Все двери ведут к тебе

Проболтав со Славкой до самых сумерек и по традиции проводив его до дома, Мирон наконец-то возвращается в свой номер через подъездную дверь, ставшую почти родной. За панорамным окном номера темень, и это не было бы проблемой, если бы так не хотелось жрать. Мирон, помня о Славкиной внимательности, переодевает толстовку, бросив старую рядом с дорожной сумкой — туда же, где лежит порванная детская куртка этого самого Славки. Усмехнувшись иронии, Мирон с опаской покидает отель, чтоб найти какую-нибудь работающую в это время кафешку и не попасть при этом в прошлое. Вселенная ему благоволит, и он без сопутствующих приключений находит небольшой ресторанчик на соседней улице. Когда Мирон усаживается за столик и делает заказ, ему приходит сообщение от Рудбоя: «Ты о чём?». Требуется пара секунд, чтоб вспомнить — он спрашивал его о Славе. Кому-то этот вопрос мог бы показаться логичным и даже вполне ожидаемым. Кому-то — да, но не Мирону. Мирон чует ложь в печатных буквах. Он хорошо знает Ваню и легко может представить, как тот отправляет сообщение, приподняв брови и состроив максимально невдупляющее лицо. Именно так он делает, когда собирается напиздеть. Это внезапно бесит, и Мирон звонит ему по видеосвязи, чтоб посмотреть в бесстыжие глаза. Трубку Рудбой берёт не сразу, и его растерянное лицо, появившееся на экране мобильника, убеждает Мирона в его догадке. — Мирон? — прокашливается тот, бегая глазами. — Что-то случилось? — Да, Вань, — сладко улыбается он в ответ. — Мой лучший друг пиздит мне как дышит. — Мир… — Выкладывай. — Я не понимаю… — Только попробуй, — отбивает Мирон его слабые попытки держаться легенды, а потом понимает, что хата на фоне ему незнакома. Мелькнувшая за плечом Рудбоя темноволосая голова — тоже, но рассмотреть, кому она принадлежит, Мирон не успевает. — Ты где это? — У друга, — отмахивается Ваня, и Мирон неожиданно отмечает, что и об этом Рудбой тоже врёт. — Ваня, — угрожающе начинает он, но Рудбой его перебивает. — Да что?! — в сердцах восклицает он, выглядя при этом на удивление расстроенно. — Блядь, Мир, нет. Ты сам попросил меня молчать, я не могу! — Я попросил? — Мирон зависает на секунду, а потом понимает, что да, возможно. Например, чтоб не создавать временных парадоксов или что-то типа того. — Да, — бурчит Ваня. — Сказал, что только при личной встрече и только если ты сам спросишь. — Я спросил. — По телефону, — не попадается на его удочку Рудбой. — Мир, ты же знаешь, что я не умею врать. Пожалуйста, не заставляй меня. — Блядь, — Мирон неохотно принимает поражение. — Ладно, когда ты приедешь? — Через три… нет, через два дня. — Хорошо. Ты сам там как? — Ебано, — криво усмехается Ваня, совсем не выглядя обрадованным сменой темы. — Не могу смотреть новости… и не смотреть тоже не могу. Надеюсь теперь, что вообще успею прилететь. — Успеешь до чего? — До того, как всё разъебут, — Рудбой мрачно смеётся, а потом замолкает, глядя на его непонимающее лицо. — Ты не видел? — Я немного выпал из жизни. Не видел что? — Э-э-э… радиоактивный пепел и всё вот это, — неуверенно поясняет он, но Мирон лишь хмурится в ответ. — Не понял? — Забей, это блеф, — поспешно отвечает Рудбой, но палится, добавляя короткое: — Надеюсь. Мирон хмурится ещё больше. — Ваня. — Я… блядь, Мир, я вообще теперь боюсь тебе что-либо говорить. Ваня смотрит на него такими несчастными глазами, что Мирон решает отъебаться от него хотя бы на время. — Всё, извини, не буду больше тебя мучить. Прилетишь — обсудим. Он заканчивает звонок, и как раз в это время приносят его заказ. Мирон принимается за еду, попутно открывая новости, чтоб понять, о чём там не хотел говорить Рудбой. И это оказывается не самой лучшей идеей. Он листает новостную ленту, роняя вилку и медленно охуевая. Там мелькают заголовки, достойные Оруэлловской вселенной: «РКН запретил слово из пяти букв», «уроки по методичкам — официальная достоверная информация для детей», «15 лет колонии и амнезия свидетелей — потерпевший заявил, что не имеет претензий», «задержанные не помещаются в автозаки». Мирон переходит по ссылке на видео и вздрагивает