Гермиона
У платья не было корсета, но в районе ребер чувствовалось давление даже без этого элемента любого другого фасона свадебного платья. На спине тоже было похожее чувство, но на позвоночник скорее положили что-то тяжелое, а грудь сдавливали железными тисками и продолжали сжимать кости. Невозможно было сделать лишний вдох побольше — стоило вдохнуть глубже, как под двумя нижними ребрами начинало бить изнутри так, как если бы кто-то использовал молоток. Межреберная невралгия на фоне стресса или «предсвадебной лихорадки», как красиво это называется в фильмах. В отражении напольного зеркала, обрамленного бронзой с незамысловатым растительным узором по всей поверхности, на меня смотрела одновременно я и какая-то другая девушка с моим лицом, так же уложенными с утра волосами и неброским макияжем. Мы сейчас были в одном теле, в одном белом шелковом платье, что я в итоге заказала втайне от мамы. Мы обе готовились к церемонии бракосочетания и не были уверены в будущем, в сегодняшнем дне и вечере. Мы вглядывались в гладь зеркала испуганными глазами, в которых отражались солнечные зайчики палящего солнца, что проникали через окна, выходящие на улицы Лондона. Погода сегодня будто благословляла этот брак, и на небе не было ни облачка. Ветер стих, чтобы людям было легче доносить новость о церемонии в Саутваркском соборе. — Эй, Гермиона, ты вся дрожишь, — робко сказала Джинни, которая все это время помогала мне сегодня с приготовлениями вместе с Розали Лестрейндж. Вторая моя «подружка невесты» оглянулась на нас с Джинни, отвлекшись от выбора украшения к свадебной прическе невесты. На диване прихожей номера, где я остановилась, были разложены различные виды этих украшений, подаренные или привезенные дедушкой как сувениры из других стран или завалявшиеся семейные реликвии. Там где-то еще должны были лежать золотые и увесистые шпильки в виде павлинов с собранными хвостами. Я перевела взгляд на отражение всего этого богатства и не заметила, как с моего лица спала маска, что появилась с тех пор, как встала сегодня с постели. — Грейнджер, у тебя на лице написано, что ты сейчас либо упадешь в обморок, либо тебя стошнит прямо на этот ковролин, — строго сказала Розали, выводя меня из состояния зависания. — Если я это сделаю, не удивлюсь, — снова вглядываясь в свой почти полный образ, которому не хватало фаты, ответила я. — И если упаду, выходя из номера или машины перед собором, тоже не удивлюсь. — Все невесты ощущают себя так, каждая через это проходит, и ничего с ними не случается, — Джинни после сказанных слов ободряюще улыбнулась своей ослепительной и теплой улыбкой. — Но не все они выходят за босса мафии. Общий вздох прошелся по комнате. Джинни с Розали помогали мне сегодня с самого утра, не только в плане подготовки образа невесты, но и психологически. Они старались говорить на отвлеченные темы, и было понятно почему, оттого я и не мешала им в этом. Уж лучше буду болтать без умолку, чем подумаю о предстоящем торжестве и о том, что оно за собой принесет. Девочки заехали вместе со мной в отель семьи Малфой здесь, в Лондоне, еще вчера. По правилам мафии свадьбы проходят именно на территории жениха, и даже если Том владеет почти всей Великобританией, его личные границы все еще распространяются на столицу страны и близлежащие графства. Он с моим дедушкой рассчитали, по их мнению, идеальное место для венчания — Саутваркский собор рядом с Лондонским мостом. Не понимаю, почему именно такое окруженное другими зданиями место, но, наверное, они действовали из соображений, что никто не нападет на нас, так как это практически центр города. Мы с дедушкой заселились в отеле, потому что ехать из нашего родового поместья до Лондона было бы проблематично и долго. За такое время весь подготовленный аккуратный и красивый образ невесты мог пойти насмарку, а по пути кто-то из врагов мог напасть на свадебный кортеж. Здесь же, в отеле, мы были окружены лишь своими людьми, если не считать тех членов семьи Джинни, что приехали с ней, чтобы не оставлять ее одну. Джинни была вместе со своими братьями: Чарли, Роном, а еще с Гарри. Из этих троих только Чарли не знал правды о моей семье. Моя подруга не хотела, чтобы он ехал с ними, но ее родители заверили, что хоть один взрослый человек должен их сопровождать. Меня убедили в том, что наши люди знают, что среди гостей будут и непосвященные в ряды мафии люди, которые даже не подозревают о том, на чьей именно они свадьбе. Сказали, что за солдат беспокоиться не придется и это стандартная ситуация.Флэшбек
Мои друзья со школы вот-вот должны были подъехать на машине, которую им отправили, чтобы они смогли добраться с аэропорта до отеля, где заселились мы с семьей и Реддлами. Я стояла у входа в отель семьи Малфоев, напряженная и воодушевленная, потому что очень хотелось увидеть парней, с которыми я делила школьную скамью и обеды в школьной столовой, перекидываясь шутками. А еще я хотела поговорить с ними в открытую, ничего не скрывая, потому что они заслужили правду. Мафиози, стоящий в паре шагов от меня, моя новая охрана значительно старше Себастьяна, указал, что машина приближается. Я увидела, как мои друзья выходят из нее немного сконфуженные, водитель сам берет их багаж и уносит в отель, а старший брат Рона и Джинни, махнув мне рукой, направляется вслед за ним. Гарри первым заметил меня и тыкнул локтем Рону в ребра. Уизли чуть отшатнулся, но, скукожив лицо в серьезное выражение, начал шагать в мою сторону, поглядывая на плетущегося за ним Гарри. Они оба выглядели как простые школьники в хипстерских рубашках и джинсах, что можно купить в обычном массмаркете. Такие простые и при этом родные для меня. Вот почему меня к ним тянуло как магнитом: Уизли и Поттер отличались простотой, отсутствием вычурности, которая была мне уже по горло. Когда ребята подошли достаточно близко, охранник рядом со мной вскинул руку вперед, своим суровым взглядом намекая, что еще шаг, и он порежет парней на куски. — Они не представляют никакой угрозы, — сказала я строго, чтобы убедить. — Вы должны понимать, что опасность может исходить от кого бы то ни было, — холодно ответил этот мафиози, как будто ему встроили холодильник. — У меня приказ не подпускать к вам никого. — Мы ее друзья со школы, обычные подростки, какая от нас может исходить угроза? — спросил Гарри, прищуриваясь и поправляя очки. Никто не ответил моему другу, на что Рон закатил глаза. — Давайте зайдем внутрь, сядем в зоне кафе и поговорим тет-а-тет, — повернулась к окружающим нас мафиози, — без лишних ушей. — Нет уж, выкладывай здесь и сейчас, — выпалил Рон, он был очень зол. — Джинни скомканно рассказала о ситуации, в которой ты находишься, и теперь, будь добра, объясни, какого черта сейчас происходит и почему молчала все это время. — Рон, — сквозь зубы сказал Гарри, сделав попытку утихомирить нашего друга, который как обычно начинал вспыхивать бушующим пламенем с малейшей искры. Под уговоры Поттера мы все же разместились за один из столиков, за которым я рассказала все как есть о своей семье, о своем детстве и о торжестве, на которое они приглашены. Гарри действительно вошел в мое положение, он принял мою историю, хоть и открыто сказал, что недоволен тем, что я не поведала обо всем сразу. А Рон, качая головой, разочарованно впивался в мои глаза. — Я думал, друзья все рассказывают друг другу, — пробубнил он, когда мы уже допивали коктейли с необычными трубочками. Мы сидели практически в центре кафе, что располагалось на первом этаже отеля. По утрам здесь подавали завтраки, а на ужине было не протолкнуться — проверяла лично. Диванчики из кремовой кожи, столы и стулья, выполненные в классическом стиле, с зеленой обивкой и светлым деревом, и все разбавлялось большими растениями, укрывавшими от падающих прямых солнечных лучей. — К сожалению, я не могла этого сделать ради своей же безопасности, и чем меньше людей знают, что я из семьи мафиози и что род Дагворт-Грейнджер состоит в мафии уже сто лет, тем лучше. Гарри снял свои очки и потер глаза, со стоном выдыхая воздух. — Это все похоже на сериал «Клан Сопрано», и мне это не нравится. Меня пробила дрожь, потому что это выглядело словно я теряю своих друзей, потому что они боятся меня, моей семьи и окружения. Правильно делают, но это бьет по больному. — Понимаю, — склонила голову и сказала это тихо. — Но мы не бросим свою подругу в день ее свадьбы, кем бы ни был ее жених, — закончил фразу Поттер. Я вскинула голову и увидела, как на их лицах проявились намеки на снисходительные улыбки, такие теплые и искренние, что у меня был готов пойти град слез. Как же я мечтала снова увидеть что-то настоящее в людях с тех пор, как закончила школу. — Спасибо вам.Конец флэшбека
При заселении все распределились так, что Розали с Джинни жили в одном номере, а я в соседнем, в то время как Гарри и Рон были где-то этажом или двумя ниже. Это помогло нам вчера, когда Розали пробралась ко мне в комнату и напоила парой бокалов шампанского, которое она взяла из номера своего брата. Дедушка был в номере напротив моего, а мама расположилась в конце коридора, напротив номера дяди, что все же соизволил явиться на свадьбу своей племянницы. Так получилось, что мы все были на одном этаже и делили его еще с охранниками. Один из мафиози, охранявших нас, обмолвился, что босс расположился неподалеку, когда я проходила к лифтам мимо него и еще пары человек. Думаю, Том сейчас вообще на другом этаже вместе с братьями и своими рыцарями. Со старшим Реддлом я еще не встречалась. Мы давно не видели друг друга в глаза и общались исключительно сообщениями. Порой я проверяла телефон дважды в день на наличие пропущенных вызовов от него, как и сегодня, еще перед началом приготовлений, но не обнаружила ничего — ни звонка, ни сообщения. Не то чтобы меня это сильно задело, но глубоко в душе я ждала, что босс напишет хоть одно слово. А самой писать мне не хотелось, надеялась, что в этот раз Том напишет сам. И я снова продолжаю строить в своей голове воздушные замки. Не факт, что Том будет относиться ко мне как-то по особенному, будет находить время для меня, когда у него на плечах весь этот огромный «семейный бизнес». Однако я буду стараться, чтобы он, по крайней мере, не забывал, что у него теперь есть жена. Изо всех сил. Размышления прервались тонким звуком от поворота ручки в гостиной номера — то вошла моя мать, что сегодня чуть ли не светилась, как бриллиант под светом электрических ламп в ювелирном салоне. Ее белозубая