Антиойкумена

      Звучно захлопнув старую книжку, мальчик с дальней койки заскрипел пружинами под собственным тазом и плавно сполз с кровати, почти как рыбка, боком. Он оглядел комнату и подошел к своей белой, облезающей тумбочке. Из выдвижной полки он с уже обезумевшим видом и глухим хохотанием вытащил деревянный лакированный обрубок, напоминающий складной нож, из которого ловким движением руки вытянул поломанный клинок. У него не было конца, само его лезвие сильно затупилось и местами было съедено ржавчиной, но его отсеченная часть почему-то была хорошо заточена. Руки парня покрылись легким тремором, он поглаживал ножевку большими пальцами и бубнил что-то зловещее, и звуки эти повторялись раз за разом.       —Раф де Лемк? — улыбаясь спросила воздух Манжета.       —Д-да… — заикаясь отвечал парень, утирая слюни, выступающие на уголки губ, —Наследие, мое наследие… — он плюхнулся на постель и начал вертеть ножом перед лицом, оставляя на пальцах мелкие порезы, но его рот все шире и шире расплывался в улыбке, и белоснежные зубы сияли все ярче и ярче, отражая оконный блеск.       Марципан успела за мгновения разглядеть лицо Манжеты и другого соседа по палате. Пока Элиса пыталась наладить контакт с новенькой, Манжета лишь изредка косила на неё взгляд, сидя переминаясь на месте. Фотографичная память Марципан дала о себе знать: «Манжета де Кувье?» — всплеском возникла надпись в куче бумаг на столе уже почти родного кабинета, — «Тогда этот мальчик — Виттон де Кьюиз?»       —Раф де… — девушка собралась поинтересоваться о сказанном недавно Манжетой, но не тут-то было: Манжета приструнила уже замолчавшую из-за забытого названия Марципан строгим шиканьем, прозвучавшим почти у самого лица, а паренек, услышав чужой голос, обратил внимание на все еще вальяжно лежащую на кровати Марципан, нырнул в ее большие золотистые глаза и улыбка с его лица сошла, как весенний снег.       —Он напоролся на меня, — говорил мальчик, очень нудно растягивая слова, теперь его взгляд был направлен на нож, который он подносил к губам, и, почти целуя, водил им от щеки до щеки, -Рафаэль, его уничтожило мое железное тело…       Манжета теперь сидела, свесив ноги на другой край кровати, лицом к Марципан, ее закрытая, сверкающая тетрадка спала на коленях и ждала своего звездного часа. Марципан вытянулась, и села перед красноглазой девушкой, решив рассмотреть ее лицо поближе. Та на удивление не шевелилась, бездумно уставившись на девушку; ее руки были мирно сложены на тетради ладонями вниз, спина слегка согнута вперёд, а лицо ничто не выражало.       —Твой глаз, — Марципан так же безэмоционально, как и всегда, практически вплотную разглядывала непоколебимое выражение лица Манжеты и что-то в ее израненной лезвиями коже заставляло девушку содрогнуться, -Что с ним? — никакого сочувствия, один только интерес двигал кудрявой девчушкой; она с похожим на восторг чувством указывала на правый глаз жестом каменной руки, движения которой были такими статичными и беспеременными, что они, бывало, обращали на себя больше внимания, чем сама Марципан.       Манжета не сказала ничего — она лишь водила беспристрастным взором по соседке и спокойно теребила уголки тетради на своих коленях. Забыв о Рафаэле и о темноволосом мальчике, которого Марципан уже где-то видела, или ей так показалось, девушка с головой окунулась в вязкие воспоминания, тащащие ее за омокревший в седом море подол платья.       Дама в готическом наряде наблюдала за надвигающимся издали штормом, скрестив за спиной руки в кожаном замке.       —Скоро начнется, — говорила она, не прекращая улыбаться бескрайнему синему морю.       Марципан странным образом всегда оказывалась рядом с ней, пусть ей и не очень этого хотелось. Что ж, во всяком случае это было взаимно.       —Почему ты улыбаешься? — без интонаций поинтересовалась кудрявая девушка.       —Скоро начнется, — отвечала она, обращаясь теперь к единственному здесь живому существу. Вечно закрытые глаза никогда не сообщали о враждебности, но то, как она говорила именно это и выказывало: гнев, ненависть, желание убийства.       —Как тебя зовут? — продолжала допрашивать даму с вьющимися от приближающегося сильного ветряного потока волосами, пока ее саму сносило с ног. Но та задорно хихикнула и вновь повернулась к морю. Впереди бушевал не шторм, а целый смерч, затягивающий в воронку огромные массы синей воды, чистейшей жидкости, отражающей в себе почт черный небосвод.       —Тебе нравится твое имя? — спросила девушка в черном платье, расправив пальцы, и стала размахивать руками вперед-назад, набирая амплитуду с каждым разом.       —Мое имя? — стушевалась кудрявая девчушка, прижимая бедра как можно ближе друг к другу, пока ее длинное платье утягивало в сторону моря, волнующегося все сильнее, поднимающего свои рукава выше и раздувающего их в большие змеиные головы, вытягивающие вперед тонкие, но широкие языки, черные и мутные, как все, что копилось в мыслях юной каштановолосой Марципан.       Та промолчала.       Тем временем тучи, сгущающиеся над их головами, тихо притаскивали с собой странный вихрь: у него не было ни видимого пугающего блеска, ни устрашающего звука, словно это была иллюзия, мираж. Он поднимал вверх колышущуюся воду и подносил к облакам мрачные капли, лишенные всякой живительной силы, будто сама смерть пила из этого моря, приклонившись к нему своим черным капюшоном и обмочив свои чернильные ноги, отравив гладь своим томным дыханием.       Страх? Его не было. Только лишь обескураженный взгляд, цепляющийся за скрывшие лицо сиреневые локоны, уходящие вперед, к неподдельному смерчу. Ноги в черных детских туфельках шагали под волны, утопая в омокревшем песке. Мрак поглотил глаза Марципан, она вновь ощутила, как проваливается всей своей тушей глубоко вниз, увязнув в песке и захлебываясь в ильной воде.       —Не этого ли ты хотела? — эхом трезвонил по ушным перепонкам голос той дивы. Толща мутной воды, залившейся в разомкнувшийся в отчаянном вопле рот, не пускала звуки, исходящие из глотки девушки в оранжевом платье. Ее длинный подол рвался о возникающие под ее вихрящимся в волне телом камни, ограждающие склон коричневых стволов вишни, выпрямляющихся от самой поверхности иссушенной земли. Теперь ил смешался с серебряным песком и затмевал без того черно-синее небо, лишенное солнечных красок.       Марципан пришла в себя ровно в том же месте, в каком решила заняться эскапизмом. Манжета молча наблюдала за выпадающей из реальности соседкой, искоса выглядывая на нее из-за своего плеча. Она вновь сидела спиной к Марципан и, стесняясь сложить на кровати ноги, нервно стучала коленями друг о друга, попутно общаясь с медсестрой, копошащейся возле темноволосого мальчика.       —Виттон, ты скажешь мне, где прячешь нож? — она плавно поглаживала его плечо, присаживаясь рядом. Пружины забавно загремели, но никто не посмеялся, —Виттон, я спрошу у твоих соседок, куда ты его прячешь.       Виттон не отвечал. Он смотрел в пол, проваливаясь в забвение. Бледный свет тусклой струей пробивался сквозь серое небо. У окон совсем не было решеток, не было никаких ограничений, кроме отсутствующих ручек на потемневших от пыли рамах. Единственный способ, который мог действительно помочь сбежать из этого дурдома — уход в себя. Личность намного сложнее, чем то, что можно привести ей в сравнение. Такое существо, как «личность конкретного человека», никто и никогда не сможет полностью проанализировать и дать ему полное описание, ведь аналогичных людей никогда до нее не было, и больше никогда не будет того, кто уже когда-то «случился». И этот мальчик — всего лишь сломленная жизнь, не успевшая «случиться», и Манжета — тоже. Однако в поведении ее было нечто зрелое, несостыкующееся с ее реальным возрастом, и только сейчас Марципан задумалась о том, сколько лет ей самой.       —Сестра Пэм, вы видели его ногти? — как бы невзначай заикнулась Манжета. Та посмотрела сначала на длинноволосую девушку, а затем потянулась за ладонью Виттона. Медсестра тщательно рассмотрела черные ногти мальчика и, покачав головой, поднялась:       —Виттон, ты снова не ходил с остальными мыться? — к слову, о ноже сестра Пэм совершенно забыла, -Сегодня вечером с первой палатой идешь в ванную комнату. Я тебе состригу ногти.       Вскоре все утихло.       -Удивительная женщина, — комментировала произошедшее Манжета, лежа лицом к потолку на своей кровати, с которой, казалось, она никогда и ни при каких обстоятельствах не слезала, -Забыла о такой важной вещи как нож.       -Она даже не была уверена в его наличии, — усмехался Виттон, слизывая с ран натекшие капельки крови, скоротечно загустевшие прямо в своем сферическом виде. Парнишка дергался при каждом неприятном касании вкусовых рецепторов к ранам, которых было достаточно много на одной лишь руке.       -Тебе нравится вкус? — спросила вдруг Марципан, прорезая голосом мертвую глушь светлой комнаты. Виттон оживленно кивал, часто-часто мотая головой в согласии, набирая небольшую скорость взмахов.       Было скучно. Однако было непомерно спокойно, а это значило, что совсем скоро эта благодать бестактно будет разрушена. Манжету очень интересовало бездействие новой соседки, а ее неподвижность напоминала сытую змею, но Марципан испытывала голод, быть может, эмоциональный. Она не чувствовала ничего, что могло бы подсказать ей, какое у нее сейчас настроение. Сердце ничего не говорило. Те немногие вещи, волнующие сердце девушки, не были связаны с ней, но были основаны на других людях. Люди — вот, что увлекало за собой Марципан на путь к большой неудаче.       Вечером началось многоголосие. Элиса не умолкала рядом со своей подругой, отвлекаясь от неприятного разговора с нахальной Манжетой, а сама Манжета то и дело держалась за голову в попытках заглушить внутречерепную боль оттягиванием волос в воздух. Марципан в это время решила подняться на свои исхудалые ноги. Подобно хладному дуновению она молча прошла мимо тумбочки с бумажным стаканом воды, допитым совсем недавно, и направилась к выходу. На нее мало кто обратил внимание, но оно было к лучшему, оно было привычно для девушки. Она кое-как нажала на ручку палатной двери и потянула на себя, с трудом открывая ее лишь на несколько сантиметров, куда смогла бы пролезть одна ее стопа. К ее счастью в растягивающейся с дрожью щели проглядывался чей-то белый силуэт. Когда Марципан удивленно вскинула глаза чуть выше, перед ней оказалось чье-то лицо, оно было ей знакомо. Это та самая добрая и отзывчивая смотрительница. Ее улыбка глубоко врезалась в память Марципан, и она сразу же узнала эту женщину по ее только изменившимся устам.       -Как раз к тебе иду, Марципан, — на радостях ее обычный тон голоса совсем немного стал звучать более мелодично, -Покрывало твое несу!       Лечение проходило гладко, состояние пациентки доктора де Круз становилось все стабильнее и многие из улучшений сулили благоприятный прогноз относительно ее рецидивов: если они и были, то крайне незаметные и непродолжительные. Марципан этого почти не ощущала, но подозрения об улучшении её самочувствия были. Только девушка не знала одного: хорошо это или плохо, ведь кроме того, что теперь она может лучше контролировать свои действия ничего в ее жизни не изменилось. Была и еще одна вещь: доктора больше не приходили. Эти дни казались Марципан вечностью. Доктора де Круз не было, а значит не было и вдохновения, чтобы общаться с лилововолосой девушкой из грез.