от бездушного механического голоса, повторяющего: «За участие в несогласованном публичном мероприятии…». Он видит Питерскую улицу и бабушку, которую ведут под руки космонавты. «Ребята, я блокадница… Не бойтесь!». Дыхание перехватывает, когда он рандомно нажимает на следующее видео, где местные жители скандируют «Домой! Домой!». На другом он видит паренька, у которого спрашивают год рождения, и тот отвечает «2002». И доходит до того, от чего холодеют пальцы и что-то глубоко внутри: «Силы сдерживания перевести в особый режим боевого дежурства». Его чуть ли не пошатывает, когда он выходит на улицу и на автомате двигается в сторону отеля. В голове звенящая пустота, а грудную клетку будто сдавило в громадных тисках. Мирон словно во сне тянет на себя дверь и не сразу понимает, почему вестибюль отеля выглядит как школьный коридор. От осознания он готов взвыть. — Нет, только не сейчас, — бормочет он и разворачивается в надежде вернуться таким образом на улицу Стамбула, но видит только школьное крыльцо в сгущающихся сумерках. На него странно поглядывают курящие прямо на этом крыльце старшеклассники, разряженные в платья и костюмы. Мирон с запозданием отмечает приглушённые басы музыки откуда-то изнутри здания, складывает это с по-летнему тёплым вечером — и до него доходит. Мысленно выругавшись, он всё же заходит обратно в школу и двигается вперёд по коридору, дёргая каждую дверь, что попадается ему на пути. Но, к его разочарованию, все они оказываются закрыты. Плюсом к этому — музыка по мере его продвижения по коридору становится громче. Похоже, там находится актовый зал или что-то вроде того — место, где происходит основная тусня. Он неохотно приоткрывает как раз эту дверь: судя по темноте, мерцающему диско-шару и танцующим людям, он не ошибся. Вот только ему никак это не помогает. Тем временем музыка сменяется на трек из Казантипа, звуки которого теперь кажутся похожими на звуки воздушных сирен, от чего Мирон неосознанно морщится. Он закрывает дверь и быстрым шагом идёт к выходу. Лучше бродить по улице и дёргать подъездные двери, чем оставаться здесь. — Мир! Блядь. Он узнаёт голос за секунду и с трудом заставляет себя остановиться вместо того, чтоб ускорить шаг. Повернувшись, он видит, как к нему прямиком из актового зала спешит широко улыбающийся Славка. Он взъерошен и выглядит нелепо, несмотря на официальные рубашку и брюки. А может, как раз из-за этого. — Не меня ищешь? — поигрывает бровями Слава, подойдя и протянув ему руку. Он словно весь светится и совершенно этого не скрывает. — Я знал, что ты придёшь. — Привет, — давит из себя Мирон, понимая, что вряд ли теперь получится быстро от него отвертеться. На секунду музыка становится громче — из зала с хохотом вываливается небольшая компания парней и девчонок, и они все вместе бегут в сторону выхода. Мирон делает шаг назад, прислоняясь к стене, чтоб не быть снесённым пьяными от радости окончания школы (и от дешёвого алкоголя) детьми. Слава движется за ним, словно приклеенный, и оказывается к нему почти вплотную. Он высокий. И пьяный, если судить по запаху. Славка упирается ладонью в стену над его головой и, наклонившись к самому его лицу, с многообещающей ухмылкой тянет: — Хочешь, покажу тебе школу? Мирон вздыхает, потому что эта Славкина показная развязность смотрится смешно вкупе с неуверенным взглядом из-под ресниц. Однако он сдаётся, потому что понимает — походу, раньше положенного прошлое его не отпустит, сколько бы дверей он ни передёргал. А ещё ему хочется, чтоб не так долбила музыка и Славка наконец от него отлепился. — Хочу. Вышеупомянутый Славка глупо улыбается и, словно невзначай взяв его за руку, тянет за собой. — Кстати, — смущённо поглядывает он на Мирона через плечо. — Восемнадцать мне исполнилось месяц назад. Мирон никак это не комментирует и следует за ним в сторону лестниц. Они поднимаются аж на третий этаж, но Мирон и не думает жаловаться — здесь хотя бы тихо, пусть и темно. Слава ведёт его по коридору и, остановившись у одной из дверей, с хитрой улыбкой выуживает ключ из кармана. Мирон не спрашивает — ему неинтересно, где Слава его