улыбка, прямая осанка, нервные движения, чтобы поправить и без того идеально лежащую прическу, и быстрые шаги на довольно высоких каблуках нервировали сегодня как никогда. Она шла чуть размахивая руками и выглядела как дамочки из фильмов про годы, когда в Америке прислугой были люди цветной расы. Бордовое закрытое платье с плиссированной юбкой от талии, что сидело на маме отлично, от быстрых движений колыхалось позади. — Дамы, — обратилась она к Джинни, кожа которой сейчас сравнялась с зеленым оттенком ее платья, и Розали, — мне надо поговорить с дочерью, оставите нас? Эта женщина улыбалась так мило и фальшиво, как училась долгие и долгие годы, наверное еще когда вышла за моего отца. — Конечно, — лед в тоне Розали не переставал оттаивать при разговоре с чужими для нее людьми. Когда-то и ко мне она обращалась так же, но все уже утекло водой. Джинни сжала мою руку в знак поддержки и направилась вслед за Лестрейндж к выходу. Они оглянулись перед тем как уйти, и в их глазах я увидела неподдельную веру в меня. Как только дверь закрылась, мама снова стала собой. — Не помню, чтобы я выбирала это платье, — она оглядела меня и сделала ударение на слове «это». Повернувшись к ней спиной, чтобы она увидела всю красоту подобранного мною платья, я внутри себя злорадствовала. Что же она сделает сейчас, когда уже поздно менять что-либо? Если в платье, подобранном ею, я была как креветка в кляре — полностью обернутая в ткани с шеи до пят, — то в своем я чувствовала легкость. Ветерок из окна приятно касался оголенной спины и проходился по большим складкам передней части платья, что соединялась на воротнике и протягивалась к лопаткам. Среди традиционалистов еще никто не выходил замуж в платье с такой открытой спиной. Лицо моей матери побагровело, видимо, от нахальности. Ее рука вмиг вцепилась в мою правую так сильно, что раздался звук рвущейся ткани, а кость начала болеть от захвата. Я невольно дернулась вниз вправо, потому что было действительно больно. — То, что ты выходишь замуж за босса, не дает тебе право вытворять такое! Что скажут люди, когда увидят тебя в таким наряде? — она уперлась в меня. — Они посчитают, что я плохо тебя воспитала, что ты шлюха, взращенная в великой семьей Дагворт-Грейнджер, чтобы специально подложить под мистера Реддла. От ее слов мне стало мерзко, словно на меня вылили ведро помоев, как только слово «шлюха» прозвучало в этой комнате. Пускай так думают. — А ты меня воспитывала? — из меня вырвался едкий смешок. — Не знала, что упреки и периодические побои — это воспитание. — Посмотрим, что скажет Реддл на твое поведение, если он, конечно, скажет «да» у алтаря, когда увидит тебя. Она меня отпускает, улыбаясь так же едко, как и я десять секунд назад. Ей нравится мысль о том, что Том, возможно, будет со мной строгим в браке и превратит мою жизнь в кошмар, в конце концов слухи о его агрессивности никто не отменял. — Зачем ты вообще пришла? — спросила я, поправляя платье, что съехало некрасиво вбок. — Если и дальше будешь упрекать меня в моем образе, то я скажу, что мне все равно на то, что скажут традиционалисты нашей мафии. Кого я обманываю. Лояльность этих людей ко мне является залогом для свадьбы с Томом. — Позволь напомнить, что среди гостей будет полно итальянцев, а так же босс мафии из Америки и его семья, — она сделала драматическую паузу. — Что подумают эти люди о тебе? Закатив глаза, я ответила как можно строже: — Они приехали сюда лишь для галочки, чтобы покрасоваться перед английской мафией и в дань уважения Тому. Не думаю, что им будет дело до меня. Фыркнув, эта женщина отошла подальше, отчего дышать стало легче. Но могу отдать ей должное, мандраж перед свадьбой у меня прошел. — Я все же жду, что Том не пропустит мимо себя эту твою выходку. — О чем ты? — недоумевала я. — Ты считаешь, что его оскорбит такая глупость, как мой выбор платья? — Еще при вашем первом близком знакомстве он составил о тебе характеристику, так, для себя, что ты подходишь на роль его жены только потому, что ты идеальный пример того, какими вырастают девушки в более религиозных семьях, как наша, — она игралась на струнах моей невинной души. — Он ждет, что ты будешь покладистой, невинной, скромной, и представь реакцию, когда он увидит твой совершенно другой образ. Мне не хотелось ей верить, очень сильно, однако во мне не было уверенности относительно Тома Реддла, вообще ни в чем. Потому что я его не знала. — Сегодня ночью у тебя будет твоя первая брачная ночь, и представь, что Реддл сделает с тобой за закрытыми дверями, — она медленно подходила обратно ко мне. — Там, где никто не увидит, как босс наказывает тебя за то, что ты оказалось не той, которую он желал. Меня сейчас и вправду стошнит. И я никак не могу ответить в зубы этой женщине. — Мой тебе совет, как от матери дочери, — она взялась гладить меня по рукам, неприятно растирая ткань рукавов о кожу, что стала гусиной. — Просто прими все, не сопротивляйся, если будешь покорной, он не будет долго возиться с тобой, просто не мешай ему. Напоследок улыбнувшись мне, она ушла. Я не была впечатлительной, но от ее слов у меня стала вырисовываться неприятная картина будущего. И прошлого. Как по щелчку мозг вспомнил музыку, что звучала на той вечеринке, коридор, где меня поймал Макклаген, и сам он. Звон в ушах заглушил все. Одновременно с этим в голове поднялось давление, и стало трудно дышать, будто горло распухло. Боль по середине грудины начиналась от желудка, откуда сейчас поднималась желчь. Черт возьми, мне очень плохо. Я как можно быстрее бегу в ванную, прикрывая рот рукой, чтобы как-то остановить рвоту, что сейчас из меня выйдет. В рекордное время, несмотря на мешающее платье и каблуки, я склоняюсь над унитазом и выблевываю все, что было сегодня на завтрак. По телу проходит дрожь, холодный пот смачивает корни волос. Даже когда в желудке больше ничего не остается и я смываю все в канализацию, продолжаю трястись, как при лихорадке. Очень плохо. За макияжем не видна бледность кожи, но если бы его не было, то я была бы похожа на труп. Руки продолжали дрожать, пока я снова чистила зубы и проводила себя в порядок. Пока никто не пришел, я поспешила к столику, на котором все еще лежала неубранная косметика. Моя личная горничная, назначенная на период свадьбы, должна была потом это все убрать и собрать все вещи в сумку, чтобы отправить домой к Реддлам с остальным багажом. А пока ее нет, я возвращаю макияж в состояние, которое было до этого, трачу небольшую часть флакона духов на то, чтобы скрыть чуть оставшийся запах рвоты. Все еще трясущимися руками. Проделываю дыхательное упражнение, чтобы собраться с силами и мыслями и прийти к рациональности. Утихомирить растущую панику. Во-первых, Том еще при восхождении на место босса выдвинул правило, что насилие в семьях запрещено, так что нет уверенности в том, что человек, утвердивший такое правило и карающий за его несоблюдение, будет совершать нечто подобное. Во-вторых, он должен понимать, что кем бы он ни был, если он будет со мной обходиться по-скотски, то мне не составит труда сделать один телефонный звонок дедушке, и все договоренности между семьями полетят в Тартарары. И в-третьих, до этого момента Том Реддл был ко мне мягок настолько, насколько мог. Не могу поверить, что это лишь прикрытие, чтобы заманить меня в брак, чтобы я не отказалась от всего. Такие выводы слегка успокоили меня к моменту, как в номер постучали. Посмотрев на время, я поняла, что это, скорее всего, дедушка. Еще раз проверив свой образ, я взяла в руки небольшой букет из белых лилий, подхватила сумочку, где лежал мой телефон, несколько шпилек, пластыри и фату, что должна была крепиться заколкой к причёске. Со всеми этими разговорами я забыла, что мы так и не выбрали украшение на голову, и быстро подхватив какой-то гребень из серебра с изумрудами, поспешила к выходу из номера. Снаружи и вправду был дедушка и несколько наших человек, среди которых я увидела и дядю Александра. Они все застыли, как статуи, стоило мне выйти к ним. — О, моя дорогая, как же ты красива, — сказал дедушка, прервав тишину. Он обомлел, но глаза выдавали восторг и какую-то тоску. От этого замечания я густо покраснела, как если бы это был первый комплимент моей внешности. Подумала, может мне сделать комплимент в ответ? Потому что смотря на дедушку можно было сказать, что он помолодел лет так на десять. — Да, Гермиона, ты сегодня вся сияешь, — ухмыльнулся дядя, стоящий рядом, засунув руки в карманы брюк своего угольно-черного костюма, и с одобрением оглядывающий меня всю вдоль и поперек. — Твой отец гордился бы вести такую невесту к алтарю. От упоминаний об отце у меня защипало в глазах. Закусив губу, я кивнула и улыбнулась своей семье. — Кхм, дедушка, поможешь с фатой? — обратилась я робко. — Да, конечно. Повернувшись к ним всем спиной, я боялась реакции как у мамы. Дедушка хоть и любил меня, и души не чаял, потому что была единственной внучкой, но он был строг ко многим вещам. Единственное, что услышала, это длинный вздох смирения с ситуацией. — Платье необычное, — сказал дедушка, когда начал крепить ткань фаты на мою голову захваченной заколкой. — Но слишком открытое. Я решила проявить чуть-чуть смелости: — Мне все равно нравится. Когда увидела его, то подумала: это точно то платье, в котором я выйду замуж. — Ты, конечно, молодая девушка, и желание невесты должно учитываться в первую очередь, но не боишься ли того, что начнут говорить о тебе наши люди? — дядя Александр заглянул мне в глаза и спросил это чуть с беспокойством. — То, что я выхожу за самого босса «Volo della morte», дает мне право наплевать на все эти разговоры обо мне, — звучало так, словно я хочу убедить скорее себя, чем дядю с дедушкой. — К тому же мне важно лишь то, что скажет мой муж. Дедушка позади меня хмыкнул и увел разговор в другое русло: — Этот небольшой гребень я подарил твоей бабушке на одну из годовщин когда-то, да пребудет она в раю. Даже какое-то тепло разлилось у меня в душе от осознания, что хотя бы бабушка будет сегодня рядом со мной. Я плохо ее помню, потому что она умерла через пару лет после смерти папы, но какие-то теплые по ощущениям воспоминания о ней у меня были. — Нам надо поторапливаться, — заметил дядя, посматривая на часы на руках. — Да, пойдемте. На трясущихся ногах, в сопровождении единственных мужчин моей семьи и охранников, я продолжала идти вперед, несмотря на желание побежать назад. Боюсь, что если поверну обратно, меня ждет худшая жизнь. Отказать боссу мафии на свадьбе, сбежать как какая-то трусиха равно предательству «семьи» и измене. Под удар попадут все Дагворт-Грейнджеры и те, кто будет на нашей стороне, а я не хочу, чтобы кровь стольких людей была на моих руках. На этих руках уже была пролитая кровь Кормака. Садясь в машину, я могла только молиться о благополучии моей дальнейшей жизни.***
