Нет, не любовь жестока,
А мы.
любовь не игра,
Ее превращаем в игру мы сами.
Эндрю Миньярд привык к тому, что мир серый. Серый и черный. Так было всегда. Он не помнит ничего кроме боли и серого пейзажа. Когда-то он думал о том, что возможно дальтоник. Он понял, что это не так. Вся серость шла из сердца.
Мир слишком большой для такого маленького ребенка и как бы ты не старался, если тебя сдерживают, ты не не можешь бежать. Однажды Кэсс сказала, что все это временно. Она уверяла, что будет рядом в тот момент, когда это будет необходимо. Она хлопала его по спине и приговаривала. Утешала. Фальшивила.
Сейчас Эндрю понимает насколько лживыми были ее слова о том, что они могут стать настоящей семьёй.
Они могли бы. Все было прекрасно, вкусный ужин, скучные уроки, вечерние прогулки. Все было прекрасно, пока не появился Дрейк. Всеми любимый сын Спиров. Морпех или кто-то ещё. Уважаемый гражданин и просто дружелюбный парень.
Эндрю избавился от этого кошмара давно. Он понял, что терпеть нет смысла , когда появился Аарон. Ему нужно было около часа общения с братом, чтобы понять, что матери он не нужен. А вот Дрейк был не против его встретить. Эндрю не мог этого допустить.
Он от природы был диким и своенравным, его истеричный характер был похоронен в нем к семи годам. Только к десяти он понял, что сопративляться нет смысла. Он был во многих семьях. Кто-то держал детей как собак или рабов, кто-то как нянек для своих родных. Были и те, кто брал детей, вместо игрушек для родных отпрысков. Кто-то брал Эндрю из-за пособия. Ни одна семья не была хорошей.
Когда его спрашивают сколько было семей, он не отвечает. Обычно он никому не отвечает, несмотря на то, какой вопрос задали. Он не любил врать, поэтому считал, что лучше промолчать, нежели ответить ложью. Были и исключения. Би или Нил. Впрочем, кто-то может заглянуть в его личное дело. Например Рико.
Эндрю не пугал факт того, что его прошлое узнает странный ублюдок с кучей комплексов и безумных идей. Все его закидоны и надежды на будущие, высасаны из пальца психованного первоклассника. Мир Эндрю – серая лужа. Он привык видеть все, сквозь полупрозрачный купол. Однако, он не был мечтателем.
Таблетки подрывали его здоровье, психику. Они давали то, что вообще было не нужно. Под препаратами он думал о разных вещах, начинал мечтать. Но все в кой-то веки оставалось галлюцинацией. Все было недоступно и неосязаемо.
А потом появился он. Новичок Нил Джостен. Темные волосы, карие глаза и кучка секретов. Эндрю узнал его. Он не мог забыть. Его память слишком идеальна, она не позволяет оплошностей. Пусть этот парень изменился окончательно, поменял внешность, имя. Его голос все ещё прошибал насквозь. Временами Эндрю думал, что мир вернул свои цвета. Временами он надеялся, что все наладится. Несбыточная мечта – вот, кем был Нил мать его Джостен.
В больнице было хуже, что-то не давало покоя. Стены разговаривали, а врачи смотрели так, словно помочь уже нечем. Эндрю привык, его считали монстром и он просто оправдывал это звание. Эндрю знал, что ему есть куда возвращаться. У него был дом в Колумбии, братья которых нужно защищать и сделка с Кевином. Он до последнего думал о том, что Джостен – плод его искалеченной фантазии. Просто надежда.
Он в этом убедился.
Когда пришло время возвращаться, его встретил не опечаленный кузен, хмурый брат или одержимый тренировками Кевин. Его встретил Ваймак. Тренер, которому никогда не было плевать на своих подчинённых. Вскоре выяснилось, что его семья в Нью-Йорке с Мэттом. А Новичок Нил Джостен укатил на семейную встречу с дядюшкой.
Пиздёж.
Эндрю знал, нет никакого дедушки, нет матери.
Он позвонил Стюарту, позвонил Кевину и был готов услышать что угодно, но не новость о том, где проводит свои каникулы его кролик. Мир был серым, до того момента, пока телефон тренера не зазвонил посреди ночи. До того момента, пока карие глаза не увидели рыжую макушку. Искалеченное тело, которое было не похоже на то, что хоть раз Эндрю мог видеть. Он узнал этого парня, узнал в нем надежду. Он был зверски разъярен, сама мысль, о том, что Нилу пришлось пережить, бесила. Эндрю рассыпался на части, смотря в эти голубые, как гребанное море глаза.
