Сладкая (Как Леденцы)

♡

- Вкус? - Сладко.       (Слово скатывается с языка Елены, как леденец - стучит по зубам, проталкивается между губ: Наташа жадно подхватит его своим ртом, разжуёт с хрустом, проглотит; улыбнётся - белые острые зубы, красное горячее нутро).       Смешок Наташи позади мягкий и довольный. Это - почти сыто (больше - голодно).       Руки её - тёплые и твёрдые, но Елена всё равно вздрагивает, когда они касаются плеч - прямо у основания шеи, ложатся там, растопырив пальцы от ключиц до лопаток, давят: нежно. - Хорошо, - говорит Наташа.       Голос похож на патоку - густую-густую; он обволакивает, стягивает, ловит: ласково, до удушья. Он манит - и Елена не может противиться: Наташа ведь, кажется, знает о сладости - о любви - так много. - Помнишь правила?..       О, конечно, Елена помнит - она сама обдумывала их так долго, перед тем, как предложить съесть себя этой жадной рыжей девчонке: всю, до последнего кусочка; разрывая руками, впиваясь зубами, так, как Елена может позволить лишь ей одной. - Если мне будет горько - я скажу тебе, - отвечает Елена. - Хорошо, - вновь соглашается Наташа.       Любопытство внутри груди Елены царапается так остро, что ей хочется рассмеяться: запрокинуть голову назад, ткнуться затылком в руки Наташи, оскалиться. Она уверена, что смех обратится рыком: что сделает Наташа, если Елена позволит себе быть такой настойчивой?.. Наденет на неё ошейник?       (Это - грёбаный мешок конфет, который грёбаная Наташа вечно прячет до последнего). - Хочешь отшлёпать меня сегодня? - спрашивает Елена со смешком. - Обещаю, я буду послушно лежать у тебя на коленях и... - Ты никогда не лежишь послушно. - Нужно просто держать крепче...       Елене хочется, чтоб Наташа растеряла свою рассудительность: разом. Хочется быть опрокинутой, придавленной, сдающейся - быстро, без боя.       Но - руки Наташи в ответ лишь давят сильнее: и скользят от плеч ниже; сначала - мягко обхватывают там твёрдые бицепсы, потом - резко цепляются над локтями, тащат к себе, назад. Выдох вырывается из груди Елены удивлённым надкусанным вскриком, когда она, сидящая до этого, поджав ноги, посреди постели, вдруг оказывается натянутой в руках Наташи послушным тугим луком: вдавливаясь коленями, топорощась рёбрами и ключицами, запрокинув голову. - Так? - шепчет ей Наташа на ухо.       Дыхание её ласково касается кожи Елены: почти поцелуй. Наташе - не хочется спешить. Ей, верно, хочется поиграть: может быть, в голодного паука и вкусную бабочку.       (Елена - знает: она может вырваться из этой смертельной хватки за долю секунды. У неё - восемь лап и ядовитые жвала, и - она никогда ни для кого не стала бы ничем иным. Но - Елена не хочет: и мысль эта трепещет и трепещет между её рёбер, затем щекотно осаживаясь к низу живота; там ей - так тепло, так сладко. Оттуда ей - не спастись). - Сильнее.       Наташа утыкается губами в шею за ухом Елены: улыбка, а под улыбкой - зубы. Это может закончиться поцелуем - а может... Елена рычит, сдерживая в груди стон - почти беспомощно, почти умоляюще - когда Наташа безжалостно кусает: впивается, забирает себе, окончательно обездвиживает.       Елене кажется - у неё вот-вот остановится сердце: она не может противиться - не Наташе - и её выпьют всю, досуха, до экстаза. Но - секунда, и зубы сменяются тёплым нежным языком: влажным небрежным поцелуем. - Я свяжу тебя ремнями по локтям, предплечьям и запястьям, - говорит Наташа глухо. - Но потом... потом ты пообещаешь мне быть хорошей. А иначе... - Иначе?.. - Ты не получишь свой десерт, разумеется. Вкус?..       Елена дрожит - ей так хочется узнать, что же для неё приготовили на этот раз: сейчас, тут. Получить всё. Выиграть - хитростью или силой: Наташа никогда не может долго противиться, если Елена хнычет (если Елена требует).       Но куда больше Елене хочется быть для Наташи хорошей: девочкой, возможно.       Всё ещё крепко вжатая в чужую грудь, она оборачивается; получается лишь вытянуть шею, ткнуться носом в острый подбородок, выдохнуть туда - тихое и согласное: - Сладко... Сладко.       