Я бы прыгнул в эту реку Если бы не было человека Который утонет Если прыгнет за мной
Его мягкие ресницы дрожали от напряжения, горло сковывало от ещё большей боли. Но он продолжал выговаривать слова, в надежде, что его слышно.Я бы прыгнул в эту реку Если бы не было человека Который не сможет Согреться этой зимой
Он смотрел на блондина, чье лицо было все так же безразлично, однако его глаза выражали все больше и больше.Да я за тобой, знаю всю ту боль Что в тебе сидит
Он понимал каждое слово этой песни и хотел, что бы Эндрю тоже понимал. Он так долго мечтал его увидеть. А вдруг это сон и он просто бредит.Осень достает из тебя ножи А река следит Да я за тобой, сделай в воду шаг Или шаг назад
Он срывался на тихий хрип, а губы, что были искусаны и убиты проговаривали слова.Я не знаю как, ну как тебе помочь Ну как тебе сказать Как тебе смотреть прямиком в глаза И не забываться
Он вспоминал каждый совместный вечер, думал о том, как же прекрасный его светлые волосы. Думал о том, как крепко он сжимает ткань на животе Нила. Словно сам дорожит каждой капелькой крови.Речка заберет все мое тепло И поможет сдаться
Он понимал, что все это может быть очередным сном или дикой иллюзией, но даже демоны сидящие внутри Нила затихли. Эндрю приручил даже их. Он дал тепло. Дал дом. Нет. Эндрю был домом.Вначале ноября идиоты запоют О желанье прыгнуть и найти приют О том, что в этот страшный холод нужен человек Который знает наизусть твой любимый трек
Я бы прыгнул в эту реку Если бы не было человека Который утонет Если прыгнет за мной
Глаза слипались. Нил боялся их закрыть. Вдруг он снова очнётся в кромешной тьме, где не будет ничего кроме боли. ~~~ Открыв глаза снова, он обнаружил, что лежит на диване в квартире Ваймака. Тренер перетащил в гостиную стул из своего кабинета и теперь сидел на нем, наблюдая за Нилом. На разделявшем их журнальном столике стояла почти пустая бутылка скотча. Несмотря на закрытую крышку, Нил чувствовал запах виски. Морщась от боли, он принял сидячее положение и наткнулся на пристальный взгляд тренера. — Простите, — прошептал он. — По голосу вроде Нил, — заключил Ваймак, — а по виду — не он. Сейчас ты мне все объяснишь с самого начала, только, пожалуйста, без всей этой брехни. Я тебя внимательно слушаю. Нил озадаченно воззрился на него. Ответ лежал где-то рядом, почти на поверхности, в коротких вспышках воспоминаний — сожаление, паника, — однако тело обрело память прежде разума. Нил дотронулся до волос и все вспомнил. Ужас, всколыхнувшийся в жилах, пронзил его, словно удар током, заставил вскочить. — Нет, — выдохнул он, но что-либо менять было поздно. Когда Нил, шатаясь, побрел к двери, Ваймак поднялся, хотя останавливать его не стал. Ввалившись в ванную, Нил зажег свет. Лицо в зеркале было настолько ужасно, что ноги у него сделались ватными. Удержаться в вертикальном положении он просто не смог и, цепляясь за раковину, рухнул на колени. Нил регулярно подкрашивал волосы в темный цвет, но такого оттенка — ничего даже приблизительно похожего — у него никогда не было. Сейчас он видел натуральный цвет своих волос и натуральный цвет глаз — и лицо своего отца. Ни бинты, ни синяки не могли замаскировать человека, который смотрел на него из зеркала. Он подумал, что его сейчас стошнит. — Дыши, — приказал Ваймак. Нил даже не понял, что перестал дышать, пока тренер не вернул воздух в его легкие, стукнув между лопаток. Повиснув на дверце шкафчика, он закашлялся на первом вдохе. Чтобы сдержать рвущийся из груди крик отчаяния, пришлось стиснуть зубы. Поздно просить Ваймака не смотреть, а Ваймаку поздно притворяться, будто он не видел. Тренер не знал, на кого смотрит, но это не