***
Гастролеров было двое. Один, Барсук, нанят для Леваковой, второй, Лёд, – подчистить следы за Жанной и проследить за текущей ситуацией. Никакими особыми приметами они не отличались, одеты были скромно и просто, как и большинство жителей нашей необъятной Родины. Они были просто исполнители. За это и получали бабки. Между прочим, неплохие. Того, что им обещали заплатить за проделанную работу, хватило бы на целый год спокойной счастливой жизни. Оба никогда не пересекались. Единственная их встреча должна была произойти тогда, когда Лёд предоставит Барсуку доказательства выполнения заказа. С ними Барсук отправится к Жанне Брынцаловой. Номер, который звонил утром стюардессе Жанне перед ее гибелью, пробили следующим утром. И принадлежал он Льду. Любой гастролер значительно проигрывает в городе, где все схвачено местными хозяевами. Все зависит только от мастерства, в котором Лёд до нынешнего времени был уверен на тысячу процентов. Прятаться лучше у всех на виду, слиться с толпой, которая легко замаскирует. По мнению Льда, эта пословица мудра и работала без отказа всегда. Опять же – до нынешнего времени. В кабинете Белова был организован настоящий мозговой штурм. Впервые за эти годы у Саши он занял полдня. Обстановка накалялась прямо пропорционально нарастанию табачного дыма. Активист щелкнул клавишей перемотки, чтобы прослушать разговор Льда с женой еще раз – там его зацепило. Но что – он так вот сразу бы ответить не смог. Мужчина перемотал ровно на начало нужного разговора. – Это я, – голос Льда был уже словно бы его собственным, Кирилла, голосом. Он переслушивал запись в одиночку раз десять, теперь за будничным разговором внимательно следили и бригадиры. – Ты как там? – продолжал Лёд. – Нормально, – жена, похоже, зевнула. – Ты что, еще спишь? – Ага, засиделись вчера. – А кто был-то? – Вовчик с бабой, Морозовы, Катька с новым мужиком… – Что за хрен с горы? – Да не поняла я. Такой же, как и предыдущий. Ты ж Катьку знаешь. – Ха, – хохотнул Лёд, – Катька твоя еще та шалава. Ей лишь бы за хобот подержаться. Че подарили-то? – Да херню всякую. Морозовы классный вискарь принесли. Слышь, котик, знаешь что? Та кимоношка, что ты подарил, имела бешеный успех! Морозова просила такой же привезти. Отдаст бабло по курсу. – Она ж за копейку удавится! – Отдаст как миленькая. Запала на шмотку, прямо посинела от зависти, чуть шампунем не поперхнулась. – Ты ей только навари по полной. – Обижаешь… Не учи ученого-то, – женушка захихикала. – Только чтоб настоящий джапан, не китайское, – предупредила она. – Ладно, в понедельник сгоняю. Есть здесь джапан магазин. Без фуфла. Вот оно! Дальше Активист не слушал. Поцелуи, перемешанные с матами, конструктивной информации не несли. Он нащупал ключевые фразы: «В понедельник сгоняю», «Джапан магазин», «Без фуфла». А настоящий японский магазин был в Москве только один. Значит, именно туда Лёд отправится завтра покупать кимоно. Кимоношку без «фуфла», сформулировал Кирилл. Он выдвинул мысль. И после каждой выдержанной паузы поглядывал на начальника, взглядом спрашивая, одобряет он или нет. Но Белый молчал, скорее, потому, что просто не видел – продолжал стоять около окна, гипнотизируя глазами унылый серый пейзаж за окном. Мысли были далеко… Фил кивнул Кириллу и вслух подытожил: – Сань, я думаю, пойдет. И только тогда Белов развернулся к ним лицом и после долгого молчания кивнул. – Снимки готовы?***
