Пожалуй, она никогда никого не любила, кроме себя. В ней пропасть властолюбия, какая-то злая и гордая сила. И в то же время она — такая добрая, женственная, бесконечно милая. Точно в ней два человека: один — с сухим, эгоистическим умом, другой — с нежным и страстным сердцем. А. Куприн.
Переезд дело не сложное и давно привычное, но ужасно дорогое. Феликс не бедствует, но его всё равно душит жаба, когда приходится выложить кругленькую сумму за авиаперевозку всего его богатства. Некоторое время его вещи побудут у одного хорошего знакомого в Нью-Йорке, а потом он их заберёт. Похороны Марго оказываются очень весёлыми. Гроб открытый, и Юсупов с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться от того, как нелепо она выглядит с толстым слоем белой пудры на лице. Рвущийся наружу смех он всё же унимает, а вот с грустью явно перебарщивает; под конец его, мажущего слёзы по лицу, успокаивают пятеро. Он даже думает не броситься ли к гробу с жалобными воплями, но потом решает, что это всё-таки будет лишним. Костюм на нём слишком красивый и пачкать его не хочется. Под конец месяца у Маргариты уже новая личность и новые документы. Они улетают из Парижа, и девушка, жутко боявшаяся высоты, весь полëт молчит и слушает болтовню Феликса с таким видом, словно еë сейчас стошнит. Афины встречают их жарой. К счастью, в номере есть кондиционер, который по мнению Юсупова был таким же великим изобретением, как и холодильник. С балкона открывается вид на Акрополь, питание просто великолепное, но самое приятное, что за это всё платит Марго, проигравшая ему в шахматы. Настольные игры никогда не были её сильной стороной. Гуляя по улицам, Феликс неоднократно ловит на себе заинтересованные взгляды гречанок, что, конечно же, льстит его самолюбию. Чужое внимание ему не в новинку, но радуется он ему всегда так же сильно, как и сто лет назад. Острозубый, высокий, с солнечными бликами в мягких кудрях, он вечно жеманничает, гримасничает и хохочет, вскидывая голову, звеня серьгой с александритом и поблëскивая клыками из-под пухлых розовых губ. Милая кокетливая улыбка, тонкие изгибы тела и длинные светлые ресницы, блестящие золотом на солнце, придают ему поистине ангельское очарование и кажется, будто для полноты картины ему не хватает сияющего нимба над головой и нежно звучащей арфы в изящных, ухоженных руках. Юсупов знает: они с Марго выглядят, как идеальная пара. Она носит красивые соломенные шляпки, длинные светлые юбки и блузы с рукавами-фонариками, и всё это делает еë кожу ещë более белой, чем есть на самом деле, и порой Феликс словно видит исходящее от неë сияние, отчего он не может сдержать соблазн процитировать каждого пришедшего в голову классика. Новые знакомые в Афинах сильно удивляются, узнав, что они просто друзья. Оно и понятно: тесные, тактильные отношения, связывающие вампиров, мало напоминают дружбу в привычном для всех понимании. Люди, узнавшие о том, что никакой романтики между ними нет, изумляются на каждом вечере, наблюдая за тем, как ледяная, язвительная Марго липнет к Феликсу, вечно что-то шепчет ему на ухо, а порой и вовсе сидит у него на коленях, пока он играет в карты(на самом деле она всегда садится так, чтобы были видны карты противников, поэтому не было в Афинах ещë ни дня, чтобы он проиграл). Всех шокирует их одновременная похожесть и не похожесть. Оба белокожие, грациозные, со светлыми волосами и в дорогой, брендовой одежде, смеющиеся одинаково и одинаково скалящие зубы, и при этом всё равно такие разные, что остаëтся только дивиться, как они уживаются в одном пространстве. Все быстро понимают, что саркастичная Марго на самом деле добрейшей души человек. К ней можно обратиться за советом, за помощью, и она никогда не выйдет из себя. Другое дело Юсупов, взрывающийся так внезапно, так неожиданно, что не понимаешь, когда он успел перестать улыбаться и начать орать, как припадочный. Не сосчитать, сколько достопримечательностей они посещают за несколько недель, сколько вечеров проводят на морском побережье, наслаждаясь теплом и слушая крики чаек, парящих над водной кромкой. Марго перестаёт напоминать оживший труп, её бледная кожа покрывается ровным слоем бронзового загара, и даже исчезает нездоровая худоба. Её питает море и солнце, и Феликс неожиданно понимает, что он ещё никогда не видел её такой счастливой. — Вода просто чудо! — довольно произносит Марго, когда в последний день их отдыха они сидят у бассейна. Она опускается на шезлонг, встряхивает мокрыми волосами и награждает мужчину таким взглядом, что он невольно вспоминает Свечникова. Тот тоже всегда смотрел вроде бы и обычно, а вроде бы и с порицанием. — Ты ещё не прирос к этому месту? Не хочешь поплавать? Юсупов опускает на нос солнечные очки и сварливо возмущается: — Ты загораживаешь мне солнце. Девушка фыркает, но всё-таки занимает другое положение, чтобы не мешать ему загорать. Она вытягивает ноги, закидывает руки за голову и подставляет лицо обжигающим лучам. Феликс машинально переводит взгляд на её плоский обнажённый живот, блестящий из-за капель воды, на стройные бёдра, обтянутые тканью бордового купальника и на тонкую, беззащитную шею. Марго его взгляд скорее всего замечает, но ей как обычно всё равно. Он находит невероятным тот факт, что даже спустя столько лет он считает её привлекательной. Люди и вампиры надоедают ему одинаково быстро, любая связь приедается, чужая красота наскучивает. Почему жизнь с Марго всё ещё ему не опостылела? Что в ней особенного? — Чем займёшься в Нью-Йорке? — спрашивает Юсупов, переводя взгляд на безоблачное небо и чуть морщась от воплей детей, плескавшихся в бассейне. — Думаю снова вернуться к работе фотографа, — расслабленно отвечает девушка, — Но теперь я хочу работать на себя. Кстати, — она приподнимает голову, — ты мне будешь очень нужен. Я узнала об одном интересном конкурсе, и твоя внешность идеально подходит. Если я выиграю, то твои фото увидят многие, и возможно ещё какие-нибудь журналы тобой заинтересуются. — За просто так я буду позировать только на кухне, — высокомерно отзывается Феликс. — Выигрыш напополам, — предлагает Марго, смотря на него глазами, полными надежды. — Деньги мне не к чему, я и так богатый, — произносит он, не стремясь придать голосу хоть каплю скромности. — Что ты хочешь? — Какая серьёзная, — прыскает Юсупов в кулак, — Но мне нравится твой настрой! Чтобы бы мне попросить? Перспектива получить от Маргариты всё что угодно, заставляет его воодушевиться. В голове столько идей, что ухватиться за что-нибудь одно у него не выходит. Лет двадцать-тридцать назад он бы не сильно задумывался и просто бы воспользовался возможностью уложить её в постель или хотя бы урвать один поцелуй, но сейчас это не то, что он бы хотел получить. Гораздо интереснее, если она захочет сама, а принуждать её к чему-то он не будет. — В июле пойдёшь со мной на показ Кендзо, — наконец решает он. — Смотря в каких числах. В конце июля иду на концерт «Deep Purple». — Не волнует, — капризно тянет Феликс — Ты такой эгоистичный, — Марго закатывает глаза, — Если концерт и показ будут в разные дни, то я с тобой схожу. — Чудненько. Как же легко её уговорить. Зато ломаться-то как любит.***
Пахнет флоксами и форзицией, что слепит глаза своей яркой желтизной. Сладкие, дурманящие ароматы разливаются по парку, над головой раскачиваются тонкие ветви изящной, высокой ивы, что закрывают собой слепящее, жаркое солнце. Лежать под зелёным куполом на чужих коленях, наслаждаться лёгким ветерком, треплющим золотые кудри, слушать птичье пение и нежный женский голос над ухом — вот высшая форма блаженства. — Чарли предлагает поехать на барбекю на День независимости с его друзьями. Он сказал, что я могу взять с собой кого угодно. Не хочешь пойти с нами? Юсупов напрягает память, пытаясь вспомнить, кто такой Чарли. У Марго знакомых не меньше, чем у него, и порой он вообще не понимает, о ком она говорит. — Кто это? — Редактор, с которым я познакомилась на выставке Герберта. Я тебе уже говорила про него. — Да? Совсем запамятовал. Девушка беззлобно стукает его по плечу и недовольно произносит: — Ты меня никогда не слушаешь. — Виноват, — он взмахивает руками и поправляет венок из одуванчиков на голове, сделанный Марго, — В день независимости МВО созывают экстренное заседание, так что я буду занят. — Экстренное? — она картинно приподнимает одну бровь, — Ещё целый месяц. — Раньше никак не получается, — Феликс пожимает плечами. Маргарита закусывает губу и с интересом спрашивает: — А по какому поводу вы собираетесь? — Не интересовался. Мне не до этого немного. — Ах да, ты же сейчас думаешь только о том, как пробиться на пост председателя комитета по вопросам обращения, — с её губ слетает тихий смешок. — Могла бы и поддержать. Я, между прочим, отличный руководитель, — дует губы Феликс. — Поверю на слово. Он закатывает глаза, как делает всегда, когда не знает, что ответить на колкость. Марго запускает пальцы в его волосы, задумчиво глядя на блестящую поверхность озера, рядом с которым они расположились. Феликс по таким спокойным дням уже успел соскучиться. 