Глядя на Саутваркский собор, было ощущение, что я скукожилась до размера атома. Настолько этот готический собор был огромен и величественен, отчего сомневалась, а дали бы нам возможность провести свадьбу здесь, если бы часть властей города не плясала под дудку Тома. Окруженный современными зданиями и начинающимся Лондонским мостом, Саутваркский собор на первый взгляд казался здесь чужим, отличаясь своими мощными пинаклями, аркбутанами и облицовкой из светлого, чуть серовато-желтого камня. А одна мощеная четырехгранная башня с оконцами, возвышающаяся почти на уровне с рядом стоящим небоскребом The Shard, была, можно сказать, визитной карточкой собора. Он один из самых древних в Лондоне, поэтому я все еще задаюсь вопросом, как мафия получила возможность проведения здесь свадьбы. Когда наша машина подъехала ко входу, можно было увидеть, как много машин стояло возле ограды территории собора. Это означало, что большинство гостей уже прибыли, если не все. Они ждали только невесту. Дедушка помог мне выйти из машины, придержав за руку мягкой поддержкой. Платье было не пышным, а облегающим, как вторая кожа, и с небольшим шлейфом, поэтому выйти из транспорта мне не составило труда. Ветер немного мешал поправлять фату, что пришлось до этого сложить на своих коленях, поэтому пока я занималась этим делом, ко мне подбежала Джинни и помогла привести в порядок чуть помявшееся платье. — Там очень много гостей, — тихо произнесла она, стараясь, чтобы дядя с дедушкой не услышали. — Впервые вижу столько человек на свадьбе. Я улыбнулась ей и чуть погладила по оголенному предплечью. — Не волнуйся, обещали без «кровавой свадьбы», — когда я это сказала, у меня вырвался смешок. Все еще с шокированным лицом Джинни ответила: — Ну раз ты в состоянии шутить, значит настроение у тебя что надо. Дедушка строго взглянул на нас, пальцами показывая на часы, что висели у него на цепочке. Делая глубокий вдох, я берусь за его подставленный локоть и иду следом ко входу в собор. Мы заходим на территорию и идем мимо небольшого сада, чьи ветвистые многолетние деревья скрывали нас от палящего солнца. Пока я шагаю, то чувствую все неровности плит под каблуками, ветер, что треплет белую фату, и лепестки белых лилий в руках. Ближе ко входу в собор слегка душный воздух из здания подсушивает мое вспотевшее от волнений лицо. Мы останавливаемся, и я начинаю чувствовать себя солдатиком, у которого заклинило заводной механизм. Лишь слова дедушки помогают мне снова начать двигаться. — Помни, моя дорогая внучка, — хриплым голосом начал он, совсем как в детстве, когда читал мне сказки, — ты всегда можешь рассчитывать на меня. Затем он похлопывает по моим сжатым пальцам, что вцепились в рукав его пиджака. Первой вошла Джинни, вслед за ней дядя, и тут начинает играть музыка. Низкие тона органа, реконструированного, не такого старого, как сам собор, аукаются в моем сердце, вызывая вибрацию. Эта мелодия наполняет меня, когда мы входим мимо более современных дверей, что сменили некогда разрушившийся вход. Внутри собора очень светло из-за множества окон с витражами, изображающими библейские мотивы, от того сразу становится видно, как много гостей сегодня собралось на нашем торжестве. Еще на этапе организации я следила за частью списка гостей, среди которых были семьи наших мафиози, деловые партнеры дедушки и Реддлов. Всеми остальными — итальянцами — занимались дедушка и Доминико. Я понятия не имела, скольких итальянцев они пригласили, но, может, здесь были не только они. По всему наосу были выставлены скамьи с резными спинками и подлокотниками из дерева цвета темного меда, украшенные по краям цветочными белыми композициями и пудровыми шелковыми лентами. По полу рассыпали лепестки белых роз — идея моей матери. Все это освещается переливами разных оттенков лучей солнца, угодивших в ловушку витражей собора. Гости стояли по обеим сторонам от коридорчика, по которому мы с дедушкой сейчас пойдем. По правую и по левую руку, везде были мужчины, одетые в костюмы и даже традиционные английские фраки, женщины в идеальных отутюженных платьях с маленькими шляпками разных форм и размеров. Были даже дети и младенцы. С правой стороны было больше неизвестных мне людей, и только если обратить внимание на первый ряд, где был замечен Сальваторе Морелли, можно было догадаться, что по правую руку расположились итальянцы. Десятки незнакомых мне лиц сейчас глазели и оценивали меня, как какой-то товар на рынке. Я видела, какими глазами они смотрели — расчетливыми, заинтересованными, скучными и хитрыми. И впереди, возле смиренно стоящего священника во всем своем церковном обличии, я увидела Тома. Классический строгий костюм как обычно подчеркивал его хорошо сложенную фигуру, но что выделялось — маленькая бутоньерка, прикрепленная к нагрудному карману. Том стоял не шевелясь, сложа руки спереди, он будто не дышал вовсе. Ни один мускул на его точеном лице не дрогнул, пока я шла вперед к нему. Когда я подошла ближе, когда наступил момент, где дедушка передает мою ладонь в руки моего будущего мужа, Том чуть склоняет голову, светя своими идеально уложенными черными волосами, улыбаясь одним уголком рта. Его ладонь теплая, когда моя холодная, как лед. А глаза цвета неукротимого океана под лучами солнца говорили за Тома все. Мы вместе подходим ближе к священнику, и когда останавливаемся, все гости садятся на свои места. Наступает тишина, затем мягко прерванная священником. — Мы собрались здесь сегодня… Я пытаюсь слушать то, что говорит священнослужитель, естественно, часть пропускаю мимо ушей, потому что все еще не могу поверить, что через несколько секунд буду связана узами брака. Начинаю понимать смысл всех слов лишь когда священник переходит на обряды венчания, в тот момент, как Том поворачивается лицом ко мне и оглядывает так настороженно, как будто я сейчас сделаю что-то, что сорвет свадьбу. Нам говорят обменяться кольцами, и мы на пару секунд зависаем, оба продолжаем смотреть другу другу в душу, хотя я скорее вглядываюсь в пустоту, потому что у старшего Реддла души не может быть. Он давно ее лишился, еще когда помогал отцу в делах мафии с подросткового возраста. Я придерживаюсь концепции, что с каждым убийством человек теряет часть души, и отсюда делаю вывод, что мой муж отдал все части своего «Я» синдикату, не оставив мне ничего. Вот за какого мужчину я сейчас выходила замуж. За пустого. Том первым берет кольцо, что до этого хранилось у Ричарда, и надевает его на мой палец. На этот раз размер подходит, и оно самое что ни на есть красивое и изящное: из белого золота, не совсем тонкое, но и не бросающееся в глаза, с небольшими бриллиантами в два ряда. Наверное, дедушка подсказал мои вкусовые предпочтения. Свое кольцо для Реддла я тоже беру у Ричарда и мягким движением надеваю на безымянный палец Тома. Я пока только один раз видела у Тома что-то наподобие украшений — когда он вручил помолвочное кольцо, у него на шее была цепочка в мужском стиле и пара колец, одно из которых с семейным гербом. Теперь же Том будет обязан носить еще и обручальное. Если, конечно, он не снимет его уже завтра с утра и не отложит на какую-нибудь полку, оставив пылиться вместе с призрачными узами, что могли бы нас с ним связать. По правилам, обмен кольцами должен быть закончен подвенечным молением, но когда священник уже хотел об этом напомнить, колкий взор моего уже мужа остановил бедолагу. А он ведь просто выполнял свои обязанности. — Что ж, можете поцеловать невесту, — стушевавшись, сказал священнослужитель и улыбнулся дрожащими губами. Он не был одним из тех священников, что имели дела с синдикатами. У мафий чаще были свои, и проведения венчания между мафиози и его избранницей были для них в порядке вещей. Но тот, что сегодня был у нас, похоже, впервые увидел Реддлов во плоти. Том стоит напротив меня, и я вижу, как в его глазах играют бесенята. Он ухмыляется одним уголком, и нежно, неторопливо кладет руки мне на шею, горячими кончиками пальцев дотрагиваясь до скул и мочек ушей, что краснеют от такого близкого присутствия мужчины. Его голова склоняется все ниже и ниже с каждым сантиметром, пока его губы не останавливаются на миллиметре перед моими. В этот короткий момент во мне взрываются искры чистой энергии, что тянутся навстречу к Тому. Они подхватывают ритм сердца, что стучало невыносимо быстро, еще больше ускоряя его. Прикрывая глаза, так остро начинаю воспринимать, насколько я близка к тому, чтобы потеряться в ощущениях касаний мужа, тепле его тела. Поцелуй такой нежный и яркий, что сносит мне крышу. Делаю глубокий вдох носом и не могу насытить легкие, потому что все внутри сжимается до размеров виноградин. Уверенное, но в то же время аккуратное касание чуть жестковатых губ Тома ощущается как первый глоток алкоголя, как взрывающиеся салюты в ночном небе. Это нечто новое, то, что до этого было запретным. Меня переполняет энергия, я готова горы свернуть, и в то же время ноги подкашиваются, пока наш поцелуй все продолжается. Я забываю обо всем. О том, что присутствие мужчин в моем личном пространстве все еще сбивает меня с толку; все так, как описано в фильмах, где у девушки вылетают все мысли из головы, когда ее целует парень. Но как и перед нашим с Томом первым выходом в свет вместе, тревога по поводу нарушения личных границ рядом с ним утихает. Уже слышны овации, но мы с Томом продолжаем целоваться, как если бы изголодались друг по другу. Мне нравится ощущение, которое мой муж передает через касание губ. Голова начинает кружиться, а в нос забивается приятный и соблазнительный запах одеколона Тома — нотки бергамота, ветивера и чуть сладкого цитруса. Я решаюсь отойти на безопасное расстояние, потому что еще чуть-чуть, и не смогу удержать себя на прямых ногах. Как было бы смешно, если бы все-таки упала. Том продолжает с удовлетворением взирать на мой румянец на щеках и придерживать за талию. Когда успел переместить свою руку туда? — А говорила, что тебе некомфортно, когда к тебе подходит мужчина, — ехидно произносит он, когда склоняется к моему уху. — Тебе понравился поцелуй. Он читает меня как открытую книгу, но