Согрей меня своим теплом

Сколько дней путешествия по заснеженному Царству осталось позади? День? Два? Неделя? Переезжали с места на место, останавливаясь в разных поселениях, отдыхали, но на следующий день отправлялись дальше. Все что-то было не так: то Клаусу с Колом станет скучно, то Ребекка сама не своя, а то и крестьяне начинают что-то подозревать. Как ни крути, а свою вампирскую сущность во главе с голодом подавить было не под силу. Не тратить же время на охоту, тем более на каких-то зверей, когда под боком бродят несчастные крестьяне? Поэтому неугодные деревни с негостеприимными людьми мигом таинственным образом пустели. Элайджа призывал семью к благоразумию, ведь все это рано или поздно начнет привлекать внимание. – Дорогой брат, я бы назвал эти места глушью. До каждого поселения добираться через леса не меньше нескольких часов… – Если, конечно, не съедят волки или медведи, а может и того хуже – Леший, – ловко ввернул Кол, скрестив руки на груди и самодовольно улыбаясь. – Именно, – хохотнул Клаус, лукаво поглядывая на младшего брата, подхватившего его линию. – К тому же, все они просто крестьяне. Кому до них здесь будет дело? Спорили Майклсоны об этом на прошлой остановке в окружении десятка крестьян, кровью которых обагрился весь снег в округе. Кто-то лежал лицами вниз, а кто-то глядел безжизненными стеклянными глазами в голубое чистое небо. На некоторых посмертно застыла гримаса ужаса от существ, которые предстали перед ними, от этой Чумы, напавшей на ныне обычную деревню. Были и те, кто еще зажимал шею в бесполезных попытках остановить хлещущую теплую кровь. Кряхтели на последнем издыхании: хриплые вздохи окровавленными ртами, словно рыбы, которых посмели вытащить из воды. Судорожный удар ногой по снегу – так обычно заканчивался и без того короткий человеческий век, который так бесцеремонно сократили эти монстры. Майклсоны сошлись на том, что нужно отнести все тела в лес, дабы все было похоже на нападение диких животных. Сарказму Кола не было конца. Услышав от жителей байки про духов леса, хранителей избушек, прячущихся в печи, да про страшного волколака, шутки стали строиться преимущественно на этих знаниях. Поспешили наконец скрыться восвояси. Подальше от деревни-призрака. И вновь погнали лошадей, только и было слышно, как хлопает хлыст над их головами. Мелодично разливался звон нескольких колокольчиков, крепко закрепленных красной ленточкой на дуге. Извозчик довольно улыбался своей обновке. – Ну, теперича моя колымага будет самая хорошенькая, – обратился извозчик с сидящему рядом Элайдже. – Ну, спасибо, милсдарь, доброты я не забуду. Из-за Элайджи выглянул весь задубевший от холода переводчик – как выяснилось, его звали Вацлав,– и стал тараторить, только понять его было сложнее, чем иностранный язык: зубы клацали, голос дрожал, да и лицо было закрыто пуховым платком, что одни глаза торчали. Неудивительно, ведь гнали экипаж на полном ходу, а сидеть на облучке, не в бане париться. Ветер обдувает со всех сторон, пробирая до костей. Редкие снежинки устремляются прямиком в лицо. Бывает, что с веточки дерева рухнет внушительная часть ее снежного покрывала. То, по чему передвигались, и вовсе было сложно назвать дорогой. Давно уже образовались сугробы, из-за которых неровностей стало в разы больше. Деревянные колеса без конца застревали в этих снежных горбах, что не оставалось ничего другого, кроме как общими усилиями выталкивать экипаж. Недовольны были бесконечной трясучкой и пассажиры. Ребекка выглядывала из оконца и кричала, сражаясь с порывами ветра, чтобы ехали аккуратнее, а Кол, наоборот, подначивал проехаться по всем сугробам – слетать с них было довольно забавно, особенно, если сравнивать с бесцельным сидением на одном месте без какого-либо занятия. Сестра возмущалась, а между тем, больше всего рисковала троица на облучке. То и дело подскакивая с места, нужно было удержаться. Вaцлав, спрятавший руки в вязаные варежки, зацепился за корпус, но чуть было не свалился. Элайджа рефлекторно затянул переводчика обратно, даже не моргнув глазом. – Помогу я вам, только вот-с, ради Бога, перестаньте уж людей честных терзать, – жалобный взгляд извозчика остановился на лице Элайджи. Даже без перевода тот понял, что мужик о чем-то сердечно просит. Стоило только Вaцлаву промямлить, как подал голос Никлаус: – Я слышу какие-то нравоучения, брат? – Не сейчас, Никлаус. – строго отрезал Элайджа. Позже, обращаясь к извозчику, добавил: – Чем ты нам помочь?