70-е годы у него совсем не задались. Когда они приехали в Нью-Йорк, Маргарита, как и говорила, стала работать на себя. Она не только носилась с камерой по всему городу, но и пробовала себя в роли независимого журналиста. Её внимание привлекли протесты американской молодёжи против войны во Вьетнаме, и она, конечно же, не могла туда не пойти. Юсупову пришлось посреди ночи забирать её из изолятора временного содержания, где она успела подружиться с хипарями. Хиппи в те годы ему нравились. Весёлые, вечно пьяные или обдолбанные, они заставляли вспомнить далёкое прошлое: родной Петербург, шумных цыган с их чарующими песнями, брата с его любовницей Поленькой, благодаря которым он понял, что в женском платье он может пойти куда угодно, и об этом не узнает отец. Феликс бы предпочёл это всё забыть. Прошлое тянет его назад уже несколько десятилетий, и он бродит по лабиринту своих воспоминаний, не в силах найти выход. Теперь он понимает, почему некоторые вампиры так ждут смерти или сознательно к ней стремятся. Невозможно жить, не закрыв гештальт. Юсупову нравится новый мир: мода, изобретения, облегчающие жизнь, и даже люди. Ему не хочется умирать, он наоборот этого боится, но порой его накрывает так, что он сам не понимает зачем живёт. Марго смогла вытащить его из этого состояния. Феликс знает, что потом тревога вернётся. Она приходит пару раз за век. Он уверен, что не только к нему. Если даже он, быстро привыкающий ко всем новшествам и легко адаптирующийся к переменам, так скучает по прежним временам, то как это переживают другие вампиры? На их глазах гибнут народы, люди умирают от болезней и нескончаемых войн, чахнет природа, забываются традиции. Мир стремительно несётся вперед, а Феликсу кажется, что он стоит на месте. Да и не только он. Всё человечество крутится в колесе, подобно белке. Новое оружие, а склад ума тот же, что и у их предков. Юсупов чувствует себя выше, хотя бы потому что он осознаёт цикличность. Людям не понять, ведь век их короток. Они столетиями сражаются друг с другом, воюют и умирают ради денег и территорий, а потом приходит старость, и они не успевают насладиться полученным. В чём тогда смысл? — Я так счастлив, что я вампир, — вдохновлённо тянет он, желая поделиться с Марго своими мыслями, — Представляешь, как ужасно быть человеком? Они чего-то достигают, а потом их с этими достижениями закапывают. Девушка расправляет складки на длинной цветастой юбке и склонившись над Феликсом, с улыбкой говорит: — Тебя что-то из стороны в сторону мотыляет. В 70-х ты убивался из-за того, что годы летят так быстро, что вампиры не успевают к этому приспособиться, а теперь снова радуешься своему долголетию. Может стоит остановиться на чём-нибудь одном? Он фыркает, ненароком ловя блики малахита в сером омуте её глаз. — Тебе бы тоже стоило для разнообразия из-за чего-нибудь поубиваться. — Не хочу, — она качает головой, звякая длинными серёжками. По водной глади скользят утки, в надежде получить что-нибудь вкусное от посетителей парка. Под соседней ивой воркуют двое влюблённых, и до Феликса долетает их смех и глупые разговоры, не несущие никакой смысловой нагрузки, но он всё равно почему-то их слушает, не пытаясь абстрагироваться. Люди готовы тратить свою непродолжительную жизнь на других, и ему это кажется странным. Гораздо лучше жить для самого себя, разве нет? — Жаль, что ты забыла камеру, — вздыхает он, — Я бы сейчас не прочь попозировать. — Жаль, — соглашается Марго, — Ты сегодня выглядишь просто очаровательно, и фотографии вышли бы восхитительными. Хотя, не посчитай это, пожалуйста, за лесть, ты всегда красивый, а не только сейчас. Он расплывается в самодовольной улыбке. — Иногда ты говоришь такие приятные вещи, что я забываю, какая ты на самом деле язва. — Я просто всегда стараюсь говорить правду. Феликс усмехается. — Смешно. Марго убирает за ухо светлую блестящую прядь и, насупившись, говорит: — Не смешно. Можешь спросить меня что угодно, и я клянусь, что отвечу честно. Её клятвам — грош цена, но Юсупов всё равно радуется хорошей возможности узнать о ней что-нибудь новое. Несмотря на то, что они были знакомы уже семьдесят три года, он всё равно знал слишком мало о её прошлом. Что ему о ней известно? Она бывшая проститутка и крепостная, когда-то у неё был и ребёнок, и жених, и муж. Пожалуй это всё. Он не знает ничего про её семью, кроме того факта, что она была большой. Он не имеет ни малейшего понятия о том сколько у неё было ухажёров, чем она занималась и как зарабатывала до того, как выйти замуж за того француза. Кстати, она ведь и про него почти ничего не рассказывала. — Почему ты вышла замуж? — Я уже пятьдесят два года вдова, а ты спрашиваешь об этом только сейчас? И я кажется об этом говорила. В 20-х ещё. — Не помню такого. Марго цокает. — Да ради денег я с ним была. Он пристально смотрит в её глаза. Она отвечает на его взгляд, приподнимает уголки губ, и Феликс моментально понимает, что она лжёт. Раньше он бы не догадался, но теперь, когда они столько вместе прошли, он умеет замечать, когда она говорит правду, а когда нет. — Врёшь, — выпаливает он, а потом, не пойми зачем, добавляет, — Ты не такая. На мгновение она мрачнеет, но почти сразу расслабляется и напускает на себя безразличный вид. — Такая. — Нет, — Юсупов приподнимается и приблизившись к её лицу, шепчет ей на ухо, — Я видел Игоря. Твой муж почти полная его копия. Совпадение? — Ты не видел их, — Марго выставляет руку вперёд, отстраняя его от себя. — В твоей спальне есть альбом в шкафу на третьей полке снизу за Булгаковым. Там их фото. А теперь попробуй сказать, что вышла замуж не из-за столь поразительного внешнего сходства. Не помню, кстати, как мужа твоего звали. То ли Лоренс, то ли Лазар. Девушка поджимает губы и выдавливает из себя слова, пропитанные явным раздражением: — Роешься в моих вещах значит? Похвально и очень по-княжески. — Ещё чего, — скалится Феликс, — Я искал, что почитать. — Ты не любишь Булгакова, — холодно говорит она, отворачиваясь и делая вид, что озеро и плавающие в нём утки ей куда интереснее. — А теперь полюбил. И вообще, мы о другом говорим. Ну признайся ты, что просто повелась на одинаковую внешность. У обоих тёмные короткие волосы, атлетическое телосложение и в лице есть что-то общее. Они вполне ничего, я бы даже сказал, что они в моём вкусе. Марго со свистом выдыхает воздух. Юсупов довольно улыбается, радуясь тому, что ему удалось её растормошить. — Хорошо, Феликс, ты прав. Он еле сдерживает негодующий возглас. Видно же, что она в не себя от злости, что он вообще затронул такую болезненную для неё тему. Так как ей удаётся говорить так спокойно? Подарок свыше, не иначе. Марго выглядит немного расстроенной. Никаких мук совести он не чувствует, но всё равно притягивает её к себе и треплет по волосам, игнорируя её возмущённое фырчанье. От неё пахнет сладкими духами и вишней, что они ели несколько часов назад. Поглаживая одной рукой мягкие волнистые пряди, другой он ласково щипает её за щёку и елейным голосом говорит: — Ты такая забавная, когда пытаешься сдержать злость. Девушка отпихивает его, кривится и приглаживает растрепавшуюся причёску. — Ой, иди к чёрту. Феликс не без удовольствия снова взлохмачивает ей волосы, но от последующего за этим тычка в бок он уклониться не успевает. На душе отчего-то так тепло, что у него нет желания ни ширнуться, ни хотя бы напиться. С Марго он ощущает себя... счастливым. Даже спустя столько лет их дружбы, привыкнуть к такому он не может. Удивительно, что им ещё не приелась компания друг друга. Не расставаться друг с другом годами, всегда быть вместе, и при этом всё равно наслаждаться совместным времяпрепровождением — это что-то за гранью понимания. На правду не похоже, и Феликс боится, что однажды проснётся.***