Мир Эндрю был серым и пустым. До тех пор, пока в нем не появился Нил Абрам Джостен.
***
Черные стены Эвермора скрывают в себе слишком много. Крики, боль, страх. Порой ты начинаешь думать, что впитывая горечь и отчаяние людей стены сами почернели. Это место построено не один год назад. Кто знает, может стены и правда когда-то были белыми?
Вечер унес солнце с улицы. В коридорах замка погром. Слышны лишь громкие шаги и шепот. В лабиринтах Эвермора чужак и он пришел на жатву. Силуэты проносятся мимо проходов, унося с собой лишь тяжело дыхание. Все останавливается возле запасного выхода на парковку.
Рико сжимает чужую руку. Он дышит, но не ощущает кислород в лёгких. Бетонные колонны парковки морозят. Морияма еле различает лицо своего парня. На нем нет белого халата, нет рубахи. Он одет повседневно. Его лицо горит, а глаза мечутся. Когда он наконец находит свой байк, то выдыхает. В воздухе повисает тишина, ему надо ехать. Он поворачивается к японцу.
– Я бы мог попросить дядю. – Выдыхает юноша и медик слышит дрожь в голосе.
– Нет, она не остановится, я должен ехать. Не дай бог она навредит тебе.
– Ты вернёшься? – вопрос, ответ на который не может быть честным. Темные глаза Рико в темноте кажутся совсем черными.
– Ри-чан, ты не должен волноваться. Скоро финал. Ты должен заботится о себе.
– Ты должен вернуться. – тихо, не позволяя себе кричать говорит Рико и глаза ублюдка блестят от слез. Он не настолько глуп. Он чувствует опасность этого мира.
– Ри, – Мир берет лицо парня в свои руки и они соприкасаются лбами. – Я люблю тебя. Помни. Ты лучший, ты – король. Ты должен остаться тут и сделать вид, что все нормально. Я найду тебя.
– Обещай. – Слеза стекает по бледной щеке.
– Мы встретимся. – он шепчет. – когда-нибудь, обязательно. Мой прекрасный, самый чудесный.
Он целует его. Руки впиваются в бока. Мягкость кожи даёт последний шанс. Мокрые губы касаются израненных пальце и ново возвращаются к лицу. Парень сжимает крохотное тело, укладывает голову на плечо. Он просто дышит. И снова поцелуй, губы, шея, щеки, нос, уши и тяжёлые веки. Он расцеловывает японца так, словно он – самое дорогое. И шаг назад. Мир отстраняется и Рико готов упасть на землю, лишь бы растянуть этот момент.
– Пообещай не сдаваться. Слышишь, Ри, пообещай мне.
– Только если ты обещаешь вернуться.
– Клянусь.
Мир протягивает руку, касаясь черных волос. Черные, как воронье крыло. Рико холодно. Он молчит, в попытке насладиться любимым теплом. Он не говорит, но слышит прощание в этом голосе. Мир заводит байк и трогается с места, оставляя за собой лишь протектор старых шин.
Рико Морияма теряет последний шанс прикоснуться к этому человеку, он опускается на колени и даёт волю голосу, который даже в этой пустоте звучит убито и хрипло. Бледная кожа краснеет, а колени начинают болеть. Он готов опуститься и начать целовать следы от шин. Он сошел с ума, ровно в тот день, когда впервые прикоснулся к измороженным рукам Мира.
~~~
Мирослав никогда не убегал, особенно от смерти. Он часто желал отправится на тот свет. Но сейчас его держали чувства, которыми он по собственной ошибке обзавелся и вовремя не устранил. Байк мчал. Бесполезно. Когда он прибыл на место, понял, что не один. Точка отправления, где его должны были ждать пустовала. Старый завод. Как же глупо. Когда-то он проверял все заранее, можно же было догадаться, что за ним не придут в гнездо. Его просто препугнули, рассчитывая, что он отправится сюда.
А ведь раньше он не дурил. Она сидела на старом диване. Стул, стол, парочка людей – классика. До боли знакомая картина, раньше он стоял рядом с ней и смотрел на все со стороны. Теперь он здесь жертва. Его связали ещё до момента, когда он это понял. Впрочем, сопротивляться было бессмысленно. Десять минут, а он уже привязан к стулу. Усмешка вырывалась сама по себе.