– на просьбу мужика он решил промолчать, однако к сведению его слова принял. – Хотел предложить вам, милсдарь, остановиться в постоялом дворе, близ Твери. И люди целы будут, и удобней всеж. А я-то уж дорогу знаю. Поедемте? – серые глаза его и впрямь светились доброжелательностью, уж очень он проникся Элайджей даже после такого скромного подарка. – Твоя правда. Поезжай. И имя скажи свое, – неторопливо цедил старший Майклсон, вспоминая изученные слова. Элайджа и впрямь с жаром взялся за изучение языка. Первый теплый вечер в избушке вместе с тем хозяином, чье имя теперь не узнать, Любишей и котом произвел незабываемое впечатление. Он и сейчас с трепетом вспоминал ту умиротворенную атмосферу. Бывало, подумывал, что зря решил все за Ребекку и не взял Любишу с собой. Но сделанного не вернешь, поэтому нужно было торопливо уводить хоровод мыслей в другое русло. Элайджа брал уроки у переводчика, коротая время в дороге, сам штудировал словарь, а на остановках с любопытством вслушивался в иностранную речь и произношение слов. Уже давно стемнело, когда из экипажа стали различаться белесыекаменные стены кремля с незамысловатыми башенками. Все это возвышалось на холме, а под ним виднелась замерзшая речка, как сказал извозчик ¬– Тверца. Однако тройка съехала с главной дороги и устремилась вперед с особой прытью, будто предчувствовала отдых. Совсем недалеко от кремля, центра города, находились домики горожан. Такие же деревянные избушки, как и на месте первой остановки. Отличалось лишь их количество, число намного превышало десяток, так это еще и на первый взгляд. Тройка остановилась с протяжной командой: «пррр…стой». Колокольчики перестали звенеть. Майклсоны разом наклонились по инерции. – Ааа…Авдейка, – радостный голос донесся до Майклсонов, уже готовых выбраться, – кого привез, друг сердешный? – Да вот…купцы, – всплеснул извозчик большой рукой, указывая на своих пассажиров. Брови радостного мужика поплыли вверх, когда он увидел всех пятерых. Он подбоченился и с недоверием посмотрел на смущенного Авдея. От улыбки его не осталось и следа. Мужик был большеносый, может, от того, что нос был страсть какой красный, казалось, что он занимает половину лица. Тонкие губы закрывала неухоженная борода по самую грудь. Из-под шапки торчала проплешина, видимо, все волосы ушли на объем в усищи. Мужик, потирая красные уши, пригласил своих гостей: – Ну, проходите, коль приехали. Уж будем вас устраивать. Майклсоны переглянулись между собой и отправились за хозяином постоялого двора. – Полагаю, не одних нас он здесь будет устраивать, – передразнил Никлаус, ухмыляясь. Взглядом он оценочно шарил вокруг себя. Это было совсем непривлекательное место. На территории, огороженной ветхим и тонким забором из ветвей деревьев, даже снег приобрел грязно-коричневый оттенок. Белый покров смешали с грязью или того хуже - навозом,– потому что пахло там жутко. Одинокий поросенок водил рылом около второй двери облезлого дома, надеясь найти какие-нибудь съестные остатки. В том месте была концентрация грязи, видно, хозяева не гнушались выкидывать отчистки прямо на улицу. Весь этот безобразный вид дополняли хаотичные предметы на колышках забора: то рваный лапоть, то сапог с дыркой на пятке, а то женская разорванная рубаха. За развязанный пояс дворовая собака тянула пьяного постояльца, так и норовившего потерять равновесие. Он упорно шел к выходу, что-то напевая под нос. – Верно, Никлаус, как я выяснил у извозчика, здесь могут останавливаться, ночевать и есть путники, – объяснил Элайджа. Он в тот же миг повернул весь