Елена мельком успевает заметить так мало (и так много): приподнятый уголок влажных красных губ, рваный румянец, почерневшую зелень глаз - прежде, чем вдруг оказаться бесцеремонно вжатой лбом в подушки. Одна рука Наташи всё ещё хватает её за скрещенные за спиной запястья, тащит на себя и вверх, а другая - уже крепко затягивает над локтями широкий ремень: он мягко и знакомо ластится к коже Елены.       Её собственная оружейная перевязь, блять.       И, это всё - так быстро, так ярко, что Елена, совсем не сдерживаясь уже, стонет: вдавливаясь ртом, чувствуя под мокрым языком сухую хлопковую наволочку.       Она думает о себе такой - бесстыдно торчащей задницей кверху, схваченной, вздрагивающей, громкой: Наташиной. Только Наташиной. Это заставляет Елену растянуть колени ещё шире - и прогнуться ещё сильнее, разом притираясь между бёдер Наташи: окончательно выставляя всю себя напоказ. Ей так хочется... хочется, чтобы... - Белова! - предупредительно взрыкивает Наташа.       Она особенно резко дёргает ремень вокруг запястий Елены, но та, следуя за рывком, лишь подается назад ещё сильнее: Наташа ведь такая горячая, такая влажная на её ягодице.       И Наташа - вздрагивает, шипя вздохом. Кажется - она забывается на секунду; руки её оставляют затянутые наконец ремни, скользят к бёдрам Елены, тащат их ближе, твёрдо удерживают: Елена чувствует, как Наташа двигается против неё, мокро и мягко вдавливаясь, оставляя на коже след. Сладкую-сладкую метку. - Что, Романова, - Елена скалится в подушку, - мы только начали, а ты уже хочешь закончить?.. Где хвалёная выдержка, Чёрная Вдова?       Это - всегда так весело: знать, как сильно Наташа голодна, когда дело касается её, Елены.       Весело, весело, весело: знать, как сильно Наташа хочет держать этот голод под контролем.       Шлепок - сильный, звонкий, мгновенно разливающийся жгучим теплом прямо над недавним нежным прикосновением (поцелуем) вульвы Наташи, ощущается так остро, что Елена на мгновение задыхается, давясь недостойным удивлённым криком: будто она действительно не знала, чем закончатся её насмешки. - Ты права, мы с тобой только начали, - в свой черёд усмехается Наташа; голос её звучит ровно, беззаботно, но Елена знает - во рту у Наташи теперь одни острые зубы. - Вкус? - С-сладко... - О, конечно, тебе бы этого хотелось...       Елена, согласно замирая, ждёт нового - и нового - шлепка: ей нравится, когда Наташа такая. Нравится, когда её собственная часть - вечно злая и заточенная, как нож - с лёгкостью позволяет вдруг кому-то (Наташе, только Наташе) подобное. Это - тянущее тяжёлое чувство, режущее тело Елены насквозь - низменно, требовательно.       (Наташа должна взять, забрать своё по праву сильного - вот оно, перед ней, для неё - так чего же Наташа медлит?..).       Шлепка не следует. Вместо этого вдруг тёплые мягкие губы касаются стянутых рук Елены, целуют и целуют там - по ремням и напряжённым мышцам. Наташа - наваливается сверху, сжимает под собой, ещё больше вдавливая, а потом...       Твёрдые пальцы - прямо на клиторе Елены. Это - скользко, но ещё больше - до ужаса быстро. И - Елена уже не сможет сдержаться: даже зная, что - падает, падает, падает. Вскрикивая, она разом сильнее жмётся к руке под собой, толкаясь подбородком в подушку. Ей - нужно... Нужна...       (Наташа, грызущая красные и зелёные леденцы белыми крепкими зубами: жадно-жадно).       Наташа, проникающая внутрь, берущая её, расплавленную (как - патока, как - лава); Наташа, не оставляющая ей и шанса, чтобы не сорваться на бег, чтобы не рвануть, не останавливаясь, вверх и вверх, в гору, прямо к извержению, прямо туда, к в... ву... ву... л... лка... а...       Пальцы исчезают: так же, как появились.       Елене кажется: она срывается вниз кубарем. Влагалище её сжимается и сжимается в сладкой потребности - простой и понятной, но Елена - нет! - не может ничего поделать: не так, когда руки её стянуты за спиной, а бёдра, разведённые широко, напряжённые, дрожат под ней, и - никак ей не сдавить между ними это глупое и потребное. - Блять, - шепчет Елена одними губами. - Блять, блять, блять... - ...