имело значения. Щелчок зажигалки вернул его к реальности за мгновение до срыва. Нил взял протянутую ему сигарету. Заслонил ладонью, прикуривая, и глубоко, насколько мог, затянулся. Дышать было больно, но он все равно дышал. Он чувствовал, как при каждом вдохе натягиваются швы и повязки. Прижав свободную руку к животу, Нил попытался сквозь толстую шерстяную ткань куртки нащупать бинты. Наконец он вдохнул слишком сильно, закашлялся и кашлял так, что внутри, казалось, вот-вот что-нибудь лопнет, а потом кашель перешел в смех. В душной тесноте этот смех звучал нелепо и странно, однако Нил не мог остановиться. Он прикусил руку, чтобы заглушить звук, но это не помогло. Он был на грани истерики. — Нил, — позвал его Ваймак, — поговори со мной. — Кажется, у меня швы разошлись, — сказал он. — Там вроде кровь. — Где? — Везде… — Нил принялся неуклюже расстегивать куртку. Ваймак оттолкнул его руку. Нил молча ждал, пока тот справится с кнопками и молнией, но, чтобы снять куртку, потребовались старания обоих. Нил начал стягивать перчатку, зажав зубами кончик пальца, как вдруг щеку пронзила резкая боль. Заметив это, Ваймак взял его за подбородок. Нил и не подозревал, что на лице тоже налеплены полоски пластыря, пока Ваймак аккуратно их не снял. Сделав это, тренер неподвижно замер, будто окаменел. — Нил, что это за херь у тебя на лице? Стянув перчатку, Нил потрогал пальцами кожу. Ничего не нащупал. Ухватился за край раковины и попробовал встать. Понаблюдав за неудачной попыткой, Ваймак выпрямился и поднял его на ноги. От каждого прикосновения нутро бурлило, а кожу жгло. Нил не был готов снова увидеть свое отражение, не говоря уже о цифре «4», вытатуированной на его левой скуле. Ваймак не ожидал столь бурной реакции — только поэтому Нилу и удалось вытолкнуть его в коридор и метнуться на кухню. К тому времени, как тренер его догнал, Нил успел вытащить из деревянной подставки нож. Ваймак перехватил его запястье за секунду до того, как Нил поднес лезвие к лицу. Он сопротивлялся, словно загнанный в клетку зверь, но Ваймак прижимал его руку к столешнице до тех пор, пока он не разжал пальцы. Когда он снова попытался дотянуться до ножа, Ваймак дернул его за собой на пол и крепко обхватил обеими руками, так что Нилу оставалось лишь безуспешно трепыхаться. Воспоминания нахлынули. Да. Краска, тату-машинка. Боль. Чьи-то руки. Он так и не понял как начал задыхаться. Не понял Он не видел перед собой тренера. Он видел ублюдков, которые лишили его света. Он слышал отца, слышал мать. Он был готов развалиться на части. – Отпустите. – Чей-то голос выдернул его из паники. – ...дрю, – Ваймак опустил руки, и Миньярд припал к Джостену. – Тише кролик, Тише, я тут, все хорошо. «Все хорошо» не было никогда. Что-то похожее ощущалось лишь по временам, мимолетно мелькало в общении с Лисами и в победах, вырванных на последних секундах, однако даже тогда это чувство омрачала уродливая правда. С каждой секундой Нил все отчетливее вспоминал свои рождественские каникулы. С каждым следующим движением вспоминал прикосновения Рико, сталь лезвия и обжигающую боль, чьи-то грубые мозолистые руки. Раз за разом он позволял Рико издеваться над ним, потому что это был единственный способ выжить, потому что выбор стоял — подчиниться или сломаться, хотя он и не знал, сможет ли еще раз собрать себя заново. Он ведь не настолько силен. И никогда не был сильным. Его поддерживала мать, но ее больше нет. Он один. Он снова в аду. Снова. – Нет..