Halloween F1tober

– Дэн, – Макс чувствовал, как его рука, оглаживая, спускалась всё ниже и ниже по животу, подбираясь к паху. – Не надо. Даниэль опустил ладонь на его член, поверх мягких свободных штанов. Макс был немного твёрдым, достаточно, чтобы это можно было заметить и ощутить через два слоя ткани. – Ты же тоже хочешь, – парировал он, для убедительности сжимая пальцы и игриво прикусывая его кожу между плечом и шеей. – Для чего ещё, по-твоему, существует медовый месяц? – Для чего же? – Путешествовать и по ходу дела ломать от страсти кровати. – Неужели, – Макс резко выдохнул через нос. – Кровать, выходит, должна быть все-таки? – Ну, это я образно, – Дэн заёрзал о него бёдрами, нисколько не стесняясь, начиная глубоко и горячо дышать ему на ухо. Макс ясно различал трущийся о ягодицу стояк. – С тобой я готов на любой поверхности. Они лежали в двухместном спальнике в палатке, в лесу, в нескольких километрах от прибрежной зоны озера Атабаска. Даниэль давно мечтал внедрить в их «отельный» отдых пешеходные тропы по североамериканским национальным паркам. Великие озёра, топи, палеоиндейская культура. Макс идею поддержал. Ему больше всего нравилось, что их медовый месяц был похож на побег: своим ходом, в дикую природу, по местам, в которых порой не было связи. Приключение, где они были только вдвоём, далеко-далеко от привычного мира, наедине с деревьями, как в старинных сказках, белым солнцем и чистым воздухом. В редкой компании разве что бородатого проводника, мистера Торпа, давно разобравшегося, в чём смысл бытия, равнодушного и снисходительного к их глупым смешкам, очевидным непрекращающимся заигрываниям друг с другом, к блестевшим, не оставлявшим пространства для трактовок кольцам на безымянных пальцах. У Дэна было яркое, из красного золота, вычурное. Макс подарил ему. – В каком смысле «с тобой»? – он удержал его за предплечье, останавливая движения поверх своего члена, улыбаясь. – У тебя есть другие варианты? С кем это ты не готов, в таком случае? Даниэль рассмеялся. – Воу-воу-воу, Отелло, – хотя Макс лежал к нему спиной и не мог его видеть, он всё равно на мгновение смущённо спрятал лицо, ткнувшись носом в его лопатку. Макс в отместку толкнулся нижней частью к нему назад, прогибаясь в пояснице. Дэн с тихим стоном отстранился и весело добавил. – Мистер Ферстаппен-Риккардо, да вы разгорячились. Чёрт побери, он будет называть его так до конца жизни. Макс отпустил его, демонстративно всплескивая свободной рукой и указывая на то, как Дэн трогал его. – Разгорячишься тут, – он попытался немного перевернуться на спину, чтобы посмотреть ему в его бесстыжие глаза. – Лапаешь меня весь вечер. Дэн встретил его привычной обаятельной улыбкой. Если бы Макса попросили составить список его любимых в мире вещей, эта улыбка бы несомненно вошла в первую тройку. – Ты говоришь об этом так, словно я домогаюсь тебя, – ответил Даниэль с мнимым укором. Его влюблённый взгляд сам собой опустился на губы Макса, что не ускользнуло от внимания последнего, и тот недовольно отвернулся обратно. – А на что это похоже? – заворчал он. Дэн снова обхватил его, прислоняясь к нему всем телом. – Мы же договорились лечь пораньше, завтра длинная дорога. Мне тут неуютно. Слишком твёрдо, холодно, душ будет только через три дня. Спальные штаны у меня одни, а ты пытаешься их испортить. И свои, между прочим, тоже. – Тебе холодно? – Даниэль совсем стиснул его. – Ну вот и согреемся. Макс прыснул. – Ты… – он прикусил губу. Смутные ощущения сотен их поцелуев, бережно хранившихся в памяти, вдруг стали возвращаться к нему одно за одним, как мелкий дождик, перерастающий в ливень. Первый, колючий и терпкий, Максу семнадцать, он ещё ни разу не целовался с мужчиной. Он весь горел тогда, кожу щипало. Руки дрожали, как у подростка, он молился, чтобы Даниэль не обращал внимания и не подшучивал над ним. Второй, третий, четвёртый, десятый, двадцатый, сотый. Мокрый, нежный, со вкусом шампанского, со вкусом соуса гриль от надоевших Максу рёбрышек, которые тот так любил, жёсткий, расстроенный, горький, быстрый, просящий, благодарный, ранимый, счастливый. Свадебный. Этой