***
Светло-серые глаза неустанно наблюдали уже больше недели за тем, как одна заноза в заднице резко изменилась в своем привычном поведении: Эрен больше не отвечал на чужие нападки, не спорил с учителями и одногруппниками по поводу и без, не реагировал даже на то, когда его иногда задевали плечом – ничего из того, что он делал раньше с каким-то даже азартом в глазах, будто только и жаждал нарваться на чужой кулак и, безусловно, всегда создавалось впечатление, что от тумаков Жана он получал наибольшее удовольствие, раз старался вывести его из себя буквально каждую свободную минуту. "Старался" – в прошедшем времени, ведь сейчас все изменилось кардинально и слишком резко. На удивление Жана, такую перемену в их общем знакомом либо никто не заметил, либо попросту не отреагировал, а, возможно, всем было не до этого, поскольку на последнем году обучения в университете студенты жили по принципу "забей на всех, лишь бы выжить самому" и их отлично можно было понять, ибо после коллоквиумов, пару мозговыносящих лекций, где ты либо проявляешь себя, либо сразу можешь карандашом ставить тройку в зачетке и, конечно, пары с конченными преподавателями, которые считают, что все всё понимают, особенно когда они говорят научными терминами, ссылаясь на свои же книги – хочется просто-напросто сдохнуть, отчислиться, пойти домой, напиться, да что угодно, только не оставаться здесь и не разбираться с чужими проблемами. Однако Жан так не мог… Что-то его ужасно задевало в этих переменившихся отношениях: внезапный едкий тон сменился на тишину, чего он вытерпеть был не в силах. И тогда он начал наблюдать. Сначала это не заходило дальше, чем просто смотреть на Эрена во время пар – и то было что заметить, ведь парень почти на каждой паре спал, хотя обычно даже делал умный вид, будто понимает о чем речь идет. Потом Жан начал следить за ним на территории универа, стараясь ходить настолько незаметно, насколько мог быть незаметен парень под два метра ростом, но ничего сверх необычного не видел, кроме того, что тот перестал питаться от слова совсем. Крайней же степенью его собственного маразма – и он это отлично понимал, – стало то, что он начал искать мало-мальски хоть какую-нибудь информацию об Эрене, рыская по его социальным сетям, но с удивлением обнаружил, что тот либо никакую активность в интернете не вел, либо делал это столь филигранно, что найти его не представлялось возможным. Он уж хотело было поговорить с самим объектом его раздумий, но вдруг подумал, что идея провальна до ужаса: его либо сразу пошлют благим матом, либо проигнорируют, как и происходило в последнее время. Пока однажды, проходя мимо деканата, он вдруг услышал то, что немного прояснило общую картину, но запутало его даже больше прежнего. — … Я понимаю тебя, но на подобное нужны более веские причины, чем слова. Пойми, Эрен, я понимаю, что происходит, и мне искренне жаль, но… — Этого достаточно? — он что-то положил на стол, явно в плохом расположении духа, ибо было слышен звук удара о деревянную панель. После этого повисла минутная тишина и глубокий вздох Эрвина, говорящий о многом – наполнил все пространство не только в кабинете, но и за его пределами, заставляя невольного слушателя сжаться от страха, что его вот-вот разоблачат. — Да. Прости за такие формальности. Я… — декан немного замялся, пытаясь подобрать нужные слова. — Могу ли чем-то помочь? — Хах, — смешок парня был более красноречив, чем все, что он мог сказать по поводу сложившейся ситуации, — разве что займите мне пару сотен тысяч и да - это действительно мне очень поможет. Но вы же не станете? — Почему нет? Пару сотен, скорее всего, нет, но чем смогу, тем помогу. В этот момент декан, кажется, повернулся к своему заместителю, поскольку после этого последовала уже реплика Аккермана: — Я этому уебку даже копейки не займу. — Леви, — строгости в голосе Эрвина было не занимать, а резкий тон приковал к месту даже Жана. — Я не про… Короче, держи. На того чтоб ни копейки не потратил, на пропитание какое-то время должно