Крылья свиты

      Джейни Смоллз умудрилась стать одиночкой в команде одиночек. Геймерша, когда не тренировалась, рубилась в свою карманную приставку, даже в перерывах наглухо игнорируя остальных членов команды. Так вышло, что команда уже была рассредоточена по сформировавшимся группам, а возиться с не шибко радушной новенькой, с ее тяжелыми взглядами и мрачным, незаинтересованным лицом, в какой-то момент перестали. Разве что Райт кружила рядом, навязывая Смоллз свое общество болтовней и улыбками, но и у нее уже была своя забота — Кевин. Кевин Дэй и Эммалин Райт лучшие друзья, они болтают об экси, они составляют планы тренировок, они постоянно ошиваются вместе, когда выдается такая возможность. Монстры разрознены внутренне, но внешне едины — Эндрю держит всех под контролем, с видом овчарки, сторожащей драгоценный скот. Старшекурсники потеряны из-за отравления Сета и больше сосредоточены на успокоении Эллисон, чем новом, позднем «дитя» — очередным трудным новеньким. Джейни попала в команду в самое неподходящее время, являясь последней надеждой этой самой команды, однако та же Эллисон даже смотреть на нее не могла — Джейни заняла место Сета. Возможно прояви она хоть немного ответного энтузиазма, то влилась бы хоть куда-нибудь, но так, ей оставалась участь не прибившейся куда-либо черной вороны (буквально черной, она не надевала ничего светлее оттенка самой глубокой ночи), полностью сосредоточенной на своих играх, или играх на поле.              Сказать по правде, Аарону и раньше не было до команды никакого дела, а до Смоллз, оказавшейся с ним в одном классе, тем более, ибо еще с начала года нашлась проблема более насущная. Чертом драный Эмилио Райт. Все началось с Ники, что передал поручение Эндрю: «Смотреть за собакой и если что держать за шкварник». Потому что близнец, видите ли, заключил сделку с менеджером и пока раздражающая девчонка со сладкой ватой вместо мозгов исполняла свою часть, бабочкой порхая над Кевином, ее бешеный брат должен был находиться под круглосуточным присмотром. А поскольку Эндрю учился по другой программе, на совершенно другом конце учебного корпуса, слежка за Райтом выпала на долю Аарона, который, вообще-то, в няньки не записывался. Аарон негодовал сперва громко, затем тихо, но пойти против слова брата не посмел и теперь таскался с постным лицом за не менее «радостным» подобной перспективе Эмилио. Рядом они выглядели настолько показательно отвращенными и негодующими, едва ли не фукали в голос, дружно, но немо, осуждая общество друг друга. Они и раньше не особо общались, пусть и состоя в одной группе, противопоставившей себя старшекурсникам. Они сидели рядом на заднем сиденье машины, но болтал Эмилио с Кевином, изредка ловя сальные комплименты и подкаты Ники. Они глотали пыль в райских сумерках, но верный своей Кэт Аарон сидел за стойкой где-то чуть в стороне, когда как свободный и, спору нет, красивый Эмилио, цеплял девушек и веселился с ними. Они ночевали в одном доме — домик Николаса, от которого Эмилио выдали ключи и в котором он получил аж целую гостевую комнату в распоряжение, на равне со всеми членами компании Эндрю, — но и там пересекались лишь за завтраком, когда Эмилио и Кевин (и лениво, но неизменно бдящий за двумя Эндрю), возвращались с утренней пробежки и готовили свой сбалансированный завтрак, на который Кевина подсадила менеджер, а Дэй ее же брата. По заключенному договору с братом, Аарон соглашался общаться лишь с его компанией и к формальностям было не прикопаться — Эмилио стал хоть и временным, но своим. Однако не сказать, чтобы этот парень нравился Аарону хоть немногим больше остальных членов этой команды неудачников и отбросов.              