наверное еще не догадался, что мне бы понравился поцелуй только с ним. Если забыть о дедушке, то только в руках Тома я чувствую себя защищенной, вот как сейчас. Поэтому этот мой первый поцелуй не принес мне никакой горечи на губах, никакого болезненного укола в сердце, от которого хочется скукожится. Присутствует легкость и заинтересованность в своем муже. Следующие несколько минут каждый, кто хотел поздравить нас лично, подходил к нам, жал сначала руку Тому, и потом обращал внимание на меня. Одним из первых стал итальянский босс вместе со своей семьей, часть которой все еще оставалась в Америке. Мне известно о них немного, можно сказать, что только количество членов этого рода, их имена и то, что мать Валерио была одной из них. Сальваторе Морелли — мужчина немного старше Тома, одетый в синий костюм в тонкую полоску, с идеальной укладкой и очень примечательными перстнями на пальцах, походил на персонажей из «Клана Сопрано» или «Крестного отца». Это впервые, когда я нахожусь рядом с итальянским доном, и уже чувствую, как одно его присутствие может подавить кого угодно. Например меня, хотя я крутилась среди подобных ему с пеленок. Не знаю, от загруженности ли или от опасности жизни, но на лице Сальваторе было очень много морщин, да и сам он выглядел, как по мне, старше своего возраста. Один его брат, кажется, его зовут Фабио, был на вид ровесником Ричарда, тогда как сестра — Джулия, милая и на вид скромная девушка в приталенном голубом платье — выглядела на мой возраст. Меня буквально под палкой учили жить в обществе людей, подобных семье Морелли, где было много мужчин, похожих на Сальваторе. И первое правило, которое я услышала от своей матери на самом первом банкете, касалось того, как именно я должна вести себя рядом с подобными людьми: «Будь мила с такими мужчинами. Они не любят, когда женщина говорит много, и не хотят слушать все то, что нас тяготит. Твоя главная задача — это молчать и слушать. Все, что ты услышишь, надо использовать в будущем». Она всегда говорит мне собирать все сплетни и новости, которые обсуждаются как в широких кругах, так и узких. Это настолько вошло в привычку, что теперь каждое мероприятие для меня как игра, где единственный игрок — я сама, и цель которой собрать как можно больше полезных сплетен и информации, чем в предыдущий раз. Лишь на собственной свадьбе я хочу отойти от этой привычки. Сальваторе пожимает руку Тому, кивая в знак признательности и, не знаю, одобрения. Затем обращает свое внимание на меня, медленно меняясь в лице. — Sei bellissima, signora Riddle, — говорит Сальваторе на итальянском, беря одну мою руку в свои ладони, сжимая ее несильно, и затем целует ее. Он продолжает улыбаться, но я вижу, насколько эта улыбка плохо скрывает тьму и опасность итальянца. — Grazie, signor Salvatore, — отвечаю я на их родном языке. — Sono felice che tu sia venuto al matrimonio. Морелли чуть шокирован моим итальянским, улыбается и добавляет уже на английском: — Надеюсь, вы подарите мне танец. Он знает, что я не могу отказать. Он, как главный гость, так еще и босс другой мафии, должен станцевать со мной один танец. — Куда я денусь, конечно. Хватка Тома на моей талии становится сильнее. Атмосфера накаляется, когда эти двое находятся рядом друг с другом и встречаются взглядами, это я запомню на будущее. Сальваторе уходит, давая проход своему брату, что уже не так многословен со мной и мужем. А девушка Морелли обращается только ко мне, позабыв о Томе, и поздравляет с теплой улыбкой на устах. Настоящей. Когда настала очередь дедушки, первым делом он приобнял меня за плечи и поцеловал в макушку, проговаривая в мои волосы слова поздравлений. То, как он посмотрел затем на Тома, так отличалось от того, что получила я — строгость и молчаливое общение вкупе с угрозой. Мой муж тоже заметил это, но не подал вида и пожал руку, да так, что у обоих мужчин вены вздулись на руках. Когда они наконец разжали их, я обернулась к Тому, задавая немой вопрос касательно его отношений с бывшим консильери, но тот лишь качнул головой, словно говоря, что это не мое дело. Конечно не мое дело, как же. Значит, мне не стоит замечать, как они порой телепатически начинают спорить о чем-то, или например того, как Том реагирует на приближение моей матери. Полное отсутствие заинтересованности в ее фигуре, он списал ее со счетов. Том отрешенно кивает на слова моей матери и сразу переводит взгляд на своих братьев, что стоят чуть поодаль, и уже тогда на его лице начинают проявляться оттенки. Похоже, он не жалует мою мать. Хоть что-то у нас общее. Джинни подошла следующей вместе с Валерио и Ричардом, оставив Гарри и Рона дожидаться ее за толпой. На щеках Уизли были еле заметные следы слез, и от этого вида у меня самой сердце сжалось в комочек. Я поспешила обнять ее, благодарная тому, что сегодня она была рядом со мной и не побоялась сидеть с окружающими ее преступниками. — Только не пропадай, подруга, — сказала Джинни, отодвигаясь от меня. — Ни за что. Мы еще должны сходить в клуб, помнишь? — самой мне не хотелось туда идти. Одно дело — вечеринки на официальных мероприятиях, где все выверено до блеска, начиная от манер поведения, заканчивая вилками на столах, а другое — это сидеть или танцевать в клубе, где могут ошиваться всякие отморозки. Уже хотела спросить, почему ребята не подходят поздравить, но Джинни отходит назад и на ее место встает Ричард, все такой же холодный и отстраненный, как обычно. Мне показалось это странным, что даже на свадьбе старшего брата он остается самим собой и не проявляет радости. Возможно, это из-за меня и моей семьи, не знаю, но хотелось бы увидеть хоть какую-то теплую эмоцию от своего деверя. Ричард так же высок, как и Том, они очень похожи внешне, и я словно нахожусь напротив своего мужа. Он отличается еще более холодными чертами, ледяными, он — вырезанная ледяная статуя, не способная проявить теплые чувства, которыми обмениваются родственники. — Добро пожаловать в семью, Гермиона, — мягкий баритон, неестественный, выдавленный из Ричарда, удивляет меня, потому что я не думала, что буду встречена «так». Но его лицо ни на минуту не расслабляется, а от взгляда хочется отойти за спину Тома, спрятаться за кем-то, кто сильнее меня. Потому что Ричард Реддл меня пугает. Легко заметить, насколько в нем сейчас все фальшиво. Он изо всех сил ведет какую-то борьбу с самим собой. Том косится на брата и прищуривает глаза. Он заметил, как я все же сжалась. Ричард бросает на него ответный взгляд и сразу отводит, наклоняя голову, будто в поклоне. Так, словно ему стыдно за что-то. Ричард прочищает горло и продолжает: — Не подумай ничего другого, я рад, что ты теперь жена Тома и что можно считать тебя сестрой. Мы смотрим друг в другу в глаза, и я замечаю, что все же есть разница между теми двумя братьями Реддл, которые всегда жили бок о бок. Пусть и говорят, что Ричард копия Тома, но разница в них была разительной. Достаточно было побыть со вторым братом вблизи чуть подольше, как я сейчас. Мы улыбаемся друг другу, и лишь у одного из нас это получается искренне. Теперь мне хочется узнать не только своего мужа, но и одного из его братьев, потому что второй кажется еще более загадочным, более закрытым, чем самый старший Реддл. Все члены этой семьи как сложные загадки, оставленные ацтеками? Хах, нет, точно нет. Валерио к ним не относится. В отличие от своих старших братьев, Валерио не боится проявлять эмоции. Он подходит ко мне, сильно сжимает в объятиях и приподнимает над полом на несколько сантиметров. Носки моих туфель отрываются от пола, а платье все еще расстелено по ковру. Валерио издает громкий смех, да так, что многие гости оборачиваются и продолжают наблюдать за нами. Из меня самой невольно вырывается смех, и его подхватывает ребенок на руках миссис Эйвери. Чувствую, как ямочки на моих щеках продавливаются сильней от улыбки, а когда меня ставят на место, то немного кружится голова. — Я тоже, как и Ричард, очень рад стать твоим братом, — говорит Валерио и поправляет смокинг, который сидел на нем как влитой, но темно-фиолетовая бабочка была расположена кривовато. — Если тебя кто-то обидит, не стесняйся и скажи мне, чтобы я надрал ему зад. — Вряд ли кто-то решится это сделать, когда узнает, что я сменила фамилию, — посмеиваюсь я. — Верно, но он прав, Гермиона, — отвечает Том. — Теперь ты должна предупреждать нас о таком, потому что если оскорбили тебя, то значит задели и нас, меня. В отличие от нас с Валерио, мой муж уже более серьезен. От него исходит такая спокойная и одновременно убийственная аура, что ноги дрожат. А еще то, как он смотрит сверху вниз, не прибавляет мне очков к храбрости. — Хорошо, обещаю, — отвечаю я сразу обоим, затем поворачиваюсь к Валерио и добавляю: — Я надеюсь, у нас действительно получится стать семьей. Реддл-Морелли не отвечает, смотрит на меня молча — он не ожидал этих слов. Том, который снова стал придерживать меня за талию, опускает руку, касается края подвенечного платья и, чуть переминаясь в ногах, отодвигается. Он прочищает горло и поправляет туго завязанный галстук. А Ричард, который стоял чуть правее от меня и наблюдавший все это время за нами, отворачивается и отходит к кому-то из парней Тома. Их реакции, то, как они стушевались сразу все втроем, нагоняют на меня не очень позитивные мысли. Валерио отходит, позволяя другим поздравить нас. Гость сменяется другим, в основном это либо кто-то из младших боссов, либо кто-то из деловых партнеров Тома. Рядом с последними нам уже вдвоем приходится играть свои роли людей, никак не связанных с криминалом. Я и Том всего лишь отпрыски богатых семей, чьи амбиции заключаются в том, чтобы связать два бизнеса и заручиться поддержкой акционеров компаний наших семей. Когда поток гостей, желающих поздравить нас лично, заканчивается, все следуют к выходу и расходятся по машинам, чтобы поехать до особняка Hogsmeade Hall, где будет проводиться банкет. Том ведет меня к машине, отличающейся от той, на которой мы вместе ездили на открытие выставки. Эта менее спортивная, в нее легче залезть с моим шлейфом и фатой, которую помогли уместить в машине Розали и Джинни. Последнюю затем перехватил Валерио, сказав, чтобы она разместилась в его машине вместе с братьями и другом. Боковым зрением замечаю, как дедушка наблюдает за нами, стоя рядом со своим Bentley. Его карие глаза сейчас выражали оттенки горечи и скорби по старым временам, по классике жизни. Его взгляд говорил о прощании, неизбежном и по-любовному болезненном. Мои губы приподнимаются в ободряющей улыбке и не опускаются, пока дверь машины с моей стороны не закрывается. Еще будет время сказать моему страшному, но доброму бывшему консильери слова, что засели в душе уже давно. Еще со времен, как я была пятилетним ребенком. — Гермиона, — обращение Тома вырывает меня из дум. — Все хорошо? — Да, само собой, — поправляю прическу и незаметно смахиваю слезинку с уголка глаза. — Поехали? Он заводит машину не глядя, все так же следя за мной, как за диковинной штукой. А я лишь вдыхаю в грудь побольше кислорода и перевожу дыхание после спертого и затхлого запаха, что витал в соборе.***
