе витает сладкий запах цветов, а солнце светит по-летнему жарко. Пейзаж можно было бы назвать умиротворяющим, если бы не контекст. Вдруг Мирон различает какие-то голоса неподалёку и с интересом заворачивает за угол, чтоб увидеть за ним… Славу. Разумеется. Рядом с ним ещё два пацанёнка — один держит в руках какую-то тетрадку, а второй — зачитывает из неё что-то, и оба они хохочут. Слава мнётся рядом, теребит лямки громадного портфеля, нелепо возвышаясь над ребятами худощавой шпалой. Одного взгляда достаточно, чтоб понять: а) Слава явно не в восторге от происходящего, б) рост ему никаких преимуществ не даёт. По мере приближения, Мирон понимает, что зачитывает тот пацан — это стихи. — Гер… Геестрат? — ржёт парень, вчитываясь в строчки. — Привет, Слава, — спокойно произносит Мирон, неслышно подходя сбоку, и смех тут же обрывается. Славка резко оборачивается, неверяще хлопая глазами. А он подрос, кажется. — Дружбаны твои? — небрежно кивает Мирон на парней и демонстративно жмёт Славке руку. — Ага, — теряется тот, искоса поглядывая на замерших «дружбанов». — Что это у вас? Парень, что сжимает тетрадку, испуганно бросает взгляд на Славу. — Слава показывал нам свои стихи, — нехотя отвечает второй. — Неужели? Дай-ка, — Мирон легко выдёргивает тетрадь из чужих рук и аккуратно её закрывает. — Вы не против, если я украду Славу? Мы с ним давно не виделись. — Да, конечно, — нестройным хором отвечают пацаны, плохо скрывая облегчение. — Чудненько, — одними губами улыбается Мирон и, подхватив Славку под локоть, почти уходит, но на секунду всё же оборачивается: — И кстати, Герострат — это из истории Древней Греции. Вы если не шарите, хоть не позорьтесь. Славка фыркает в кулак, и они идут прочь со школьного двора. — Держи, — Мирон протягивает Славе тетрадь, когда они отходят на достаточное расстояние. — Спасибо, — смущается тот, вцепившись в тетрадку, словно она — его самое ценное сокровище. Хотя вполне возможно, что так и было — Мирон мог его понять. — А, забей… Ты вырос. — Так целый год прошёл, — закатывает глаза Слава. Мирон усмехается, представляя, как часто этот активно растущий ввысь мелкий слышит подобную фразу от, например, родственников. — Как ты тут оказался? — Мимо проходил. Что это были за придурки? — Старшеклассники, — морщится Слава. — Из седьмого. — Достают? — Да не особо, — дёргает он плечом. — Я сам ступил, задержался… нам оценки выставляли. — И как успехи? — Может, ещё дневник проверишь? — криво усмехается Слава. — Я из вежливости спросил, беседу поддержать, — возвращает ему усмешку Мирон. — Оценки — херня. — Так говорят те, у кого они херня, — поддевает его Славка. — Не угадал. Я имел в виду, что они не показатель. — Ну, если не брать исключения, то в среднем — очень даже показатель. — Ты отличник? — догадывается Мирон, и Слава почему-то тут же краснеет. — Да. — Молодец! — искренне хвалит Мирон, но в ответ получает лишь ворчливое: — Сам же сказал, что херня. — Я передумал. Слава лишь вновь закатывает глаза, и Мирон, не удержавшись, треплет его по волосам. Это легко сделать сейчас — пока тот ещё не вымахал в двухметровую каланчу, а едва достаёт ему до плеча. Славка выворачивается из-под его руки и, мгновенно повеселев, спрашивает: — Ты, получается, историк? — Не совсем, я филолог по образованию, — отвечает Мирон и думает, нужно ли разъяснять, но Слава обрывает его размышления. — То есть и за стихи шаришь? — Немного, — осторожно