Согрей меня своим теплом

Где только не окажешься, стараясь вырваться из порочного круга преследования. Гонимые ненавистью собственного рода, Майклсоны бежали, стараясь не оглядываться на полыхающие места проживания, растоптанные связи и горы трупов. Когда тебя жаждет убить собственный отец, приходится посещать самые отдаленные уголки планеты в попытках замести следы. Кровавая дорожка, ведущая за Майклсонами, затерялась где-то на торговых путях по направлению к Русскому Царству. Перспективы посетить далекую страну открылись совсем недавно. После случайного попадания одинокого английского корабля на территорию помор, действующий царь Иван Грозный решил не упускать возможности, открывающиеся для торговли с иностранцами и для последующего мирного союза. Воспользовавшись подвернувшейся возможностью, четверо Майклсонов устроились на торговом судне, забитым серебром и изделиями из драгоценностей. Ничего не стоило договориться с капитаном – после быстрого тет-а-тета с Никлаусом вся команда была убеждена, что бок об бок с ними отправляются знатные купцы. С отправлением спешили: Северная Двина, река, ставшая проводником к Москве, могла покрыться льдом к их прибытию. Зима между тем неумолимо приближалась. Она жаждала свергнуть осень, вступить в свои полномочия раньше положенного. Завываниям пронизывающего ветра не было конца. То и дело, срываясь на леденящий свист, он раскачивал корабль в разные стороны, подхватывал волны беспокойного моря и с грохотом разбивал об корпус корабля. Холодная морская вода попадала в трюм и ласкала палубу, от чего под ногами была бесконечная сырость. Нахождение день изо дня на корабле, когда вокруг лишь бескрайний горизонт и два синих полотна: море и небо, а из собеседников – безграмотные моряки и, непосредственно, Майклсоны, сводило с ума и Кола, и Клауса. Испытанием стал и голод, из-за которого во время остановок оставалась гора трупов. Элайджа старался прибрать за братьями. Трупы, оставшиеся без единой кровинки в теле, могли бы вызвать немало шума, а такой опытный охотник, как Майкл, привык вслушиваться в шепотки, где то и дело употребляются слова «кровь», «смерть», «монстры». Элайдже заметание следов стоило немалых усилий: спешка, сопровождаемая на каждой остановке, не давала свободу действий, поэтому время от времени вспыхивали пожары, изменяющие трупы до неузнаваемости, а некоторые тела погружались на дно морской пучины с камнем на разодранной шее. Прошло немало времени, прежде чем семейство сошло с ненавистного корабля, и вечно стоявший в носу морской воздух сменился морозным покалыванием. Сопроводить иноземцев всегда вызывалась стража, но дабы не попасть под охрану в Посольском дворе, как все иностранные купцы, Никлаус охотно воспользовался внушением. Майклсоны решили убраться восвояси из Москвы, чтобы найти убежище где-нибудь в более неочевидном месте. Поспешили разыскать переводчика, чтобы не возникло проблем с коммуникацией с этим народом. Элайджа предусмотрительно прибрал к рукам рукописный словарь, чтобы во время долгой поездки не терять понапрасну время. Завербовали и извозчика, который по велению судьбы оказался не так далеко. Приказ был понятен: унести семью как можно дальше, затерять их в раскидистых лесах в каком-нибудь селе. Чем дальше двигались от Москвы, тем больше вокруг становилось высоченных деревьев, верхушки которых утыкались в грузные нависшие тучи. Ни души вокруг, а вместе с тем нет и мощеных дорог, нет тропинок, по которым бы недавно катились четыре колеса кареты, не было и следов от лошадиных копыт. Не удостоило честью и неприветливое солнце. Тучи лишь разрастались, затягивая все небо, казалось вот-вот пойдет снег. Действительно, через несколько минут начался снегопад такой силы, что мигом запорошил окна кареты, наградил гриву лошадей аккуратными снежинками и заставил ежиться бедного извозчика. Двигаться дальше в такую погоду было практически невозможным. Необходимо как можно быстрее разыскать какой-нибудь населенный пункт и укрыться там