Опасные связи

Шан Цинхуа включил свет в своей студии и направился к рабочему столу. Он сразу поднял крышку компьютера и включил музыку. Он всегда включал что-то с самого утра, чтобы заглушить тишину постоянного одиночества. Вот уже второй год он жил сам по себе, с позором выгнанный родителями из дома за ориентацию. Совершенно случайное сообщение на телефоне и слишком любознательная в отношении личной жизни сына мать стали для Шан Цинхуа травматичной встряской для его серых будней. Оказавшись на улице с одним лишь телефоном с зарядкой меньше десяти процентов в руках, и в домашних тапках на босу ногу, Цинхуа оказался изгоем в собственной семье, где с ним уже никто не хотел общаться. С одной стороны, со временем он как-то пристроился и был даже рад, что теперь можно не притворяться кем-то другим, а с другой — долгое время он был совершенно один в своей беде. Шан Цинхуа знал, что такова цена свободы. Но оно того стоило. Никто и никогда тебе не поможет, кроме тебя самого. Далее по своему типичному расписанию Шан Цинхуа включил кофеварку — приятный подарок самому себе в честь первой крупной прибыли за свою работу. Цинхуа занимался татуировками. Он всегда любил рисовать, в школе даже пытался рисовать комиксы про бессмертных заклинателей. В итоге его хобби стало делом жизни. И он любил это дело, несмотря на то, что никого рядом с ним не осталось. Ну, кроме его друга-знакомого-приятеля (Цинхуа сам не особо разобрался, что у них за отношения) Шэнь Цинцю. Они однажды встретились в гей-клубе и всю ночь обсуждали… литературу. И спорили, можно ли прослушивание аудиокниг назвать реальным чтением. Шан Цинхуа любил читать в свободное время, но его было очень мало, поэтому он включал аудиокниги, когда убирался в студии, рисовал новые эскизы для татуировок или набивал их клиентам. Клиенты были не против, некоторых он даже вдохновлял на чтение. После кофе Цинхуа протёр все поверхности влажной тряпкой, прошёлся шваброй по полу, наводя порядок перед рабочим днём. На сегодня у него всего две записи. Маленькие парные тату и большая татуировка во всю спину для его идеала. Идеалом Цинхуа называл одного своего клиента. И тот мужчина точно его идеал: высокий, холодный, прекрасный и стопроцентный натурал. Когда этот мужчина, записавшийся по телефону на имя Мобэй Цзюнь (имя точно настоящее? Таких крутых имён в реальности не существует), впервые зашёл в его салон, Цинхуа чуть не подавился слюной. Только сейчас сложно вспомнить, что он испытал в первую очередь — испуг или всё-таки похоть. Мобэй Цзюнь возвышался над ним горой мускулов, скрытых шикарным чёрным костюмом. Несмотря на то, что все пуговицы на белоснежной рубашке были застёгнуты, даже сквозь ткань проглядывали мускулы, а особенно очень накачанная шикарная грудь, в которую Цинхуа хотелось завалиться лицом и больше не подниматься. Пиджак из какой-то явно дорогой ткани, казалось, делал плечи клиента ещё шире, да и вообще крупные размеры мужчины наводили похотливый мозг Шан Цинхуа на мысли о явно огромном х… кхм… значительном достоинстве. И вся его аура кричала о том, что Мобэй опасен. И дело было не только в холодном остром взгляде, которым этот мужчина обводил его сверху вниз. И не в грации хищника, проступающей в каждом его движении. Судя по татуировке, которую заказали у Цинхуа, мужчина стал частью мафии. Да и окончание Цзюнь в его имени говорило о том, что он крупная шишка. Цинхуа не задавал лишних вопросов, хотя его до сих пор волновал один. Почему выбрали его? Цинхуа думал, что у мафии наверняка есть свой мастер, зачем им какой-то мальчишка из крохотной студийки, который спит тут же на полу за ширмой? Он слышал, что триада простых людей не трогает, но где гарантии того, что это правда. Цинхуа мог много часов любоваться шикарной рельефной спиной Мобэй Цзюня, но при этом он всё ещё хотел пожить подольше. Его жизнь моментами была дерьмовой, он прошёл