В 1985 году они выбираются на горнолыжный курорт, расположенный в штате Колорадо. Лыжи Феликсу не нравятся, но ему нравится зима. Он готов целыми днями бродить по сугробам, наслаждаясь холодом и белыми шапками гор. По суровым русским зимам нельзя скучать, а он отчего-то всё равно скучает. Марго такой отдых не по душе, но поехать она всё же согласилась. Она жутко мёрзнет, куфтается и вечно ворчит, но всё равно соглашается на прогулки и катается с Юсуповым на коньках. К слову, выходит у неё ужасно. — Холодища какая, — жалуется она, когда они возвращаются в свой номер после экскурсии, на которую они пошли по её же инициативе. Феликс зевает, снимает свою шубу и опускается в кресло. Он закидывает ноги на подлокотник, берёт с журнального столика бутылку вина и щедро плескает красную жидкость в бокал, омывая ей прозрачные стенки. Вкус кажется смутно знакомым, и он рассматривает потускневшую с годами этикетку, чтобы узнать, что он вообще пьёт — Смотри, Маргоша, — мужчина приподнимает бутылку, — Ничего не вспоминается? Она подходит ближе, осторожно держа в руках кружку горячего шоколада. — Мило, — безразлично комментирует она, — Шато Марго я ещё не пила. — Пила вообще-то. В нашу первую встречу, помнишь? Девушка на минуту задумывается, а затем медленно качает головой. — Не помню. — Ладно, забудь,— он недовольно прищёлкивает языком и махает рукой. Марго садится в кресло напротив, закутывается в плед и немного помолчав, говорит то, чего Юсупов ну никак не ожидал услышать: — В Россию хочу. Очень и очень сильно. Ты скучаешь по Родине? Не хочешь домой вернуться? — Родина-а-а, — губы Феликса трогает насмешливая, глумливая улыбка — Что от неё осталось? Давно её уж нет. Разве можно там теперь жить? Нет, мой дом теперь там, где примут. Нет больше Руси-Матушки, стоит смириться с этим. Он замолкает, а потом осторожно спрашивает: — Не уж-то ты скучаешь? — Осточертела мне эта Америка и, как Шывырёв говорил, "Загнивающий Запад". Родная земля тянет. Вот брошу всё и уеду туда. — Езжай, — Феликс равнодушно зевает, — С твоим послужным списком тебе не составит труда пробиться за железный занавес. А вот меня, как потомка небезызвестного князя, вряд ли впустят. Да и желания, знаете ли, нет. — Так нечего себе каждый раз своё собственное имя давать. Ну побудешь ты десяток годков не Юсуповым, ничего же страшного не случится. — Случится! — ощеривается Феликс и с притворной обидой взметает вверх палец, — Я не собираюсь быть не пойми кем, как ты. Даже если меня в Европе или в США на века запрут, я всё равно от своего рода не откажусь. Мой отец от такого в гробу перевернётся и начнёт мне во снах являться. А я его роже... лицом ещё у своё время налюбовался. Нет уж, увольте меня от такого. — На каких же глупостях ты вечно зацикливаешься, — Марго смеётся тихим утробным смехом, обнажив на миг белый ряд острых зубов. Потом резко замолкает, и лицо её теряет весёлость, — Иногда мне снится Россия. Я будто иду по Петербургу, но всё там другое, чёрное и мрачное, хотя я знаю, что день. Кажется, что весна, а под ногами хрустит снег. Его хруст неприятный, будто ломают чьи-то кости, и с каждым шагом дышать становится тяжелее. Воздух удушливый, приторный. На улицах много людей, но ни у кого нет лиц. Я просыпаюсь и думаю: а ведь это и есть Россия. Я люблю её всем сердцем, но нельзя не признать, что люди там не такие, как здесь. Они обезличены и потеряны, ведь сколько же несчастий выпало на их долю за последний век. Советская власть сделала их такими. Она загубила всё. Сколько в совке хороших художников и писателей? Раз, два и обчёлся. Жесточайшая цензура не даёт людям свободы. Я с Владимиром Михайловичем даже поговорить нормально не могу. Его прослушивают тщательнее остальных, ведь он был эмигрантом. Да и его вампиризм дело не улучшает. Перестройка ещё эта. Что дальше ждёт нашу страну? Феликс такие темы обсуждать не хочет. Больно и горько думать об этом. Зачем Марго бередит его раны? Она же знает, что говорить о подобном ему тяжело. Ему-то Россия куда роднее, чем ей. Она младше его на сотню лет да и несколько десятилетий она жила во Франции. Она не видела стрельбу и пожары в Петербурге, когда началась революция, не видела города, обвешанные красными знамёнами, будто кровью облитыми. Она не дрожала от ужаса, когда по стране пошли первые слухи о смерти царской семьи, не бежала заграницу, словно преступница. Ей никогда не понять, как ему, князю и монархисту, было страшно наблюдать за тем, как родной берег становится всё дальше и дальше. Он бы всё отдал за то, чтобы вернуться домой. Домой, а не в пристанище красной чумы, этой мерзкой дряни, что отравляет Россию уже столько времени. — Пусть её ждёт смерть, — хрипло произносит Феликс, — Это лучше того, что там происходит сейчас. — Может ты и прав, — с губ Марго слетает негромкий болезненный смешок. Юсупов опирается на ладонь, переводит взгляд на горы за окном. Пейзаж этот вдруг кажется ему неприятным и отталкивающим. В то, что его изгнание когда-нибудь закончится, он уже не верит.***
Вернувшись в Нью-Йорк, Феликс с головой уходит в работу, чего не бывало ещё никогда. Марго продолжает носиться с камерой, но уже не в одиночку. Тот самый Чарли из редакции вдруг становится её напарником. Она даже называет его другом, что Юсупову ну уж совсем не по душе. В её понимании дружба — это спать в одной постели, раздеваться перед друг другом не стесняясь и лезть с объятиями, которые назвать дружескими не поворачивается язык. Она начинает уделять Феликсу меньше времени. Конечно, общение с ней бывает тяжёлым, порой вообще невыносимым, но он всё равно не хочет, чтобы оно прекращалось. Они могут вечером читать Чехова по ролям и курить одну сигарету на двоих, а на следующий день она будет холодной и неприступной, как айсберг. А уж если она айсберг, то Феликс видимо "Титаник", что разбивается каждый раз об одну и ту же неприступную ледяную глыбу. Её стремительные перемены настроения действуют на нервы также сильно, как и безвкусные дрянные мелодрамы, что она смотрит по телевизору. Конечно, если быть откровенным, то эти глупые мыльные оперы не так уж и плохи, Феликсу они даже нравятся. Точнее нравились, пока Марго со смешком не сказала, что один истеричный пафосный персонаж очень сильно напоминает ей его. Задевает это, конечно, сильно. Юсупов предпочитает сравнивать себя с Онегиным или на худой конец с Дорианом Греем, но никак не с героем какого-то голливудского многосерийника. Маргарита иногда его раздражает. И всё равно лучше её никого нет. В один из дней она сидит на его кровати в чёрной юбке и белой рубашке, смешная и такая официальная, а на губах у неё всё равно красная помада. Она приглашена на какую-то музыкальную церемонию. Феликс не знает на какую, потому что настроения у него нет, а это означает, что его мало сейчас что волнует. Марго задумчиво крутит в руках ручку, иногда спрашивая что-нибудь у него. Он принципиально даёт ей плохие советы, потому что так корпит она над статьёй Чарли, который обратился к ней за помощью. Юсупов вертит в руках сигарету, сжав зубы и задумчиво сдвинув брови. Он чувствует на себе редкие, но очень пристальные, обжигающие кожу взгляды Марго, но делает вид, что не замечает их. В голове вертится какая-то неясная мысль. Что это за мысль он не понимает, но она явно неприятная, потому что во всëм теле ощущается жуткая напряжëнность и скованность. — Скажи мне, — голос у него весëлый, расхлябанный, несмотря на нервные постукивания пальцев о колено, — Могут ли люди меняться? Девушка отрывает спину от стены и скрещивает ноги, обнажая острые коленки. Она улыбается немного рассеянно и отрешëнно, заправляет за ухо волнистую прядь и серьёзно говорит: — Думаю да. А с чего такие вопросы? Феликс достаëт зажигалку, долго играется с ней и только через несколько минут прикуривается, специально выдерживая продолжительную паузу. Чуть размыкает губы, выдыхает облако дыма и наконец произносит: — А кто такие плохие люди по твоему мнению? — Хм... интересный вопрос, но я считаю, что на него нельзя ответить однозначно, — она облокачивается локтями на колени, — Человек зажат в тиски исторического и биологического. Тот, кто живëт по законам предков и по нормам морали считается в обществе хорошим. А тот, кто живëт, склоняясь к природной своей натуре, порицается. Но морали как таковой не существует, она изобретена искусственно, выдумана кем-то тысячи и тысячи лет назад, и вбита в наши головы, как единственное правильное течение жизни. Верно ли это? Не знаю. Людей пропитывает культура их народов, но все культуры в чëм-то схожи между собой. Человек имеет право на свой выбор, но не имеет права мешать другим осуществлять свой. То есть плохим считается тот, кто вмешивается в ход чужой жизни и не даëт людям совершать выбор. Такой человек не угоден другим, ведь он осложняет и без того тяжëлую жизнь, он не понятен и чужд, и от того плох. Феликс поджимает губы, скидывает пепел. Марго, по своему обыкновению, начала философствовать, рассуждать, говорить про мораль. Тошно слушать. — Я плохой человек? — внезапно спрашивает он. Сам не знает зачем. Ответ ему известен, так к чему тогда чужое мнение? — Не думаю, что мне стоит отвечать, — пальцами она разглаживает складки на пледе. Он наблюдает за движениями еë рук и тяжко вздыхает. Красивые. — Ответь, — просит Юсупов. Дым дерëт глотку, он выдыхает его разом и наблюдает за тем, как рассеивается молочная пелена. Слизывает табачную горечь с нижней губы и добавляет, — Пожалуйста. Марго почему-то морщит нос. В глаза мужчине не смотрит, и он не понимает о чëм она вообще думает. — Это сложный вопрос, милый. Я