Пожалуйста, не надо. Прошу. Хватит. – из его горла вырывались хриплые отголоски слов. – Пожалуйста. Миньярд опешил, его нутро сжалось, а суровая реальность дала пощечину. То ненавистное слово, которое произносил Джостен, словно пробивало на сквозь. – Нил. Ты в Пальметто. Я Эндрю Миньярд. Ты в безопасности. Повтори. – Я в Пальметто. – глухо отзывался парень. – ты Эндрю Миньярд. Я в безопасности. – Нил, тебе ничего не угрожает. Я больше не трону тебя. – сказал Ваймак и полностью отстранился. Нил. Ваймак назвал его Нилом, несмотря на отцовскую внешность, отцовские глаза и татуировку клана Морияма у него на скуле. «Нил», — обратился к нему Ваймак, и больше всего на свете Нил хотел, чтобы это было правдой. Он перестал вырываться. Только что отбивался от Ваймака, а сейчас сударожно вцепился в Эндрю. — Помогите мне, — прохрипел он сквозь зубы. – Прошу вас. Я так хочу домой... — Дай нам это сделать, — ответил Ваймак, и Нил устало закрыл глаза. Когда его тяжелое дыхание наконец выровнялось, Ваймак заговорил: — Что, мать твою, случилось? Ты же поехал домой отмечать Рождество с дядей, разве нет? — Я соврал, — признался Нил. – Я снова всем соврал. Простите. – Мне нужно осмотреть твои швы. Пообещай не убегать. — Не побегу, — ответил Нил. — Прости, я тебе не верю, — сказал Ваймак. Они поднялись. Тренер не шутил, сказав, что не верит Нилу: первым делом он увел его с кухни, подальше от острых предметов. В гостиной Ваймак жестом велел ему снять рубашку, однако из-за скованности движений Нил сделать этого не мог. Смерив его взглядом, Ваймак принес с кухни ножницы и отдал их Эндрю. Нил согласно кивнул и Миньярд избавился от ткани. Увидев шрамы, он не произнес ни слова. Промолчал и насчет количества бинтов, которым Нил обмотал грудь и живот, и насчет кровоподтеков, расплывавшихся вокруг повязок. Он молчал и о том, что кровь пропитала куртку и все бинты, похоже кровотечение и правда посерьёзнее. Он лишь окинул швы опытным взглядом и по очереди их ощупал — крепко ли держатся. Нил не шевелился, стараясь ему не мешать. Нитки на шве сбоку, под ребрами, разошлись, но эта рана уже практически затянулась. На всякий случай Ваймак нажал на нее, проверяя, не закровит ли, — подушечки пальцев остались сухими. Сняв с Нила перепачканные застарелой кровью повязки, он бросил их на журнальный столик. Прикинул, насколько серьезны раны, вышел. Нил услыхал, как на кухне открылся и закрылся ящик буфета, потом раздался шум льющейся воды. Ваймак вернулся с чистым смоченным полотенцем и небольшой аптечкой. Нил попытался взять полотенце, но пальцы не слушались. Швея из Ваймака никакая, однако кровь была остановлена. Эндрю помогал оттирать засохшую кровь, было больно, но Нил сжал зубы и молчал. Ему хотелось выть. Он думал про долгие ночи в дороге и передышки в безопасных убежищах по всему миру. На миг ему вспомнились прикосновения материнских пальцев и острые укусы иголки, которой она зашивала его искалеченное тело. К горлу подступил горячий комок, в глазах жарко защипало — этим новым жаром было горе. Нил яростно заморгал, силясь его прогнать. — Когда-нибудь нам придется поговорить, — глухо произнес Ваймак. — После финала, — сказал Нил. — После того как мы разобьем «Воронов». Я расскажу вам все, что вы хотите знать. Даже правду. — Поверю, только когда это случится. Нил не собирался плакать, он не мог себе этого позволить. Ваймак унес из комнаты грязные бинты и полотенце. Нил опустился на диван и посмотрел на недопитую бутылку виски. Рядом с ней стоял пустой стакан Ваймака. Нил быстро наполнил его и еще быстрее опрокинул содержимое в себя. Разлившееся внутри тепло было знакомым, как и особое жесткое послевкусие. — Я думал, ты не пьешь, — заметил Ваймак, появляясь в дверях. — Вообще-то не пью, — подтвердил Нил. — Только в исключительных случаях. Мы использовали алкоголь вместо обезболивающего, потому