Эгида

      – Ты гарантируешь? – Космос недоверчиво покосился на несколько серых, безликих корпусов. Активист только кивнул и обернулся назад. В полудреме, что-то тихо бормоча сквозь плотно стиснутые зубы, на руках Пчёлкина покоилась Эмма.       – Я пойду первым, открою вам проход. С ее рукой аккуратнее – там совсем беда. Витя напряженным взглядом обвел серьезное лицо Активиста и только сдержанно кивнул. Доверять кому-то в этом проклятом городе было невозможно, но другого выбора у бригадиров не было вовсе. Информация на парня, помогшего им отыскать Эмму, еще была не вся, но Афганец гарантировал, что опасаться Активиста им не стоит.       – Пошли. В полной темноте Активист пролез через дырку в заборе, за ним следом – Холмогоров, держа ТТ-шник наготове. Активист двинулся в бок, отодвинул увесистый, погнутый профлист, кивнул Космосу, и они вместе придерживали железо, делая проход шире, чтобы Витя, нёсший на руках Левакову, мог без лишних колебаний войти на неизвестную территорию. Ощутив, что все снова пришло в движение, Эмма слегка распахнула глаза, пытаясь покрутить головой, но тут же услышала успокаивающее «Чш-ш». Пчёлкин выгнул плечо.       – На меня облокачивайся. Не шевелись. Они осторожно прошли вдоль корпусов, пока не остановились возле одноэтажного здания, над которым уныло светил одинокий фонарь. Активист кивнул в сторону стены, и бригадиры пристроились там, а сам парень забарабанил в дверь.       – Кто такие? – дверь со скрипом распахнулась, и с порога пахнуло холодом и плесенью. Активист с трудом разглядел невысокую фигуру в огромных очках с роговой оправой.       – Это Кирилл Головин. Сын Сергея Головина. Взгляд мужчины расслабился, он сам выглянул из-за двери, обнаружил еще пару людей и кивнул вовнутрь:       – Проходите. Активист пропустил вперед Космоса, затем Пчёлкина, и тогда они двинулись по длинному холодному кафельному коридору.       – Вставай, Фёдрыч, – мужчина толкнул груду тряпья, храпящую на медицинской каталке, – клиенты к нам пришли.       – Наши клиенты, Сильва, сами если только вперед ногами ходят, – куча тряпья ожила, и из нее вылез бородатый дед с серым, безликим лицом.       – Куда её? – Активист кивнул на Пчёлу, держащего бледную, как лист бумаги, Эмму, и посмотрел на мужчину в очках.       – Сюда давай, – пробурчал Федрыч и выдвинул вперед каталку. Сильва, мельком оглядев нанесенный по девушке урон, расстелил на холодном железе каталки белую простынь и кивком сподвиг Витю к действию. Пчёла уложил Эмму, к которой, что-то насвистывая, сразу подошел мужчина в очках. Натянул перчатки, вгляделся в женское лицо.       – Красавица, живая? Левакова распахнула глаза, и губы ее дрогнули в подобии ухмылки.       – Живее ваших клиентов.       – Шутит, значит, не так все плохо, – оценил Федрыч.       – Ты уверен? – прошипел Космос, косясь на Активиста.       – Более чем. В других местах все концы отрезаны. Сильва осмотрел порезы, ссадины, осторожно покрутил за шею голову Эммы, к сломанной руке приблизился в последнюю очередь. После этого ощупал лоб, проверяя температуру.       – Считай, красавица, в рубашке родилась… – довольно усмехнулся Федрыч, наклонившись рядом.       – Что там? – подал голос Пчёлкин. – Шансы есть?       – Шансы у живых, малец, всегда есть, – позитивно отозвался Сильва. – Твоей барышне повезло – здесь всего лишь травмы мягких тканей и повреждение спиц.       – И что вы будете делать? – не мог сдержаться и Космос.       – Кира, – Сильва обернулся на Активиста, – уводи-ка этих болтунов подальше, мы, парнишки, в тишине привыкли работать. А ваш бубнеж очень сильно сбивает. Давайте, на выход. Федрыч приблизился к Пчёлкину и чуть подтолкнул его к дверям, но Витя, накаленный настолько, что любой оголенный провод позавидовал бы, резко тряхнул плечами, отмахивая от себя руки патологоанатома. Тот опешил и хотел, было, напереть на строптивого чужака с двойной силой, но тут же Космос наставил на Федрыча ТТ-шник. Мужчина осклабился:       – Вы что, сынки, совсем берега попутали? Эмма, чувствуя, как пульс уже бьется где-то в горле, в полголоса проговорила:       – Ребята, пожалуйста, выйдите. Ничего плохого со мной не будет.       – Ага, – поддакнул Сильва, – всё дерьмо уже случилось.       – Хрена с два! – рыкнул Пчёла. – Мы не уйдем.       – Витя, – более мягко произнесла Левакова. И это вдруг отрезвило Пчёлкина. Плечи мгновенно расслабились, и парень поджал губы. Космос оглядел всех присутствующих, затем увидел взгляд друга – глазами он показывал на коридор.       – Шагайте, пионеры, – Фёдрыч беззлобно усмехнулся. – Ваше дело дырки получать, а наше – штопать. Активист только кивнул мужчинам и медленно двинулся следом за москвичами. Сильва взял со стола бутыль и полил на руки над ржавой раковиной. По всему помещению волнами разошелся запах спирта.       – Чего продукт расходуешь? – хмыкнул Фёдрыч. – Девке выпить лучше дай. А то загнется сейчас от этой боли.       – Забыл, что ли, дурень старый? Спирт-то технический. Другого нет. Твоих что ли рук дело? Фёдрыч только отмахнулся. Было решено лепить замену спиц подручными средствами. Сильва тем временем на обычной дачной плитке в стерилизаторе вскипятил пинцет и скальпель. Когда вода в стерилизаторе закипела, другим пинцетом он выловил прокипяченные инструменты и бросил их на полотенце. Эмма, наблюдавшая за каждым движением, удивилась – и откуда в этой дыре только чистое нашлось? Федрыч полез в шкаф и, покопавшись, вытащил ампулу лидокаина и шприц. Затем его взгляд зацепился за початую бутылку водки.       – Сильва, беленькую нашел. Девке все же бухла налей, чтобы вырубило, когда в ней копаться будешь.       – На, коли, – Сильва протянул коллеге готовый шприц, сам отыскал стакан, плеснул до краёв водку и протянул Эмме. – Давай, залпом. Левакова обхватила стакан здоровой рукой, зажмурилась и опрокинула в себя алкоголь. Голова, и без того кружившаяся после ударов, показалась ей чужой и тяжелой. Фёдрыч тем временем обколол ее руку в нескольких местах. Смерзшийся ком страданий, росший все это время где-то глубоко внутри, оттаял и сейчас вырвался наружу. Эмма вновь задохнулась в тщетной попытке хотя бы скрыть накатившую слабость, но в следующую секунду из ее груди вырвался сдавленный всхлип, и она зажала рот рукой, словно это помогло бы. Слезы потекли по щекам, дрожащая пелена встала в глазах.       – Красавица? – голос Сильвы заставил моргнуть, чтобы слезы наконец упали по щекам. – Крепись. Будет больно.       – Я буду кричать.       – Будет очень больно.       – Я буду кричать громко. Она закусила губу, потому что то, что делали врачи с ее рукой, уверило девушку в том, что тело она все еще чувствует. И оно жутко болело – искалеченное, избитое, сломанное. Как и ее душа теперь, брошенная в самый низ, на самое дно мира. Когда вдруг что-то в районе локтя хрустнуло и заныло, Эмма взывала от боли и поняла, что сейчас отключится. Последнее, за что она смогла уцепиться и мыслями, и взглядом, - это Пчёлкин, замерший в проеме дверей.       – Идём, – Активист обхватил Витю за плечо, и тот, на удивление, уже не сопротивлялся. Троица вышла на улицу, Космос от накрывших эмоций нервно чиркнул спичкой и с судорожно закурил. Пчёла расхаживал вперед-назад вокруг дверей и сам не понимал, в какой момент эта несносная, высокомерная, неугомонная и просто безбашенная Левакова заставила его так переживать. Почему он сейчас так боится за ее жизнь, а ее крики боли волнуют воспаленное сознание?       – А Сильва этот, он кто? – Холмогоров посмотрел на Активиста.       – Патологоанатом, – Активист разглядывал темное, безоблачное небо, будто там была расписана вся биография тех, кто сейчас в полевых условиях латал бедную девушку. – Вообще он хирург от Бога. В Афгане операции одним ножом делал. А потом списали его. Полковника штабного привезли, который водки до дизентерии нажрался, и зовут Сильву – спасай. А у него на столе пацан с ногой на мине противопехотной оторванной. Сильва по-человечьи говорит: «Подождите», а те нет, спасай. А потом сам этот полковник в операционную влез, Сильву за грудки схватил. Ну тот ему и вшатал, что тот еще раз обосрался. Так и уволили... Он в этой больнице хирургом стал работать. А нервишки-то уже не те. У него под ножом у практикантов кто-то из важных от аппендицита и скончался. Он сам, в принципе, виноват. До последнего дотянул. Перитонит начался. Сильва на себя вину взял, чтобы молодых не подставлять. Они поняли, что уже резать бесполезно, но приказали. Ну, и сверху ему намекнули, что мрут у него люди на столе. Вот с трупами и возись. Так хирург в патологоанатомы и попал. Мой отец знал его давно… Еще до Афгана. А вообще, самые лучшие врачи – это те, кто в морге работают. Просто пьют они слишком много…       – Значит, Эммке еще повезло… – невесело усмехнулся Космос.       – Повезло.       – Что делать будем? – наконец, повернулся к ним Пчёлкин, выкурив, наверное, уже третью по счету сигарету подряд. – Где Гаго искать? Куда эта мразь испарилась?       – Есть одно место… – отозвался Активист. Неожиданный звонок прогремел в кармане его куртки. Головин потянулся за мобильником и увидел имя звонящего. Отошел на пару метров, и Пчёла хмуро произнес:       – Интересно, он всегда такой спокойный? Космос пожал плечами, намереваясь выдвинуть свое предположение, когда в эту же секунду прогремел отчаянный бас:       – Я сейчас буду, поняла? Пять минут, Алён! Верь мне! Бригадиры встревоженно переглянулись, когда Активист подлетел к ним:       – Отъехать надо. Космос, одолжи ключи. Под натиском недоверчивого взгляда парню пришлось в трех словах объяснить ситуацию. Это был очередной шанс встретиться с Гаго.       – Не дури, поедем вместе, – решил Холмогоров.       – С Леваковой что делать?       – Она в надежных руках, – заверил Активист. – Твою мать, либо ключи, либо едем.

***

      Алёна заметалась по квартире, почти не дыша от страха. За окном – знала – двое, за дверью – один точно. Бежать некуда, прятаться в малогабаритной квартирке – тем более. Когда по двери снова раздался удар, после того как человек сладким голосом просил открыть, девушка вжалась в проем между кроватью и шкафом, ощущая, как сердце бешено колотится в груди. На шум среди ночи обратила внимание соседка – пожилая женщина под семьдесят. Запахнувшись в халат, тетя Нина выглянула на лестничную клетку и заметила незнакомца в черном у двери брата и сестры Головиных. После того, как человек снова вдарил по двери, женщина испуганным голосом проговорила:       – Совсем с ума посходили! Перестаньте ломиться в дверь, иначе я милицию вызову. Слышите? Незнакомец обернулся, а через секунду прогремел выстрел. Старушка, хватаясь за живот, медленно осела около своей двери, сжимая дверную ручку. Алёна захлебнулась от накатившей паники – выстрел раздался совсем близко. Стреляли не по двери, она поняла сразу. Но через пару мгновений эта мысль обрела реальность – в замок всадили несколько пуль. Девушка вскочила и бросилась к прикроватной тумбочке около кровати брата. Она знала – там всегда лежал ствол. В тот момент, когда Алена схватила «Стечкина», сзади раздались уверенные шаги, и девчонка, трясясь от страха, резко повернулась. Дуло пистолета было направлено на незнакомца. Тот лишь противно улыбнулся, наставив свой «Кольт» прямо на уровне девичьей головы.       – Брось пушку, милая. Не заставляй меня прибегать к силе. Алёна нажала на спусковой крючок, но раздался лишь сухой щелчок. Незнакомец засмеялся.       – Прежде чем стрелять, проверь наличие патронов, – и одним ударом вышиб «Стечкина» из рук девчонки. Затем удар настиг ее по щеке, и Алёна отлетела к шкафу. – Поехали, прокатимся, дорогуша.