не смогу дать на него однозначного ответа. А на неоднозначный ты обидишься. Мне бы этого не хотелось. Он фыркает. Не хотелось, как же. Постоянно говорит ему гадости, а тут вдруг не решается. — Не обижусь. Говори, что думаешь. Хотя бы сейчас. — Я и так всегда говорю, что думаю. Феликс усмехается, считая совсем иначе. Он вытягивает длинные ноги и тушит сигарету. — Скажи и сейчас. Разве я многого прошу? — Не многого, — соглашается Маргарита, — Ладно, скажу я всë, по-другому от тебя не отвяжешься. Он поддаëтся вперëд, не трудясь скрыть своей заинтересованности. Сердце в груди предательски замирает. Неужели она в кое-то веки скажет правду? — Ты не плохой человек. Фактически, ты вообще не человек. Но это, так и быть, мелочи, — девушка снова опирается на стену позади себя, — Вообще, назвать кого-то плохим или хорошим мне кажется просто непосильной задачей, но ради тебя я постараюсь. Я говорила про общепринятые нормы. Под них ты не подходишь. Ты жестокий, тщеславный и эгоистичный. А ещë властолюбивый и самонадеянный. Эти качества порицаются и, думаю, не зря. Ты не задумываешься о ценности чужой жизни, тебя не волнуют другие. Для тебя есть только ты сам, и если ты что-то хочешь, то ты это берëшь. Не своими руками, потому что для этого ты слишком избалован. Тебе нравится, когда всë делают за тебя. У тебя множество ужасных качеств, но я не могу сказать, что ты плохой. Знаешь почему? — не дождавшись ответа, она продолжает, — Потому что ты очень несчастный. Ты готов убивать невинных, обдалбываться до потери сознания и издеваться над другими, только лишь по той причине, что тебе плохо самому, и ты пытаешься переложить это со своих плеч. Ты гниëшь заживо в пучине своих пороков, они тебя душат, раздавливают, а твои редкие попытки выбраться оборачиваются провалом. Мне тебя бесконечно жаль, и именно поэтому для меня ты не плохой. Феликс молчит. Он равнодушным, пустым взглядом смотрит в потолок, хотя внутри всё дрожит от раздражения. Он обещал, что не обидится, но теперь его так и подмывает закатить истерику. Сказать ей, что она вообще не права и что он вовсе не несчастен. Это ведь не так. Он доволен своей жизнью, его всë устраивает. Да и на что жаловаться? Он вампир, у него есть деньги. Ему ничего больше и не нужно. Ладони потеют, сердце, по ощущениям, бъëтся где-то в ушах, давя на его чуткий слух своим грохотом. Юсупов впивается ногтями в подлокотники, почему-то не имея никакого желания смотреть на девушку. Он знаком с ней слишком долго, так что может и не глядя представить какое у неë сейчас выражение лица. Сдвинутые брови, тонкая складка на лбу и мелкая сетка морщинок у глаз, появлявшаяся лишь тогда, когда она хмурится. И наверняка поджатые губы. Феликс закрывает веки. Когда-то он мечтал об этих губах. Теперь уже нет. Он вообще больше о Марго не мечтает. Устал уже. — Ты всë-таки обиделся, — еë голос разрезает звенящую тишину, подобно тому, как Юсупов разрезает чужие глотки своими клыками. Он сильнее вцепляется в кресло, сжимает зубы до скрипа и выдавливает со всем возможным благодушием: — Вовсе нет. Я просто думаю. Она не спрашивает о чëм именно. Она вообще почти никогда и ни о чëм не спрашивает. Ей будто бы плевать. Феликсу противно от себя, потому что ему нет. — Ладно, верю. Не верит. Он распахивает глаза, смотрит на часы и холодно произносит: — Ты опаздываешь на церемонию. — Ох, точно. Марго поднимается. Еë светло-русые волосы переливаются на солнце, а глаза при свете кажутся прозрачными, как чистейшая водная гладь, не тронутая ни ласками ветра, ни играми рыбëшек. Она кажется такой очаровательной, такой невероятно-прекрасной, когда еë тело освещено лучами заката, что Феликс не выдерживает и вбирает еë глазами всю без остатка. Он нервно впивается клыками себе в щëку, раздирая до крови недавно зажившие ранки. Всë-таки пять минут назад он себе соврал. Он всë ещë мечтает о ней, но теперь совсем по-другому. Не так, как раньше. Она ведь не была красивой. Симпатичной, не более. Узкие бëдра, покатые плечи и шрамы, коими было щедро украшено еë тело. Всë это не кажется ему привлекательным. Не кажется, но сердце всë равно сжимается, когда она по-кошачьи потягивается, выгибает спину и рубашка еë задирается, обнажая белëсые полосы на крестце. — Пожелай мне удачи, — Марго подмигивает ему и вешает на плечо камеру. — Удачи, — одними губами выдыхает он. Когда за ней захлопывается дверь, к нему вдруг приходит осознание. Истина. Тайна, над которой он бился десятилетиями. Волнение захлëстывает его страшной волной, и он, не выдержав бездействия, вскакивает на ноги и принимается мерить шагами комнату. Всë было просто. Настолько, что можно было только поражаться своей глупости и тому, что он догадался только сейчас. Марго не была хорошей, это он давно знал. Она только хотела быть такой, но вот почему, он не понимал. Теперь понимает. Всё стало ясно по тому взгляду, которым она одарила его напоследок. Ничего особенного в нëм не было. Обычная надменность и усмешка. Но если к этому взгляду добавить еë интонацию, с которой она говорила, что ей его жаль, то всë сразу становилось ясно. Это была интонация человека, который считает себя лучше. Выше. Правильнее. Феликс всегда дивился чрезмерной доброте Марго. Весь еë альтруизм был таким неискренним, что он не понимал, что и кому она пытается доказать. Оказывается самой себе пыталась. Он вспоминает еë слова, произнесëнные в ночь 64-го, в ночь, когда она узнала о смерти того, кого любила. Тогда был почти единственный раз, когда она сказала правду. Много правды. "Я всегда осуждала жестокость, но сама стала бессердечным монстром. И знаешь, что самое ужасное во всём этом? Мне совсем не жаль. Я пытаюсь найти в себе отголоски жалости, прежней доброты и не нахожу". Она считает себя чудовищем и поэтому пытается убедить всех и саму себя, что это не так. Строит из себя образцового человека. Идеалом казаться хочет. Юсупов смеëтся надсадно, почти истерично. Господи, какая же она лгунья. Врëт, что не считает его плохим. Ага, как же. Порой в еë серых глазах было столько скрытого презрения к его деяниям, столько отвращения, что ему не понятно, почему она до сих пор не ушла. Спасти его хочет? Вытащить из трясины? Нет, дело не в этом. Она никогда не лезла к нему с нравоучениями. Ей было без разницы, сколько кокса он вынюхал и сколько человек убил. Еë максимум — осуждающий взгляд. Почему она до сих пор с ним? Она прошла через все его истерики, слëзы и крики и не сбежала. Что ей нужно? Феликс прислоняется к стене, а потом и вовсе сползает вниз, устроившись на полу. Возможно ли такое, что она его любит? Одна мысль об этом вызывает смех. Он им давится, как костью. Марго не способна любить. Для этого она слишком... умна? Самовлюблëнна? Он не знает. Он вообще ничего не знает теперь. Он задаëтся вопросом: почему он сам ещë не покинул еë? Несмотря на многие плюсы их "дружбы", с ней всë ещë было тяжело. Феликс иногда задыхался под еë давлением, под еë наигранной добротой. Он видел ясно все еë капканы, но всë равно в них лез, думая, что в этот раз авось повезëт. Он отчаянно верил в свои силы, в свою красоту. Думал, что этого достаточно для того, чтобы уложить Марго в постель. Но этого никогда не было достаточно. А в постели она ему больше не нужна. Он бы хотел видеть еë рядом с собой не как любовницу, а как свою... он не знал, какое слово следует подобрать. Возлюбленную наверное. Пожалуй только бы она смогла ей стать. Они прошли вместе всë, что только могут пройти люди. Бедность, смерти общих друзей, мир менялся уже десятки раз, шли войны, умирали вожди, гибли города, а они всë ещë были вместе. Больше семидесяти лет знакомы уже. Марго была вруньей, а Юсупов всë равно был готов ей верить. Никому на всей планете он не доверял, как ей. Он готов дать ей в руки нож и повернуться к ней спиной, будучи совсем неуверенным, что она его не воткнëт меж лопаток. Приятно, что она, кажется, такая же. Он знает еë слабости, потому что она их рассказала. Он знает еë мечты, потому что она них поведала. Он знает теперь всë. Марго боится спать и лелеет мечту стать хорошей. Не станет. Не с ним. Феликс смотрит на множество фотографий, развешанных на стенах. Вот на этой они в Афинах, на этой в зимней Швеции восемь лет назад, а на этой в их пражской квартире. Марго везде улыбается и корчит рожицы, преследуя лишь одну цель — испортить Юсупову фото. У неë это, увы, не выходит, потому что он будет красив везде и всегда. Привязанность к ней его точно убьёт. Всë же он еë любит. Как же больно от осознания, что не любит она.***