По дороге в особняк проезжать улицы города всем кортежем было немного необычно. «Volo della morte» никогда так сильно не привлекала внимания к себе, как сегодня, и, думаю, не привлечет, пока не женится Ричард или Валерио. Когда дома сменились полями и редкими деревьями, стало лучше, потому что вдоль трассы не стояли люди с разинутыми ртами и не указывали на нашу машину. Шоссе было открытым, практически пустым, и даже Том расслабился, располагаясь в кресле поудобнее и держа руль одной рукой. Через открытые окна проникал приятный ветерок, мы ехали в тишине. И я подумала, что это идеальный шанс сделать то, что я хотела с того момента, как мама передала мне чертов свадебный букет из белых лилий, перевязанный идеальной, кристально белой ленточкой. Открыв окно больше, я выглянула проверить, насколько далеко за нами едет следующая машина. Том то смотрел на то, что я делаю, нахмурив брови, то на дорогу. Я беру в руки этот чертов букет, лежащий на юбке платья, и выбрасываю его в окно, оставляя валяться где-то в поле. Кому-то покажется это сумасшедшим поступком, но для меня это как сбросить цепи, что удерживали меня прикованными к моей матери. Оборачиваясь к Тому лицом, боюсь увидеть на нем неодобрение, но его взгляд направлен прямо на дорогу, и я не могу понять, зол ли он или ему все равно. — Ненавижу запах лилий, поэтому и выбросила, — оправдываюсь, как маленькая девочка, и улыбаюсь, словно наступило Рождество, но ведь рядом со своим мужем я действительно такая. — Зачем же тогда его выбрала? — его темные глаза, что в тени машины приобрели оттенок ночного неба, снова были направлены на меня. — Мама его собрала, не я, — ненароком склоняю голову, как пронившийся человек. Он молчит и не отвлекается на дорогу. Хочется сказать ему следить за рулем, а то мало ли. — Платье тоже она выбрала? — Я ожидала другого. — Оно отличается от тех, что я когда-либо видел на невестах традиционалистов. — Нет! Его я выбрала втайне от мамы, я не хотела выходить замуж в чем-то максимально удушающем. Том ухмыляется, уголок губы так приподнимается, что у него на щеке появляется маленькая ямочка. Он мотает головой, рукой чуть вороша укладку, и прикусывает палец левой руки, которую располагает на дверце машины. — У вас с матерью странные отношения. — Лучше и не скажешь. — Я не буду в это лезть, пока сама не захочешь все рассказать. Если бы я захотела, рассказывать пришлось бы долго и много. Дальше дорога прошла в молчании до конца поездки. Кто-то уже успел приехать, обогнав нас по шоссе или поехав другим путем. Том помог мне выйти из машины, и когда я наклонилась подобрать подол, чтобы он не волочился по земле лишний раз, то успела поймать момент, когда мой муж разглядывал мою оголенную спину, и на его лице было удовлетворение. — Нравится мое платье? — интонация получилась еще более дерзкой, чем я хотела. — Мне нравишься ты в нем. — Что? — Но отвечая на твой вопрос: да, хороший выбор. Тут я успела смутиться раз, наверное, в пятидесятый за день. Том любит вгонять меня в краску каждым своим предложением. Не сказала бы, чтобы он был разговорчивым, но это все же лучше, чем я ожидала. А я ждала неодобрения. Моя мать была неправа. И мне от этого так хорошо. Том берет мою ладонь, кладет ее к себе на локоть и ведет к особняку, в котором мы сегодня остановимся на ночь, как еще некоторые гости, в частности остальные Реддлы, мама и дедушка с дядей. Мы идем мимо дома к организованной площадке, расположенной рядом с большим местным озером, на берегах которого расположились особняки миллионеров. Конструкция танцпола из отражающего темного покрытия была окружена круглыми столами с белыми скатертями и множеством стульев классического стиля. На каждом столе я сказала расставить цветочные композиции, сочетающиеся с декоративными небольшим деревьями, размера апельсиновых, так же украшенными дополнительными белыми и кремовыми бутонами и подсветкой. Множество белых роз украшали стволы этих деревьев, что к вечеру должны были загореться кристальным светом. Над головами были выставлены столбы, обвитые растениями по типу лиан и плюща, и гирляндами, соединенными балками с вкраплениями цветов. Над танцполом висела огромная люстра уже более барочного стиля. Под ночь она зажжется теплым светом, что прекрасно будет отражаться от всех поверхностей. Вечер начался с легкого искрящегося шампанского, разлитого по множеству бокалов. Гости общались с нами, поздравляли и желали всех благ, не переживая о том, кого именно они поздравляют. Вокруг площадки и по периметру выстроились нескольких солдат, одетых как телохранители, поэтому можно было не волноваться о том, что кто-то чужой проникнет на свадьбу и начнет адское месиво. Первое время мы сидели за главным столом, наблюдая за всеми, кто пришел на торжество. Братья Тома расположились слева от него самого и втягивали его в разговоры, попутно тихо посмеиваясь над чем-то. С моей же стороны устроились дедушка, мама и дядя, что сидели тише воды и ниже травы. Я была рада посидеть какое-то время, потому что стоять в неудобных туфлях несколько часов было для меня чересчур. Со своего места я могла видеть стол Джинни и ребят, окруженных людьми дедушки. Парни, судя по их сконфуженному виду, чувствовали себя не в своей тарелке. Так, продолжая за ними присматривать, чуть не пропустила момент, когда некоторые гости начинают говорить поздравления. Слушать каждое из них было очень непривычно, чем-то новым для меня. Все желали счастья, крепкого брака, много здоровых детей и жизни до старости. Интересно, каков процент этих пожеланий осуществится? Том порой поглядывал на меня, все так же изучая. Его братья были в этом плане менее заметными. Я была рада, когда мы могли встать из-за стола и проводить время как хотим, пропустив традиции, потому что больше не могла выдержать такого внимания моей новоиспеченной семьи. Первым делом я решила подойти к своим друзьям, которые все еще сидели за столом, как на цирковом представлении. Поверьте, я отчасти смотрю на всю эту свадьбу точно так же. С ними рядом сидела еще пара гостей, которые первым делом поприветствовали меня и начали поздравлять со свадьбой. Билл первым делом тоже сказал пару слов о супружеском счастье, и, обратив свой взор куда-то мне за спину, ретировался к дедушке. Когда Гарри заметил меня, то поспешил встать, подтолкнув и Рона. Они оба вскочили, поправляя свои костюмы и приглаживая волосы. Но потом, когда я снова ощутила прикосновение к спине, поняла, почему ребята это сделали. — Вы друзья Гермионы со школы, я полагаю, — сказал Том, стоя рядом со мной вплотную. Его серьезное лицо не выражало того интереса, который присутствовал в вопросе. — Кхм, да, мистер Реддл, — Гарри протягивает руку и улыбается, чтобы разрядить обстановку. — Приятно с Вами познакомиться. Муж медлит, но все же протягивает руку для пожатия. Затем переводит взгляд на поздоровавшегося Рона, который ограничился словами приветствия, не подкрепив их движениями. Ему было неловко смотреть на меня с Томом, и последний это заметил. Он тихо усмехнулся мне в волосы и начал гладить по ребрам, приблизившись вплотную. Я благодарна всему миру за то, что нас разделяет куча слоев одежды. — Мне тоже приятно познакомиться с вами, ведь вы первые друзья Гермионы, с которыми я знакомлюсь, она вообще до этого ничего о вас не говорила, — он прерывается и обращается к Джинни. — Мисс Уизли, приятно видеть Вас. Том умалчивает о том, что он вообще не знаком ни с кем из моего окружения, кроме Джинни, на что и сделал намек, непонятый парнями. Думаю, что он уже успел поговорить с младшим братом касательно его отношений с моей подругой. — Эмм, праздник очень красивый, — сказал Гарри стеснительно, он не знал, о чем вообще говорить. — Да, и все благодаря моей Гермионе и ее семье, — проговорил Том, а затем поцеловал меня в макушку, прижимая к себе еще сильней. — К сожалению, из-за множества дел у меня не было возможности проводить с ней время, но теперь, когда она вошла в мою семью, шансов поговорить будет предостаточно. Моей Гермионе. Шестеренки в голове закрутились с особенной силой, анализируя слова Тома. Вот что он делает: он пытается «отделить» меня от моих друзей, показать, что у меня две жизни, одна из которых, где как раз Гарри с Роном играют хоть какие-то роли, теперь неважна для меня, и для босса мафии в том числе. Том хочет показать, что я теперь принадлежу только ему, и он не хочет делить мое внимание с какими-то выпускниками школы. Надо срочно что-то делать. — У Вас необычный шрам, мистер Поттер, — продолжает Том, уделяя внимание старому следу на лбу Гарри, — в виде молнии. Травма детства? Гарри замялся от резкого перехода с темы на тему. Его зеленые глаза чуть прищурились и сам он подрагивал. Но затем он берет себя в руки и отвечает Реддлу. — Да, неудачное нападение грабителя. — Вот как, — Том делает паузу и чуть озадаченно хмурит брови. — Я почему спрашиваю, у самого много похожих ран, что остались болезненными следами на всю жизнь, поэтому могу понять вас. Гарри с Роном бледнеют, их кожа становится одного тона со скатертью. Мать твою, Том. Молодец, муж, напомнил, на чьей свадьбе они находятся и кто ты вообще. — Кажется, пора резать торт, — я поворачиваюсь лицом к Тому, наблюдая на нем ожидающее выражение лица, ожидание чего-то интересного, и увожу его, держа за руку. Когда мы отходим подальше от моих друзей, я слышу, как мой муж усмехается. — Тебе еще и смешно. — Ты сама видела их реакцию, не знаю как тебя, но меня она повеселила. Насчет торта я говорила серьезно. Взглянув на часы на запястье Тома, я ждала, пока повара начнут выкатывать трехъярусный белый торт, украшенный под стиль обстановки. Порезать и раздать его не составило труда, но чувствовать, как твердая рука Тома сжимает мою, управляя ножом, было необычно и трепетно. Затем мы проводим время, разговаривая