хватать. И вновь тишина. Душащая. Кирштейну было настолько страшно, что он был буквально на низком старте, готовый рвануть за угол в любой момент, лишь бы никто не прознал, что он тут таким занимается, но интерес ответить на свои же вопросы держал его столь завороженно, будто в кабинете был гипнотизер, который заставлял его стоять сейчас перед чуть приоткрытой дверью и греть уши. — Спасибо вам, — вдруг тишина все же прервалась и Эрен неуверенно заговорил, — я не могу взять эти деньги. Не представляю, как мне их отдавать, поэтому нет. — Не отдавай. Это же не только для тебя. — Но… — Без обсуждения. Документы подпишу, преподавателей предупрежу. Через неделю уже можешь… Жан не дослушал и уверенным шагом направился прочь от деканата, уже не стараясь быть бесшумным. В голове стоял гул, он не понимал почти ничего. Стоило бы, наверное, дослушать, но в таком случае риск быть рассекреченным возрастал в разы, и парень решил не искушать судьбу. Он вдруг всерьез забеспокоился, но сам еще даже не понял, по какой причине это все его так волнует. Рефлексировать парень начал уже дома, потому что поводов переживать лично для него не было ни одного: ситуация его одногруппника - это от начала и до конца только ситуация его одногруппника. Так от чего же так было странно и неприятно? Кирштейн решил остановиться на том, что он был очень эмпатичным человеком и не мог пройти мимо трудностей другого, пусть и такого ебанутого человека, как Йегер. — А вдруг, — рассуждал он вслух в пустой квартире, — он как в сказке - резко перестанет быть придурком, если я ему помогу? Тогда даже, может быть, мы начнем нормально общаться. Ха-ха, ну и фигню я придумал. Стоп, а почему мне вообще так нужно восстанавливать с ним адекватное общение? Жан наворачивал круги по комнате. Вдруг, неожиданно, тот, с кем он только колкостями обменивался, начал занимать все его мысли и, скорее всего, именно это и являлось причиной его тревоги. Решив про себя, что так больше продолжаться не может, и у него осталась какая-то "неделя", о которой сказал Эрвин, Кирштейн начал подумывать действовать более радикально. — Спрошу у Армина. Они же еще дружат? Или уже нет.. Неважно. Буду соображать по ходу дела. Он плюхнулся на кровать, завел свои будильники на 6 утра и сомкнул глаза, хоть и знал, что сон сегодня навряд ли придет к нему.***
Когда мозгу становится слишком скучно в обыденном потоке дел, он начинает хвататься за каждую новую возможность развлечься, пусть это и будет попыткой разобраться в чужом дерьме. Поспав пару часов, картинка перед Жаном плыла буквально: он не соображал совершенно и думал через силу. Где-то в цепочке его мыслительных процессов все ломалось и он отказывался понимать, на кой вообще сегодня приперся учиться, если, ну, не учится у него ничего, и почему сейчас стоит перед Армином в попытках объяснить, что он до него докопался по поводу Эрена. Слова были похожи на желе: мягкие, пластичные, но при этом от любого неверного движения в момент рвутся – объяснить тяжело, понять эту мысль еще тяжелее. — Жан, я вообще ничего не понял, что ты от меня хочешь? Можешь как-то побыстрее, мне еще в студсовет нужно, будем сегодня обсуждать вопрос возможного ремонта в общежитии… — на этом моменте парень очень глубоко вздохнул, будто ощущая тяжесть своего бремени, — Это надолго, я опять ночью в комнату к себе пойду, поэтому информацию короче, дозированнее. Понимаешь? Але, Земля, прием, как слышно? Ты как вообще? Выглядишь так, будто спишь в перерывах между медленным морганьем. — Да я… Да. Не спал почти. Я по поводу Эрена хотел спросить, вы же, типа, дружите? В лекционнойпочти никого не осталось, а те, что были, находились поодаль от них и обсуждали что-то с преподавателем, на парней никакого внимания не обращая. Вокруг не было лишних ушей, можно было обговорить все почти с глазу на глаз, но отчего-то Жану было крайне неловко спрашивать о чем-либо, касающимся Йегера пусть даже и с одним человеком – да и что греха таить, Армин тоже изрядно замялся на его вопросе и впал в некое