на время. Лошади стали непокорны, извозчику пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить тройку бежать в нужную сторону. Световой день зимой, и без того короткий, таял на глазах. Вечер гнал полдень, словно гонец лошадей. Ближе к ночи добрались до поселения в несколько гектаров. Огромное круглое светило старалось протиснуться через тучи. Косые серебряные лучики все же добрались до земли и подсветили поместье. Деревянных домиков было около десятка на первый взгляд. Большинство этих перекошенных избушек уходили из зоны видимости из-за стены из хлопьев снега. Различить их можно было только по дымку и легкому свечению в оконцах. Видны были и очертания одиноких неосвещенных построек, о назначении которых оставалось только догадываться. Снег уже запорошил крыши изб, укутал голые ветки деревьев, накрыл пушистые верхушки сосен и елей. Вместо пожухлой травы появилась белая и мягкая простыня. Лай собак известил жителей о нежданных приезжих. Из окошек стали выглядывать измученные лица, а издали доносились скрипы дверей. В поздний час и в такую погоду из изб не высунулся никто, если бы ни странный визит. С протяжным скрипом отворилась дверь довольно большого дома. Размером он был больше других изб, да и выглядел куда более годным для жилья. Внушительного размера сосновые бревна составляли главный материал, из которого состоял дом. Нижний ярус лишь наполовину выглядывал из земли. Весь фасад дома, подсвеченный луной, был украшен яркой росписью. В нескольких окошках, окаймленных резным наличником, загорелся свет, отодвинулись занавески. С высокого крыльца спускался мужчина, на ходу натягивающий на себя шапку-колпак. Он семенил по ступенькам, придерживаясь свободной рукой за красивые резные перила. Выглядел мужчина довольно обеспокоенно, взор его скользил по ждущему семейству. Майклсоны уже давно вылезли из кареты и теперь с интересом наблюдали за развитием событий. – Предлагаю решить вопрос в помещении, Никлаус, из окон смотрит довольно много заинтересованных крестьян. Не хотелось бы привлекать столько внимания, – Элайджа стоял ровно и держал руки за спиной. Он следил за каждым движением мужика, который только что чуть не упал, запутавшись в ногах. Лицо его оставалось беспристрастным. – Нам и не нужно решать никаких вопросов, брат. Я поступлю с ним точно так же, как с капитаном и извозчиком, – ухмыльнулся Клаус, подняв глаза на Элайджу. С улыбкой он первый двинулся навстречу к мужчине. – Как это понимать? Кто вы такие? – презрительно и вместе с тем взволновано бросил мужик, схватив себя за бороду от волнения. – Мы тута гостей не ждали! Никлаус, характерно пошевелив двумя пальцами, подозвал к себе переводчика. Вместе с ним подошел и Элайджа. – Позволь я, – Элайджа оставил брата позади и уже был недалеко от мужика. Тот пришел в исступление, заслышав иностранную речь, хотел было отодвинуться от опасно надвигающегося незнакомца, но уже поздно. – Ты пригласишь нас к себе. Нет вопросов. Мы есть твои гости,– Элайджа старательно выговаривал иностранные слова, которые успел выучить у переводчика. Он показательно пожал огромную ручищу встречающему, ощутив ее рабочую грубость, обветренность и сухость. Посмотрев в глаза Элайдже, мужик сменил свое презрение забвенной улыбкой и поспешил пригласить их в помещение. Теперь он шел бодро, будто вел за собой долгожданных гостей. Клаус кинул старшему брату удовлетворенный взгляд. Майклсоны двинули за гостеприимным человеком, рассматривая причудливые маленькие домики вокруг. Было что-то, что напоминало о своей Родине, Королевстве Норвегии, воспоминании о котором были туманными, далекими... Тут так же валил снег, окружали раскидистые леса, а люди не отличались особым дружелюбием. Снег под ногами хрустел, от луны слегка серебрился. Стали подниматься по скрипучим ступеням. Кол собрал с перил остатки снега и, довольно ухмыльнувшись, показал свой снежок Ребекке. Сестра последовала его примеру – на счет «три» они оба бросили снежок вдаль. Видимо, один из них угодил