Магазин с непритязательным названием «Настоящая Япония» располагался на улице Земляной Вал. Название, впрочем, вполне соответствовало содержанию. Каждый покупатель мог быть уверен, что любая вещь в этом магазине – не искусная подделка, а действительно сделана в стране восходящего солнца, а потом доставлено сюда, в самый центр столицы России. Зато и цены тут были соответствующие – вполне кусачие. Продавщицы одеты были в старинные кимоно и маленькие сандалии на деревянной подошве. Прически их тоже соответствовали средневековой японской моде. Магазин в основном посещали туристы и местные любители экзотики. В отдельном зальчике можно было отведать хорошего чая по правилам настоящей чайной церемонии. Звуки нежных восточных песен, словно птичий щебет, наполняли расписанные драконами и фудзиямами залы магазина. Ровный перестук деревянных башмачков вполне гармонично вплетался в заунывные сладкие мелодии. Запахи лесных трав и восточных благовоний были ненавязчивы и нежны. В аквариуме, занимавшем полстены, резвились рыбки всех цветов радуги, на дне, свернувшись калачиком, дремали морские ежи. Зазвенел дверной колокольчик, и в главный зал вошел высокий человек с залысинами и носом-картошкой. К нему с поклоном приблизились сразу три продавщицы. У каждого человека есть свои маленькие слабости, даже если он – серийный маньяк или наемный убийца. Гитлер, например, любил свою собаку, семейка людоедов Клинтонов высаживала цветы, а вот Лёд любил все эти восточные тонкости. Где-где, а в России такого никто никогда не сотворит. Однако сегодня, не отреагировав на изысканно-вежливое приветствие восточных красавиц, первым делом огляделся. Взгляд у него был цепкий и недобрый. Все, вроде бы, было как обычно. Но… за кассой почему-то сидела не традиционная девушка, разодетая и накрашенная под японку, а здоровый малый вполне европейской наружности. Это Льду очень не понравилось. Совсем не понравилось. Активист сделал совершенно безобидное лицо, приветливо улыбнулся и уткнулся в книжку, делая усиленный вид, что интересуется сюжетом, а на покупателя обратит внимание только тогда, когда тот подойдет к кассе. С трудом пересилив неприятные ощущения, Лёд все-таки выбрал кимоно, двинулся расплачиваться. Активист отпустил товар и добродушно улыбнулся: – Хорошего дня! Аригато за покупку. Сойонара. Взгляд Льда полностью олицетворял его кличку. Он молча забрал пакет и спешно покинул магазинчик. Кирилл проводил его взглядом и поднес телефон к уху: – Он вышел. Лёд огляделся, но ничего подозрительного так и не произошло. Наконец, он запрыгнул в свою темно-вишневую «девятку» и сорвался с места. Дорога в этот час была не настолько загружена. Машина выехала на проезжую часть, а через несколько минут стрелой помчалась под уклон, прямо на красный свет. Не «девятка» – камикадзе. Водитель цистерны с бетоном увидел летевший прямо на него, словно ракета, автомобиль. Долю секунды он потратил на выбор: жать на тормоза или на газ. И выбрал третье, самое простое в этой ситуации – вжался в сиденье и закрыл голову руками. Удар был страшным. КАМАЗ завалился на бок, крышка цистерны отскочила, словно пивная пробка, и вниз, по мостовой хлынул бетонный водопад. Тем не менее, водитель цистерны отделался лишь испугом и мелкими ссадинами, чего нельзя было сказать о пассажире вишневой «девятки». Одного взгляда на него было достаточно для того, чтобы понять – он безнадежно мертв. При таких лобовых ударах шейные позвонки обычно ломаются напрочь. Этот диагноз подтвердил и врач «скорой», прибывшей на место автокатастрофы буквально через пятнадцать минут.***
Барсук склонил голову, прислушиваясь к шагам за спиной. Обернулся. Скрестив руки на груди, он посмотрел подошедшему человеку в глаза. В эту минуту они напоминали боксеров перед поединком, не слышащих ни судьи, ни рева толпы, а просто стоящих напротив и сверлящих друг друга взглядами. Барсуку, однако, это быстро наскучило. – Мне тебя иначе описывали. – Не оправдал ожидания, теперь не женишься? – ухмыльнулся тот. Барсук хмыкнул, посмотрел на небо и молча вскинул руку с раскрытой ладонью. – Как прошло? – Как у Шекспира: Ромео отравлен, Джульетта с дырой в груди. Конверт с фотографиями перекочевал к Барсуку. Наемник вытащил снимки, будничным взглядом глянул и перетасовал их. Виктор Пчёлкин с белым, словно мраморным, лицом лежал на больничной кушетке. Без сомнений – парнишка был мертв. Эмма Левакова распласталась на грязном бетонном полу, в сердцевине ее груди зияла