Эмилио чем-то напоминал овчарку. Конечно красиво-породистую, но вонючую, большую, клыкастую и злую, чуть что исходящуюся пеной изо рта и норовящую оттяпать руку. Овчарку, которую лишь монстры вроде его брата могли сдерживать за поводок. Аарон до последнего не хотел иметь с этим бешеным отребьем никаких дел, потому что был уверен — его же первым сожрут, посмей он вставить слово против этой громадной и мрачной детины. Эммалин — болтушка-сплетница обыкновенная, — выводила из себя, но угрозы не представляла: отпихнуть ее локтем и пройти мимо было проще простого. А вот взять за ухо ее брата и отвести в класс — это другое. В первый раз, когда он был вынужден согнать того на пару, сердце у Аарона стучало как бешеное, ожидая удара — он же сам видел, как Эмилио затевал грызню с самим Эндрю (сильнее и страшнее которого в мире Аарона не было никого), куда ему Аарон? Но Эмилио только рожу скривил, отвесил безыскусное оскорбление, но следом пошел — никого бить он не собирался. Тогда Аарон выдохнул, но настороженность удерживал еще какое-то время: нужно было успокоиться, ведь брат никогда бы не принял в свой круг человека, который мог бы его брату навредить — их обещание было ему важнее какого-то Кевина.              «Просто представь, что завел собаку» — скрипел зубами Аарон, волоча за собой Эмилио, что решил вместо пары поваляться на травке. — «Кривоногого динозавра, вроде бультерьера, или еще какого изверга. Тупую собаку, недрессированную, но разве я не способен справиться с каким-то животным. И если укусит, сам же пожалеет — сразу отстрелят. Кто здесь главный? Надо просто ему показать… А как ты планировал общаться с пациентами? Думаю и такие встречаться будут, вот тебе — настоящая практика…!».              Конечно затем Аарон привык и потаенный страх перед этим неуправляемым Райтом сменился обыкновенным презрением и раздраженной злостью, из-за того, что время, которое он мог потратить на переписку или встречу с Кэт, приходится изводить на какого-то отброса. И как, черт побери, эту псину занесло в медицинский? Что он собрался лечить? Свои, или чужие, сломанные самостоятельно же, кости? Крысой шныряющую по углам сестрицу, явно страдающую каким-то особым видом бешенства? Обычно спортсмены, посвящающие себя спорту и не планирующие дальнейшую карьеру где-либо в другом месте, вроде Бойда и Дэя, не выбирают такие сложные направленности: Мэтт — бизнес, Дэй — историю.              Успеваемость Эмилио держалась на чуде, нежелании вылететь из команды и честном слове Эммалин, иногда даже сдающей за брата долги. Аарон уже привык к сестрице Райт, на задних лапках прыгающей перед преподавателями и неизменно получающей для брата послабления за послаблением. Сам же Эмилио благополучно отсыпал все пары, просыпаясь лишь когда тетрадка Аарона встречалась с его пустой головой, или когда в край охамевшая Джейни Смоллз забывала сбавить звук на своей игрушке и класс наполнялся дробящим уши писком. Впредь он учился под храп соседа Эмилио и приставку Смоллз, очутившейся с ними на одном ряду — по левую и правую руку. Как же так вышло, что их ряд пустовал? Он сам был вынужден сидеть с Райтом, а все остальные одногруппники, раз словив пугающий рык или недобрый взгляд из-под белесой челки внушительного и грозного Эмилио, сами поспешили перелететь на ряд подальше от спящей собаки. Джейни, после перевода, попросту уселась на свободное место. Аарон мысленно и уже давно привычно проклинал что капитаншу, решившую выебнуться и взять в команду менеджера, Дэя, что одобрил идею, тренера, что притащил это гиперактивное исчадье ада в команду, и самого менеджера, милостью которой его вполне мирное школьное существование обратилось кошмаром. Если бы не проклятая Эммалин Райт, век бы он не видел Джейни Смоллз и Эмилио Райта, будучи счастливым и спокойным студентом!              — Звук бы сбавила, — шипел он на мрачную сатанистку-эмо-готку (он еще не определился, а наглухо черные одежды, словно она прямиком с похорон и перед похоронами, двадцать четыре часа в сутки только добавляли ей нелестных титулов), бесстыдно рубящуюся в свой верещащий агрегат, не реагируя вообще ни на что. Она и на его оклик не ответила, соизволив скосить недовольный взгляд из-под темной ширмы волос, лишь когда сооружение было изъято из ее рук Аароном и поднято в воздух, привлечения внимания ради — все равно же вырвет. — Я к тебе обращаюсь, ты слушаешь меня?!              Аарон решил, что мрачная девчонка в черном скажет что-нибудь дерзкое или въедливое, возможно же он сглупил и нарвется на пощечину, или скандал. Однако случилось нечто совершенно отличное:              — А ты кто? — уточнила Смоллз, заставив Аарона на время выпасть из реальности и едва не взывать, когда до него дошло, что она даже не придуривается. Лучше бы придуривалась, хотя бы не так выбивалась из команды этих мадагаскарских тварей, что были лисами Пальметто! Вместе они сидели уже добрую неделю, играли в команде того дольше: на утренних и вечерних тренировках. Да, не разговаривали, но Джейни, как нападающая, даже прорвала его оборону и была блокируема им. Однако ни намека на узнавание не было ни в мимической морщинке, ни в темных глазах, ни во внушительных мешках под глазами и даже в чуть приоткрытом рте (она, в порыве игры, будто даже забывала его закрывать, брызгая слюной по подбородку, еще больше отвращая чистюлю Аарона). Джейни попросту вычеркивала из реальности все, что не касалось ее любимых игр. Наверное и экси она воспринимала чем-то вроде компьютерной игры и теряла к ней же интерес с концом, забиваясь в угол со своей игрушкой. Вот и сейчас, пока Аарон пытался уговорить себя не пробивать лбом элегантный проход в химическую лабораторию, она отобрала назад свой адский агрегат и запиликала по кнопкам, будто не было никакой заминки. Рядом как раз всхрапнул Эмилио, так, что большая часть класса вместе с преподавателем от страха подпрыгнула, Аарон же и вовсе свалился со стула.              — А ты чего лежишь? — хохотнул пробудившийся от грохота Эмилио. — Не выдержал силы моего великолепия и пал к ногам?              Он попытался подать Аарону руку, но тот раздраженно хлопнул его по запястью, залившись краской. И как это убожество показать Кейтлин? С Кэт он не виделся с начала всего этого цирка с ручной собакой, боясь, что псина сорвется с поводка на его любимую девушку, или обрызгает слюной напополам с сальностями ее милые свитера и юбки. Поэтому он, сославшись на ужесточившийся контроль брата, был вынужден юлить от Кэт дальними дорогами, отвешивая подзатыльники Эмилио, когда он пытался по-тихому удалиться спать на крышу (однажды этот клоун решил вздремнуть на такой и нарвался прямиком на Эндрю, что кубарем отправил его вниз — спасибо хоть по лестнице, через черный ход, а не прямо на месте, с карниза — и досталось опять Аарону, мол, не доглядел!). Ладно уроки, к ним Аарон приспособился, но только дегенерата еще и учить надо! Если он провалится в тестах, самого же Аарона вынудят ходить за ним на дополнительные — такого счастья ему не хватало.              На одном из таких случилось худшее. Их окликнула Кейтлин.              — Аарон! Привет!              