– Давно не виделись. – протягивает парень и получает удар.
– Даже не поздороваешься?
Удар.
– Столько лет дружбы, а убивать молча будешь?
Удар.
– Столько лет тебя знаю, а ты так и не поумнел. – спокойно говорит Руди.
– Убьешь меня?
– Ты знаешь правила организации. Мне дали приказ. А пока, поговорим? Тебе ведь есть, что сказать? – она машет рукой парням и те удалятся.
Девушка садиться напротив. Ее глаза – туман. Не видно даже зрачков. Ничего, только пустота.
– Соскучилась? – ехидно протягивает Лютик.
– Играешься со мной? – она упёрлась руками в колени и закрыла лицо. Она не накрашена. Она пуста.
– Ну что ты, это мое последние свидание с лучшей подругой? Как ты? Как Рене?
– Подругой? Шутишь что-ли? Ты предал нас! Снова! – голос надрывистый.
– Снова? – взгляд Мира – хмурый лес.
– Снова.
Тишина. Лишь капли такой воды стекают по железным балкам, капая на бетон. И это гляделки. Две пары знакомых глаз и боль, не высказанная в словах. Сбитый пульс. Последний шанс.
– Начальство не оставляет дефектных. Предал раз – попрощался с жизнью. – говорит Мир и его голос четок. – Мы просто прошли проверку.
– О чем ты черт возьми? Поверку?
– Мастерство и преданность. Подрывники не наступают на свои мины.
Иссохшие губы открылись, хватая воздух. Лёгкие переполнены. Все, что было "до" – рухнуло. Душу словно переехал трактор. Она встаёт на ноги подходит в плотную. В её голове тот самый проклятый день, когда лицо Эмми светилось от счастья без особой причины. Вот момент, она говорила о том, что скоро ее ждёт повышение. А потом, потом Руди своими же руками соскребала ее внутренности со стен.
– Это чушь! – она отрицает, отходит к столу. Клинок в руке отражает луну и почти растаявший снег.
– Это приказ! – Лютик рычит. – Предателей не прощают. Не так ли? – он смотрит на нее. И она осознает в какой ситуации оказалась. Проебалась конкретно, а теперь, расхлебывать уже поздно. Мир все же смотрит на ее руки. Смотрит с улыбкой.
Она снова подходит плотную. Он глядит снизу вверх. Его глаза сияют. А гость веснушек – превращается в звёзды.
– Почему? – один вопрос. Ответ на который никогда не будет честным.
– Потому, что ты важна. Я видел твои глаза, когда ты на нее смотрела. Я не смог передать тебе приказ. Эмми была упряма, она решила, что можно предать Виктора и стала пешкой вышестоящих. Она хотела пойти по стопам отца. Вот мне и сказали отправить ее за ним, на тот свет. – Его глаза наполнены слезами, он улыбается так широко. Что девушка невольно вспоминает детство. Поле цветов и никого кроме троицы. Сердце стучит прерывисто. Глаза блестят от сдержанных слез. – Давай Руди, так как мы всегда делаем со своими. Я ведь все ещё свой? – его голос дрожит, как полено в костре. Она четко чувствует запах хвойных лесов в воздухе. Прям как в детстве. Со своими они поступают менее грубо, они обрывают жизнь быстро и без мучений.
– Ты всегда им будешь. – Шипение. Она на грани, ее голос сломался в тот момент, когда мозг понял, что выбора не дано.
– Прости. – лишь шепот. Мир, Мирослав. Имя, вырезанное на стенах центра, как и сотни других детских имён.
Нити жизни хрупки. Их можно оборвать рукой. Что уж говорить о друге, в руке которого зажат нож. Лёгкое движение перерезает горло, заливая тело юноши кровью. Он не вздрагивает. На лице застывает улыбка. Искренняя. Детская. Как когда-то в далёком прошлом, когда они были лишь сиротами в стенах пансионата. Когда центр был для них домом. Теперь же, из из вечного трио осталась она одна. Они умерли предателями. Это разбивает остатки самообладания и последних надежд.
Ее ноги не выдерживают. Она опускается на колени, обхватывая руками бездыханное тело. Ее лицо пачкается в крови. Ей все равно. Она лишилась друга, последнего друга, которого могла иметь. Она не может дать ему прощение. Она лишь поливает слезы на его веснушки, вспоминая поле жёлтых лютиков, которые когда-то могли его убить. Кто же знал, что она поравняется с этим цветком?