достал, он лишь с безразличием наблюдает, как тот копается с замком и в итоге распахивает-таки перед ним дверь. Мирон проходит вглубь кабинета, чей полумрак рассеивается только светом вечернего неба из окон. По портретам, висящим над старой деревянной доской, он делает вывод, что это — кабинет литературы. Он скользит бездумным взглядом по пустым партам, ловя призрачное ощущение застывшего времени. Его нарушает разве что Слава, который воюет с замком, на этот раз пытаясь запереть его изнутри. Мирон усаживается на одну из парт и разглядывает портреты, цепляясь взглядом за Ахматову. «Я блокадница… Не бойтесь! Не бойтесь!» — Это раньше был наш класс. Мирон вздрагивает и смотрит на незаметно возникшего рядом Славу. Тот, не дождавшись ответа, подходит ближе и становится прямо напротив, нервно покусывая губы и не отрывая от него жадного взгляда. Мирон склоняет голову и с отвлечённым интересом замечает, что у Славы немного подрагивает рука, когда он поднимает её, чтоб коснуться его щеки. Не получив никакой реакции в ответ, Слава смелеет и берёт его лицо в ладони, нежно поглаживая скулы большими пальцами. — Можно мне?.. — шепчет он, наклоняясь и осторожно касаясь его губ своими, совсем невинно и едва ощутимо. Мирону горько и немного смешно от абсурдности всего происходящего. Что из этого более абсурдно — предречение ядерного взрыва в новостях или же целующийся с ним на выпускном Гнойный — он не уверен. Он кожей чувствует его трепет и желание и с удивлением замечает, что буря чужих эмоций словно пробивает ту ледяную стену отрешённости, которая возникла внутри него от осознания творящегося пиздеца. Мирон судорожно хватает ртом воздух и отвечает на поцелуй резко, на грани грубости, но Слава не протестует, только дышит тяжелее. Он для него как искра, что оказалась способной растопить замёрзшее нутро. Мирону плевать, что она может потухнуть, главное — успеть согреться. К тому же, Слава вовсе не против — отбросив прежнюю нерешительность, он ведёт пальцами по плечам Мирона, спускается вниз и кладёт ему ладони на бёдра, прижимаясь плотнее. Мирон если и думает, что поступает нечестно, то тут же задвигает эти мысли подальше. Ему хочется забыться — пусть так, ненадолго, но почувствовать что-то кроме этого удушающего бессилия. Он тянется к воротнику Славкиной рубашки и начинает расстёгивать одну за одной пуговицы, пока сам Славка то и дело замирает от случайных прикосновений его пальцев к обнажённой коже. Когда же Слава в попытке проявить инициативу скользит рукой к его ширинке, Мирон просто разворачивает его к себе спиной и несильно кусает за плечо, чтоб не дёргался. Ему не хочется Славу, ему хочется заполнить эту пустоту внутри — и не особенно важно чем. Не особенно важно кем. Когда Мирон, изучая тело под своими ладонями, касается сосков, Слава хватается за его колени и, сдавленно поскуливая, запрокидывает голову. Тело у Славки гладкое и всё ещё немного угловатое, но, в принципе, приятное. Мирон стягивает с одного его плеча рубашку, чтоб было удобней целовать шею, вырывая тем самым хриплые вздохи. Желая получить ещё больше, он проводит рукой вниз и накрывает ладонью пах. Слава сначала поражённо дёргается, а потом резко поворачивает голову и слюняво целует его, загнанно дыша. Мирон поначалу терпит, а потом отстраняется и отталкивает его движением головы, тут же принимаясь за открывшуюся шею и расстёгивая одновременно с этим чужие брюки. Слава жалобно всхлипывает, когда Мирон приспускает с него бельё и сжимает в руке член, влажный от смазки. — Мир… — выдавливает он и срывается в стон, потому что в этот момент Мирон навскидку двигает рукой. Слава расставляет ноги шире, извивается и мечется, только мешая процессу. Поэтому Мирон обхватывает его левой рукой за горло, заставляя крепче прижаться спиной к его груди и не рыпаться. — Ох блядь, — сипло выдыхает Слава и напрягается всем телом, как натянутая звенящая струна. Мирон с интересом сжимает покрепче и медленно проводит пальцем по скользкой головке. Слава скулит, скребёт короткими ногтями по его коленям — и пары коротких движений по члену хватает, чтоб довести его до