корпус, пропуская вывалившегося из двери пьяницу. Тот упал прямо перед его ногами и вот-вот бы уснул носом в снегу, если бы за ним не вышла женщина с метлой. – Иди к жене своей, блудник несчастный, – последовал звонкий удар прутиками по выпяченному мягкому месту, – поднимайся, людей только пугаешь. Клаус озорно заулыбался, глядя на эту комичную картину. Стоило пьянице подняться на ноги, как он обрел невероятную способность к бегу – только пятки его сверкали в ночи от того, как быстро он удирал от разъяренной женщины. – Ну-с, а вы чего тута встали? Проходите, уж околели наверняка. Вот уж мертвенно бледные какие… – женщина прищурила один глаз, оглядывая гостей, закинула метлу на плечо и скрылась за дверью. – Гляди-ка, Беккс, мы разыскали тебе подружку, – ухмылялся Кол, – такая же бойкая. Ребекка поправила платок, прикрывающий голову, и так же довольно улыбнулась: – Нет, Кол, ей до меня еще далеко. Майклсоны двинули внутрь, обсуждая произошедший инцидент и предстоящее место жительства. Стоило открыть дверь и перешагнуть за порог, как в нос ударил стойкий запах хмеля и солений. Посетители подняли головы на вошедших и скривили лица, кто-то крикнул: «Закрывайте двери, нелюди!» Переводчик наскоро затворил дверь и выдохнул, когда все продолжили трапезу. Ребекка сразу направилась к большеносому хозяину, стоявшего возле высокой и длинной деревянной тумбы, очевидно, соструганной им самим, – уж слишком большая вероятность была получить занозу от его изделия. За ней увязался и Авдей. Братья заметили, что после их первой остановки они часто оказываются вместе. Специально отходили дальше, а если кто-то прерывал их разговор, то Бекка непременно разворачивалась и уходила. Авдей же часто оставался с крайне озадаченным лицом, будто в процессе объяснения жестами он уловил лишь половину. Переводчиком почему-то, видимо, специально не пользовались. Ребекка предусмотрительно не стала класть руки на тумбочку, хотя мужчину справа от нее это точно не волновало: устроившись на высоком стуле, он спал лицом вниз. Рядом с хозяином крутилась женщина, изгнавшая блудника у входа. За Майклсонами в заведение зашла грязная, под стать самому двору, собака. Виляя хвостом, она уселась у тумбы и жалобно смотрела на хозяина. – Пшла отсюда, блохастая сволочь, – размахнулся и ударил по ней мужчина. – Я тебе сейчас как дам! – вскрикнула от возмущения женщина и выхватила палку у хозяина. – Ишь ты, больше ничего не придумал умного? Забылся что ли? А я напомню-напомню. Майклсоны подошли к месту события, когда женщина во всю отплачивала большеносому за жестокость по отношению к собаке. – Я тебе покажу, Драгорад, сам пойдешь на улицу жить! – Варвара, – взмолился мужик, – ну, помилуй, право слова, не буду, не буду я больше, женушка моя. Драгорад вылез из-под тумбы, все еще закрывая голову руками и опасливо посматривая в сторону разгорячившейся жены. Та убирала выбившиеся волосы под косынку и тяжело дышала. – Вот скотина безмозглая… – шепотом выругался хозяин, поглядывая на собаку, рьяно грызущую свой хвост. – Ну, чем могу помочь вам, судари? Элайджа осмотрелся в поисках сестры, но той и след простыл еще до того, как началась показательная ссора. Клаус все еще издевательски ухмылялся, поглядывая то на Драгорада, то на Варвару. – Мы хотеть взять комната, – начал Элайджа, посматривая на переводчика для уверенности в том, что говорит все правильно. – Ну, это можно, – глаза хозяина жадно заблестели, когда он удостоверился, что перед ним иностранные купцы, с которых можно взять больше положенного, – коли на ночь одну останетесь, то с вас четыре копейки. Варвара подняла на мужа испуганные глаза, покосилась на Майклсонов и скрылась за тумбой, поглаживая пса по голове. Элайджа достал из кошеля четыре неровные монеты с надписями: «Царь и Князь Великий Иван» и «Осподарь Вся Руси» и протянул в раскрытую ладонь хозяина. Словно капкан, сжалась рука Драгорада, когда он почувствовал желанную сумму. – Варварушка вас проведет, судари, а после мы вас накормим, спускайтеся, – залебезил