Кэт, собравшая волосы в небрежный пучок, была в своем стиле: она напоминала разом большую домашнюю кошку и мать семейства. Объёмные вязаные свитера собственной вязки (такие же она дарила Аарону и пахло от них так же приятно, как и от самой Кейтлин — садовыми сортами растительности), лодочки вместо каблуков, минимум макияжа — только пастельные тона и бальзамы, цветочные юбки, множество фенечек-браслетов, на руках и красивые кулоны-сердечки. Поняв, что Эндрю рядом нет, она расцвела и светло улыбнулась, вынудив все внутри Аарона подпрыгнуть. Рыжая, веснушчатая Кейтлин засветилась маленьким солнышком. Если бы солнечный свет обрел человеческое обличие, это была бы Кейтлин — так всегда думал Аарон. Она напоминала все самое приятное августовское: крем от загара, золотистые капли веснушек, веселые морщинки под глазами. От нее даже пахло жарой, хотя на улице уже стояла осень. Она была свежей, душистой и летней. На ее фоне Аарон, ощущающий себя заплесневелым и тусклым, стремительно и безвозвратно таял, как свечка оплывающая воском. Ведь бывают такие люди-солнышки, вроде их же менеджера: радостные и светлые. Но если такая же энтузиастка Эммалин была безжалостна в своем свете как огненный шар, Кэт напоминала трогательный детский рисунок в уголке листочка. Она Аарона никогда не раздражала.              — А ты наверное Эмилио, да? А я Кейтлин. Для друзей Кэт, — пояснила солнечная девушка.              — Как кошка? — догадался Эмилио.              — Кошка Кэт, — на автомате пояснил Аарон, и Кейтлин покраснела, кинув на Миньярда смущенный взгляд. Кто стал инициатором прозвища, Эмилио мгновенно прознал. Кейтлин и правда была похожа на кошку. Домашнюю, породистую, пушистую-пушистую, с грацией в движениях, сточенными когтями, мягкими лапками и легким характером, ластящейся к рукам и сворачивающейся в мягкие клубки на коленях.              — Так ты наконец завел себе друга, Аарон? — удивилась и обрадовалась Кейтлин. — Постоянно вижу вас вместе!              — Нет! — одновременно заявили Аарон и Эмилио. Еще не хватало, чтобы его записали в один ряд с этим невменяемым!              — Я из черлидерш! — нисколько не обиделась Кейтлин, пристроившись рядом с Аароном, напротив Эмилио. Словно так и надо. — Наверное ты видел наши выступления на играх, Эмилио?              — Энергозатратно и шумно, — зевнул он. Аарон только закатил глаза. Ну что за антисоциальный ублюдок, разве нельзя хотя бы раз вежливо ответить милой девушке?              — Есть такое, — кивнула Кейтлин. — Но создает правильную атмосферу. Мы — «шоу улыбка», для зрителей и ваше знамя победы.              — Что за бре… интересные выражения, — вымученно простонал Эмилио, когда нога Аарона приземлилась на его ботинок под столом и немилосердно вдавила в пол. — Да понял я, понял, чего авторитетом давить…              — В каком ты классе?              — Э…? — высокоинтеллектуально раскрыл рот Лио, принявшись вспоминать.              — В том же утреннем, что и я, — страдальчески вздохнул Аарон. — Этим и аргументировалась просьба брата.              — Это так мило, что Эндрю заботится о членах своей группы, — Кэт так воодушевилась, словно Эндрю не приставил к бешеной скотине пастуха, а подался в благотворительность.              — Он просто параноидальная и доставучая заноза в заднице, — выплюнул хорохорящийся Эмилио. — Теперь даже в туалет без хвоста не сходить, что за гадство…!              — А нехрен было пытаться сбежать через туалетное окно! — взорвался Аарон. — Теперь будешь ходить со мной за ручку, как в ебаном детском саду, пока не прекратишь выкидывать свои идиотские фокусы!              Кейтлин от души смеялась, легко и ветрено, словно они так шутили, а не тихо друг друга проклинали за вынужденное соседство.              — Занимайся уже своим гребаным домашним заданием сам! — Аарон сунул тетрадку под нос Эмилио. — И не смей убегать, я слежу за тобой, бестолковое ты создание!              — Требую помощи зала! — в ответ застонал Райт.              — О, так это просто! — хихикала Кейтлин, сдвигаясь ближе к тетрадке. — Ты не разбираешься в математике?              — Ничего скучнее в жизни не видел. Кажется математикой в стародавние времена пытали еретиков — мозг вытекает из ушей…              — Было бы чему вытекать, — буркнул Аарон.              — На самом деле тут нет ничего сложного, главное воспользуйся вот этой формулой, а тут… — Кейтлин схватилась за ручку.              Аарон не мог поверить, что его Кэт нашла управу на эту астральную иномирную хтонь, от которой он сам загибался и едва ли не бился головой о ламинат. Чудо, не иначе. Почти целый час Кейтлин занимала этого великовозрастного ребенка тетрадками, пока Аарон благостно потягивал принесенный девушкой кофе из термоса, изредка вставляя собственные комментарии. Оказывается, если не орать, то голова к концу импровизированной каторги даже не будет болеть.              — Да ты чертовски крутая! — поразился Эмилио. — Теперь все понял! Вот это преподавательский талант! Что ты вообще нашла в этом психованном жуке?              «Психованный жук» приговором опустил на голову Эмилио тетрадку, чтобы наконец усвоил урок и научился прикусывать язык.              — Аарон очень милый. Временами, — поделилась по секрету Кейтлин. Временами милый Аарон оскорбился. — Ладно, ладно, Аарон хранит доброту глубоко в душе и раскрывает свою истинную, чистую натуру лишь избранным. Пойдёт?              Аарон кивнул.              — Кстати, Кстати! Ты же Райт, да? У тебя же есть близняшка, да? Я ее знаю! Ну, и все девочки из поддержки, мы даже общаемся! Она ужасно славная, — щебетала Кейтлин и было приободрившийся Эмилио, при упоминании сестры, тут же скис, как заметил Аарон. Он вообще не любил, когда его воспринимали дополнением к своей талантливой и полезной сестре. — Носит нам диетические коктейли, помогает с расписанием тренировок, а еще помогла оформить социальные страницы! Мне всегда так страшно отпрашиваться у профессора, а она вызвалась отпросить меня, что за чудо! Как же тебе с ней повезло!              — Да, повезло так повезло… — Эмилио принялся собираться. — Спасибо за помощь, Кэт. Мне пора.              — Постой, ну куда ты? — Кейтлин испугалась, поняв, что сказала что-то лишнее. — Мы же так мило сидели…              — Мне скучно с вами, — он закинул руки за голову. — Пойду посплю и то, пользы будет боль…              Вдруг лицо Эмилио из показательно надменного стало каменным.              — Что здесь происходит?              Аарон не мог повернуться, не мог заставить себя двинуть позвонками, или корпусом. Будто день не мог быть хуже. Нет, ничего хуже быть просто не могло.              Наверное разверзлись адские врата, или посреди помещения образовалась зубастая дыра в Тартар, потому атмосфера резко изменилось: у Аарона волосы на загривке встали дыбом, а кончики пальцев похолодели. Посреди библиотеки стоял его клон, его близнец, его кровь и плоть с нечитаемым выражением на специфически улыбчивом лице. Но не было в этой улыбке и капли дружелюбности, только оголенная и острая сталь. Это был Эндрю. Точно Эндрю.              Аарон помертвел.              — Ну, и как ты это объяснишь, братец?              — Эндрю, я просто…              — Чертов лжец, — высмеял Эндрю и сделал неуловимое движение к Кейтлин. Аарон и Эмилио не успели даже вздохнуть, как горло девушки оказалось зажато между длинными пальцами старшего Миньярда.              — Отпусти ее, Эндрю! — медленно, словно науськивая бешеное животное, пробормотал Аарон. Но бесполезно.              — Я тебя предупреждал! — безобидно и даже дружелюбно высказался Эндрю.              Кейтлин всхлипнула и дернулась — Эндрю ещё не сжал пальцы, но держал ее крепко, будто бабочку, пришпиленную к доске коллекционера. Аарон онемел. Он не мог ничего сказать. Он боялся сделать шаг, зная, что Эндрю ничего не стоит свернуть Кейтлин шею — сразу и быстро, и ему останется лишь обнимать холодеющее тело. Ему останется только смотреть, всегда смотреть, как он смотрел на изувеченный труп матери, сшитый перед похоронами как чучело Франкенштейна. Одно его неверное слово и солнышко Кейтлин потухнет навсегда и виноват в этом будет лишь он, только он, всегда он. Аарон видел темную решительность в глазах Эндрю, уже сдавшего пальцы, видел животный страх его милой Кейтлин, которая слабо шевелила ногами в воздухе, и ему хотелось выть, хотелось рвать на себе волосы, хотелось сделать хоть что-нибудь, хоть что-нибудь, даже если ноги не двигались, даже если грудную клетку передавило. Но что он мог сделать? Что, черт побери, делать…?              У Аарона в руках была ручка. Он мог воткнуть ее в запястье близнеца. Причинить ему боль.              Разве он мог причинить боль Эндрю? Но разве он мог позволять убивать свою Кейтлин?              Эндрю, или Кейтлин. Верного выбора тут не было. Он сделал шаг, чтобы…              — Я позвал ее, — лениво сообщил Эмилио, вытянув ноги, закинув руки за голову и откинувшись на стуле до такой степени, что Аарон испугался, как бы не грохнулся. — Она попросила помочь с биологией. Я посылал Аарона, но он сказал, что должен приглядывать за мной. Давай, отзови своего клона, чтобы я мог спокойно заниматься. Он бесит меня.              Эндрю чуть разжал хватку. Кейтлин брызгала слюной изо рта, по ее симпатичному лицу, искаженному страхом и болью, текли слезы. Но Эндрю разжал пальцы, он уже не выдавливал из Кейтлин жизнь. Аарон воззрился на Эмилио в последней надежде утопающего. Освещенный солнцем, золотоголовый Эмилио, по-кеновски красивый Эмилио, с его брезгливым выражением и гримасой отвращения был его спасением.              — Нет, — отрезал Эндрю. Обещание с менеджером дало о себе знать, он не мог оставлять Эмилио без присмотра. — Но это здесь не останется!              Эндрю отвлекся на разговор с Эмилио, и Аарон сумел вырвать Кейтлин из его хватки. Плачущая девушка замерла в его объятиях, спрятав лицо на его плече. Аарон быстро оглядел свою Кэт — она в порядке. Только мелкие синячки на шее, что быстро пройдут. Ей повезло отделаться испугом.              — Ты не посмеешь так с ней…! — зашипел было Аарон, но Эмилио вступил громче, выступив вперёд — не позволяя Аарону нарваться на конфликт с братом и принимая удар на себя. Неожиданно Аарон вспомнил все бесчисленные кошмарные ссоры близнецов Райтов, на которые даже Сет и Эллисон смотрели с потаенным ужасом, и подумал, что возможно Эмилио пытается от подобного его оградить. Но тут же отбросил мысль. Зачем кому-то вроде этого бешеного таким заниматься?              Но он занимался.              — У этого есть имя, — просвятил тем временем Эмилио. — Тебя вообще безопасно с поводка Дэя спускать, чего ты на девушек кидаешься, бешеный?              — Эта зараза…              — Зараза? Что тебе может сделать девчонка, ростом чуть выше твоего брата? Нет, что? — Эмилио заводился. Цапаться с Эндрю этот самоубийца любил и только Кевин в такие моменты мог его заткнуть. И даже нож, подставленный к горлу Эмилио, под пораженный возглас Аарона и испуганный вскрик Кейтлин, не сумел его остановить. На губах Эмилио расползлась гадкая, глумливая усмешка, похожая на припасенный в рукаве козырь:              — Думаешь я не знаю, что за контракты ты заключил с моей сестрой? Давай, пырни меня, и попрощайся с Кевином. Если бы ты мог удержать его сам, сестра бы тебе не понадобилась, мелкорослое ты чудовище…!              