Глубокие воды

      Рудольфус Лестрейндж мерил шагами свой кабинет. Уже давно перевалило за полночь и лишь острое механическое тиканье старых напольных часов ножом разрезало тишину. Шаг мужской ноги по ковру, шаг секундой стрелки, шаг ноги, шаг стрелки — и так по бесконечному кругу. Комната освещалась лишь свечами, стоящими на рабочем столе, да пульсирующим под настроение хозяина огоньком Люмоса. Шарик сотканный из волшебного света следовал за своим создателем, и в его лучах красные волосы Лестрейнджа, забранные в низкий хвост, выглядели бурыми, словно перепачканными в крови.       Дверь скрипнула, привлекая внимание к вошедшей женщине. — Руди, тебе надо поспать, — такая же бледная, как и ее муж Беллатриса села на диван, устало массируя глаза, — ты уже больше двух суток на ногах. — Ее нет, Белль. Ты понимаешь? Нигде! Ни живой, ни мёртвой. Ее не могут найти домовые эльфы, родовые артефакты молчат, магический след пропал и никто его не чувствует. Даже Басти, а он тонко ощущает ауры. Словно никогда не было Дельфины Лестрейндж! Последние слова мужчина почти прорычал. Люмос запульсировал и взорвался маленькой сверхновой, залив комнату светом. Безумный взгляд Рудольфуса остановился на жене.       Он ненавидел всего три вещи в этой жизни: быть слабым, когда что-то выходит из-под контроля и когда что-то случалось с его семьей. Пропажа дочери стала квинтэссенцией всего этого, сводя Лестрейнджа с ума. Любая другая женщина отшатнулась бы от того, насколько зло звучали слова, но Беллатриса даже не поёжилась под колким взглядом супруга: — Если ты доведёшь себя до нервного истощения — это делу не поможет. — Да как ты можешь так холодно об этом говорить! — мужчина пошатнулся от хлёсткого удара. На бледной щеке проступил красный след от ладони. До этого момента сидевшая идеально ровно Беллатриса подскочила на ноги: — Приди в себя, Рудольфус Лестрейндж, Дельфина не только твоя дочь, — палец с длинным ногтем, покрытый чёрным лаком, уткнулся мужчине в грудь. Беллатриса шипела не хуже разъярённой Нагайны. Глаза женщины яростно блестели, — я переживаю не меньше твоего, но истерикой делу не поможешь!       Лестрейндж качнул головой и подвигал пострадавшей челюстью в обе стороны. Кожа горела от удара, но боль привела его в чувство. Разум очистился от шелухи лишних эмоций и переживаний. — У тебя всегда был великолепно поставлен удар, дорогая. — Хорошо приводит в себя? — Беллатриса грустно улыбнулась, подойдя к столу и проводя ладонью над огнём свечи. Тени на стене, повинуясь ее движениям ожили, заплясав в хаотичном танце.       Рудольфус вздохнул. Он с детства привык жить интригами и подковерными играми: всегда опасными, очень часто кровавыми и почти никогда не приносящими счастья. Брак с Беллатрисой Блэк был одним из редких исключений. Начавшийся с договора между их родителями и обоюдной неприязнью между молодожёнами, он смог перерасти во что-то большее. Рудольфус даже мог бы назвать это любовью. Странной, не вписывающейся в общепринятые рамки нормы и морали, но любовью. Они ругались, по молодости даже дрались и кидались в друг друга тёмными проклятьями, но чтобы не происходило между ними, случись опасность каждый был готов пожертвовать собой ради другого. И это чувство дарило ощущение стойкости даже в самые тёмные времена. — Прости, Беллс. Я не должен был позволять себе терять контроль. Но пропажа Дельфи слишком сильно по мне ударила, — слова давались тяжело, но вместе с тем, как они падали на пол, произнесённые им, становилось чуточку легче, — я не знаю, что делать. Она словно испарилась. Я чувствую себя никчёмным человеком. Что я за отец, если не смог уберечь родную дочь? Какой из меня глава рода? — Ты не виноват, Руди. Женщина подошла к мужу, проведя руками от сгиба его локтя вниз до кисти и обхватила ладонь. — Отец разочаровался бы во мне, если бы видел все это. — Мы обязательно справимся.       Рудольфус не успел ничего ответить жене. С тихим хлопком в кабинете появился домовой эльф. Прижав длинные уши к своей груди, он с грустью посмотрел на хозяев: — Господин Рудольфус, к вам пришёл мистер Трэверс. — Я же говорил, что никого не принимаю. — Но господин Трэверс говорит, что дело срочное. Говорит, что это касается молодой госпожи, — на последних словах голос эльфа задрожал. Он вытер выступившие слёзы краем наволочки и громко хлюпнул крючковатым носом. Чета Лестрейндж замерла. Впервые за двое суток появился хотя бы крошечный шанс узнать, что случилось с их дочерью. Тонкая нить, за которую можно было ухватиться. Беллатриса коротко кивнула эльфу и тот с таким же тихим хлопком пропал. — Надеюсь Асмодей действительно сможет сказать что-то стоящее, иначе я его прикончу, несмотря на то что ему за семьдесят и он единственный оставшийся в живых Вальпургиевый рыцарь, — зло прошипел Рудольфус, садясь на диван и утягивая за собой Беллатрису.       