оргазма. Слава стонет громко, совершенно не сдерживаясь, и Мирон впитывает его чувства, как вампир, уткнувшись ему в шею. Когда Славка, притихнув, обмякает, Мирон оттесняет его плечом и спрыгивает со стола. Он заметил раковину возле двери, когда заходил в кабинет, и сейчас она очень кстати. Краем глаза он видит, как Слава, опираясь о парту, непослушными руками застёгивает брюки. Мирон смывает с ладони его сперму и вовсе не чувствует себя лучше. Ему не лучше — ему никак. — Я, — Слава подходит к нему и неловко улыбается, кивая на его джинсы. — Я могу помочь. — Не можешь, — усмехается Мирон и, стряхнув с рук воду, отходит. Слава сконфуженно занимает место у раковины, пытаясь хоть немного очистить брюки, а Мирон, не обращая на него внимания, направляется к окну. Говорить со Славой и обсуждать произошедшее не хочется. Мирон прислоняется лбом к прохладному стеклу, глядя на загоревшиеся по периметру школы тусклые фонари — уже совсем стемнело. Он с сожалением проводит рукой по месту, где у окна должна быть ручка. Ожидаемо, конечно, но всё равно жаль. Он слышит шуршание и скашивает глаза — Слава, видимо, справившись с брюками, роется в шкафчике учительского стола. Найдя что-то, он подходит к Мирону и, смущённо улыбаясь, показывает оконную ручку на раскрытой ладони. Привычным движением прикрутив её на место, Славка распахивает окно, впуская в кабинет такой желанный прохладный воздух. Мирон прикрывает глаза, стараясь как можно дольше просто наслаждаться моментом, ни о чём не думая. — Будешь? — разрушает его планы Славка, и Мирон, приоткрыв один глаз, недовольно смотрит на протянутую пачку сигарет. — Я не курю. Тот убирает пачку в карман, прикуривает и странно на него поглядывает. — Что, даже ничего не скажешь? — Насчёт? — вздыхает Мирон, понимая, что просто раствориться в тишине летнего вечера ему не дадут. — Ну, что курение убивает и всё такое. — Ты, судя по всему, в курсе, — равнодушно пожимает он плечами. — Ты… у тебя что-то случилось? Мирон от удивления даже поворачивается к Славе — тот крутит в пальцах тлеющую сигарету и смотрит с искренним участием. С каких пор они поменялись ролями? — У меня — ничего. — Ты можешь мне рассказать, — говорит он, и Мирон не сдерживает смешка, после чего Слава неуверенно добавляет: — Если хочешь. — Не хочу, — фыркает Мирон, качая головой. — Почему ты не подпускаешь меня к себе? — Славка старательно прячет обиду в голосе, но выходит у него паршиво. — Ни в каком смысле. Мирон понимает, что он имеет в виду, но отвечает нарочито грубо, надеясь, что это отобьёт желание задавать вопросы: — Я буквально только что тебе подрочил. — Да, но… Это не… — Слава раздражённо взлохмачивает волосы на затылке, бессильно выдыхая: — Я не этого ждал. — А чего тогда? — Тебя, — бесхитростно отвечает Славка. — Ну вот он я, — Мирон понимает, что звучит издевательски, и какая-то его часть уже посыпает голову пеплом по этому поводу, но… есть другая, которой это нравится и которая наслаждается чужой разбитостью. Она ей питается. И Мирон вроде знает, что потакать ей не стоит, но так хочется чувствовать что-то помимо этой гулкой апатии. — Нет, ты не здесь как будто, — Слава терпеливо пытается донести до Мирона то, что тот и так прекрасно знает. — Тебе как будто… похуй. — Мне спросить, как ты школу закончил? — Да при чём тут… — Слава сдаётся, отворачивается и, насупившись, курит уже молча. Мирон усмехается этой небольшой победе, а потом бросает взгляд на отрешённое лицо Славки, на залёгшую меж бровей морщинку, и чувствует себя последним уебаном. Блядь. Стоит только на секунду потерять контроль — и он опять делает больно тем, кто этого абсолютно не заслужил. Слава не виноват, что у него снесло тормоза, и сейчас Мирон понимает, что сделал лютую хуйню, попросту им воспользовавшись. А ещё он понимает, что пустота отступила, затопив его виной и чувством проёбанной ответственности. Не так приятно, как чужие боль или желание, но это уже его эмоции, собственные. Мирон словно приходит в себя, опомнившись. — Извини, — с искренним сожалением говорит он, глядя почему-то исключительно на облупившуюся местами краску