с партнерами Реддлов по бизнесу, и все это время Том придерживает меня за талию, либо же отдаляется, когда с ним хотят поговорить тет-а-тет, потому что эти люди считали, что новоиспеченной миссис Реддл не стоит слушать это все. В один из таких раз, когда мой муж отошел куда-то с подошедшими Валерио и Адамом Розье — владельцем клуба «Амортенция» и нескольких других баров, я осталась одна у края танцпола, где под негромкую и приятную музыку танцевало несколько гостей, включая моего дедушку в паре с Мартой Долоховой — бабушкой Антонина. Оглянувшись, я не знала, куда мне себя деть, внезапно стало одиноко. Дабы не уйти в это чувство с головой, я приметила двух гостей, на которых обратила внимание еще в церкви. Одной из них была миссис Эйвери, по имени Лана, а вторую девушку я видела впервые. За платье Ланы держался ее маленький сын, одетый в очень милый костюмчик, аналог того, что носят взрослые мужчины, с милой маленькой бабочкой. Мальчик оглядывался по сторонам, переминаясь с ноги на ногу и вороша свои светлые кудрявые волосы. Насколько я помню, Эйвери-младший должен был быть не единственным ребенком на празднике, и почему он не играл сейчас с остальными, было вопросом. Мне захотелось поближе познакомиться с этой семьей, потому что подумала, что такое знакомство окажется благодатным для меня лично, несмотря на то, что Джонатан Эйвери состоит в ближнем круге Тома. Я направилась к миссис Эйвери, которая продолжала разговаривать с незнакомкой в очень элегантном коротком темно-зеленом атласном платье с длинными рукавами и вырезом в районе солнечного сплетения, с прикрепленной брошью, которая блестела рубинами. Даже в ее темных волосах я увидела заколку, держащую локоны в пучке, идущую в паре с этой брошью. Что было примечательным в ней, так это рост, она была выше меня на голову. Первым мое приближение заметил мальчик, который начал дергать платье своей матери. Девушки обратили на меня свое внимание и приветливо улыбнулись. — Миссис Реддл, — обратилась ко мне Лана. — Поздравляю Вас, пусть ваш брак с нашим боссом будет крепким и в вашей семье будут процветать счастье и любовь. — Спасибо, Леди Эйвери, — улыбнулась я чуть застенчиво, подходя все ближе. — Позвольте познакомить Вас с Фириной Конте, моей давней подругой, — указывает Эйвери на эту даму с брошью. — Приятно с Вами наконец познакомиться, я наслышана о вашей семье, — говорит девушка с едва заметным итальянским акцентом. Я должна была догадаться, что у нее итальянские корни — темные волосы, темные глаза, даже черты лица, присущие итальянцам. Единственное, что отличалось, это бледность кожи. — Да, мне тоже, — я кивнула в ответ и пригубила шампанское, которое все это время держала дрожащей рукой. Должна признаться, обе девушки действительно выглядели так, будто общались десятилетия. А стоило Фирине оглядеться на кого-то позади меня, она спрашивала у Ланы, кто это, и та рассказывала об этом человеке все, что знает. Но что-то тут не сходилось — если они знают друга друга давно, то, наверное, должны были встречаться на подобных приемах и видеть этих же гостей, но Фирина вела себя так, как если бы была в этом кругу впервые. — Миссис Реддл, можно я буду обращаться к Вам по имени? — Я кивнула. — Вы заметили правильно, для меня все эти люди незнакомы, я впервые на подобном торжестве, организованном вашей мафией. Последнее слово она произнесла чуть тише и наклонившись пониже. Эта девушка была поистине высокой, даже если бы была без каблуков, что сейчас на ней. — Вы пришли сюда как «плюс один»? — спросила я, на что эта итальянка кивнула. — С кем же вы пришли? Она не успела сказать и слова, куда-то вдруг резко метнув взгляд за мою спину, и улыбнувшись чуть с хитрицой. Следующее, что я услышала, это был шепот возле моего левого уха: — Она пришла со мной. Обернувшись, я увидела возвышающегося рядом Адама Розье. На его бледном подтянутом лице играла ухмылка и он свысока смотрел на меня своими серо-голубыми глазами. Многие говорили об этом человеке как о неуловимом мужчине, сердцееде и весьма опасном игроке. Внешний лоск прекрасно сочетался с его манерами и игривой натурой. Он использовал все это в угоду своим желаниям, какими бы они ни были. Всего один раз взглянув на Розье вы поймете, что этот человек привык играть с миром, вертеть его как заблагорассудится. И смотря сейчас на Адама вблизи, я понимаю, почему именно он ведет дела борделей и клубов в «Volo della morte», по его виду можно было сказать, что только он подходит для этой роли. Его аура кричала о том, что у него на роду было написано управлять развлекательной стороной бизнеса. — Мистер Розье, — поздоровавшись чуть осиплым голосом, я отодвинулась. Запустив пятерню в свои сияющие на фоне солнца блондинистые волосы, Розье продолжал улыбаться, а затем подошел к Фирине и обнял ее за талию, притягивая ближе к себе. Эти двое вместе выглядели как вышедшие с обложки журнала модели — оба высокие, не лишенные шарма и какие-то притягательные. Их хотелось разглядывать и не отрываться. Девушка повернулась лицом к Адаму и отзеркалила его улыбку. Они продолжали общаться взглядами на каком-то ином уровне. Хотелось бы мне, чтобы у нас с Томом тоже получился такой «дуэт». — Мама, — позвал маленький Эйвери Лану, — я хочу кушать. Девушка не побоялась присесть напротив него и что-то начала говорить, я не расслышала, на что мальчик улыбнулся и подпрыгнул от радости, завизжав: «Да!». — Уж простите, Аарону действительно надо поесть, — извинилась Лана, и когда мы все дали знак, что понимаем, отошла вместе с сыном, взяв его под руку. На фоне начала играть новая композиция, когда я увидела Тома, идущего в мою сторону. — Пора танцевать, Гермиона, — муж предлагает мне свою руку, и продолжает: — Не будем заставлять людей ждать представления. Я не совсем поняла, о чем он, но все равно взяла его руку в свою ладонь, а другой подхватила подол платья, чтобы оно не мешалось, когда мы будет танцевать. Еще кое-что заметила: теперь простое действие, например, взять Тома за руку, стоять рядом с ним, пока он касается моей спины, не кажется мне чем-то странным. Прошло очень мало времени, но я привыкла к его присутствию рядом. Кто-то сказал бы, что да, слишком быстро, и я его вообще не знаю, но я ничего не могла с собой поделать. Словно что-то манило меня к нему, притягивало и уговаривало довериться. Да и лично мне не хочется шарахаться и отскакивать от прикосновений мужа. Хочу чувствовать себя рядом с ним спокойно. — Адам, — обратился Том к своему другу, а потом оглядел мисс Конте. — Полагаю, это и есть тот самый «плюс один», о котором ты говорил. Взор у нашего босса стал острее, подозрительным. Может, это потому, что эта девушка итальянка и мы толком о ней ничего не знаем. — Да, Том, — Розье придвинулся к девушке ближе, как бы защищая от своего же друга и капо. — Еле уговорил ее составить мне компанию. Адам улыбнулся чуть нервно, уголок рта дернулся вверх и так и остался, а его левая рука сжала талию Фирины чуть крепче. Сама она застыла как статуя, как лань перед устрашающим львом, — ее можно было понять, потому что любой мог бояться главу мафии. Но взгляд ее карих глаз, темнее, чем у меня самой, был твердым и непоколебимым. Она знала, что на людях с ней ничего не будет, да и сама она ничего плохого не делала. — Приятно было познакомиться, — в итоге сказал Том свое последнее слово и повел меня к танцполу, в самый центр, где люди специально начали расчищать нам место. Первый танец для молодоженов — значимое для них событие; они понимают, что настал наконец момент, когда они вместе, что могут проводить друг с другом еще больше времени, они начинают понимать, насколько связаны их души. Что касательно нас с Томом, то я не знаю, что у него сейчас в голове, потому что он сегодня слегка молчалив, но у меня в голове полный бардак. Только сейчас осознаю, что на моем пальце обручальное кольцо, что сегодня принесла клятвы верности Тому Реддлу как его жена. Теперь на моих плечах появилась дополнительная ноша и ответственность жены капо мафии вдобавок к другим, и от этого ноги подрагивают. От тяжести. Пока мы плавно кружимся по танцполу и моя рука лежит в теплой, шероховатой ладони Тома, решаюсь взглянуть в его душу еще раз. Когда задираю голову, то вижу, как мой муж смотрит на меня не отрываясь. Сглатываю и облизываю губы. Во рту пересохло моментально. Сердцу стало дико неудобно в грудной клетке. Прочищаю горло и говорю: — Спасибо, что позволил моим друзьям присутствовать на свадьбе, — секундная пауза, во время которой мне становится слегка неудобно. Том плавно покачивает нас в сторону, куда он туда и я, и мы кружимся в медленном танце, дарующем мне какое-то умиротворение. — Так тебе явно спокойней, я ведь прав? — спрашивает он уверенно, склоняя ко мне свою голову, отчего пряди из уже взъерошенной прически падают чуть вперед, скрывая его глаза от остальных. Я промолчала и кивнула. Пусть я и привыкла немного к Тому, но все еще было неловко находиться рядом с ним по многим причинам. Во-первых, для меня он все еще босс; во-вторых, наша разница в возрасте; и в-третьих, сама его фигура вызывала непонятный трепет. Хотелось одновременно отойти от моего мужа и сжаться и в то же время прижаться к нему, закинуть руки на его плечи и крепко обнять. Чуть собравшись, вспомнив, что мы окружены людьми, я воспряла духом и продолжила разговор: — Главное, чтобы это все не превратилось в кровавую свадьбу, — приподняв бровь, я задрала голову, взглянув на Тома, который немного опешил от смены настроения. — Этого точно не будет, — он посмеялся и, подняв голову, повел нас чуть быстрее, следуя ритму песни. А еще мой муж прекрасно танцует. — Почему ты так уверен? — спросила я его. — Мы окружены итальянцами, с которыми у нас хоть и договор, но не стоит доверять им всецело, или вдруг нападут бирмингемцы? Или твои люди не сдержатся и как-то нагрубят Морелли. Рука Тома спустилась ниже по спине, к месту на талии, где кончался открытый вырез. Кончиками пальцев он прошелся по кромке ткани и на пару миллиметров проник ими под ткань, касаясь моей кожи. У меня перехватило дыхание и я вытянулась как струна. Боже, что он делает? Хотя это же невинный жест, да? И что я вообще чувствую, когда грудь Тома прижимается к моей? Страх ли, шок, неприязнь или ничего? Не знаю, будто все сразу. Мой муж продолжал молчать, но в его глазах играл огонек азарта. — Ты угрожал кому-то, да? — догадка меня осенила. — Мне никогда не приходится угрожать кому-то для пущей