большеносый, убирая к себе деньги, боясь, что гости почувствуют неладное. – И тверская чеканка, где только достали… Майклсоны отправились за Варварой к перекошенной лестнице на второй этаж. Элайджа встретился с лукавым взглядом юноши, кидавшего кубики на стол. Парень улыбнулся и принялся что-то шептать мужчине, сидящему рядом, однако своих голубых глаз с удаляющегося семейства не сводил. Поднимались по треснутым ступеням. По углам через одну висела паутина, а на ней – мушки. За чистотой не следили, поэтому лестница приобрела тот же коричневый оттенок с читаемыми следами посетителей. Уперлись в дальнюю дверь из еще трех остальных. Варвара легонько подтолкнула ее рукой, и открылся вид на четыре безоконные стены, а дальше – глаз выколи, а ничего не видно. Шурша сарафаном, женщина вошла в помещение и на ощупь отыскала висящую лампадку. Последовали удары каким-то интересным приспособлением, полетели искры и через несколько секунд комнату озарил огонь из лампады. – Огниво, – улыбнулась Варвара, упирая руки в бока, – кресало и трут. Женщина деловито пошла по комнате, возгордившись, что показала иностранцам такой инструмент. Переводчик же стал торопливо объяснять, что кресало-это всего-навсего приспособление для выжигания искр, сделанное из металла в виде калача, а вот трут – это гриб, проваренный в растворе селитры до мягкости, который после сушки и толчения стал похож на вату. – Вот, для вас сундучок – и спите, и вещи храните, вот здесь у нас две полати, устраивайтесь, а вот скамья. Всем всего хватит. Женщина указывала на вещи, называя их своими именами. Потом подошла к сундуку, раскрыла его, наклонившись в три погибели, и достала оттуда какой-то продолговатый мешок. – Тюфячок у нас, тряпками набит. Возьмите-с, подложите на сундук, – и всунула его в руки Кола. – Устраивайтесь, а я пойду готовить, чем потчевать вас будем. Дверь с грохотом закрылась. Лампадка затряслась и раскачалась от удара.Она то освещала дальнюю стену, то, качнувшись, светила на дверь. – Чур, я на сундуке спать не буду. Такое комфортное местечко оставляю Элайдже. И вещи хранить, как самому ответственному, – усмехнулся Кол, осматривая оставшиеся виды спальных мест. Он устремил взгляд на полать – деревянный настил, сооруженный под потолком и сокрытый от чужих глаз светлой занавеской. – А я предпочту смотреть на вас сверху. – Конечно, Кол, главное, чтобы эта обветшала конструкция не обвалилась ночью, – ухмыльнулся Элайджа, убрав руки за спину. – Где Ребекка? – вспомнил Никлаус, устремив вопрошающий взгляд на братьев. – Нужно спросить у Авдейки, – свесив ноги с выбранной полати, Кол пародировал движения извозчика. – Он довольно много уделяет времени нашей сестре, – раздражался Клаус, меря маленькую комнатушку шагами. – Никлаус, – остановил Элайджа брата, перегородив путь, – думаю, нам положено узнать, что связывает нашу сестру с извозчиком. Не будем делать поспешных выводов. – Расслабься, Ник, может у Беккс здесь родилась неподдельная любовь к лошадям, – не преставал подтрунивать Кол, – а Авдейка - лишь способ достижения желанного. Клаус смерил Кола недовольным взглядом и скривил губы. – Я хочу выпить, – бросил Никлаус, выскочив за дверь. Недолго думая вся мужская часть Майклсонов собралась за столом. Варвара принесла четыре деревянных стакана с хлебным вином, а еще через время – распаренную кашу с кусочками мяса и овощей. Выглядело все довольно аппетитно, к тому же, источался невероятный запах, а лицо приятно обдавалось паром. Решили опробовать иностранные угощения. Ели медленно. Молчали. Никлаус так и шарил глазами по помещению в поисках либо Ребекки, либо Авдея. Но в рядах сидевших за столами их не было. Зато внимание привлек черноволосый юноша, задорно смеющийся с глуповатого лица друга. – Шесть – два. Мне везет, – ухмыльнулся он. Даже при плохом освещении, – всего несколько лампад, – мальчишка был дьявольски красив. Из-за волос до плеч и гладкого лица он иногда смахивал на девушку. И Кола, и Клауса привлекла его активность и то лукавство, с