1987 год. Феликс не живёт, нет. Он просто существует и ждёт. Тревожные для других и радостные для него вести долетают из СССР. Дефицит, перестройка в самом её расцвете. Он забывает о том, что он в Нью-Йорке, что здесь тоже есть жизнь. Он отбирает у Марго трубку, когда она разговаривает со Свечниковым, шерстит газеты и по крупицам собирает любую информацию о том, что происходит там, за железным занавесом. Что-то грядёт. Именно таким образом он и спасается от невзаимных чувств. Неприятно и обидно. Юсупов об обиде этой не говорит, но Марго наверняка что-нибудь замечает. Трудно не понимать, когда он постоянно огрызается и психует по поводу и без. Не то чтобы раньше он был спокойным, но сейчас в нём раздражения и злости больше, чем за последние лет пятьдесят вместе взятых. Что делать дальше? Жить с ней, как ни в чём не бывало? Может наступило то время, когда ему пора уйти? Кажется наступило, но он всё равно ещё не готов. Иногда становится легче. Будучи пьяным он забывает о Маргарите и о своей больной зависимости от неё, снова чувствует себя тем Феликсом Юсуповым, который не был помешан на внимании одной единственной женщины и наслаждался жизнью со всеми её благами. В мире так много девушек и парней, которые гораздо достойнее его, чем Маргоша. Её ведь не за что любить. Она обычная девочка, которой повезло стать вампиром. Это она должна добиваться его, а не он. — Чарли пригласил меня на свидание. Одна фраза, и то, в чём он пытался себя убедить, лопается, как мыльный пузырь. Одна фраза, и он готов заявиться к этому сукиному сыну и показать ему, что бывает с теми, кто берёт чужое. — Что ты ответила? — язык немного заплетается. Дело видимо в недавно вынюханной дорожке кокса. — Согласилась. — Ммм... — Феликс поджимает губы, — Я запрещаю. Марго вскидывает одну бровь, забавно морща нос. — Смешно. Очень. — Я не шучу, — серьёзно говорит он, не трудясь придать своему голосу мягкости. — Милый, мне абсолютно без разницы на твои запреты, и я думаю, что ты это прекрасно понимаешь. Я не твоя собственность. Юсупов кривится и закидывает ногу на ногу. Он чувствует, что действие кокаина начинает сходить на нет, и раздражение, до этого скрытое под слоем белого порошка, начинает разрастаться с ужасающей скоростью. Ему и в обычное время-то тяжело сдерживать свою злость, а в такие моменты сложнее во сто крат. Он держится из последних сил, и-то только потому что голова раскалывается, будто кто-то ритмично и беспощадно забивает ему в виски гвозди. — Разве? Маргарита фыркает насмешливо и громко, как хорошо смазанная машина. В этом коротком звуке нет ни единого намёка на гнев, и мужчина невольно поражается тому, с каким мастерством она контролирует свои эмоции. Он так делать до сих пор не научился, хотя старше её почти на сотню лет. — Да, Феликс, я тебе не принадлежу. Мне думалось, что мы закрыли этот разговор ещё, когда умер Игорь. Просто запомни уже, что ты мне безразличен, как партнёр. Так что прекрати быть таким ревнивым, хорошо? Юсупов позволяет себе на мгновение сомкнуть веки и медленно, чертовски-чертовски медленно, выдохнуть. Он ненавидит, когда Марго затрагивает тему его чувств по двум причинам. Во-первых, это делает его слабым в собственных глазах. Во-вторых, её слова, пусть и повторённые в миллионный раз, отдаются каким-то неприятным уколом в груди. Ему больно, но эта боль в его характере. Да, он ревнует, но ревнует не только потому что любит её, а потому что привык, что она всегда рядом, надменная и задиристая, как дворовый мальчишка. Он просто боится остаться один, ведь тогда скука завладеет им окончательно, и он просто слетит с катушек. В этом стыдно признаться даже самому себе, но к Марго Феликс привязался, и, к сожалению, уже слишком поздно что-то с этим делать. Надо было думать намного раньше, а сейчас случай уже запущенный. Юсупов понимает, что его симпатия к Маргарите губительна. Нездоровая озабоченность её вниманием с годами только увеличивается. Хладнокровно и возможно намеренно она привязывает его к себе всё больше, при этом продолжая выстраивать вокруг себя неприступные стены, обозначающие, что именно тут граница, которую переступить страшнее, чем залезть в петлю. Она так же, как и Феликс, любит, когда ей восхищаются. Марго плетёт вокруг себя сети, зная, что любопытный Юсупов обязательно залезет туда. И он ведь прекрасно видит все эти ловушки, но всё равно суётся в них, надеясь, что в этот раз возможно будет не так, как в прошлый. Надеется, но всё равно знает, что в этой паутине он оставит не только жалкие лоскуты своей гордости, но и остатки сердца, которое всё ещё есть в его груди, несмотря на отчаянно-глупые попытки избавиться и вытравить из себя эту человеческую слабость. — Ты выводишь меня из себя, — шипит Феликс. В его голосе есть что-то жалкое и слабое, и он давит это в себе, добавляя в последующие слова отчётливый металл, — Хотя делай, что хочешь, мне всё равно. Трахайся с ним, сколько твоей душеньке угодно. Веришь или нет, Маргоша, но мне и правда плевать. Она не верит. Он видит это по приподнятым, очерченным помадой губам и по насмешливым, зелёным искоркам в серых глазах. Хмыкнув, а потом как-то преувеличенно-страдальчески вздохнув, Марго говорит: — Хорошо. Нихрена хорошего. В горле Феликса застревает возмущение, и он давится им. На душе паршиво, и это чувство только увеличивается, когда Маргарита и правда идёт на свидание с Чарли. С первой встречи она приносит самый уродливый в мире букет, со второй — отвратительный запах его парфюма, а с третьей — размазанную помаду на припухших губах. Феликс молча злится, молча пропадает из дома ночами и также молча слушает её обычные, будничные разговоры. Он даже не тратит силы, чтобы огрызнуться, когда немного пьяная после очередного свидания Марго спрашивает у него почему он такой хмурый. Со злостью Юсупов справляется с горем пополам, применяя давно знакомые методы. Алкоголь, наркотики и шлюхи. Зачастую всё за раз. Его душит сильная обида на Марго, променявшую его компанию на компанию какого-то придурка. К этой обиде примешивается жгучая ярость, которая расцветает синяками на телах продажных, ни в чём неповинных, девиц. По-детски истеричная натура гармонично уживаются с натурой жестокой и злой, как дикий зверь. Самое странное, что ни одна из этих сущностей не пытается напасть на Марго. Вампирша улыбается, и Феликс тает, а вместе с ним тают и его демоны. Чарли дарит Марго дешёвые безделушки, а она носит их с такой же радостью, как до этого носила бриллианты, подаренные Юсуповым. Он морщит рот в отвращении, а девушка улыбается серебряным серёжкам, хотя прекрасно понимает, что ни разу в жизни не сможет их надеть. Он уверен, что она не любит этого редактора. Конечно, её приподнятое настроение говорит об обратном, но Феликса этим не обмануть. Марго, несмотря на уверения в обратном, слишком заносчива, чтобы быть способной хоть на какие-то чувства к другому человеку. Когда-то она любила Игоря, но это была временная блажь или помутнение в голове, вызванное одиночеством. Ему ли не понять, как скучно быть одному. Юсупов приходит в бешенство, когда она вешает фото Чарли на стену в своей спальне. Так-то ему абсолютно плевать на это, но она додумывается повесить это убожество рядом с фотографиями его самого, тем самым оскорбив и унизив его, потомственного князя. И без разницы, что на снимках этот потомственный князь порой позирует в настолько откровенных образах, что даже непробиваемая Марго, когда делала их, отводила глаза. Лето сменяется осенью, осень зимой, наступает 1989 год, и постепенно Феликсу становится почти всё равно с кем девушка проводит время. Пусть встречается с Чарли, пусть спит с ним. Она и Юсупов просто хорошие друзья, как она и говорила. Сердце в груди всё ещё замирает, когда она гладит его по волосам, поёт, перебирая гладкие клавиши рояля в их большой, солнечной гостиной и водит своими изящными пальчиками по веснушкам на его лице и плечах. В горле от её прикосновений пересыхает, но он теперь перестаёт обращать на это внимание. Он практически убеждает себя в том, что ему на Марго плевать. Таких, как она, сотни, так что не стоит зацикливаться только на ней. Себя Феликс убеждает, но лучше не становится. Снова он начинает задумываться над смыслом жизни и над тем, правильно ли он живёт. Лет шестьдесят назад у него таких мыслей не было. Дело во влиянии Марго, не иначе. Она хочет быть хорошим человеком, всегда всем помогает, а на него это давит. Он не хочет меняться, его всё устраивает, но на душе всё равно тяжело. Он начинает пить в одиночестве. И не просто по бокальчику вина, а много и обязательно что-нибудь крепкое. Ему перестают нравится вечеринки, шумные компании и ночи со шлюхами. Это временно, ведь такое бывало и раньше, но спокойнее от этого Феликс себя не чувствует. Марго не выдерживает. Она приходит к нему поздней ночью, когда он и не спит и не бодрствует, а плавает в вязкой, наркотической полуяви, упиваясь жалостью к себе и ненавистью к чему-то. К чему он не знает. К миру? К людям? К судьбе своей несчастной? — Феликс, объясни, что происходит, — девушка присаживается