дождевой воды воспоминаний налило так много, что она грозила перелиться через веки и выплеснуться из глаз. Макс сомкнул ресницы, выдыхая. – Ты неисправимый. Дэн просунул руку под резинку его трусов, стал неспешно гладить его. Он доводил еще не полностью возбужденного Макса до кондиции, не догадываясь, что мысленно тот был готов кончить сразу, как только почувствовал прикосновение его пальцев. Знакомое тепло кожи и новое, такое правильное – плоского гладкого металла. – С ума схожу, как хочу быть в тебе, – прошептал Дэн, задирая носом рукав его футболки, целуя его сильное плечо, обдавая его дыханием. – Ма-акс. Не глядя на него, бегло, впроброс, как будто если сказать это хоть чуточку медленнее, туда успеет юркнуть какая-то фальшь или сбивчивость, Макс ответил: – Ялюблютебя. Даниэль замер на несколько мгновений, и, вытащив кисть, приподнялся над Максом, мягко перевернул его на спину и лёг на него сверху. В течение пары секунд он молча, пристально рассматривал его лицо. Макс редко сентиментальничал, да что там, – пока рак на горе не свистнет. Предпочитал делать, а не говорить. Остальное – для слабаков, для несдержанных слюнтяев. Дэн поймал его уже таким: с твёрдым-твёрдым панцирем, с наросшим крепким известняком; готовым давать сдачи до удара. Поэтому когда он вдруг приоткрывался, мягкотелый и трепетный, перламутровый внутри, – Дэн настораживался. Не перегнул ли палку? – Макс Эмилиан Ферстаппен-Риккардо, – он шутливо прищурился, перебирая в голове, что бы сказать такого максимально идиотского, чтобы рассмешить его. – Моя лучшая половина. Муженёк. Макс закатил глаза. Он давно сбился со счёта. Но ведь бесконечность не предел, так говорят? Поэтому прежде, чем Дэн сморозил бы очередную глупость (на самом деле, его guilty pleasure), он попросил: – Поцелуй меня. Сопротивляясь радостной улыбке, тот соединил их губы. Из поначалу просто ласкового, уступчивого, поцелуй довольно быстро перерос в требовательный, настойчивый, откровенно-волнующий. Даниэль придержал его челюсть, побуждая открыть рот шире, толкаясь языком, из-за чего они оба учащенно задышали. Максу действительно становилось жарко, краснота расписала его бледные щёки и шею. Дэн стал постанывать в него, и Макс понял, что лучше бы предпринять что-нибудь как можно скорее, иначе и правда с пока еще чистыми штанами придется попрощаться. – Хорошо, хорошо, – он уцепился за его плечо, хватая ртом воздух. – Давай сделаем друг другу… По очереди. Жадный, потемневший взгляд Дэна, в котором радужку с трудом можно было отличить от зрачка, абсурдно заставлял его смущаться. Совершенно опьяненный их близостью, их распалявшими всё поцелуями, Даниэль впился в его шею, втягивая кожу, оставляя после себя розовый след. – Может, в 69-тую переляжем? – предложил он, отстраняясь, заговорщически подмигивая Максу. Голландец не выдержал, он расхохотался во весь голос, до слёз, запрокинув голову. Ему хотелось закрыть лицо руками, но он сжимал Дэна ладонями, любовно обнимая. Неужели так теперь будет всегда? Всегда будет смешно? Светло? Легко? Сердце забрыкалось, как зверёк, увидевший проворачиваемый в замке грудной клетки ключ. На волю, на волю. – Ты хочешь весь спальник угваздать? – спросил Макс вопреки переполнявшим его чувствам. Даниэль снова укусил его открывшуюся шею и поддразнил: – Чистюля. – Сам потом спасибо скажешь, – не купился на шпильку Макс. – Грязнуля. – Это ты виноват, – Дэн подпёр голову, устраиваясь на согнутом локте, призывно пробегая по Максу глазами. – Смотрю на тебя – одна грязь на уме. Муж пихнул его в плечо. – Иди уже, – он дёрнул подбородком вперёд. – Тебя там внизу заждались. Даниэль в наигранном удивлении открыл рот. – Я первый? – А ты как думал? – А я очень даже хочу, – он показал ему язык. Макс усмехнулся. Приподнявшись, Дэн потянулся, расстегнул спальник до ног, и уселся на его бёдрах, откидывая «покрывало» вбок. Сперва он попросил Макса заложить руки под голову. – Вот так, да, – он удовлетворенно огладил их. – Чтобы я мог любоваться твоими «банками». Твоими «пушками». Макс