прямо в лошадь, поскольку не прошло и секунды, как на всю деревню разнеслось ржание, и извозчик стал нервно бубнить проклятия. Младшие поспешили скрыться за дверью, где уже находились остальные. Элайджа любопытно разглядывал сени. Его взор упал на широкую деревянную лавочку, на которой, довольно похрустывая, сидел котенок. Под лапами у него оставалось еще теплое тельце крысы. Спасаясь от холода и голода, она забралась в дом и прогрызла корзинку с продуктами. Крыса точно не ожидала, что сама станет десертом. Янтарные глазки со зрачками-черточками уставились на пришедших гостей. В крохотные, но острые зубки, усатик взял свой трофей и спрятался под лавочку к многочисленным корзинкам и мешкам. Сени, в общем-то, использовались для того, чтобы огородить теплое помещение от холода, приходящего с улицы. Справедливо отметить, что тут хранилось немало домашней утвари и одежды. Клаус нетерпеливо раскрыл дверь в горницу и переступил через высокий порог. Внутри сразу стало тепло, хоть это и не столь важно для вампиров, а также запахло чем-то съестным. Хозяин недовольно покосился на лужу, образовавшуюся от растаявшего в помещении снега. Мужик показал на несколько пар лаптей, весящих на стене. Элайджа вернул брата за одежду обратно в сени и всучил традиционную русскую обувь. – Брось, Элайджа, я не собираюсь примерять на себе это, – Клаус хмыкнул, вернув лапти обратно на стену, а после продолжил: – Так уж и быть, если ты так переживаешь за чистоту в этой не самой чистой хате, я оботру ноги вот…– он остановился, присматриваясь, а после сорвал из кучи одежды льняную рубаху и бросил на пол, – вот об это. – Элайджа, дай мне эти соломенные ботинки, пожалуйста, – Ребекка обошла неистово топчущего рубашку Клауса и приняла пару необычной обуви. Сестра переняла внимание старшего брата на себя и тепло улыбнулась, приглашая всем вместе присесть. Элайджа, Ребекка и переводчик расположились на лавочке, чтобы с удобством сменить свои мокрые сапоги на рукодельные соломенные лапти. Клаус и Кол решили все более варварским методом – рубашка была затоптана, превратилось в темное мокрое нечто. Все двинулись в следующую комнату, горницу, где их уже ждал мужик. Он уселся за широкий деревянный стол и пусто смотрел на гостей, при этом теребя в руке свою шапку. В горнице, по правую сторону от входа, в самом углу, стояла большая кирпичная печка. От нее шло тепло, источался приятный аромат, становилось по-домашнему уютно. Печь была расписана вручную жильцами дома. Доказательство к этому стояло сбоку – несколько кисточек и что-то похожее на краску. Клаус скептично провел рукой по рисунку бурого медведя. Кол заметил, как за занавеской, прикрывающей плоскую поверхность, названную лежанкой, кто-то пошевелился. Интерес заиграл в глазах, и он чуть было не отодвинул тканевую шторку, как Элайджа цепко схватил запястье и бросил укоризненный взгляд, так и говорящий: «ничего здесь не трогай». Хозяин дома так и вскочил, заметив порыв младшего гостя: – Ох, что же делаете такое-то? Вы почему оскорбить меня пытаетесь! Я пригласил вас, а вы за штору лезть? Бесстыдники, – мужичек протиснулся мимо ошарашенных непонятной бранью Майклсонов и загородил собой доступ к лежанке. Уставшие глаза его были наполнены обидой и разочарованием. Майклсоны выслушали перевод ругани. Кол, закатив глаза, вырвал руку и по-хозяйски пошел осматривать оставшуюся часть горницы. На лице Клауса отразилось истинное пренебрежение, слова хозяина его точно не впечатлили, лишь больше зажгли огонек раздражения внутри. Ребекка, почувствовав неладное, положила руку на плечо брата и отвела в другой угол. Элайджа же остался с переводчиком и хозяином. – Элайджа хочет сказать, что они не хотели оскорблять вашу честь, – переводчик склонился перед мужиком. – Мгх…Дочери моей часть оскорбляете. Держите при себе руки, – хозяин недовольно вперился взглядом в Элайджу и отошел на свое место за столом. Элайджа пригладил пятерней свои волосы и уже было развернулся на пятке, как из-за шторки