уверенности. — Мои глаза сейчас чуть сами не закатились. — Всего лишь напомнил, что не стоит огорчать мою дорогую, прекрасную, молодую жену, настроение которой точно испортится, если ее платье окрасится в капли крови. — Том! — возмущаюсь я громче, чем ожидала, потому на нас начинают коситься другие танцующие. Мы заканчиваем танец в тишине, и когда пришло время перейти к другому партнеру, Том дарит мне томный взгляд с обещанием, что мы еще не закончили. Мы только начали. Далее я танцевала с дедушкой, но даже кружась в его объятиях, не отрывала глаз от своего мужа, который в это время танцевал с моей мамой. К слову, она ему что-то говорила, причем с нажимом, а он держал на лице маску, высеченную талантливой рукой скульптора. — Уже интересно, как будет проходить твоя супружеская жизнь? — спросил меня дедушка, когда мы заканчивали партию. — Да, немного, — тихо ответила я. — Ты боишься, — кивнул дедушка, приближая меня к себе, — как и твоя бабушка. Она мне как-то призналась, что очень сильно волновалась, даже боялась, что я окажусь деспотом и буду терроризировать ее до конца ее дней. Молча я продолжала слушать, не перебивая, потому что я никогда не хотела нарушать моменты, когда он вспоминал о бабушке. Это случалось редко, оттого и дорого для нас двоих. — Но Клаудия доверила мне свое сердце, свою жизнь, и я не мог подвести ее, поэтому делал все, что было в моих силах, чтобы ее жизнь была нормальной относительно жизни в мафии. От его слов мне стало еще тоскливей. А что, если у меня не будет такого же брака, как у дедушки с бабушкой? Нет, я понимала, браки бывают разными, и несмотря на это хотела бы для себя лучшей участи. Дедушка приподнимает мой подбородок и проговаривает: — Ну вот, я огорчил тебя, не слушай старика, все у тебя будет хорошо. — Ты так доверяешь Тому? — Не сказал бы, но, — дедушка делает паузу, — мне всегда казалось, что его приказ отменить многие традиции, которых мы придерживались в мафии с давних времен, были продиктованы тем условием, что он когда-нибудь женится на тебе. Дедушка сказал это как отрезал. Я не могла поверить его словам, потому что считала, что это вообще невозможно. Тому незачем было считаться с мнением женщин, которые переживали все те унизительные моменты первых часов после первой брачной ночи. — Это стало первым толчком к решению доверить тебя и твою безопасность кому-то другому, более сильному и молодому, потому что я уже немощный старик, — он сказал это с грустной улыбкой, от которой моя душа раскололась на тысячи кусочков. — Дедушка, ты навсегда останешься для меня самым сильным и единственным, — в уголках глаз у меня начали собираться слезы. — Я все еще твоя внучка, и спасибо тебе, что не давал мне забывать, каково это — иметь такого крутого деда. Я даже забуду о том, что он не замечал отношения моей матери ко мне. — Люблю тебя, дорогая внучка, — он кладет руку на мой затылок, притягивает к себе и целует в макушку. Этот момент принадлежит только нам. Следующие несколько минут я танцую с другими людьми, с братьями Тома, даже с Сальваторе Морелли, который весь танец продолжал молчать. С ним мне было максимально некомфортно, от него поджилки тряслись. Старалась держать дистанцию как могла. Когда я танцевала с итальянцем, то видела, как Том стоял рядом с Долоховым, Валерио и Ричардом и бросал острые взгляды в нашу сторону, о которые можно было порезаться. Он выглядел как пантера, готовая броситься в любой момент. — Вашему мужу не нравится, что вы танцуете со мной, — единственное, что сказал Сальваторе под конец танца. Ужин подали уже когда солнце скрылось за вершинами деревьев с территорий ближайших имений и особняков. Ветер чуть стих, поэтому было достаточно комфортно сидеть и пробовать вкуснейшие блюда из меню на сегодняшнее торжество. Перед внимательными гостями я делала вид, что не пихаю в себя еду через силу, но мне не удалось это скрыть только от одного человека — Тома. Он косо поглядывал на меня и наливал воды или шампанское, когда казалось, что мне надо бы что-то выпить. Я была взволнована и напугана. Рациональность сдерживала подступающую панику, с каждым часом все сильнее. Нельзя было показывать никому из всех этих людей то, что мне страшно — если я это сделаю, кто-то обязательно надавит, как на больную мозоль. Чем ближе время приближалось к ночи, тем сильнее тиски сжимали мое сердце. К рукам снова вернулась дрожь, и я спрятала их под столом. Все звуки стихали с каждым моим вдохом, я погружалась в пучину, на морское дно. Толщи дум, мыслей о неизбежности жизни жены капо мафии. Кожа то леденела, то горела пламенем, потому что нервные импульсы из-за стресса решили поиграть. — Эй, Гермиона, — резкий голос Валерио у меня над ухом был очень неожиданным, — а давай потанцуем, но не бойся, не под эту нудятину. Валерио пришел как раз вовремя. Мы с Томом оба обернулись на парня, стоящего между нами и опирающегося на наши стулья. Судя по выражению лица Тома, он понял, почему его брат предложил мне станцевать с ним, как и я. — Почему бы и нет, — беру я предложенную руку Валерио, и мы идем к танцполу, где было несколько пар. Когда мы доходим примерно до середины, мой деверь улыбается белозубой улыбкой и, поиграв бровями, попросил диджея поставить что-то из итальянского и веселое. Когда первые аккорды развеяли тишину и спокойствие праздника, мы с Валерио начали танцевать резвый танец, движения которого не были заучены годами. Мы просто танцевали как хотели, по зову души, отдаваясь музыке и поднявшемуся настроению. Мы даже не думали о том, как выглядим со стороны. Все плохие думы улетучились, и на их место пришел оптимизм и драйв. Валерио берет одну мою руку, потому что другой я держала мешающий подол платья, и заставляет резко крутиться вокруг своей оси, да так, что все огоньки в моих глазах сливаются в одни смазанные оттенки желтого и белого. Я смеюсь лучезарной улыбкой и просто наслаждаюсь быстрыми звуками музыки. Реддл то подходит ко мне ближе, то отодвигается, покачиваясь плавными движениями, переходящими в резвые выкрутасы. Он танцевал так, что не замечал других гостей, тоже вышедших на танцпол. Даже Аарон Эйвери подпрыгивал возле своих родителей, и его смех так идеально подошел моменту всеобщей радости, что моя душа искрилась, как пузырьки шампанского. Я замечаю спешащую к нам с Валерио Джинни, она визжала и улыбалась от уха до уха. Ярко рыжие волосы развевались за ней, как огонь. Вставая рядом с нами, она присоединилась к нашей радости и вместе с ней под смех мы начали танцевать как в последний раз своей жизни. Это моя первая и точно последняя свадьба, почему бы не выжать из нее все, наплевав на страхи и переживания. Вскидывая руками и кружась, я замечаю, как мой дедушка о чем-то переговаривается с Томом. И они оба улыбались, правда сдержанно, но, видимо, это их полный репертуар. Мы продолжаем танцевать и задыхаться от переутомления и смеха. В танцах забываются тревоги, негативные думы. Все, к чему сейчас приходят мои мысли, это к тому, что у меня теперь новый статус в Семье, и придется его в какой-то сути доказывать и придерживаться. Но это не пугает, наоборот подстегивает. Благодаря танцам все встало на свои места. Валерио видит изменения во мне и высокомерно усмехается. Когда песня сменяется следующей, ничуть не уступающей по ритму предыдущим, он подтягивает к себе Джинни за талию и подстраивает движения для совместного танца. Моя подруга отвечает ему не менее хитрым взглядом и позволяет увести себя в сторону. Дабы не мешать никому, я выхожу с танцпола и иду к главному столу, чтобы попить воды. Волосы от пота прилипли к шее, стало чуть жарковато от притока крови к конечностям и голове. Сбоку слышатся шаги, и когда я поворачиваю голову, то вижу свою мать. Она встает рядом со мной, оборачиваясь лицом к гостям и скрещивая руки под грудью. На лице с морщинами, которые мама отчаянно пыталась прятать под многочисленными операциями, высветилась дежурная улыбка. Приторно. Неестественно. Настолько плохая игра, что меня сейчас стошнит. — Повеселились, дорогая дочь? — спрашивает она с неким намеком. — Да, а нельзя? — я становлюсь в то же положение, что и она, попивая сок. Моя мать хмыкает: — Да, если это не твой муж, — потом оглядывает стол позади нас. — Не вижу твой букет, где он? — Во-первых, я танцевала со своим новым родственником, а во-вторых, зачем мне сейчас эти цветы, все равно в программе не предусмотрена традиция бросания букета, — и чего она прицепилась. — Без него образ неполный, а я потратила время, чтобы выбрать лучшие цветы для него, — мама кивает какой-то даме, проходящей мимо нас. Может, сказать ей правду, пускай побесится? — Я выбросила его в окно, пока мы сюда ехали. От резкого поворота головы мамы я слышу, как у нее в шее что-то хрустнуло. На лице читается замешательство и злость, и мне нравится смотреть на то, как она бесится. Очевидно, это только сегодня. Она хотела что-то сказать, но нас прервали Том и Ричард с предложением станцевать. Оба выглядели как-то странно, подозрительно. Конечно, они умело скрывали это, даже слишком. В следующие минут десять было странно наблюдать за тем, как Ричард Реддл танцует с моей матерью, которая в его руках выглядела очень напряженной. Она его боялась как огня, поэтому и держалась на таком расстоянии, которое не казалось неприемлемо далеким. Праздничный ужин, танцы прервались чьим-то пьяным возгласом: — Время брачной ночи! И самое ужасное, вслед этому человеку кто-то еще рискнул высказать эти слова. Тупые ублюдки. Том, стоящий рядом со мной, отследил, откуда доносились эти голоса. Его челюсть была чуть сжата, но рука на моей талии продолжала плавно поглаживать меня. Музыка и разговоры продолжались вокруг нас, но атмосфера вокруг изменилась. Мой муж глазами нашел Антонина Долохова, который словно ждал, пока ему дадут команду, как цепному псу. Между прочим, я впервые вижу его таким опрятно одетым и с укладкой своих буйных волос. Долохов вместе с Ричардом куда-то направились, я вытянула шею, чтобы посмотреть, куда, но Том наклонился передо мной так, что загородил весь обзор. Он был очень близко, что стало неловко, и румянец колол мне щеки. — Мне определенно нравится то, как ты краснеешь, — говорит Том очень томно, понизив голос на пару тонов. — О да, я заметила, как тебе нравится вгонять меня в краску, — отвожу взгляд, чтобы ненароком не упереться взглядом на губы, которые мне захотелось поцеловать. После секундного молчания мой муж продолжил: — Пошли, уже действительно время их всех