поджал губы, подавляя в себе желание прокомментировать его слова. Иногда лучше не подливать масла в огонь, и Дэн сам перестанет прикалываться. Тот тем временем задрал его футболку, до подмышек, оголяя живот и грудь, крутанул большими пальцами по обоим соскам. Макс шумно вздохнул. Даниэль широко провёл по его мощному, покатому телу горячими ладонями. Макс, конечно, сильно возмужал с тех пор, как он увидел этот белый торс впервые. – Ну Аполлон, – его улыбка снова расцвела на пол-лица, а Ферстаппен стыдливо зажмурился. Он алел, как маковое поле. – Боже мой, ты заткнешься сегодня или нет? – О, ещё как, – Дэн стащил с него его драгоценные чистюльские штаны и нижнее бельё. – Тебе очень понравится, как я заткнусь. – Дэн. – Да-да? – он взял в руку его чудесный налившийся член. – Даниэль. – Что, солнышко? – Дэн влажно облизал губы и вытянул язык, пряча зубы. – Даниэль Джозеф Риккардо-Ферстаппен. Тот уже накрыл его, но резко выпустил, так, что головка проехалась по щеке, выскользнув через уголок рта. – Повтори. Грудь у Макса вздымалась. – Назови меня так ещё раз. – Даниэль Риккардо-Ферстаппен. Дэн с грудным стоном втянул его обратно, задвигал головой, несколько раз взяв прямо глубоко в горло, касаясь носом самого низа живота. – О, блять, – Макс понял, что надолго его не хватит. Дэн любил минет: и получать, и делать. Собственные способности, развитые только благодаря ему, Макс оценить не мог, но Дэн, он… Он был просто виртуоз. Да, чёртов джекпот. Шутки и минеты, и это всё отныне его муж. Макс выиграл жизнь. Сейчас же ему хотелось придержать его за волосы, чтобы замедлить, но в итоге он так и оставил руки под затылком, как Даниэль попросил его. Через пару минут Дэн отстранился, поглядывая то на член, то на Макса. Помимо того, что тот был в скорлупе и предпочитал лишний раз не разговаривать о чувствах, во время секса Макс был очень тихим. Дэн всё ещё учился различать его подступавший оргазм по вдохам и выдохам. Выражение лица, естественно, тоже помогало. Они посмотрели друг другу в глаза, и Даниэль демонстративно выпустил ему на член струйку слюны, и та скатилась по всей длине на живот. – Достаточно чисто для тебя? Член, как последний предатель, разумеется дёрнулся в ответ на это действие. Макс прикусил губу, чтобы не разулыбаться, мышцы щёк напряглись с ощутимым усилием. – Уёбок, – с обожанием выдавил он. Дэн начал просто облизывать его, как леденцовую конфету. – Когда окажемся на твоей любимой кровати, – добавил он после очередного взмаха гибкого языка. – Я так тебя выебу, Макс. Пиздец как. Член опять дёрнулся, и Дэн отзывчиво направил его обратно в рот. Вот уж кто точно не имел ничего против любой запачканности и вообще по опыту австралийца был гораздо сговорчивее, чем его носитель. Макс задохнулся, выгибаясь дугой. «И... сейчас», – догадался Дэн, с готовностью раскрывая рот шире. Макс кончил, и он послушно, во имя чистоты, всё проглотил, на прощание легонько пососав чувствительную головку. Макс выругался. Даниэль не разобрал, что он сказал – вероятно, какая-то отборная брань голландских моряков. Дождавшись, пока он отойдёт и упрячет себя назад в одежду, Дэн снова лёг на него сверху. – Твой дорогой друг передаёт привет. Макс скривился, но беспрепятственно пропустил его язык меж губ. Был и такой поцелуй, на вкус Макса – металлический. – Гадость, – хрипло сказал он, упираясь руками ему в грудь, когда Дэн отпустил его. Затем, с явным предвкушением. – Теперь я. После небольшой возни в спальнике, они поменялись местами. Дэн был словно каменный. Макс не стал брать его в руку, сразу подхватил губами. Он знал, что тот больше любил, когда Макс делал это только ртом. – О-о, да, детка, – Даниэль пропустил сквозь пальцы его короткие русые волосы. – Вот так, да, продолжай. Ферстаппен менял силу сжатия, втягивая щёки. Через некоторое время тоже стоило попробовать взять до конца, преодолев все рефлексы. Муж заботливо погладил его по лицу. – Посмотри на меня, Макс, детка. Он уже хотел было приподняться, но Дэн сам взял его за подбородок, чуть направляя вверх, чтобы Макс и не вынимал член, и