на край кровати. Под еë весом проседает матрас, но Юсупов всë равно не сразу осознаëт, что он не один. — Ничего, — язык ворочается с трудом. Во рту сухо, как в пустыне. Нестерпимо хочется пить. Во тьме комнаты даже вампиру не разглядеть ничего, но зато можно учуять аромат. От сладости, исходящей от женской кожи, кружится голова. К ванили примешиваются запахи комнаты: сигареты, виски и кровь. Феликс вдруг выныривает из оков хмельной дрëмы, чует разом смесь всех запахов и требует пересохшими губами: — Воды. Стакан в его руках оказывается поразительно быстро. Он пьëт, но напиться не может. В глотку словно напихали колючек, которые раздирают нежное горло при каждом вдохе. Железные тиски, стягивающие голову, давят, натирают, не дают свободы мыслям. — Марго, — он сам не знает зачем зовëт еë. Родное, хорошо знакомое имя вырывается из его рта просто потому, что он знает: стоит позвать, и она придëт. Спасëт. — Что, мой хороший? — она касается кудрей на его висках, ведëт палец ниже, к губам, затем к ключицам, но когда она касается груди, он перехватывает еë запястье. Только не туда, ради Бога, не к сердцу. Опьяние от алкоголя и от наркотиков всë ещë чувствуется. Слабо, но достаточно для того, чтобы Феликс смог выдавить из себя те слова, которые не мог сказать никому: — Мне страшно. Марго можно. Марго поймëт. Попытается. — Почему? — заботливо и нежно спрашивает она, опускаясь рядом. Тело дрожит, как в лихорадке. Юсупов ей никогда не болел, но он видел тех, кто с ней сражается, и этого достаточно, чтобы понять, что он тоже болен. Болен душой, разумом. Отравлен ядом. Чьим? Своим, княже. — Потому что... И правда, почему? Чего бояться тому, у кого всë есть? Деньги, положение в обществе, почти вечная жизнь. Всë это ведь так важно, так дорого ему. Отчего же золото и долголетие не спасают сейчас? — Я не знаю, — сипло признаëтся Феликс, — Просто страшно. Всегда. Марго протягивает руки, и он льнëт к ней, утыкается лицом в еë ключицы, вцепляется в плечи, подобно утопающему хватаясь за последнюю соломинку. Еë кожа на удивление горячая, почти обжигающая, и она сама такая тëплая, что зной еë тела душит его, он горит, плавится, но всë равно жмëтся ближе, ища поддержки и утешения в знакомых объятиях. Он немного понимает, от чего пытается сбежать и скрыться. Может теперь оно его не найдëт? — Ты много выпил, — то ли вопрос, то ли констатация факта, — Даже для вампира подобное может закончиться не очень хорошо. — Знаю, — буркает Юсупов, — Я не могу не пить. — Можешь, — Марго касается его шеи прямо там, где заканчиваются волосы. Он вздрагивает, ощутив прикосновение холодного металла. Кольцо видимо, — Вопрос лишь в том, хочешь ли. Он не хочет. По крайней мере сам. Пусть кто-нибудь заставит, поможет, вытащит из этой ямы. В одиночку он не справится. Никогда не справлялся. — Я боюсь смерти, — глухо произносит мужчина, — И боюсь... не знаю что это. Просто оно есть, оно внутри. Девушка хмурится. Еë пальцы замирают в миллиметре от его кожи, и он ощущает их жар. — Видимо не всё хорошо, — она хрипло усмехается, пропитывая воздух горечью и какой-то неприятной жалостью, — Но я кажется понимаю. — Понимаешь? — истерично спрашивает Феликс, — Ты не понимаешь, Маргоша. Ты... ты слишком правильная, слишком хорошая, чтобы понять. Оно во мне, я его чувствую. Я задыхаюсь. Я ведь не плохой, я не хочу быть таким, но оно заставляет меня. Из-за этого мне нравится убивать, из-за этого я не чувствую ни жалости, ни стыда. Ты была права, когда говорила, что я не счастлив и что именно поэтому причиняю другим зло. Я хочу избавиться от груза, что давит на меня всю жизнь. Я сам на себя давлю. Я даже не понимаю, чего мне хочется. Смерть порой манит, но сама мысль о том, что однажды я умру, так меня страшит, что я не могут спать. Оно приходит не только по ночам, оно всегда рядом. Меня уже не окружает трясина, я в ней застрял по горло. Знаешь, каким отвратительным я себя ощущаю на фоне тебя? Ты будто мой ангел-хранитель. Я ведь понимаю, что ты только делаешь вид, что хорошая. Понимаю, но всë равно верю тебе. Никому, милая, я так не верил. Феликс не сдерживается. Его трясëт, мутная пелена застилает глаза, и он держится за Марго так, будто хочет сломать еë напополам. Он плакал при ней не раз, но ещë никогда так по-настоящему. Алкоголь, наркотики и даже окружающая тьма, не позволяющая видеть чужого лица, развязывают ему язык настолько, что он сам не понимает и половины им сказанного. — Без тебя я не смогу. Только ты удерживаешь меня, чтобы не разорвать на куски каждого неугодного. Мои руки по локоть в крови, но не будь тебя, я бы в ней уже захлебнулся. Скажи, что не бросишь меня никогда. Скажи, — он впивается пальцами в еë плечи так сильно, что она охает, не готовая к такому. — Я не могу пообещать тебе этого, — в еë голосе появляется странное сомнение, которого до этого он не слышал ещë ни разу. Это пугает. — Пообещай! — требует Феликс. Марго нервно закусывает губу и тихим, извиняющимся голосом произносит: — Я правда не могу. Она выглядит такой подавленной, что Юсупов невольно чувствует вину. Разве всего того, что он делает, недостаточно? Да, он не умеет любить. Не умеет, не желает уметь, но всë равно почему-то пытается. Для кого? Марго это не нужно. Феликс уверен: она лжëт, что любит Чарли и лжëт, что любила Игоря. Разве способна она хоть на какие-то чувства? Если бы была, то тогда бы она любила его. Разве можно его не любить? Он нравится другим женщинам, у него есть деньги, красота, влияние. Чего ей не хватает? Пусть скажет, и он даст ей всë. Не только украшения, не только дорогую одежду, но и себя. Забирай, милая, забирай меня всего, проси, что хочешь, требуй, приказывай, я твой, я сделаю всë. Только люби, пожалуйста. — Если ты уйдëшь, то я умру, — хрипит он. Ложь. Будет больно, будет горько и мучительно-страшно, но он переживëт. Наверное. Его ведь не раз предавали, не раз бросали, и он справлялся с этим. Но повторять этот опыт нет никакого желания. — Ну что за глупости ты говоришь? — Марго нежно касается его щëк, стирая дорожки слëз, — Мы всегда будем друзьями. Обещаю. Феликс чувствует, что она что-то не договаривает, но он не понимает, что именно. Но он стерпит еë враньë, стерпит всë. Из-за самолюбия ему никогда не понять, что терпит не только он. — Не бойся ничего. Я рядом. Оно тебя не тронет. Тронет. Мерзкие липкие щупальца оплетают сердце, впиваются в мозг. Феликс не виноват, это оно заставляет его быть таким. Не виноват, чëрт возьми. Весь мир пусть отвечает за его боль. — Я готова тебя защитить от чего угодно, мой хороший. Немного, но ему становится легче. Марго спасëт, Марго вытащит его из трясины. — Я тебя люблю, — признание срывается с его языка так легко, так быстро, что он сам не успевает этого понять. Феликс жалеет о сказанном моментально. Марго цепенеет. Он прикусывает язык до крови, коря себя. Господи, зачем он это сказал то, в чëм не уверен сам? Разве любовь это? Больная привязанность, взрощенная за семьдесят девять лет, нездоровая повëрнутость на еë внимании, богохульное обожествление дьявола, но не любовь. Это чувство такое странное, такое непонятное. Он ведь не хочет Марго любить, ему гораздо важнее получить любовь от неë. Пусть она заботится о нëм, пусть решает его проблемы, а он это заберëт, не пожелав отдать ничего взамен. На словах он дарит ей весь мир, на деле только свои истерики. — Это лишнее, Феликс, — выдавливает из себя девушка, — Ты просто пьяный и уставший. Давай спать, хорошо? На удивление ему не больно от того, что его слова не восприняли всерьёз. Так лучше. Сон приходит. Феликсу впервые за несколько десятилетий что-то снится. Кто-то. Лучше удавиться, чем видеть еë и во снах.***
С утра Юсупов просыпается один. Кажется Марго его будила и говорила о том, что у неё какие-то дела, но он не уверен. Чувствует он себя на редкость паршиво. Во рту мерзкий привкус вчерашней выпивки, а когда он с трудом выбирается из разворошенной постели, то чуть не спотыкается об бутылки и шприцы. Он не помнит, сколько наркотика он принял за последнюю неделю, но судя по тому, как раскалывается голова, он видимо смешал всё, что у него только было. Не будь он вампиром, то точно бы умер. События прошедших дней он помнит смутно. Сейчас, не смотря на сильную боль в висках, мысли текут относительно свободно, и в сознании ощущается некоторое просветление. Пить больше не хочется. Феликс с опаской подходит к зеркалу и ужасается, стоит ему увидеть своё отражение. Растрёпанные волосы со спутавшимся прядями, тёмно-синие круги под глазами, оттёкшее лицо и измятая одежда, которую он не снимал уже несколько дней. — Позор, — коротко изрекает он. Стыдно до безумия. Он князь, а выглядит хуже самой дешёвой потаскухи. Хорошо, что в ночной темноте Марго не могла этого видеть. Кстати, на счёт неё. Он пытается воспроизвести их вчерашний разговор, но память его подводит. Что же именно он ей сказал? Не наговорил ли лишнего случайно? Хотя без разницы, она всё равно никогда не воспринимает его слова всерьёз. Почти три часа Юсупов отмокает в ванной, желая содрать с себя кожу. До чего же мерзко от самого себя. Наверное стоит бросить пить. До самого вечера Феликс слоняется по квартире. Скучно. Он пролистывает все каналы на телевизоре не по разу, выкуривает всю пачку сигарет и даже прибирается в своей спальне. Марго всё нет. Устав маяться от безделья, он одевается, едва сдерживая желание накраситься и смотаться до какого-нибудь притона. Не стоит этого делать, а-то даже вампиризм его не спасёт, и он загнётся. Вместо вертепа он идёт в ресторан, в котором они любили ужинать с Маргошей. Сейчас она неизвестно где шляется, но он обойдётся и без её компании. Всё проходит даже лучше, чем он предполагал. Он знакомится с двумя симпатичными немками и наплевав на то, что когда-то он обещал Марго не водить кого попало к ним домой, приглашает новых подружек в гости. Если бы он знал, чем это закончится, то не поступил бы так никогда.***