выглянул сначала курносый нос, а потом и щекастая девчонка со светлыми волосами. Глаза в цвет яркой летней травы изучающее бегали по иностранцу. Губы сложились в улыбку, завидев, что дома полно народа. Она ловко соскочила на небольшую табуреточку, чтобы не свалиться с высоты, приподняла домашний сарафанчик и побежала в объятия отца. – У-у-у…Батя, у нас гости? – девчушка лет семи уткнулась носом в отцовскую шею, но взгляд ее скользил от незнакомца к незнакомцу. Ребекка улыбнулась девочке самой теплой улыбкой, глаза ее так и источали нежность к маленькой жительнице избушки. – Мгх… – опять промычал мужик, скривив губы. Большая рука его упокоилась на затылке дочери. – Гости, Любиша, гости. – Гостей нужно угощать, батя, давай дадим им рыбки, а? – Любиша увернулась от отцовских объятий и подошла к приветливой Ребекке, встала на цыпочки и смахнула с ее светлых волос несколько не растаявших снежинок. – Сердобольная ты, Любиша, вся в покойную мать. Ну, давай, неси, будем кормить, поить, спать уложим, как в сказках твоих завещали. Девочка хихикнула и выбежала за дверь. Элайджа переглянулся с довольной Беккой, после чего его интерес привлек красный угол. Он обошел стол, чтобы взглянуть на него поближе. Красивые иконы Богородицы и Спасителя впечатляли, рушники ручной работы тоже не остались без внимания пытливых карих глаз. На слегка потемневшей цепочке висела ритуальная лампадка, в которой теплился маленький огонек. Она освещала заинтересованное лицо Элайджи и кусочек свежеиспеченного хлеба. – Мгх…Наш красный угол, – хозяин посмотрел на спину Элайджи, тяжело вздохнул и продолжил, – сегодня годовщина смерти жены моей, вот и повесили лампадку ритуальную. А то как же. Почтить нужно. Хорошая была, эхх… – вздох сильно затянулся. Переводчик все это время исправно переводил каждое изречение жителей дома, поэтому жалость в глазах и тоне мужика подкрепились печальным и коротким рассказом. Клаус что-то шепнул Колу, от чего лица обоих приобрели злорадную ухмылку. Элайджа коснулся рукотворного рушника, вглядываясь в красный узор и ощущая жесткий материал. Ему, несомненно, было интересно изучить быт другой страны и не выделяться среди коренных жителей. – А это вот она сама и делала. Залезет на печку, рассказывает Любише сказки, а сама рукодельничает. И сыновья рядом бродят, инструменты мне носят, шутками перебрасываются. А сейчас? Поди найди их. После смерти матушки и не заглядывают, все время на службе. Ну да, а чего хоть говорить, времена-то тяжелые. А когда было легко? Эх… Ребекка сочувственно взглянула на мужика, по щекам которого потекли слезы. Казалось, он так давно хранил в себе эти мысли, эту боль, что при первой же возможности решил вывалить все на гостей. Ему необходимо было общество, сыновья, любовь его жены, но всего этого не было. Оставалось довольствоваться последним лучиком света в этом темном поместье – любимой дочерью. Вот и подоспела Любиша, неся в одной руке брыкающегося котенка, а во второй тяжелый глиняный поднос с копченой рыбой. Элайджа подскочил к девочке и придержал тяжелую дверь. Не стушевалась и Ребекка – она мигом забрала у нее тяжелую посудину и поставила в центр стола. Любиша подхватила удирающего котика и крепко поцеловала его в розовый носик. Она плюхнулась на скамейку рядом с Ребеккой и стала быстро рассказывать про любимца, который так и норовил вцепиться в руку хозяйке. Отец ее сходил за медовухой, вынес соленья и водрузил все на стол, приглашая жестом подкрепиться. Любиша уже разделала одну рыбеху и стала предлагать белоснежное мясо котику. Клаус разлил медовуху по глиняным стаканчикам и приложился губами, пробуя незнакомый раньше вид напитка. Стало довольно уютно. Как приятно было оказаться в жилом помещении после стольких месяцев скитаний и побегов. Как тепло было на душе, когда маленькая девчонка тараторила про все подряд. Как бы хотелось в этот момент понимать их речь, а не слушать завербованного переводчика. А за окном все валил снег. Он и не намеревал прекращаться. Осень