предательство, ненависть к себе, одиночество, от него отказалась семья, его несколько раз вышвыривали на улицу, его унижали те, кого он считал друзьями. Но он любил жизнь, хотел жить и развиваться. Связь с мафией не входила в планы его спокойной жизни. Он планировал как можно быстрее закончить работу и попрощается с мужчиной своей мечты. Учитывая, что и сам Мобэй Цзюнь этому способствовал: отказывался от перерывов в 10 дней между сеансами, его болевой порог явно был выше, чем у среднестатистического клиента, поэтому Цинхуа мог спокойно работать по 3-4 часа, хотя больше двух сидеть было уже тяжело. Тем не менее, каждый раз отпуская клиента, молодой тату-мастер глубоко в душе надеялся, что тот владеет магией и исцелит себя силой мысли, иначе Цинхуа будет всю жизнь мучать совесть, что он не выполнил свой долг мастера и не настоял на соблюдении правил. Как только записавшаяся на первый сеанс парочка ушла, делая миллион фото своих тату на каждом шагу, а Цинхуа убрался после них, в студию зашёл ОН. Он был привычно отстранённым и холодным, в своём очередном шикарном костюме, с идеальной укладкой. — Здравствуйте, дорогой клиент! — поздоровался Шан Цинхуа, улыбаясь и получая в ответ лишь скучающий взгляд. От этого взгляда он чувствовал себя букашкой, но работа есть работа. Сам же на неё согласился. — Сегодня начнём набивать детали. Цинхуа всегда говорил, что собирается делать, когда может стать больнее, чтобы клиенты были готовы к его действиям. Он всегда держал рядом воду, закуски и салфетки. Цинхуа и сам имел пару татуировок, поэтому прекрасно знал, как это бывает больно, а ещё ему нравилось получать чаевые и восторженные комментарии в соцсетях. Что он умел делать хорошо, так это угождать людям. Пока мастер готовил инструменты, он краем глаза следил за тем, как Мобэй Цзюнь снимает пиджак и рубашку, убирает ремень, чтобы приспустить пояс брюк и обнажить копчик. Слюна скопилась во рту, и Шан Цинхуа поспешил её проглотить. В прошлый раз Цинхуа закончил делать основной контур огромного дракона, обвивающего всю спину. Самое время приступать к деталям — он должен сосредоточиться, отвлечься от того факта, что его клиент супер-горячий, хоть и очень холоден, и сделать всё шикарно. Всё же строгие родители привили ему немного фанатичный перфекционизм. Он касался только работы, конечно, но это было самое главное. Шан Цинхуа поднимает свое кресло без спинки на максимум, клиент ложится перед ним, открывая взору мастера все великолепие своей спины. Его мышцы были не грубыми, не ярко выраженными слишком жёсткими линиями, они были такими… такими… ну… такими идеальными! Они плавно перекатывались под бледной кожей, напоминая мраморные статуи, насколько бы пошло ни звучало такое сравнение. Но Шан Цинхуа чувствовал такое же благоговение, как скульптор, желающий запечатлеть в своей памяти каждую линию тела своей музы, чтобы потом перенести их на своё творение. И спина Мобэй Цзюня была и его музой, и его холстом. Прекрасным мускулистым холстом, на котором он с такой тщательностью прорисовывал чешуйки, когти, дополняющие композицию облака — в общем, всё, что только пожелал клиент. Когда боль в спине и жуткая усталость в руках дали о себе знать, Шан Цинхуа оторвался от работы, снимая с себя это гипнотическое чувство сосредоточенности. При работе, особенно долгой, он впадал в какой-то транс, при котором он ничего не видел и не слышал, для определения состояния клиента мог ориентироваться только на состояние его мышц. Цинхуа вообще был чувствителен к чужому телу, он мог даже по сокращению мышц понять, нужно ли остановиться или нет. Мобэй обычно вообще не выказывал боли. Только сейчас, смахнув окончательно это наваждение, он заметил, что со временем переместился со своего кресла на лежанку клиента и буквально сидел на его ляжках, одну руку держа на талии Мобэя. Но сам клиент ничего ему не сказал, поэтому мастер поспешил с