что не могли рисковать, обращаясь к врачам. — Слова обжигали губы сильнее виски. Он поставил стакан на столик, задержав пальцы на ободке. Когда рука наконец перестала дрожать, он отпустил стакан и провел указательным пальцем по самому безобразному из своих шрамов. — Слишком много вопросов, слишком много потерянного времени. Безопаснее заглушать боль спиртным. — Нил сжал кулак и положил его на колени. — Достаточно, тренер? Такой вот аванс правды до конца сезона. Эндрю оставался в стороне. Он видел тело Нила. На нем были не только шрамы и раны. Следы чужих зубов и мерзкие засосы отчётливо различались на коже. Нил хотел испариться, хотел не чувствовать его пристальный взгляд, он хотел умереть. Ваймак наложил на раны свежие повязки и снова уселся в свое кресло. Повисла тишина. Ваймак смотрел на Нила, а тот разглядывал свои руки, пытаясь напрячь несговорчивую память и вспомнить свое пребывание в «Замке Эвермор». Когда самая важная деталь встала на место, Нил наконец выдохнул. — Я ничего не подписывал, — сказал он, подняв глаза и дотронувшись пальцами до скулы. Татуировку он не чувствовал, но так часто видел ее на лице Кевина, что точно помнил расположение. — Он подсовывал мне контракт, но я его не подписал. Он не смог меня заставить. Так что все по-прежнему. Я — Лис. — Само собой, — сказал Ваймак. Нил кивнул и посмотрел на часы. До полуночи оставалось пять минут. — Посмотрим, как опускается шар? Хочу загадать желание. — Желание загадывают на падающую звезду. А в Новый год обычно дают обещания. — Меня и шар устроит. Ваймак выудил из-под подушки пульт и включил телевизор. Комната наполнилась музыкой и оживленным шумом. Камеры плыли над многолюдной площадью, на сцене выступал оркестр. Нил поискал в толпе лица товарищей по команде. Знал, что не разглядит, и все равно всматривался. Он отчаянно пытался рассмотреть хоть что-то родное. Пока не заметил, как самый дорогой человек уселся рядом и протянул руку. Нил не сразу понял, чего желает Эндрю и понадеявшись на свою интуицию, просто вложил руку в его ладонь. Искалеченный, избитый и использованный, он желал лишь этого тепла. Он бросил взгляд на мобильник: значок батареи мигал, сигнализируя, что телефон вот-вот сядет. Несмотря на это, Нил все же открыл папку с сообщениями. Читать их он не стал — не было времени, да и заряда почти не осталось. Зато он успел написать короткое «С Новым годом» и создать групповую рассылку для Лисов. Нил давно перестал молить бога о помощи. Но он молился, чтобы его не забыли. Эндрю чуть сильнее сжал руку, почувствовав как тело Джостена напряглось. Ответы посыпались почти сразу. К тому времени, как на экране телевизора появился отсчет последних секунд уходящего года и сверкающий шар начал плавно ползти вниз по флагштоку, Нил уже получил поздравления от всей команды. Большинство эсэмэсок были набраны заглавными буквами и содержали запредельное количество восклицательных знаков. И хотя в Рождество Нил не ответил ни на одно сообщение, сейчас Лисы явно обрадовались тому, что он вышел на связь. Он стал членом их семьи, а они — его семьёй. Это стоило всех порезов, ушибов и боли. Это стоило всех тех лет беготни. Это стоило целой жизни. Шар опустился до нижней точки. Наступил январь. Новый год. Оставалось одиннадцать дней до первой игры чемпионата и четыре месяца до финала. Встреча с «Лисами» на поле этой весной станет последней ошибкой Рико. Он повернул голову и сжал руку Эндрю чуть сильнее. – Прости. – все что смог выдать его потрёпанный голос. Миньярд уложил свою руку на шею десятого, после он уложил и его голову на свои колени. – Спи, наркоман. – нежный и до боли успокаивающий. А может он умер и уже в раю?