смертельная рана. Тоже готовая. – Всегда говорил, в криминале нет друзей, – сухо пробормотал Барсук. – А девка-то ничего была. Боевая. Ладно, - он сунул конверт во внутренний карман куртки. – Бывай. И удачи в нашем нелегком деле. – Притормози, дружище. Барсук недобро покосился на своего «коллегу» и прищурился. В глазах застыл немой вопрос. Второй поспешил добавить: – Накладки произошли. Мне нужен номер заказчика. Барсук фыркнул со смешком: – А где сам номер проебал? – Говорю – накладки. Было видно – Барсук нахмурился еще больше, не поверил. Но через пару секунд, не сводя взгляда с человека, выудил из кармана мобильник. Долго искать номер не пришлось – он созванивался с заказчицей ровно за час до этой встречи. – Мне говорили, у тебя фотографическая память. Фиксируй. И не надо благодарности. Барсук поднес экран к лицу коллеги и незаметно потянулся за оружием, но тот оказался проворнее – выхватил из-за пояса свой «Глок» и, мгновенно воткнув дуло пистолета в его живот, выстрелил несколько раз. Наемник поперхнулся воздухом и харкнул кровью, оседая на заснеженный асфальт. Тот, кто весь недолгий диалог играл Льда, выхватил конверт из его кармана и поднял упавший в снег мобильник. – Спасибо, – накинув капюшон, Активист подмигнул мертвой физиономии Барсука, пнул мыском ноги горсть снега на медленно растущую лужу крови и медленно двинулся прочь. Юркнув в недра всепогодного метро, Кирилл свернул на «Краснопресненскую» и набрал номер Брыцаловой. Ответа долго ждать не пришлось – женщина откликнулась через два гудка. – Ну что? – Все в ажуре, уважаемая, – усмехнулся Активист. В трубке повисло молчание – Жанна услышала совсем незнакомый голос. Активист продолжил: – Молчать лучше не стоит. А вот подумать в следующий раз над более квалифицированными исполнителями советую. Картина такая: твой дружок Барсук пал смертью храбрых. Скажем так, оказался недостаточно ловким. Поэтому с тебя моральная компенсация, а я, так и быть, не пущу тебе пулю в лоб. – Сколько ты хочешь? – после долгого молчания, наконец, пробормотала Брынцалова. Голос ее звучал хрипло и глухо, будто сквозь вату. – Пять штук сверху. – А не жирно ли будет? – Это я еще маловато оценил свою жизнь. – Хорошо, завтра. У водоканала. Передадут тебе твои пять штук. – Ишь какая ты ушлая! Может, ты мне их через таксофон еще переведешь? Паскудный вы народ, бабы! Суки! Приезжай сама. Пришлешь левых типов – зуб даю, ни одного подручного у тебя больше не останется. А твою шкуру я сдам с потрохами тем быкам, чих дружка и девку ты заказала. В расход пустят, не поцеремонятся. Жанна Брынцалова впервые оказалась без поддержки. И некому ей теперь было ни помочь, ни подсказать, ни решить то, что она сама заварила. На ее маленьком лобике четко обозначилась сиротливая морщинка – она думала, ей надо было принять решение, или, может быть, вспоминала запасной вариант. Но его не было. Про себя Активист тихонечко засмеялся, хотя и сам не знал, радоваться или огорчаться этой удаче. Через минуту встреча была назначена.***
🎵: Алексей Шелыгин - Прощание Воздух ударил в грудь, как тяжелый молот, и внезапно все, что можно было сделать, – это завопить от неожиданности. И дыхание тут же сбилось. Поднявшаяся в душе паника лишила способности мыслить. Попытка сделать еще один глубокий вздох вызвала тупую боль во всей груди. Раздирающий кашель вырвался из горла отрывистыми хриплыми звуками, а сердце заколотилось так сильно, что его бешенный ритм громким стуком отдавался в ушах. Согнувшись пополам, Эмма несколько долгих мгновений училась заново дышать, жадно ловя онемевшими губами упоительный воздух. Крепкие руки слегка встряхнули ее. Девушка наконец распахнула глаза и, проморгавшись, смогла сфокусировать взгляд на человеке напротив. Левакова упорно отказывалась признавать это, будто специально пытаясь обмануть себя. Просто смотрела прямо на кончик его носа, не в силах принять случившееся. Напротив сидел живой, правда, не