оставить, у меня больше нет настроения развлекать этих людей, а ты, я знаю, устала. И как же Том оказывается прав. Он уводит меня в особняк, взяв за руку. Пока мы идем, я начинаю отсчет, просто чтобы отвлечься. Гости смотрят на нас, провожают разными взглядами, среди которых я замечаю напряженные у Гарри и Рона. Салют начинается, когда мы с Томом ступаем на лестницу, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть алые всполохи, освещающие праздник. Он продолжится и без нас, ведь все здесь устроено на потеху гостям. С виду старый каменный особняк таит в себе некую темную тайну своего происхождения, но внутри интерьеры богато обставлены дорогой мебелью, цветами и занавесками из плотных темных и светло-кремовых тканей. Том ведет нас наверх, не отпуская руки, часто поглядывая в мою сторону, словно боясь, что я убегу сверкая пятками. Однако я не дам ему такого счастья. Когда мы доходим до комнаты с двойными дверями на втором этаже, Том открывает для меня проход, впуская внутрь и ничего не говоря. Меня трясет, когда каблуки касаются паркета, и я снимаю их с облегчением, наступая на пушистый белый ковер, расстеленный перед большой кроватью из светлого дерева. Вся мебель здесь сочетается друг с другом, цвет шампань освещается всполохами салюта и тусклым светом ламп в комнате. Я бы заметила, насколько тут все романтично, даже оставленное ведерко со льдом и алкоголем в нем, но не когда я боюсь, что сейчас Том захочет напомнить о супружеском долге. Отходя чуть ближе к кровати, я оборачиваюсь, вижу, как он снимает пиджак, кладет на диванчик, стоящий рядом, оставаясь в рубашке и жакете. Том замечает мое внимание и задает наконец вопрос: — Ты боишься меня, Гермиона? — спрашивает он будничным тоном, и я не смею задерживать ответ. — А есть те, кто тебя не боится? — я хотела превратить это все в шутку, чтобы скрыть волнение, но, наверное, не получилось. — Такие люди существуют, да, — Том делает паузу, шагает ко мне, а я пячусь назад, смотря ему в дикие синие глаза. — Но я не хочу, чтобы меня боялась ты. — Как я могу не испытывать чувства страха, ведь сейчас мы тут одни, никто нас не видит, — я сдаюсь и выкладываю все как есть. — Я тебя совсем не знаю, понятия не имею, чего мне от тебя ожидать. Вдруг ты один из тех мужчин, что на людях паиньки, а за закрытыми дверями не щадят своих жен. Том делает глубокий вдох и задирает голову наверх, шумно выдыхая накопленный воздух. Затем лениво опускает голову и смотрит на меня очень странно, что я дохожу до мысли, что он ничего не сделает. — Я не из этих людей, cara mia, — его голос успокаивающий, но при этом твердый. — Будь я одним из таких мужчин, то не продвигал бы реформы по улучшению условий жизни для женщин в «Volo della morte», не делал бы это ради тебя. Он признался. Остановите планету, я сойду. Том подходит все ближе, медленно, нагревая воздух между нами. Вокруг витает электричество, напряжение. Сердце сейчас взорвется от перенапряжения. Муж аккуратно поднимает свои ладони, следя за реакцией, и кладет их на мою шею. А я позволяю этому случится. — Ничего не будет, Гермиона, пока ты сама не попросишь, — начинает шептать Том, наклонив наши лица друг к другу. — Я знаю, что тебе еще немного некомфортно после Маклаггена, что мне, мягко говоря, не нравится, но я дам тебе время привыкнуть ко мне. Неужели Том хочет сказать, что будет ждать, пока я окончательно не привыкну к нему? Но ему, как он сказал, это не нравится. Почему? — Тогда я должна сознаться кое в чем. — В глазах мужа появляется искра надежды. — Я уже на полпути к тому, чтобы принять тебя, нас, как супружескую пару, нет, даже больше, чем на полпути. Том меняется в лице и улыбается, задевая мои губы. Ох, как близко он был ко мне. До сих пор вдыхаю нотки цитруса и бергамота. Я ненароком приоткрываю губы, чтобы перевести дыхание. Слюна стала вязкой, а губы липкими от шампанского. — Могу я поцеловать тебя? — сама не знаю, почему спросила, но так хочется это сделать еще раз, попробовать узнать, в правильном ли направлении я двигаюсь, освобождаясь от воспоминания о нападении. — А рискнешь? — Том издевается надо мной, проверяет мои границы дозволенного. — Я ведь могу рассчитывать на поцелуй? Мало ли как у вас, традиционалистов, заведено. Может, я могу поцеловать тебя только на церемонии в церкви и после секса. Я прерываю его болтовню, прижавшись своими губами к его. Мой муж определенно любит поговорить и послушать свой собственный голос. Поцелуй не робкий и при этом не дикий, но сносящий голову. Он с привкусом алкоголя и сока, с кислинкой от фруктов и сладостью торта. Поцелуй со вкусом надежды на общее будущее. Мы пробуем, проверяем себя. Том прижимается ко мне своей грудью, громко втягивая воздух. Он приоткрывает языком мои губы, а затем проникает им в рот, вызывая стон. Я закидываю руки Тому за голову, цепляюсь в темные волосы. Мне нравится то, как мы находимся на грани между невинностью и полным погружением в страсть. Мы обнимаем друг друга, срываемся, переводим дыхание и снова целуемся. И каждый раз вкус поцелуя сменяется другим. Том Марволо Реддл умеет целоваться. Через пару минут мы отрываемся друг от друга. Затем я улыбаюсь, потому что чувствую себя хорошо, окрыленной и почти освобожденной от тьмы, что до этого силилась в моей душе. Когда Том отодвигается еще дальше, почти спуская руки с моего тела, задает еще один вопрос: — Ты точно готовилась к тому, что у нас сегодня будет секс? — он слегка прямолинеен, но к этому, думаю, можно привыкнуть. — Пятьдесят на пятьдесят, думала, что ты, возможно, дашь мне шанс выбирать, заниматься с тобой сексом или нет, но как я сказала, я не знаю тебя, а слухов ходит много, — договорить я не смогла. — Тебе кто-то сказал, что я все равно потребую тебя лечь со мной в постель сегодня, потому что я точно не давал никаких намеков, — это был явно не вопрос. — Твоя мать? Я удивленно взираю на него, потому что он попал в точку. Том понял все по одному лишь выражению моего лица. — Она просила меня сегодня. — О чем ты? — Твоя мать во время танца со мной сказала, что она имеет право увидеть кровавые простыни как знак, чтобы она была спокойна за свою дочь, несмотря на то, что я приказал убрать эту традицию. Стыд и гнев овладели мной. Вмиг захотелось что-то разбить, желательно голову этой женщины. Я сжала кулаки и зажмурила глаза. О, как же я ее ненавидела. Даже когда я стала женой босса, надо мной висел ее контроль. Муж наблюдал за мной, молчал и делал для себя какие-то выводы. Затем как ни в чем не бывало вернулся к пиджаку и вытащил из внутреннего кармана телефон. Я в недоумении наблюдала за тем, как он звонил кому-то. — Поднимись к нам и прихвати с собой миссис Дагворт-Грейнджер, — в голосе Тома звенела такая же ярость, как и во мне. Пальцами он зажал переносицу и слушал то, что ему отвечают в телефон. — Твою мать, Ричи, делай, что сказал. Я понимала, что происходит, поэтому стала просто ждать, попутно снимая с головы фату и украшения. Когда мне оставалось уже только снять платье, через время, в дверь постучали, и до этого спокойно стоящий Том подорвался и открыл, пропуская мою испуганную мать и своего брата. — Даже не буду спрашивать, что ты задумал, — первое, что говорит Ричард, когда заходит к нам. Он оглядывает меня с ног до головы, а потом брата, который начинает наступать на мою мать. — Что и обычно, брат, — говорит Том с усмешкой, наблюдая за тем, как моя мать становится все белее от страха. Она понимает, что сейчас будет что-то очень плохое, смотрит на меня, почти умоляя что-то сделать, например отозвать своего мужа, словно он пес на цепи, но я не буду. Мне интересно наблюдать за тем, как кто-то получает по заслугам. Даже если это родной человек. — Знаете, что я не люблю больше всего, Элизабет, — голос Тома звучал так грозно и опасно, что у меня начинали трястись поджилки. — Когда мне указывают ничего не стоящие люди. Оу, то есть тут дело в его задетом чувстве собственного достоинства. Ну конечно. Я слежу за тем, как муж хватает мою мать за руку выше предплечья, грубо и жестко, сильнее, чем сама она держала меня сегодня. Он подводит ее к нашей кровати на сегодняшнюю ночь, срывает покрывало и протягивает руку мамы над белоснежными простынями. Наклонившись, Том достает большой и острый, блестящий в тусклом свете нож из кобуры на левой лодыжке. Мама начинает в голос просить остановиться, умоляет простить ее, заверять, что она не предполагала ничего такого. Она пытается вырваться, но Том перехватывает ее в районе запястья, очень крепко, когда прикасается лезвием к ее ладони. Сталь прорезает кожу, и алая кровь моей мамы, темная из-за плохого освещения, окропляет простыни. Порез большой, но не глубокий, и все же кровь сочится и пятнами оседает на тканях. Такого же цвета, как и ее платье. Эта женщина уже плачет, когда Том рывком отодвигает ее и откидывает в сторону Ричарда. Моя мать падает на пол, прижимая к себе раненую руку, и оглядывает нас всех, возвышающихся над ней. Босс в это время срывает простынь с огромной кровати, сворачивает ее в кулек так, чтобы пятно крови было на виду, и кидает ее на колени матери. Я даже не двигаюсь. Не хочу. — Теперь вы довольны? — Том стоит прямо, когда говорит это, не наклоняет голову, а лишь косит взгляд вниз, с осуждением и презрением. Мама нервно кивает несколько раз, потом ее подхватывает Ричард и уводит прочь из комнаты, оставляя нас в тишине одних. Шок не проходит ни через минуту, ни через пять. То, что сделал Том, должно меня обидеть, ведь это моя мать. Я должна переживать, что осталась в закрытой комнате одна с человеком, которому раз плюнуть порезать кого-то — мать своей жены. Вместо этого продолжаю стоять на своем месте и смотреть на то, как Том наливает себе выпить. — Можешь идти в душ первая, — устало произносит Том и садится на край кровати спиной ко мне. Я делаю как он сказал, уставшая и измученная всей этой свадьбой, без желания возразить. Выхожу из душа, одетая в легкую сорочку и с платьем на руках. Мне стыдно показываться в таком виде перед мужчиной, потому что ткань моей одежды на ночь не оставляет никакого места полету фантазии, являя почти все как есть. Но пересиливаю себя, потому что чтобы перестать бояться мужчин, своего мужа, надо начать что-то делать. Например, снять свои «доспехи». Когда мы ложимся спать на кровать без простыней, никто из нас не нарушает молчание. Это как будто мы с Томом оставляем первое общее яркое воспоминание совместной жизни на подкорке. Как босс мафии и его жена.