Предатель мертв, из лёгких вырывается хриплый вой, забирающий с собой тишину. Эта ночь может идти к черту. Туда же, куда отправляются души этих детей. Все бесполезно. Она знает, что нужно делать. Знает, каковы правила. Организация жестока. Вы не просто жалкая банда гангстеров. Вы – русская мафия. Она укладывает его тело на бетонный пол. Лужа крови, что вытекла из некогда горячей артерии, со всхлипом прилипает к ботинкам. Стол наполнен инструментами.
Руки дрожат, но она знает, что делать. Она мастер. Потеря одного – не значит смерть всех. Всех не было. Была она. Ее бледные запястья касаются своеобразной тонкой пилы. Миниатюрный интсруменник. Может для металла или дерева. Она не стирает улыбку с его лица, лишь перекрывает усталые глаза. Им не дано хранить товарищей. Им не суждено увидеть могил. Предатели должны исчезнуть.
Она делает свое дело. Преподносит металл к четкой линии преза и надавливает. Спустя минуту она слышит треск, ужасный и неприятный. Привычный. Специфический звук, словно напряжённая струна. Кости никогда не ломались или распиливались легко. Ее руки слабы. Она устала. Давит на рукоятку из последних сил, понимая, что это то, что может сделать лишь она. Проходит пол часа с момента, когда она заканчивает. Ее глаза – водопады из звёзд. Ее сердце – разбитое зеркало.
Дальше – больше. Она сидит на диване и смотрит как тело раздирают на части. Плавно стягивают кожу, останавливаясь лишь на руках. Из-за сложности скорее всего. Они вырезают мышцы, оставляя лишь волокна. Словно телятина. Они переламывают пальцы, отделяют их. Наверняка, для того, чтобы отослать их тем, ради кого Мир предал организацию. Они плавно вспарывают брюхо, вытаскивают органы. Их нельзя использовать как трансплонтанты, однако, люди любят диковинки. Их продадут на черном рынке, старикам, которые не могут жить без дичи. Лужа крови стекает к ногам Руди. Она так привыкла. На секунду, она чувствует себя ничтожно. Как Таркан. А что хуже, кольчатый червь в грязи. Парни хорошо подчищают. Она работает с ними давно и каждый знает свое дело.
Она берет его голову в руки и просто идёт. Видит непонимание в глазах подчинённых. Видит их замешательство, когда с шепотом укладывает голову мира в перевозку. Она не принимает сменную одежду. Она берет чемоданчик и садится в машину. Она должна уйти. Ей плевать, кто зачистит место. Плевать, кто позвонит или напишет. У нее выходной. У нее – поминки.
Бывают улыбки – хуже слез. Ещё хуже, когда они застывают на лице. Ей всегда казалось, случилось, значит случилось. Только сейчас она понимала, как много могла исправить.
***
Тишина нарушена своеобразным шорохом. Он никогда не забудет этого. Чьи-то руки хватают изголовье кровати и опускаются на шею. Они сжимают так, что кадык вжимается в трахею. В горле давно пересохло. Глаза наполнены пеленой.
Он чувствует жжение и своеобразную боль.
– Ну же Нати, скучал? – Джонсон. Он узнал его. Сердце отчаянно билось, он хрипел, проглатывая слова ненависти.
– Ты такой уродец, ты должен благодарить нас. Мы оказали тебе такую честь. Ну же, скажи спасибо, Натаниэль.
Нил молчит, он не будет благодарить, будет только хуже. Он не может. Сердце сдавливает последние нервы.
– Пожалуйста! – он кричит.
– Нил! Проснись! – чей-то сладостный голос выводит его из кромешной темноты.
– Пожалуйста...
– Очнись!
Нил открывает глаза, здесь нет ничего кроме боли. Он видит Эндрю. Глаза блондина обеспокоены. Он понимает.
Нил садиться, он не помнит как уснул, не помнит где был и что происходит. Он смотрит в карие глаза, которые кричат о том, что он в безопасности.
Он не в Эверморе, не у отца, не в бегах. Его руки свободны. Он больше не один. Он с Эндрю. С его Дрю.
Он проснулся.
–––
Так и есть — с ума сошла, спятила, чокнулась!.. Открою тебе секрет: безумцы всех умней.