Время, за которое ночной гость шёл от ворот Лестрейндж-холла до кабинета его хозяина, тянулось мучительно медленно. Рудольфусу казалось, что оно превратилось в вязкое желе, через которое прорывалось лишь мерное тиканье часов. Рядом спокойно дышала жена. Тепло ее тела, прижавшегося к его правому боку, дарило ощущение уверенности. А руки, сжимавшие его ладонь — надежду.       Бом. Резкий удар часов вывел его из мрачной задумчивости. Бом. Ещё один удар, а затем все стихло. Начался третий час ночи. — Простите за такой поздний визит, — Трэверс бесшумно вошёл в кабинет, снимая на ходу дурацкую шляпу, напоминавшую капитанскую треуголку. Седые волосы в беспорядке птичьего гнезда лежали на голове. Старик прошёл в глубь комнаты и остановился напротив дивана. — Здравствуй, Рудольфус. Миссис Лестрейндж, — пожав руку мужчине и кивнув головой Беллатрисе, Трэверс в нерешительности замер. В руках он неуверенно мял свою шляпу. — Вы что-то хотели нам рассказать, Асмодей, — нервозность старика была заметна невооружённым взглядом. Беллатриса взмахнула палочкой, призывая кресло переместиться от рабочего стола ближе к дивану, — присаживайтесь. — Тибби сказал, что вы хотели поговорить с нами о пропаже Дельфины, — в руках Рудольфуса появился графин с янтарной жидкостью и два пузатых бокала. — Да. Именно так. — Так говорите, Асмодей, — время, отведённое на соблюдение правил этикета закончилось. Рудольфус наклонился к сидящему в кресле гостю и сощурился, вглядываясь в его лицо. За толстыми стёклами очков на него смотрели два почти прозрачных глаза. Чёрные точки зрачков выглядели как-будто застывшими в толще льда окружающей их радужки. Совершенно нельзя было понять, о чем сейчас думает Трэверс, — я теряю терпение. А как мы знаем — это плохой знак для окружающих. Что вы знаете о пропаже моей дочери?       О том, как страшен лорд Лестрейндж в гневе ходили легенды. Его злость и ярость вплетались в огненную, обжигающую магическую ауру Рудольфуса и лавиной обрушивались на несчастного, попавшегося под горячую руку мужчины. Но как быстро гнев вспыхивал, так же быстро он и проходил, обычно оставляя за собой кучку пепла, которая раньше двигалась и даже умудрилась на свою беду разозлить лорда Лестрейнджа. Однако, были исключения, такие как Беллатриса, совершенно спокойно реагирующие на все, что мог сказать или натворить злой Рудольфус. Список смельчаков был относительно коротким: вся его семья, Тёмный Лорд, Антонин Долохов, который был слишком позитивным (или тупым, как предпочитал думать сам Лестрейндж), чтобы реагировать на выходки своего товарища, Дамблдор. И, видимо, Трэверс.       — Не надо меня пугать, Рудольфус. Я не первый десяток лет живу на этой земле, — проворчал старик, плеская к себе в бокал виски, — и видит Мерлин, я надеюсь, что поступил правильно, придя к вам. Трэверс сделал глоток. Затем ещё один. Беллатриса, теряя терпение, уже собралась задать волнующий ее вопрос, но почувствовала, как муж сжал ее руку, останавливая. Получив отпор, гнев Рудольфуса схлынул, заставив мыслить трезво. Старик явно собирался с мыслями, обдумывая свой рассказ. В какой-то момент Рудольфуса, как игла прошила мысль, что Асмодей просто никак не может решиться сказать им печальную новость, что их дочь мертва. Но почти сразу отмёл эту идею.       Пожиратели смерти, оправдывая своё название, никогда не боялись говорить о смерти. Эта костлявая труженица была их верным товарищем. И днём и ночью сопровождая каждого из них во время опасных рейдов. Рудольфус где-то читал, что нет никого более справедливого, чем смерть. Ведь она принимала в свои объятья всех: богатых и бедных, красивых и страшных, молодых и старых. Но он был совершенно с этим не согласен. Смерть слишком часто на его глазах забирала с собой тех, кто был достоин жить, и оставляла на этой земле тех, кто больше всех заслуживал гореть в аду. И Лестрейндж не мог себе представить, как он сможет спокойно дышать дальше, если Трэверс ему сейчас скажет, что его дочь погибла.       — Я пришёл к вам, не получив разрешения от Тёмного Лорда, — Асмодей тяжело вздохнул, словно окончательно решаясь на что-то, — я не могу говорить со сто процентной уверенностью, но мне кажется ваша дочь попала в прошлое. А точнее в 1943 год. Лестрейнджи молча уставились на гостя. — Что, прости? — Беллатриса посмотрела на Асмодея, словно видела его первый раз в жизни, — ты пришёл к нам ночью, обнадёжил, чтобы говорить такие глупости. На последних словах мадам Лестрейндж почти перешла на крик. Такая же огненная, темпераментом она не уступала своему супругу. — Ты к старости совсем из ума выжил? Или это шутка такая?       Трэверс собирался что-то ответить, но Рудольфус его опередил. Он внимательно всматривался в бледное лицо гостя, пытаясь выстроить цепочку событий, которые привели к этому моменту. Но пазл никак не складывался. Рудольфус не понимал, что могло связывать семидесятилетнего Асмодея Трэверса, последние лет пять почти не выходившего из своего поместья, с пропажей их с Беллатрисой дочери. И только один человек мог, если не ответить на его вопросы, то хотя бы дать подсказку, где искать. И вот тогда он обязательно сам докопается до истины. Рудольфус Лестрейндж был готов перевернуть весь мир вверх дном, чтобы вернуть свою дочь. — Он не шутит, Беллс. — Я понимаю, что в это сложно поверить. Но в начале седьмого курса в Хогвартс из Шармбатона перевелась странная девушка. У неё были кроваво-красные волосы, точно как у тебя, Рудольфус. И голубые глаза, точь-в-точь с таким же разрезом, как у всех из семейства Блэк. — И как же звали эту девушку? — Дельфина Вулфорд.       Лестрейндж оперся головой в свою ладонь. Усталость, копившаяся двое суток, тяжелым грузом упала на плечи. Он не понимал радоваться ему, или скорбеть. Его дочь жива — если Трэверс не ошибся. Но ее нет в этом мире. Она сейчас там, где ни его, ни Беллатрисы ещё нет даже в проекте. Дельфи сейчас совершенно одна в чужом для неё мире. Его маленький цветок, который рос словно в оранжерее, огороженный любящими родителями от всех невзгод.       — Но перемещения на такое продолжительное время назад невозможно, — Белла рядом недовольно нахмурилась. Женщина пыталась тоже понять, но у неё ничего не выходило. Рудольфус чувствовал, что она опустошена не меньше него самого. Но Беллс, его воинственная Беллс, не готова была признаться в этом. Разница между супругами заключалась в том, что огонь в душе Беллатрисы горел с фанатичным упорством, невзирая на все трудности. Она всегда была готова идти до конца. — Я не знаю, как это произошло. Мне было семнадцать и я до последнего момента думал, что это просто девчонка из Шармбатона, бегущая от ужасов войны из Франции. Если у вас есть омут памяти, то я покажу все свои воспоминания связанные с Дельфиной. Вы, как родители, имеете право их увидеть.       Лестрейндж кивнул и, встав с дивана, подошёл к одному из книжных стеллажей. Свечи давно потухли и только верный огонёк Люмоса последовал за хозяином. В тусклом свете на одной из полок сверкнула мрамором чаша. Пузатая, с вырезанными умелыми руками рунами по кругу, она имела две ручки в форме изогнувшихся драконов. — Красивая работа, — Трэверс взял из рук Рудольфуса омут, и провёл пальцами по чёрным прожилкам, испещрявшим мрамор. Драконы выглядели, как живые. Под каменной кожей крыльев бились тонкие прожилки капилляров, а каждая чешуйка была вырезана с особым вниманием, — дело рук Ван Бюрона или Легавра? — Это сейчас не имеет никакого значения, Асмодей, — Рудольфус скрестил руки на груди. Мысли о Дельфине роились в голове и кусали похлеще драконов, — ты сказал, что был мальчишкой и ничего не подозревал. А был ли тогда, в 1943 человек, который мог знать больше? — Был один, — Трэверс улыбнулся из-под очков. И у Беллатрисы возникло совершенно дурацкое сравнение с Дамблдором. Он точно так же в ее студенческие годы смотрел на провинившихся студентов, будто знал о них чуть больше, чем ему полагалось, — и этот человек строго на строго запретил мне рассказывать вам. Рудольфус покачал головой. А его жена прикрыла рот рукой. Они оба уже понимали, что за имя назовёт Трэверс, но не хотели верить.       «Волан-де-Морт»       — Но почему он запретил говорить? — Какое ему дело до Дельфины? — Я не хочу делать выводы за повелителя, за вас, за Дельфу, — Асмодей покачал головой, — я лишь покажу вам, что видели мои глаза пол века назад. И надеюсь — это поможет. Трэверс достал волшебную палочку из кармана мантии и приложил ее к виску. Тонкая нить воспоминаний была совсем бледной и тусклой. — Как я уже сказал, в-первые я увидел Дельфину Вулфорд в зале Хогвартса на распределении.       Воспоминания с тихим шлепком упали в омут памяти. — Но в прошлом она оказалась немного раньше первого сентября. Как и при каких обстоятельствах, я, к сожалению, сказать не смогу.