поддерживал зрительный контакт. Красивые, серые с темными вкраплениями, преданные глаза. А эти губы. Загляденье. Дэну очень нравился контраст его смуглой кожи с белоснежной кожей Макса. Он несильно двинул бёдрами ему навстречу. Тот кашлянул, вдохнул через нос, не вырываясь, только шире раскрыв рот. Привыкнув, он плотнее обхватил его губами, снова стал качать головой вперёд и назад. Дэн толкнулся ещё, и он издал громкий глотательный звук. – Да, вот так, подавись на нём немного, – он обессиленно застонал от удовольствия. Когда Макс отстранился, чтобы перевести дух, он с пошлым звуком старательно утянул с собой всю вязкую слюну. Даниэль с восторгом следил за ним. Максу хватило несколько раз по-настоящему глубоко насадиться на Дэна, и он наконец почувствовал, как тот крепко ухватил его за шею, и его тёплую сперму внутри. Даниэль мычал, его чуть потряхивало, и он сладко жмурился. Макс прилёг набок, рядом с ним, как всегда очарованный его родным, дорогим сердцу профилем. – А поцеловать? – возмущённо позвал Дэн спустя пару минут. Польщённый, Макс поспешно наклонился к нему. На следующее утро они еле продрали глаза. Максу казалось, в каждый насыпали по мешку песка. Вдвоём они выпили весь термос подостывшего кофе, и всё равно чувствовали себя весьма хреново. Дорога их взбодрила. Проводник повёл их по сохранившимся с XIX века на территории Саскачевана резервациям индейцев кри. Когда-то, до прихода европейцев, они заселяли большую часть континента, фактически, весь северо-восток. Теперь же их осталось немногим меньше полумиллиона, проживающих в разных городах Канады, и, частично, США. Здесь, на туристических тропах, разворачивалась скорее экзотическая историческая реконструкция – как и остальные, современные индейцы жили в городах, в общей для всех цивилизации. Сегодня жизнь племени воссоздавалась по архивам исследователей и географов, хотя и с одобрения и постоянных консультаций местных. Вигвамы из лосиных шкур, одежда аборигенов, тоббоганы, каноэ, охотничьи ловушки и оружие – путникам предоставлялась возможность познакомиться со всем этим поближе, узнать, как затачивались стрелы, как плелись украшения, чем различались их перьевые венцы – роучи. Макс с интересом слушал истории здешних рассказчиков, пока Дэн без конца щёлкал вокруг своим плёночным фотоаппаратом, жужжа прокручивавшимся колёсиком. Ему особенно запомнилась одна, та, которую им рассказала молодая женщина с двумя длинными чёрными косами у костра, когда они обедали. Она была родом из индейцев навахо, и рассказала им по-английски одну из глав их огромной легенды о сотворении мира. Это была история о появлении смерти. – Одним теплым днем – таким, какие бывали только в начале времен, Солнце остановилось на полпути до горизонта, перестало двигаться и так и застыло на небе, – пока она говорила, ее ловкие пальцы автоматическими движениями переплетали шнурки в хитрое ожерелье. – Люди были страшно напуганы, потому что вечно палящее Солнце сожгло бы все посевы, стада и народы – весь мир. Тогда вперёд вышла жена великого вождя и сказала, что ей приснился сон, будто Солнце не станет двигаться, пока не умрет человек, – на этих словах глаза Макса и Дэна встретились. Даниэль качнул головой, мол, ого. – И поскольку сон пришел именно к ней, она предложила пожертвовать собой. Мужчины племени выкопали ей могильную яму, и потом народ еще долго, с грустью размышлял, куда ушел ее дух. Поднялся ветер, крутанув вокруг огня песчаный вихрь. Макс, затаив дыхание, слушал индианку. – Но однажды кто-то заглянул в её могилу и увидел, что женщина сидит там, расчёсывая свои блестящие волосы, и ослепительная улыбка озаряет ее лицо, – она закончила украшение и положила его рядом с собой на соломенный коврик. – И тогда люди поняли, что так мир обрел гармонию. С тех пор каждый день должен умирать хотя бы один человек, чтобы Солнце продолжало двигаться. Дэн задумчиво смотрел на пламя. У Макса по спине бежали мурашки. – Чё-ё-ёрт, – широко улыбаясь, протянул он. – Как круто! Позднее Макс выяснил, что женщину звали Натта, она давно работала в местных «племенах для туристов» и знала очень много об особенностях многочисленных индейских культур. Макс попросил её помочь выбрать себе амулет на память в сувенирном вигваме, где на картонной подставке и большом столе были разложены различные поделки ручной работы, вырезанные из костей и камней, связанные из толстых кожаных нитей с нанизанными выкрашенными деревяшками и бусинами, с намотанными перьями. Макс долго выбирал и наконец ткнул в костяной амулет, напоминавший мужской профиль: выдающийся нос, губы, вмятинка глаза и зазубрины бороды, заворачивающиеся вверх, превращавшие амулет в заостренный, похожий на рыболовный крючок. Натта таинственно хмыкнула. – Из кости летучей мыши, – объяснила она Максу, снимая амулет с застёжки и кладя ему в ладонь. – От вендиго. Макс взвесил украшение. Он и не знал, что можно что-то вырезать из костей летучей мыши. – Вендиго? – он нахмурился. – М-хм, – Натта кивнула, – От всепожирающего зла. Он похож на человека, но высо-окий, гигант. Рот безгубый, – она многозначительно посмотрела на очень-даже-губый рот Макса. – С острыми зубами и таким блёклым, прозрачно-шерстистым телом. Его так сразу и не увидишь в зарослях. Но обязательно услышишь: он свистит. И зовёт, и ты узнаешь этот голос. Не верь ему, беги. А лучше, намажь лицо грязью, чтобы отбить запах, и спрячься. Макс вспомнил, как в детстве, как будто много-много лет назад, кто-то из друзей дал ему книгу о мифах Нидерландских земель, и он прочитал в ней об Альвине – духе королевской дочки, которую прокляли и обрекли на вечные скитания в лесу. Если среди деревьев шумит ветер, значит, где-то недалеко воет и плачет, льет горькие слёзы Альвина. Может быть, и свист вендиго был звуками ветра. – Однажды храбрый воин продал душу зловещему духу, чтобы спасти свое племя, – Натта решила рассказать ему историю (она заметила, что Максу они нравились). – Так он превратился в вендиго. Но еще говорят, что если начнешь от холодного голода есть своих товарищей, станешь им. А человеческий облик потеряешь навсегда. И будешь, ненасытный, бродить по лесам в поисках человеческого мяса. – Но, получается, – Макс провёл пальцем по тонким зазубринкам. – Если у меня амулет, значит, он меня защитит? – Да. Таковы слова шамана, – Натта вдруг скрылась в вигваме. Когда она вышла, она несла в руке папку. Открыв её, она показала Максу рисунок, точнее, скан рисунка, который снизу был подписан синей ручкой на английском языке. Злой дух вендиго. Рисунок шамана Моковы из племени индейцев чокто. Это было жуткое, тонкое, перекошенное когтистое существо. С вытянутым черепом с пустыми глазницами и огромными рогами. – Он рогатый? – удивился Макс. Натта утвердительно указала на голову вендиго. – Карибу. – Карибу? – Да. Северный олень. Макс купил два амулета. Себе и Дэну. Тот смешливо надел его на шею. – Какой же вы романтик, мистер Ферстаппен-Риккардо. – А что, – Макс пожал плечами. – Прикольно. Даниэль подался к нему и звучно поцеловал его в нос. – Прикольно. Во второй половине дня, они, сонные, с проводником шли по лесному массиву близ Макфарлейн-ривер. Дэн продолжал фотографировать: скалистые уступчики, крохотные жёлтые цветочки, вода, небо, облака, зелень блестевшей повсюду хвои. Макс плёлся позади, уткнувшись в карту маршрута. Они уже прошли тысяч двадцать шагов, не меньше, а до их следующей остановки всё еще было далеко. Когда Макс оторвался от карты и поднял глаза, он не увидел ни мистера Торпа, ни Дэна. Но он слышал, где-то впереди, за деревьями, щёлканье затвора камеры. Он пошёл вслед за ним, а Дэн вдруг окликнул его откуда-то сзади. – Макс-с, Макс! Он остановился. – Да, Даниэль, я здесь! – Макс-с! – снова позвал тот. Развернувшись, Макс с непониманием всматривался в спокойный, бесшумный лес, который они уже прошли. Ветер покачивал тяжелые ветки, колыхал травинки. – Макс, – его голос раздался совсем рядом, и Дэн неожиданно положил руку ему на плечо. С другой стороны, той, в которую Макс направлялся изначально. – Не отставай, нам надо успеть до темноты. Сердце у Макса бешено колотилось в груди. Да, лучше было успеть до темноты.