подобие легкого ступора, хоть и ненадолго. — Если полностью не общаться с человеком для тебя - проявление дружбы, то да, дружим, а что? Тут в ступор впал уже Жан, который к такому явно не был готов. — А… Ну… То есть… — Вообще, абсолютно, полностью. Да, именно так. — Ты не знаешь, что с ним сейчас происходит? Интересовался он неуверенно, с некой осторожностью, хоть и сам мог догадаться, какой ответ последует после подобного вопроса, и вообще весь диалог выходил каким-то глупым, но Жан решил идти до конца, потому что человек, который не спал, толком и не понимает, почему ему нужно прекратить что-то делать, раз вообще за это взялся. Арлерт опять глубоко вздохнул и присел, понимая, что диалог может затянуться сильнее, чем он планировал. — Нет и более знать не хочу. Жана распирало от вопросов, которыми он бы хотел завалить Армина, но они все спутывались в один огромный клубок, и язык просто отказывался выдать пару четких фраз, которые прояснили бы половину ситуации и не задерживали бы заместителя студенческого совета еще дольше, вместо этого он сказал: — Я уже нихрена не понимаю, если честно… — А что тут понимать, Жан? — вдруг резко начал он, ясно давая понять, что этот диалог его раздражает, но воспитание не позволяет послать собеседника далеко и надолго, — Эрен отдалился от меня, да настолько, что я перестал его понимать в какой-то момент. Когда я пытался разобраться, в чем же причина вот таких вот наших отношений, он просто не шёл на контакт, говоря мне что-то типа: "Да забей, все в порядке", - я и забил. Когда мы были детьми, он и Микаса были для меня центром вселенной, но сейчас мне не 12, чтобы думать только о них. У меня есть своя жизнь и что один, что вторая, похоже, не особо хотели быть ее частью, раз все пришло к тому, что мы имеем сейчас. Армин устремил взор куда-то на улицу, сквозь окно, не замечая даже этой стеклянной перегородки вовсе. Он размышлял о своем, и выражение его лица было сладостно-горьким: о друзьях говорил сожалеюще, но будто о грузе, от которого освободился и теперь, наконец, может заняться своей жизнью, а не решать чужие проблемы. Жан понимал, а потому молчал и не прерывал. Армин был приятным человеком и даже тишина в таком тяжелом диалоге не чувствовалась какой-то "громкой" - простой перерыв на отдышаться и продолжить. — Если он отдалился, то отдалился, — он вновь тяжело вздохнул, ведь выпалил всю предыдущую реплику как на духу, будто его уже давно прорывало, но высказаться было некому, и сейчас просто суммировал все это в одно краткое предложение, больше для себя, чем для Жана, — Совру, если скажу, что меня это не обидело, но а я вот что поделаю? Раз решил, что его проблемы только его - флаг в руки, пускай сам с этим разбирается. Кирштейн честно не знал, что сказать, но и промолчать не мог - показалось, что это будет как-то неприлично. — Столько лет дружили… Мне бы было грустно, я бы, наверное, пытался бы до конца разузнать. — Чем ты сейчас и занимаешься, зачем-то, — филигранно перевел тему Армин, — Что движет твоим интересом? Жан на такое мог лишь пожать плечами, ведь у самого не находилось ответа, хотя сам у себя этот вопрос спрашивал регулярно. — Хочу помочь. — Чего? Зачем? Вы когда не ругаетесь, просто не общаетесь, а тут прям "помочь". С каких пор такой альтруистичный настрой? — ухмыльнулся он, — Это больше свойственно мне, ты всегда был более хладнокровным к вопросам сложности жизни окружающих, — он вдруг задумался над постановкой своей речи, — Ну, ты понял, о чем я. — Я… Не знаю. Ну, интересно и все тут, что за допрос? — он немного нахмурился. — Ты первый начал, я лишь подхватил, — Армин улыбнулся, находя это все забавным. Беседу, зашедшую в более спокойное русло, прервало уведомление, которое всплыло на экране телефона Арлерта. Его глаза округлились, он резко вскочил с лавочки, и той приятной улыбки на его лице след простыл. До этого с ним разговаривал его одногруппник, Армин, теперь же перед ним стоял один из членов студсовета, которому явно нужно было спешить по делам. — Так, я побежал в срочном порядке, там опять какой-то треш намечается. В общем, констатируя все вышеперечисленное: я в душе не чаю, что с ним творится, и тебе не советую с этим разбираться, потому что себе дороже будет. Армин побежал в сторону выхода, но прямо у двери остановился и повернулся к Жану. — Он не из тех, кто примет помощь, даже если будет умирать - в этом я уверен на все сто, но дело твое, конечно, — и вылетел из лекционной, только след его простыл.***