Но у нас, кажется, были другие планы, - смешок Наташи скользит по спине Елены остриём (когтей, возможно). - Или ты уже хочешь закончить, так и не дождавшись десерта?..       Елена - мало что понимает; она - всё ещё в самом низу своего живота, там, где теперь натянуто туго: болезненно-сладко, дрожаще. Наташе просто нужно взять эту тетиву тремя пальцами.       Но Наташа - лишь долго выдыхает Елене между лопаток, потом - двигается над ней, как - перетекая, сползая. Руки её вновь тянут за собой Елену: выпрямляют, прижимают плечами к груди. Елена - дышит: раз, второй, потом - толкается головой к шее Наташи - острые ключицы под щекой почему-то кажутся такими мягкими после подушки - слушает там её сердце. - Подожди, - говорит она, - я только что... почти. Да... Дай мне минутку.       Наташа сцепляет руки на животе Елены, мажет поцелуем - по виску в мягком пухе волос, влажному лбу, брови: - Прости, если для тебя уже слишком много - можем просто...       Елена жмурится и хихикает - ей щекотно: Наташа решила шептать свои извинения куда-то в глаз. - Нет, теперь у меня всё там чувствительно, - перебивает она. - И, вообще-то, я хочу свой десерт. Но нельзя же мне его давать так просто, а то я - привыкну, и сяду тебе на шею... - А я думала - на лицо. - Ну, Романова, сама сказала... - Я предложила. Перейдём сразу... к сладкому. Хочешь?       Елена оборачивается к Наташе: и наконец видит ту полностью. В тёплом неверном свете крошечного ночника она кажется Елене собственным отражением: собранные в косу ото лба волосы, чёрные тени ресниц, приоткрытые на вдохе губы. - Я бы хотела, - говорит Елена, чувствуя, как её дыхание возвращается к ней с дыханием Наташи. - Но ты тогда останешься голодной, не так ли?       Наташа улыбается - мягкое поднятие уголков губ вверх. Это выглядит устало в тишине ночной спальни; Елена думает - знакомо и навящиво - не требует ли она от Наташи куда больше того, чем та может дать. Чем сама Елена отдаёт ей. - Я уже многое получила сегодня, - шепчет Наташа, будто хочет опровергнуть (или отразить, как в зеркале) мысли Елены.       Елена вздрагивает: иногда ей кажется, что Наташа сидит прямо в её голове (глубоко-глубоко). Это ощущается - до ужаса - прекрасным. - Ты должна получить всё, что хотела. - Елена... - Это о нас, Наташа. А не только... я. Так что... что ты придумала там для себя, м?.. Когда я стала бы... хорошей? - Тебя невозможно представить хорошей... Даже так, со связанными руками - и на коленях. - Наташа...       Наташа только вздыхает - и глаза её скрываются в глубокой тени, когда она опускает голову, подаваясь вперёд: лоб её утыкается в переносицу Елены. - Я просто хотела покормить тебя... персиком, - фыркает она. - Пока ты... такая. Ладно!.. Ладно... это звучит смешно, но...       Елена хихикает. - Звучит неплохо. Я знаю все эти твои штучки - ты же обожаешь, когда тебе сосут... пальцы. Когда я сосу тебе пальцы.       Наташа согласно ворчит: Елена чувствует её дыхание на своих губах. - Тогда ты, наверное, знаешь, что ещё мне понравится?.. Например... Надеть тебе повязку на глаза - и использовать те новые зажимы на твоих сосках. М? Перед тем, как ты получишь персик. И свой десерт, конечно.       Елена смаргивает. (Облизывается: розовым языком по острым-острым клыкам). Наташа, кажется, становится ещё ближе, больше, возвращая себе цвет и вес: красные волосы, зелёные глаза, белые зубы. Елена ещё видит в ней себя - и всегда, верно, будет - но теперь так смазано, так легко, будто обе они - лишь мгновение: тетива, обматывающая тугой лук, бабочка, чующая свежую сладкую патоку, наточенный нож, разрезающий спелый персик, леденец, хрустящий между зубов.       От этого хочется смеяться, но больше - иного. - Вкус? - Сладко. Всегда сладко.       (Наташа - грёбаный мешок конфет, и Елена - насыпет их себе в рот целую горсть).