Доктор Пурис

Марий Лучинин и впрямь созвонился с отцом Петьки. Тот, в отличие от своего сына, обладал весьма серьезным голосом и манерой поведения. С вежливостью он пригласил Мария на чашку чая, не беря ответственность такого разговора по телефону. Мари был приглашен в квартиру старого фонда — красивые интерьеры эпохи семидесятых пестрили своим великолепным шиком. Вотькины никогда не жаловались на состояние кошелька, ну, до девяностых.       Его посадили в красивой узенькой гостиной. На журнальном столике в кругленьких чашечках теплился чай и бегал по нему свет включенных ламп. В каждом углу зеленели комнатные растения, даже с потолка свисала парочка в глиняных горшках. Несомненно, притащил их сюда Петя. Тот собирал под каждой крышей по ботанической коллекции, с юных лет мечтая завещать этот набор всего подряд какому-нибудь ботаническому институту. И спросить даже неудобно, зачем кому-то такое количество толстянки эгей дерева денежного под научным надзором? Разве что в массовом отравление неродивых педагогов и студентов, а также просто заинтересованных.       — Добрый день, Марий. — Проговорил тяжелый хриплый бас Вотькина-старшего. Это был плечистый мужчина, с низко посаженными глазами и топорщащимеся, как парус, седыми усами. Не смотря на свой род деятельности, от него густо пахло табаком.       — Здравствуйте, Ипполит Платонович. — Какое важное имя, как у героя советской киноленты.       — Вы желали обсудить со мной… Матвея Маршалова?       — Ну, — засмущался Марий — Получается, что так.       — Хорошо. — Пожал он плечами — Вы, конечно, должны понимать, как и мой сын, что есть вещь под именем «врачебная тайна» и для меня самую малость оскорбительно подобное Ваше обращение ко мне, но из сопереживания к убитому и Ваших не совсем разумных соображений… Вы пейте чай, не бойтесь.       — Простите. — Лучинин заизвинялся и отпил маленький скромный глоточек под тяжелым наблюдением Ипполита Платоновича.       — Так вот, соображения Ваши мне неприятны, но я, так и быть, приоткрою Вам завесу тайну, только при одном условие, конечно.       — Каком? — Марий точно мог распознать издевку в тоне.       — Я хочу, чтобы мой любимый сын Петя наконец сделал предложение своей пассии. Сил моих нет смотреть на то, как они сходятся и расходятся сорок раз на дню. Ему пора уже, к тому же.       — Я не уверен, что я могу на это повлиять, Ипполит Платонович.       — Ну Вам же хочется поиграть в домашнее следствие?       — Я бы не стал называть это таким образом.       — Чушь. — Покачал головой мужчина. — Вы его друг. А советы друзей нужно служить. Петя с юных лет подвержен влиянию товарищей больше нежели отеческому. Я для него, увы, не авторитет.              Марий не понимал, шутят над ним или нет? Он от природы был лишен этого навыка в хорошую шутку и сложный набор иронии.              — Ну я для Пети тоже не авторитет.              — Вы не друзья?              — Когда ему надо.              — Какой нахал. Но Вы все равно его попросите, а Матвей… Ну Вы сначала может попросите?              — У меня нет лишнего времени.              — Тогда у меня есть другое предложение.              Марию это все еще не нравилось.              — Раз уж Вы не можете мне помочь в делах семейных, то в рабочих точно. Понимаете, я старый фанат Фрейда и школы гипноза, мне пришлось провести один увлекательный опыт… Я провел маленькое исследование об использование практик гипнотических при лечение солевой зависимости и мне надо бы оформить документ для подачи его в один журнал.              К чему был этот спектакль с женитьбой? Вотькины — это Вотькины. И даже если в серьезную оболочку их заверни, то ничего не меняется. Вотькины — это Вотькины. Дурноватые, любящие громко поорать и пошуметь, ну или поиздеваться над итак уставшим Лучининым.              — Хорошо, я согласен! Вы мне расскажите про Матвея?              — Когда сделаете.              Уж не будем сколько пришлось переносить страницу рукописного текста в вордовский файл и что у Мария были на день совершенно другие планы — как минимум, поискать информацию о фамилие «Пуце» и ее связи с «Пурис».              Ипполит Платонович видимо и правда обиделся на нарушение его врачебной чести. Что за люди эти врачи! Сколько людей с медицинского факультета Марий не знал, а все они какие-то прибабахнутые к чертику, с какой-то то ли садисткой, то ли мазохисткой подковырочкой внутри. Он и сам мог бы стать таким, конечно.              Закончив долгую и муторную работу Марий наконец получил историю об этом Матвее.              — Я долгое время общался с Маршаловыми. У их сына действительно были проблемы с веществами — двухтысячные были, а у мальчика проблемы с социализацией, не принимали его, не уважали сверстники. Травили бывало, казался он им не таким, слишком женственным или еще что-нибудь — подросткам много не надо. А среди наркоманов он нашел себе покой, да и увлечение музыкой сыграло свою роль. Ко мне обратились, как к хорошему специалисту. Матвей был один из лучших пациентов в моей жизни, быстро слез, а дальше пошел учиться, нашел способ уехать, ну Вы это и без того знаете. У него действительно был подобный опыт, но я уверяю Вас, что связей с криминалом он еще не обрел и смерть Емельяна никак не связана ни с профессорами Витас и Марашаловым (образованейшие и интеллигентнейшие люди), ни с нарко-бандами.              — А у Вас есть свои соображения по поводу этого убийства?              — Всякое бывает. — Ипполит Платонович тяжело вздохнул — Может Ваш друг сам нашел себе какие-то не те знакомства, или невеста его. Я знаю об этом только из новостей и рассказов Петра, а Вы сами знаете какие у него рассказы.              — Пришельцы и паноевреи, да. — Кивнул Марий. — Спасибо Вам большое… Я, в общем, так и думал.