отвечает он. — Хочешь, покажу? — Слава опускает застенчивый взгляд на тетрадку, что всё это время нёс в руках. — Хочу, — честно отвечает Мирон, внутренне поражаясь степени доверия. — Но сразу предупреждаю, я могу случайно обидеть тебя своим субъективным мнением, так что если ты не готов… — Тогда погнали, — хватает его за рукав Славка и тянет во двор, к которому они незаметно подошли. Там они усаживаются на скамейку у подъезда, и Слава протягивает ему свою тетрадку. Мирон открывает её и скользит взглядом по строчкам, пока Славка жадно следит за его реакцией. Строчки действительно неплохие. Не кровь/любовь даже, хоть и достаточно простенькие. Но что интересно — Славка уже умел подбирать слова так, чтоб они описывали всё ярко и ёмко. К тому же были отсылки, которые Мирон считал, что тоже ему понравилось. Для пацана — сколько ему? Лет двенадцать? — очень достойно. — У тебя талант, — говорит Мирон в итоге, а Славка морщится на эту стандартную, пусть и искреннюю фразу. А, значит, в поглаживаниях мы не нуждаемся? — Рифмы, конечно, подтянуть не мешает, — с усмешкой продолжает он как ни в чём ни бывало, и Слава вскидывает на него глаза. — Но мне очень понравился выбор слов и образность в целом. И про «На пятый день, с востока» меня тоже зацепило. — А что с рифмами не так? Слава вроде не выглядит обиженным — скорее, заинтересованным, а потому Мирон честно отвечает: — Они хорошие, ладные, но… — он закусывает щёку, думая, как бы объяснить. — Такое чувство, будто я уже видел это много раз. И они все простые. — А что, есть непростые? — фыркает Слава. — Осторожно, ты рискуешь нарваться на лекцию. — Я весь во внимании, — расплывается в шкодливой улыбке Славка. — Ну, ты сам напросился… И Мирон говорит — о двойных рифмах, о созвучии, о построении. Слава сначала просто слушает с приоткрытым ртом, а потом достаёт из портфеля ручку и записывает его слова прямо в свою тетрадь. Требует подробностей и примеров — что ж, их Мирону не жалко. — А смысл с годами сам подъедет, это только начитанность и личный опыт огранят. Впрочем, с первым у тебя проблем, как я вижу, нет, — Слава краснеет щеками, а Мирон хитро улыбается. — Если честно, я ожидал увидеть что-то вроде «она меня не любит, её другой целует». — Я ж не идиот, — возмущается Славка, а Мирон смеётся. — Нет. Определённо нет. Слава самодовольно улыбается, а потом спохватившись смотрит на наручные часы. — Чёрт, мне вкатят люлей, если я ещё задержусь, — расстроенно сообщает он, а потом поднимает на Мирона полный надежды взгляд: — Приходи завтра, я возьму тетрадь, ты ещё расскажешь про… — Мне сегодня уезжать, — с сожалением прерывает его Мирон. — А куда? — В Питер, — врёт он, даже не задумавшись. — О, это далеко, — тянет Славка поникшим голосом, теребя лямки портфеля. — Ладно, тогда… удачной поездки? — Давай, — Мирон протягивает ему руку, и Славка уныло её пожимает. — Не бросай это дело, договорились? — он кивает на тетрадку. — Ты хорош в нём. Слава криво улыбается и кивает, а затем встаёт с лавочки и, махнув на прощание, скрывается в подъезде, у которого они сидели. Ну вот, позабыл про маньяков что ли? Когда дверь хлопает, Мирон поднимается тоже. Что ж, если он правильно понял принцип… Он дёргает тяжёлую подъездную дверь и — делает шаг уже на улицу перед отелем. Проскользив взглядом по подсвеченным дорожкам и фонарям вдали, тяжело вздыхает в ночную тишину: — Это уже на галюны не спишешь, да?