Феликс издаёт хриплый тихий вздох. Мягкие белокурые волосы блестят девушки при солнечном свете, и наматывать эти шелковистые светлые пряди на свой кулак оказывается невообразимо приятно. Загорелые стройные бёдра кажутся Юсупову настоящим искусством, будто бы сошедшим с картины Бугро "Рождение Венеры". Какой же вкусной должна быть кровь у этой чудесницы! Вторая девица, Софи, увы, по красоте к первой даже не близка, но целуется так страстно и жадно, что Феликс волей неволей проникается к ней симпатией. Да и её чёрные кудряшки вполне милые. Блондинка(вроде бы её зовут Лидия, но он не уверен) так старается, что Юсупов даже подумывает о том, чтобы оставить её в живых. Полакомится можно и её подружкой. Имя брюнетки он точно запомнил. Софи. Хорошо, что он не стал ждать Маргариту и отправился в ресторан в гордом одиночестве. Завёл вполне себе неплохие знакомства. Феликс отрывается от губ девушки и игриво кусает её в шею, немного выпуская клыки. Софи смеётся от этой грубой ласки и даже не пугается, когда по её коже тонкой струйкой бежит кровь. Вампир громко вздыхает ей в плечо, когда вторая девушка вбирает его член до самого основания. Он уже чувствует приближение оргазма, но дверь комнаты неожиданно распахивается, и блондинка резко отстраняется, забирая с собой приятное тепло. На пороге Марго собственной персоной. В мятой одежде и с камерой наперевес. На голове шляпа с широкими полями, а под ней короткие волосы, едва-едва достающие до скул. Её лицо искажается от удивления, а затем от гнева. — Какого хрена, Юсупов?! — Ты кто? — взвизгивает Софи. Её сильно-заметный акцент Феликса раздражает. — Заткнись, — грубо цедит он, но тут же смягчается, переведя взгляд на Марго, — Ты подстриглась, милая? Маргарита рассерженно щурится и ничего не ответив, хлопает дверью с такой силой, что со стены падает картина. Юсупов досадливо цокает и выбирается из объятий Софи и ничего не понимающей Лидии. — Что такое, Феликс? Кто это такая? — Софи оказывается до невозможности болтливой и прилипчивой. Вампир с трудом отдирает её от себя. — Молчать, — угрожающе шипит он, — Сидите здесь и не высовывайтесь. И чтобы ни звука, ясно? — Ни звука? — подаёт голос Лидия, — Кто это такая? Ты же говорил, что у тебя никого нет. Юсупов ударяет рукой по стене. — Я сказал, чтобы вы закрыли свои рты. Если я услышу от вас ещё хоть одно слово, то убью обеих прямо сейчас. Понятно или нет?! Они пугаются, не ожидая такого от того весёлого смазливого парня, что случайно встретили. Нижняя губа Софи дёргается и кажется, что она вот-вот расплачется, а голубые глаза Лидии уже наполняются слезами. Юсупову нет дела до этих истерик, и он быстро выходит, заперев за собой дверь и прихватив с плед, чтобы не шокировать и так донельзя шокированную подругу. В коридоре тихо, но на кухне что-то громко гремит, и Феликс отправляется туда. Что ожидать от Марго он не знает. В последние годы она была более непостоянной, чем раньше. Крики и хлопки дверьми больше в его духе, но она видимо начала перенимать некоторые его привычки, как ребёнок перенимает характер своих родителей. На кухне жарко, как в аду, и Юсупов хихикает себе под нос при виде разгневанной Марго, что сейчас вполне сойдёт за Сатану. Не её любимые "Мастер и Маргарита", но всё же. Шляпы на ней больше нет, и волнистые короткие волосы теперь видны во всём великолепии. Новая стрижка придаёт её лицу какое-то дерзкое выражение, как у женщин с советских плакатов, но это впечатление стирается, как только Юсупов видит бокал с вином в её руке. Да уж, комсомолка из неё бы не вышла. — Ты уже кончил? — холодно интересуется Маргарита. — Нет, но я ещё вернусь к этому, — наигранно-серьёзно отвечает Феликс. Она ставит бокал на стол с громким звоном, закрывает глаза и со свистом выдыхает воздух. Юсупов чувствует себя дураком, стоя на кухне перед ней в одном покрывале, как греческий бог в хитоне. Он садится на стол и скучающе зевает, обнажая заострённый ряд белых зубов. — Тебе идёт новая стрижка, — сообщает он, — Гораздо лучше, чем то убогое нечто в сороковых. А прежняя была очень лживой, потому что с ней ты была похожа на ангела. А ты не ангел, знаешь ли. Маргарита открывает глаза, поддаётся вперёд и тыкает ему в грудь своим острым ногтём. — Я просто в шоке. Я терпела всех твоих дружков-наркоманов, терпела толпы твоих девиц, что преследуют меня. Я даже терпела твои вечные тупые истерики. Но это уже перебор, Юсупов, — Марго с яростью хлопает по столу и приближается к лицу Феликса так близко, что он едва не задыхается от неожиданной, но такой приятной близости, — Ты какого хрена тащишь своих шлюх к нам домой? Тебе мало того, что ты ночами из притонов и борделей не вылезаешь? Теперь и здесь решил публичный дом устроить? Так я не позволю! Ясно тебе это или нет? Феликс выслушивает её тираду с лёгкой улыбкой на губах. Марго он, конечно, убедит в том, что ему абсолютно плевать, но себя не сможет. Почему она так кричит и бесится? Причину он находит только одну. — Ревнуешь? Крылья её носа трепещут от гнева, а глаза наполняются такой злобой, что Юсупов невольно содрагается. Чёрт возьми, какая же опасная женщина! Не чета тем трусливым человеческим самкам, что, судя по звуку, рыдали и бесновались в его комнате. — Какая ревность, Феликс? — с губ Марго слетает нервный смешок, — Я тебя знаю семьдесят девять лет. Ты думаешь, если бы я к тебе хоть что-то чувствовала, то до сих пор была бы рядом? Если бы я тебя любила, то бежала бы без оглядки, ведь ты рушишь всё, к чему прикасаешься. Ты ломаешь людей, ломаешь их судьбы и жизни, будто это какая-то игра. Тебя можно любить только за твою вечно молодую мордашку, но твоё нутро никто и никогда не сможет принять. Потому что ты монстр, мой дорогой, и этого не изменить. Маргарита замолкает и отводит взгляд. Её грудь стремительно вздымается, а глаза на миг становятся влажными. Феликс молчит. В нём борются две его сущности, и он, сбитый с толку, не знает, что ему предпринять. Хочется наорать, ударить или даже убить. Но другая его сторона вопит от ужаса изначальных мыслей. Как он может теперь поднять на неё руку или повысить голос? Тогда она окончательно убедится в том, что он монстр, чудовище. И он знает, что если он ещё раз переступит черту, она уйдёт. А что без неё вообще делать? Феликс как не старается, но представить себе жизнь без Марго не может. Только одна мысль о том, что она исчезнет навсегда, бьёт по сердцу с такой силой, что он едва ли может стоять на ногах. Мир без неё станет серым и тусклым, и наркотики снова станут единственной отрадой. Не будет уютных, почти семейных вечеров за книгой, не будет одного косяка на двоих, не будет ласковых улыбок и тайных прикосновений на скучнейших в мире приёмах, обозначающих, что мол я здесь и скоро мы будем дома. Представить свою жизнь без Марго не просто сложно, а невозможно. Феликс давно привык к ней и даже считал её своей семьёй, подругой, частью себя. Они были как башни-близнецы, неразделимые никогда и ни при каких обстоятельствах. Да, у каждого своя работа, свой круг общения, но всё остальное-то общее. Общий дом, общие интересы. Да даже характер у них теперь одинаковый! Вон, кричит и ругается в точности, как он, и даже глаза такие же. Бешеные, как у лисицы во время случки. Юсупов вкрадчиво шепчет: — Если я такой ужасный, то почему ты до сих пор со мной? Это совсем, совсем не то, что он хотел сказать. Он думал о том, как она ему важна и дорога, а сказал то, что только больше выведет её из себя. — А я не знаю почему, — пожимает плечами Маргарита, — Дура, наверное. Но больше я ей быть не хочу. Не хочу, слышишь? — она упрямо вскидывает голову, отчего серёжки в её ушах звякают, — Давно пора было закончить этот фарс. Она