совсем здоровый Пчёлкин. Может, если бы Эмма заплакала, то стало бы чуточку легче. Совсем немного. Самую малость. Но слез не было. Глаза оставались сухими и смотрели будто в никуда. Что-то заныло в груди. Да что там – заныло; заболело по-настоящему. Эмма прижалась спиной к стене, пытаясь упорядочить мысли, но ощущение было таким, словно она падает. – Идем, – Витя склонился над девушкой и обхватил ее руку. – Тебе надо принять душ и постирать эти вещи. Лучше, конечно, выбросить нахрен. Я не решился тебя раздевать, пока ты спала. – Спа-ла?.. Она что, может говорить? Пчёлкин вдруг рассмеялся. – Вроде не так уж и долго, а учить говорить тебя придется заново. Сон. Это что, все сон? – Витя, – голос, еще хриплый и казавшийся чужим, дрожал, – что происходит? – Идем, – Пчёла повелительно обхватил Левакову за талию и подтолкнул в сторону ванной. Там она смогла столкнуться со своим и Витиным отражением в зеркале. На лбу девушки красовалась зияющая бордовая рана, и Эмма неосознанно коснулась ее пальцами. Не больно. Она усиленно потерла пулевое ранение и ощутила на коже пальцев вовсе не кровь. – Что это? – просипела Левакова. – Грим. Искусство, – прозвучал в ответ спокойный голос Пчёлкина. Грим. Искусство… Не может быть! Она резко развернулась к нему, и мужчина увидел зарождающиеся яростные всполохи в ее глазах. – Так ты всё знал? Не дожидаясь ответа, Эмма залепила ему звонкую пощечину, что Пчёлкин даже отшатнулся, потирая ладонью горящую щеку: – Ладно, это за дело. Левакова скрыла лицо в ладонях и издала протяжный, обреченный стон. Хотелось съежится где-нибудь в укромном месте, притвориться невидимой. Никого не видеть, ничего не слышать, ни с кем не разговаривать. Но сознание уверяло, что ей нужны ответы. Срочно. Витя вглядывался в ее лицо, которое превратилось в застывшую маску. Казалось, если она откроет рот и скажет еще хоть слово, то треснет, как пересушенный глиняный горшок. Мужчина присел на край ванны и для пущего эффекта взял руки Эммы в свои ладони. – Не знаю, конечно, с чего начать. Наверное, с того, что сам помню. Когда меня откачали, первая мысль, которая пришла в голову, что я должен тебя собственноручно придушить. А потом приехал Белый, раскидал по полкам произошедшее. Твою причастность к этому отмели сразу. Все, что я понял тогда – для того, чтобы найти этих гондонов, нужно было сделать так, чтобы они поверили в нашу смерть. – Но Активист стрелял в меня. – Да, барбитуратом. – Идиоты?! Почему вы ничего не сказали мне?! – Все должно было быть более чем естественно, – пожал плечами Пчёлкин. – А зная тебя – ты бы на это не согласилась. – Я чуть богу душу не отдала, когда тебя… такого увидела! – Испугалась, что ли? – на его губах снова промелькнула фирменная улыбочка, и Левакова едва подавила желание съездить по его физиономии еще раз. – Я тебя убью, Пчёлкин. Актер ты, блять, из погорелого театра! Его непринужденный смех, наконец, заставил лед внутри груди оттаять, и Эмма ощутила, как мышцы начало покалывать. – Вообще-то я уже ожидаю Оскар. Кстати, первая моя роль на сцене была в третьем классе. Я играл репку, – заметив, как ее плечи затряслись, Витя состроил обиженную физиономию: – Ничего смешного, меня три раза вытаскивали на «бис»! Тугой комок поднялся к горлу, а потом рухнул вниз, потянув за собой все эмоции. Эмма стиснула зубы, чувствуя, что вот-вот сорвется. Пчёлкин притянул ее к себе, и она ощутила сковывающее его напряжение. Положив голову Вите на плечо, девушка замерла. Мужчина чуть крепче сжал ее в объятиях и провел рукой по волосам: – Прости, что сомневался в тебе. – Не стоит. Я тоже в тебе сомневалась, – пожала она плечами. Он вдруг отстранил ее и заглянул в карие глаза. Через секунду их лбы встретились, и ванную заполнил гулкий, нервный смех с едва уловимой ноткой облегчения. – Я разрешаю тебе втащить своими вшитыми в кулаки подковами по черепушке Белого, – заговорщицки шепнул ей Пчёлкин. – Последствия беру на себя.