окончательно проиграла битву, уступив место приближающемуся лютому зимнему морозу. С улицы доносилось и ржание лошадей, и редкое мычание, и блеяние замерзшего скота. Ветер завывал и свистел, заставляя радоваться каждого, кто находился в теплом отапливаемом печью помещении. Медовуха была так же сладка, как сон Любиши. Она уснула в объятии Ребекки, уложив голову на плечо. Девочка источала любовь, доверие, особенно лучилась при общении с единственной девушкой – ей точно не хватало материнского тепла, а с Ребеккой она расцветала как цветочек. Задремал и котенок, устроившийся на коленях у Элайджи. Он поглаживает его по шерстке, от чего тот бесконечно мурчал. Это было приятное чувство, а главное, необычное. Кот признал сверхъестественное существо и не побоялся устроить на нем ночлежку. В другой руке Элайджи лежал тяжелый рукописный словарь. Он четко для себя решил, что этот народ нужно понимать без переводчика, общаться с ними без посредников. Изредка раздавался шелест страниц, переворачиваемых, когда материал был изучен. Клаус и Кол медленно потягивали сладкий напиток, шепчась о своем. Когда пурга стихла, братья решили подышать свежим морозным воздухом и вышли из избы. Хозяин дома давно уже клевал носом. Медовуха его разморила, как и высказанная гостям своя печаль и боль: когда Любиша уснула, а градус ударил в голову, мужик рассказал историю своей семьи. Засыпал он со слезами на красных, обветренных щеках. До рыбы и соленьев так и не дошли, лишь одной рыбешкой успел полакомиться пушистый проказник. К блюду уже стали слетаться взявшиеся из ниоткуда мухи, потирая лапки, садились прямо на подкопченную золотисто-коричневую чешую. Прожорливый паук, свивший свое убежище между углами над столом, теперь спускался на паутине к своей добыче. Умиротворенное дыхание Любиши, редкое похрапывание хозяина и сладкое мурчание котенка – все это создавало неповторимое спокойствие. Ребекка отнесла девочку на место и прикрыла ее занавеской. Вместе с Элайджей они отправились к другой двери, где обнаружили совсем уж запущенную небольшую комнатку на три спальных места. Больше она была похожа на какую-то нору. Не было окон, под ногами сбились деревянные дощечки, поэтому, местами проступала холодная влажная земля. Однако выбирать не приходилось, в конце концов, место на корабле было менее приятным. Они уснули, не снимая обуви и одежды, обняв себя руками и отвернувшись к стенам. Казалось, что не прошло и десяти минут, как до Элайджи донесся злобный шепот Ребекки и повышенные тона Клауса. – Даже не думай, Ребекка, нам не нужна обуза, – прикрикнул Никлаус, прервав речь сестры. – Ник, это всего лишь девочка. К тому же теперь она сирота, по твоей милости! – парировала Ребекка, не повышая тона, хотя шепот ее был уничтожающим. Элайджа поднялся с подобия кровати – если бы он был человеком, то непременно заболела бы спина и шея, – и шагнул обратно в горницу. Могло бы показаться, что с ночи ничего не поменялось, но запах крови ударил в нос. – Что здесь произошло? – настороженно и хмуро осведомился Элайджа, отодвигая друг от друга враждебно настроенных брата и сестру. Теперь взгляду старшего открылась животрепещущая картина. Голова хозяина повисла на бок. Рубашка, шея, подбородок его были измазаны в крови. Руки повисли по бокам, а тело держалось в состоянии сидя только из-за стены и спинки сзади. На полу, прямо под местом мужика, валялся ржавый топор. Элайджа стремительно развернулся к Клаусу с требовательным вопрошающим взглядом. – Хозяин хотел зарубить нас топором, брат, я лишь оборонялся, – Клаус хмыкнул, проведя большим пальцем под нижней губой. – А как же внушение, Никлаус? – Элайджа шагнул навстречу брату с явно недовольной физиономией. – Не действовало, – отрезал Ник, разведя руками. Он крутанулся на пятке и дотянулся до глиняной чашечки, – наш гостеприимный друг решил промочить утром горлышко настоем из трав, а там, очень некстати, оказалась вербена. Элайджа облизнул губу, размышляя, взгляд его завис на протянутой