хочет отстраниться и уйти, но Феликс вдруг хватает её за руку и впечатывается в её губы с такой страстью, что опешивает сам. Он не помнит какая она на вкус, ведь целовался с ней так давно. До революции, до двух мировых войн, до того как мир рухнул и заново восстал из пепла, как ещё не оперившийся, убогий феникс. И тогда он был пьян просто до неприличия. А сейчас он трезв, испуган и видимо чертовски влюблён. В Марго нет ничего того, что он так любит в женщинах. Нет мягких нежных губ, нет венериных бёдер и нет той манящей спелости кожи. Но она нравится ему такой. Острой на язык и на тело, бледной, как сама мадам смерть. Она не отвечает на поцелуй, но и он не сопротивляется, когда Феликс, чувствуя свою власть и безнаказанность, спрыгивает со стола и прижимает её к стене. Губы её отдают кровью чужой, человеческой. И пахнет от неё тоже металлом вперемешку с вином и духами. Она не податливая, но гибкая, как лоза или кошка. Юсупов целуется жадно, голодно, но руки пока не распускает, просто поглаживая её напряжённо сведённые лопатки. За воротником платья Марго — тонкая шея, в грудной клетке Феликса то, что люди зовут сердцем. Жилка на её шее трепещет, сердце у него впервые за всю жизнь бьётся. Громко и шумно качает кровь, и руки трясутся тоже видимо из-за этой человеческой глупости. Из-за сердца. Будто бы издалека он слышит сбивчивый шёпот. Шёпот, что кажется принадлежит ему. Сам он не может разобрать, что говорит его рот в перерывах между поцелуями, но наверное это что-то глупое, сентиментальное. Маргарита упирается руками ему в грудь, но не отталкивает. Феликс проводит мокрую дорожку поцелуев до шеи, до той самой жилки, бьющейся под воротником. Хочется укусить её до крови, поцеловать до синеватых гематом и сжать в объятиях до тошнотворного хруста костей. Хочется овладеть ей, как в древней поэме. А можно и не идти так далеко по тропам истории и просто взять её, как взяли когда-то Бастилию. Грубо, жёстко, но определённо любя. Феликс перемещает руки ей на талию, сминая ткань платья. Господи, как приятно касаться женского тела. Её тела. Как прекрасны эти изгибы, эта тонкая талия и эти узкие бёдра. Марго — божье творение, не иначе. Ни одна женщина на свете не шла с ней в никакое сравнение. Как он мог наслаждаться другими, когда у него под боком было подобное чудо? Очень строптивое, иногда неприятное, но чудо. — Я тебя обожаю, слышишь? — шепчет Юсупов, смазано целуя уголок её губ. — Феликс, пожалуйста, прекрати. Он слышит, но не слушает, увлечённый нежной кожей на её шее и плечах. Хочется оставить на её теле метку, чтобы показать всему миру, что это тело принадлежит ему. Хочется, но она вампир, и эта убийственная красота пропадёт с её кожи, стоит ему только её отпустить. Резкий свистящий звук заставляет его отступить назад. Щёку обжигает огнём, как солнце обжигает в знойный жаркий день. Феликс машинально, почти бездумно касается своей кожи, там, где по ней с силой ударила чужая рука с кольцом. Хотя уж с какой силой. Захотела — ударила бы больнее. Марго смотрит на него с каким-то злым бессилием. В глазах слёзы, и из-за этих слёз зелёные крапинки в глазах кажутся более насыщенными, чем обычно, скрывая под собой обычную серость её взгляда. Нижняя губа едва заметно трясётся, но голос звучит твёрдо. — Я сказала: хватит. Она безвольно опускает ладонь. Феликс чуть не задыхается от злобы, когда видит её пальцы. Этими руками она вчера прижимала его к себе, гладила по волосам и утирала слёзы. Эти руки он любил больше жизни, эти руки он согревал холодными ночами и целовал, чтобы Маргоша не мёрзла. Теперь на них блестит чужое, незнакомое кольцо. Помолвочное. Сука. — Что это?! — он хватает её за запястье и дёргает девушку на себя. Он убьёт этого Чарли. Разорвёт его тело на куски, переломает ему все кости, чтобы он знал, что бывает с теми, кто зарится на княжеское добро. Гнев вытесняет из тела похоть, а из разума остатки ясности, поэтому Юсупов сам не замечает, как резким рывком пригвождает девушку к стене, зажав её горло в железных тисках пальцев. Желая удавить её здесь и сейчас, он яростно шипит: — Женишок твой новый знает о том, какие между нами отношения? — он приближается к её уху, сдавливая горло всё сильней, — Ты рассказала ему о том, что спишь со мной в одной постели и раздеваешься передо мной ежедневно? Думаю, что ты не удосужилась ему об этом поведать. Зря. Ему бы стоило заранее узнать, что ты шлюха. Он не думает так и не думал никогда, но злоба сильнее. Она жрёт сердце, давя тот росток, что поселился в душе. Росток, обозначающий что-то человеческое, живое. Что-то, что принадлежало ему и Марго. Вампирша даже не пытается сопротивляться. Её губы трогает мягкая улыбка. В ней Феликсу видится насмешка. — В этом твоё обожание? — вкрадчиво шепчет она, сдерживая в горле болезненный хрип от чужой хватки. — Просто в порыве чувств сказал, — рычит он, — В порыве желания. — Да, я понимаю. Желания к телу, — Марго смеётся, а по её щекам всё сильнее и сильнее текут слёзы. Скорее из-за боли, ведь все чувства она в себе душит, — Я же понимаю чего ты добиваешься все эти годы, Феликс. Я даже не думала, что ты можешь так долго ждать. Но знаешь что? Юсупов отпускает её горло, когда она касается его щеки. Его колотит от озноба, от злобы, от странных, незнакомых доселе эмоций. Это мягкое прикосновение кажется самым лучшим, что когда-либо было в его жизни, но ему хочется отстраниться и бежать, как от огня. — Мне тебя жаль, дорогой. Очень сильно, правда, — ласково произносит Марго, аккуратно поглаживая его скулу, — Ты просто очень хочешь, чтобы кто-то тебя любил, поэтому ты так ко мне привязался и так сильно ревнуешь. Но я никогда не смогу дать тебе того, чего ты хочешь. Может быть ты и правда меня любишь, но я бы хотела верить в обратное. Потому что та женщина, которую ты выберешь — самая худшая из всех женщин в мире. Твоя любовь — наказание, а я не настолько грешна, чтобы её получить. Феликс молчит. Руки трясутся, как в лихорадке. Слова Марго звучат издалека, и он не воспринимает и половины сказанного. В груди, тесня ненависть, зарождается обида, что ложится на сердце тяжёлым, неприподъёмным камнем. Обида не на ласковую девушку, что протянула ему руку, будто бы забыв о том, что он её душил и оскорблял, а на самого себя. Неправильного, грязного. Просто отвратительного монстра, что посмел сделать больно той, которая дороже всех сокровищ мира. Слёзы на родном, милом лице что-то ломают внутри его тела, и эти переломы останутся там навсегда, несмотря на регенерацию. Первая мысль — рухнуть на колени. Рухнуть и молить, молить о прощении и пощаде. Пусть Марго его ненавидит, пусть презирает, лишь бы оставалась рядом. Ему ничего больше не надо, он готов на всё, лишь бы она не уходила. Он готов отказаться от всего ради этого. От кокаина, от алкоголя, от крови. От вечной жизни, раз уж на то пошло. Готов, но некому предложить такой обмен. Над его головой Бога нет. Маргарита убирает руку, и нежная улыбка пропадает с её лица. — Я ухожу, милый. Не ищи меня, хорошо? И она правда уходит, забирая с собой остатки тепла и смысла. Феликс слышит, как она собирает вещи, как гремит вешалками и обувью. Слышит, но продолжает стоять, не в силах шелохнуться. Любовь в сердце слишком молода и слаба, чтобы бороться с гордостью. Наркотики, алкоголь и кровь остаются с ним. Вечная жизнь тоже. А ещё видимо самолюбие. Ужасный набор, что был с ним почти всю жизнь. Только он и останется на последующие века. Феликс задаётся вопросом, почему не бросается вслед за Марго. Сил нет даже на то, чтобы осознать реальность это или сон. Получается только рухнуть на стул, ударившись коленкой об ножку. Боль не отрезвляет и даже не чувствуется. Тело сковывает тягучая сила, не дающая сдвинуться с места или хотя бы просипеть слабое "Не уходи". Или же он произносит это, просто не слыша своего голоса? Хлопок двери бьёт по ушам. Марго ушла. Ни лживого "До встречи", ни грубого "Прощай". Зато Феликс окончательно прощается с остатками жалости и сострадание к людям и ко всему живому. Марго его сдерживала, но её больше нет. Девушки в его комнате кричат и сопротивляются, когда он рвёт их кожу и ломает кости, упиваясь их криками. Кровь на языке ужасная, отдающая прогнившими душами. Ужасная, но вкусная. Наверное. Должна быть. Он, чёрт возьми, не чувствует. Ковёр теперь на выброс. Ошмётки органов украшают стены, кости хрустят под ногами, впиваясь в плоть. Кокаин тоже будто бы не действует. Феликс нюхает, пока из носа не начинает течь кровь. А потом пьёт и курит, снова и снова прерываясь на кокс. В пьяном угаре ломает мебель, рвёт полотна на стенах и бьёт посуду. Раны от осколков, кажется, не успевают заживать. Боль всё ещё только в груди. Солнце садится, озаряя стены багрянцем. Багрянец почему-то серый, как и весь мир. Марго его предала, и оно не уйдёт.