Эрен безучастно слушал какую-то похабную речь двух третьекурсников, которые решили не то пошутить, не то всерьез ему что-то предлагали. По его лицу буквально было видно, что он бы сейчас навернул грамм сто, а не стоял и разгребал это дерьмо, но именно это Жана и смутило, - в который раз, кстати, - ведь прежний Эрен бы тут же затеял драку после первых же слов в его адрес, а этот стоит, молчит… Спокойствие было недолгим. Подумав, что с него хватит, Йегер просто пошел в своем направлении, но как только один из этих третьекурсников решил развернуть его к себе в попытках что-то там договорить, Эрен такое уже терпеть не стал и моментально прописал тому левый коронный, а второму, пока не очухался, правый похоронный – на том и разошлись. Жан же, который только успел сделать шаг, чтобы их всех разнять, так и остался стоять, наблюдая за двумя парнями, которые валялись на полу, и за Эреном, плавно уходящим по своим эрено-йегеровским делам. Когда вообще его начали задирать и стебать такими отвратными гейскими шутками? Кирштейн не вдавался в подробности, но в последнее время ему все было интересно, что связано с одним нелюдимым шатеном, вечно завязывающим волосы в пучок. Добавим этот вопрос в огромный список того, что Жана теперь волновало - как же тяжело быть эмпатичным человеком, что не может пройти мимо чужого горя. Бедный Жан - ведь еще столько всего нужно узнать, а узнавать больше было не у кого. Армин достаточно четко и честно дал понять, что теперь его дороги с возможно уже бывшим лучшим другом разошлись и непонятно: навсегда ли, либо еще есть призрачный шанс восстановить изрядно пошатнувшиеся их отношения. Микаса же еще полгода назад перевелась в другой университет по тоже очень неясным причинам или не переводилась вовсе, а куда-то пропала - история столь мутная, что никто не мог утвердительно ответить, как там все было на самом деле. Жан тогда очень расстроился, но сейчас это уже не вызывало никаких эмоций – время лечит, пусть ему и пришлось долго и упорно принимать все это как данность, не пытаясь вернуть девушку и рассказать о тогда еще очень важных для него чувствах. Но это все лирика, обдумаем как-нибудь потом, а сейчас же… Оставался еще один человек, который мог бы разъяснить происходящее - Зик, родной брат Эрена и преподаватель в их университете по совместительству, последний месяц отсутствовал. У парня это никаких подозрений не вызывало, ведь старший брат его объекта интереса никаких пар у них не вел, разве что пару раз был на лекциях, больше наблюдая за работой лектора, - какие-то университетские проверки, подумали тогда все. Месяц отсутствия, изменения Эрена, его замкнутость в общении с близкими друзьями, странный диалог с деканом… Паззл, наконец-то, начал складываться, но оставалось все уточнить. У самого Эрена, конечно. Больше людей с ним связанных попросту не оставалось, как бы иронично это не звучало. Обнеся себя огромными стенами, покрывшись колючками, этот циничный суицидник к себе больше никого не подпускал или уже успел всех распугать - только и остается сталкиваться с последствиями. Жану мысль разговаривать с ним не нравилась, хотелось бы узнавать обо всем издалека, окольными путями, но интерес пылал неистовым огнем, и пожар этот оставалось лишь тушить ответами, которые были только у одного человека. Может, он после всего этого успокоится, забудет и отпустит – на это парень и надеялся, когда подходил на следующий день к Эрену, волнуясь как перед экзаменом, будто его слова сейчас действительно могут повлиять на многое, если не на всё в этой истории.