чашечке. – Что с девочкой? – прервал молчание Элайджа. – Я хочу взять ее с нами. Она же останется здесь совсем одна… – Ребекка, нет! – Клаус с грохотом поставил чашку на стол, показывая весь свой настрой по этому вопросу. – Мы не будем возиться с ней. – Но, Ник, ты убил ее отца. Сам слышал, что матушка ее мертва, а братья давно не появляются, – стояла на своем Ребекка. Девушка посмотрела на Элайджу. В глазах ее читалась просьба помочь. – Ребекка, везти ее за собой опасно. Ты знаешь, что окружает нашу семью. Девочка еще совсем мала. К тому же, думаю, что нам будет сложно обосноваться на одном месте, а находиться все время в дороге для нее может грозить болезнями – она человек, – закончил Элайджа, стиснув плечо сестры и смотря в решительные глаза. – Надеюсь, вы уже взвесили все за и против жизни этой девчонки, – ухмылялся Кол, заходя в горницу с большой горой одежды в руках, – а теперь, одевайтесь, купцы, пора оставить это скучное захолустье. Кол вывалил всю одежду на стол и пригласил жестом взять себе что-нибудь подходящее. Сам он уже принарядился в кафтан длиной ниже колен с расшитыми золотистыми застежками встык. В верхней части находилось шесть петлиц, выполненных в общей буро-красной цветовой гамме. Рукава были длинные и широкие – пальцы еле выглядывали из-под них. Самой главной деталью был стоячий воротник, козырь, крепившийся к горловине кафтана. Весь он блестел разными цветами, переливался от драгоценных камней. Под кафтаном еле торчали черные порты на меху, заправленные в грубые кожаные сапоги. Элайджа и Клаус разом шагнули к столу, перебирая предложенные варианты, – старались выбрать подходящие по размеру, не говоря о каком-то вкусовом предпочтении. Что за эти годы только не приходилось носить в попытках затеряться в народах со своими традициями и бытом. Элайджа приметил широкую рубаху с расшитыми воротником – «ожерельем» и кистями рук – «запястьями». Об истинном названии сообщал переводчик, которого Кол любезно затолкал обратно к семье. Также он помогал разобраться Майклсонам, как и подо что носится та или иная вещь. Сборы не затянулись надолго. Элайджа облачился в выбранную им туникообразную рубаху, обвязал ее поясом чуть ниже талии, поверх выбрал широкую шубу из меха соболя с откидными рукавами и с позолотом на серебряных пуговицах. Порты и грубые кожаные сапоги стали выбором для всей мужской половины Майклсонов. В отличие от Элайджи, поверх своей рубахи, Клаус надел кожух, выполненный из меха овчины и расшитый интересными народными узорами со спины. Ребекка долго не собиралась приближаться к одежде, показывая всем своим видом протест о принятом братьями решением. Никлаус потерял терпение, набрал со стола женские рубахи – их выяснить помог ему переводчик, – и всучил их сестре, жестом указал на пустую комнату, где можно было переодеться. Ожидание конца сборов сестры продолжалось немало. Элайджа приблизился к красному углу и вновь зажег потухшую лампаду. Он неторопливо соскальзывал глазами с икон, устремлялся на огонь, возвращался к расшитому рушнику. Кол тем временем пытался завязать выбранный им тип верхней одежды – широкий просторный плащ без рукавов, именуемый на Руси «епанча». Клаус же присел над красками, решив скоротать время быстрым наброском на печи. И когда он последний раз мог так спокойно коснуться кистей и начать творить? Ребекка появилась так же стремительно, как и исчезла за пределами избы, только и слышно было, как зашуршали полы ее длинного сарафана. Майклсоны стали один за другим выходить из избы на свежий утренний морозец. Вчерашнее ненастье утихло, и теперь солнце показалось из-за горизонта. За воротами поместья уже стояла запряженная тройка, рядом с которой топтался замерзший извозчик. Следы Ребекки уходили прямиком за территорию. Оставались небольшие приготовления, и семья снова отправится в путь, не зная, где и когда в этот раз им придется сделать остановку. Все были уверены, что первая остановка это лишь начало их долгого приключения в далеком Царстве России.