которым его взгляд иногда встречался с Майклсонами. Юноша встал, собрав в горсть кубики и спешными шагами пересек зал, захватил за спинку стул и потянул за собой, нарочно создав ужасных скрип и привлекая к себе внимание. Он поставил стул у стола Майклсонов. – Федор. Федор Басманов я. – голубые глаза оббежали удивленные лица первородных. Лучезарно улыбнувшись и откинув движением головой волосы, мальчишка сел за стол. – Я предлагаю сыграть в игру. Кости. У кого больше, тот и выигрывает. – А если кто проиграет? – заинтересовался Клаус, удостоверившись с переводчиком, что говорит то, что нужно. – А кто проиграет, то должник, – весело хохотнул Басманов. – Играем. Лицо Федора озарилось дьявольской ухмылкой, будто Клаус вот-вот согласился на сделку, выгодную лишь одному ему, мальчишке-хитрецу. Никлаус самодовольно улыбнулся братьям и забрал два кубика. – Считать учить не надо, а, купец? – подначивал мальчишка, откинувшись на стуле. – Главное, чтобы ты умел, а то сложно будет узнать, сколько ты будешь должен, – Клаус потряс в руках кубики и бросил их на стол. Те разлетелись в разные стороны, перекатываясь с ребра на ребро. Вацлав живо перевел брошенную Никлаусом фразочку. – Ха, всего-то шесть, – удостоверился Федор, нависнув над столом. Ловкие руки его собрали кубики. Секунда – на столе уже суммарно восемь очков. – Ой-ой, хочешь еще? Клаус не стал дожидаться, собрал все кубики вновь, хорошенько потряс в руках и вывалил на стол – четыре очка. Юный Басманов уже хищно поглядывал на раздраженного Клауса и потирал ладони, ощущая вкус победы. Еще пять попыток, и Никлаус потерпел полный крах – всего лишь один раз ему удалось обыграть Федора. Тяжело дыша, проигравший отхлебнул хлебного вина. Он смотрел исподлобья на Элайджу, который, как обычно, был серьезен. – Выходит, должен ты мне, купец заграничный, – прищурился Федор. – И сколько же? – Клаус спокойно оторвал взгляд от Элайджи и заглянул в плутовские голубые глаза Басманова. – Дак денег у меня достаточно, – загадочно улыбнулся мальчишка, – выходите-ка за дом, да идите к лесу, мы там и договоримся. А коли не придете, – Басманов протянул руку к своему другу. Он крепко сжал во вложенную ладонь деревянный колышек. Засиживаться на месте мальчишка не стал, забрал шубу с рук друга, натянул шапку и вышел из заведения, словно и не было никогда. Майклсоны проследили за ним до самой двери. Элайджа четко понял для себя, что хоть он еще юн по летам, но определенно уже добился высокого положения. Некоторые постояльцы спокойно выдохнули, когда Басманов с другом скрылись за дверью. С выдохами пришел и громкий храп мужика, до сих пор спящего лицом в тумбу. Он поежился на стуле от холодного воздуха, разившего с улицы. Майклсоны выдвинулись за загадочной фигурой минут через пятнадцать, когда между собой уже обсудили возможные исходы встречи и представили, что тот может попросить за проигрыш. Кол не воздержался от шутки,которая гласила, что Басманов хочет скормить их Лешему. Вышли по курсу, который объяснил Федор. Макушка леса выглядывала из крыш домов, выстроенных в несколько рядов. Прошли мимо огороженных избушек, приметили для себя баню, отметили, где находится конюшенный двор. Вскоре наткнулись на следы только двух пар сапог. Теперь шли по ним – потеряться было невозможно. Скоро среди деревьев обнаружили Басманова, сидящего на поваленном дереве. Ноги выпрямил в коленях да запрокинул друг на друга. Из руки в руку перекидывал тот колышек. А рядом стоял глуповатый друг, вставляющий в сумку лошади метлу со сломанным черенком, – видимо, в руках у Басманова был вовсе не колышек. Подойдя ближе, Майклсоны увидели, что на метлу взгромоздили отрубленную голову собаки. – А вот и вы. Я уж ненароком было подумал, что вы решили улизнуть, как из Посольского двора, – улыбался Федор, глядя на замешательство на лицах Майклсонов. – Расслабьтесь и слушайте, что я говорю: вы сделаете меня таким, какие вы есть. Это прозвучало как гром среди ясного неба. Неизвестно как, но этот юноша смог раскрыть их секрет.