на подоконнике. — Я веду себя как мудак. Слава согласно угукает, но больше никак не выражает свою заинтересованность в разговоре. — Просто… — Мирон с трудом подбирает слова, которыми не попытается себя оправдать. — У меня действительно есть некоторые проблемы, и я думал, что ты… что с тобой я о них забуду хотя бы на время. Это было нечестно по отношению к тебе, и мне жаль, что я тебя обидел. Прости меня. Слава угрюмо кивает, разглядывая свою сигарету. — Так… как школу закончил? Слава подозрительно косится на него, но всё же коротко отвечает: — Хуёво. Мирон кивает, и между ними повисает напряжённое молчание. Слава затягивается и выдыхает дым в темноту улицы, Мирон колупает краску на подоконнике. Кажется, он опять всё испортил. — Самый пиздец будет дальше, — вдруг продолжает Слава, и Мирон в удивлении поднимает на него глаза. — Почему? — глупо спрашивает он. — Потому что я буду поступать в инфокоммуникационный, — закатывает глаза Славка, тушит сигарету о подоконник и, выбросив бычок в окно, прикуривает новую. — А что в нём такого? — Да ничего, просто я туда не хочу. — А куда хочешь? — В том и пиздец… — невесело усмехается он. — Я понятия не имею. — Ну и ладно, — серьёзно говорит Мирон, и Славка таращится на него в неверии. — Что? Мало кто в восемнадцать знает, чего он хочет от этой жизни. Поступай туда, чтоб в военкомат не заграбастали. Подумаешь в процессе, чего тебе хочется, глядишь, и это зайдёт — так часто бывает. А если не зайдёт, то просто перепоступишь. — И что, всю жизнь перепоступать? — с сомнением тянет Слава. — А что, ты этому универу на верность присягаешь? — хмыкает Мирон. — Ты вот когда автобусом ошибаешься, из принципа до конечной едешь или всё же выходишь на ближайшей станции и пересаживаешься? — А если мне так ничего и не захочется? — Доучишься и получишь корочку, — пожимает он плечами, а затем хитро улыбается. — Будешь работать и в свободное время писать рэп. — Так себе перспектива, — фыркает Слава, и Мирон, желая закрепить успех, нагоняет пурги в продолжение. — Потом тебя заметит крутой продюсер, станешь известным, заработаешь кучу бабла и уедешь жить в Дубай. — Это мне уже больше нравится, — всё же смеётся Славка, окончательно расслабившись. — Только в Дубай не хочу. — У тебя ещё куча времени впереди, чтоб передумать. — А если я ошибусь? Он спрашивает это с улыбкой, но Мирон видит в его глазах запрятанное беспокойство. — Все ошибаются, ничего страшного в этом нет, — он произносит это как само собой разумеющееся, надеясь, что так Славке будет проще в это поверить. — Тебе не обязательно решать один раз и на всю жизнь. Даже, я бы сказал, не нужно. — Ты ошибался? — закусывает губу Славка, напряжённо ожидая ответа. И у Мирона он есть — на редкость честный, просто до невозможности. — Постоянно это делаю. Слава задумчиво переводит взгляд на сигарету, и Мирон добавляет: — Я бросал универ на год, потом возвращался — и в итоге всё равно не работаю по профессии. — А кем ты работаешь? — с интересом спрашивает тот, но Мирон съезжает с темы, отшутившись. — Я ж говорил, я иностранный агент. — Типа переводчик? — не оставляет попытки выудить из него ответ Славка, а Мирона неожиданно забавляет это предположение. — Типа. «Перевожу мысли в треки», — мысленно усмехается он. — Скажи что-нибудь на переводческом. — Ландон из зэ кэпитал оф Грейт Британ. Слава сначала пофыркивает, а потом и вовсе смеётся, качая головой. Тушит бычок и выкидывает в окно, видимо, совершенно не расстроившись, что в очередной раз ему не удалось раскрыть эту тайну. — Ты со всем справишься, — мягко улыбается ему Мирон. — Ты, Славка, умница, и я в тебя верю. Тот смущённо отводит взгляд, но Мирон видит, как он едва сдерживает ответную улыбку. — Может… пойдём погуляем? — застенчиво предлагает Славка. — Пойдём. Они выходят из кабинета, спускаются вниз, и Мирон отмечает, что его уже не так бесит долбящая на первом этаже музыка. — Ща, я только пиджак заберу, — говорит Славка и бежит в актовый зал, а Мирон решает подождать его на улице. Он идёт к выходу и без задней мысли толкает дверь — тут же оказываясь в вестибюле отеля. — Бля.