него слезть и уткнуться взглядом на столик с инструментами, чтобы скрыть румянец. — На сегодня закончим. — проговорил он. — Можете посмотреться в зеркало. Мобэй Цзюнь молча поднялся и подошёл к зеркалу. Шан Цинхуа очень хотелось посмотреть на него сейчас, но он всё ещё не был уверен насколько перешёл границы дозволенного только что. — Когда следующий сеанс? — спросил Мобэй совершенно незаинтересованным голосом, застёгивая пуговицы на рубашке. — Так, посмотрим, — Цинхуа продолжал смотреть куда угодно, только не на клиента, поэтому упёр взгляд на календарь. — На этот раз я предлагаю перерыв в месяц. — Я вернусь через неделю. В то же время. На этих словах он прошёл к двери, прихватил свой пиджак с плечиков, и ушёл. Шан Цинхуа даже поразился, как он так быстро оделся. На столике перед входом снова были молча оставлены деньги, которых было явно больше, чем нужно. Цинхуа вообще не особо умел заводить знакомства, в принципе с взаимоотношениями у него был некоторые проблемы. Конечно, он мог обвинить в этом родителей и свои детские травмы, но банка, куда он кидал деньги на психолога, уже давно заполнилась, а он всё никак не сходил. Короче, он был жалок и ничего с этим не делал. Наверное, просто упивался этим чувством. Даже с этим клиентом — он мог отказать в работе, наплести что-то (Шан Цинхуа хорош во лжи, особенно самому себе). Но он согласился, хотя всё кажется подозрительным и опасным, а денег он бы итак заработал, конечно, клиентов не целая куча, но он вполне спокойно мог оплатить счета, купить продуктов, даже мог позволить себе купить одежду. Хотя и продолжал покупать кучу барахла в секондах и самому их совершенствовать. Например, для своего похода в продуктовый Шан Цинхуа выбрал толстовку с самодельным принтом, у которой он отрезал один рукав и соединил его вновь с помощью булавок, простые чёрные джинсы он на половину обесцветил отбеливателем, а когда-то белые кеды разрисовал своими эскизами, которые ему дико нравились, но были отвергнуты клиентами. Цинхуа в общем всегда тянуло на необычное, раньше он считал это частью бунта, теперь — способом абстрагироваться от реальности. Даже сейчас он не заметил, как сделал необходимые покупки и уже почти дошёл до студии. Из задумчивости его вырвали странные звуки. Было похоже на выстрел, но какой-то очень приглушённый. Где-то вдалеке стреляли? Или у кого-то в доме? У Шан Цинхуа душа ушла в пятки, когда прямо перед ним из переулка выскочил человек с пистолетом. Он явно был напуган, его руки тряслись, при этом он не выпускал пистолет из рук и не пытался от него избавиться. Цинхуа стоял всего в нескольких метрах от него, совершенно не дыша. На этой улице не горело больше половины фонарей и, к счастью, Шан Цинхуа стоял там, где улица погружалась во тьму. И Цинхуа снова повезло, когда человек с пистолетом всё-таки решил бежать в противоположную сторону. Только тату-мастер облегчённо выдохнул, как снова послышались странные звуки. Это были вздохи, почти что присмертные вздохи. Цинхуа хотел просто пойти дальше, проигнорировать эти звуки, спокойно вернуться в студию, поужинать лапшой, посмотреть сериал и уснуть на своей любимой раскладушке. Но нет! Он решил посмотреть в подворотню! Там, среди мусорных баков лежал мужчина в знакомом костюме. Шан Цинхуа подошёл ближе и понял, что перед ним его клиент, а под ним — лужа крови. В первую секунду Цинхуа потянулся за телефоном, чтобы вызвать скорую, но, подумав немного, оставил эту идею. Если догадки о том, что его клиент член мафии, были правдой, значит его только что пытались убить не ради кошелька и крутых часов (часы всё ещё были у него на запястье). Ехать в больницу опасно, его попытаются убрать уже там, а он итак ранен и явно умирает. Поэтому Цинхуа сделал то, о чём скорее всего потом будет жалеть. Он с трудом взгромоздил на себя тело Мобэй Цзюня и поволок в сторону студии. Он точно потом пожалеет об этом.