Эндрю впечатал колено в его живот и Эмилио повалился на пол. Эндрю, вне себя от бешенства, покинул библиотеку. Аарон полагал, что он утащит Рене драться, или уничтожать нервные клетки болтливого менеджера — на всю команду только эти две отчаянные умудрялись каким-то чудом терпеть его брата. Ему же лучше — сейчас он видеть Эндрю не мог.              — Эмилио! — Кейтлин и Аарон обеспокоенно подскочили к нему одновременно, с разных сторон.              — Вот говнистый какой… — сплюнул кровь на пол Райт.              — Ты самоубийца?! Какого черта ты полез, ты разве не понимаешь что он мог с тобой сделать! — шипел Аарон, срамя всех змей мира. — Что это вообще было, невменяемый…?!              — Он меня бесит! Ведет себя прямо как… — «я в лучшие годы», — не закончил Эмилио. — Такой уебок, считающий, что ему закон не писан, а люди обязательно будут скакать под его дудку.              Эмилио сунул длинную светлую челку со лба жестом, что заставлял всех девушек с их потока падать в обморок. Аарон же выудил из сумки походную аптечку. Эмилио шипел, но не дергался.              — Я сбегаю за льдом, нужно приложить что-то холодное, — оперативно подобралась столь же сосредоточенная Кейтлин, упорхнув к стойке с напитками.              — Почему ты помог мне? — выдавил Аарон, спустя пару минут густого молчания. — Теперь он зол и на тебя…              — Я видел как он смотрел на тебя. Меня это взбесило. Конченый он у вас, уж прости. Понимаю что он брат тебе, но это не повод обращаться с тобой как с дерьмом, — Эмилио злобно зыркнул. — За что он так с тобой? Он так сильно тебя ненавидит, что хочет лишить всякой радости от жизни?              Аарон пожал плечами. Мотивы брата оставались для него загадкой. Еще со смерти матери он предполагал, что Эндрю попросту завидовал его счастью. Мать отказалась от него, а не от Аарона, мать была прежде всего матерью Аарона. Да, она совершала ошибки, но у Аарона был человек, которого он любил. Потому Эндрю и отобрал у брата единственного родителя, чтобы они — близнецы, — сравнялись во всем. Аарон помнил каким удовлетворенным и гордым выглядел Эндрю, когда сообщил брату чудовищную новость о дорожной аварии, которую подстроил сам. Неужели он действительно ожидал теплоты, единства и сочувствия, отобрав у Аарона мать? Аарон ударил его, сбил с ног, сидел на его бедрах и бил, бил, пока кулаки не стерлись в кровь. Он плакал и кричал, пока не стало больно дышать. Эндрю всегда, всегда вел себя как невменяемое животное, всякий раз, когда Аарон пытался наладить с ним контакт. Ему стало жалко одинокого близнеца, он пожелал наладить связь — Эндрю послал его нахуй. Но Аарон не оставил попыток, он уговаривал мать вместе с дядей Лютером принять Эндрю в семью — Эндрю убил мать, хотя у них в семье все только начало налаживаться. Аарон поделился с Эндрю своей тайной, надеясь сблизиться — Эндрю запер его в ванне, как будто своего личного пленника и обращался как с блошивым щенком. Эндрю разрушал все попытки Аарона обрести счастье: сам держал на расстоянии, и как будто одной матери было мало, даже Кейтлин, что одна могла понять Аарона и посочувствовать ему, была Эндрю отвратительна. Аарон чувствовал себя в тупике — ему было одиноко, но брат никогда не интересовался его состоянием. Он все равно любил Эндрю — даже если тот и был убийцей его матери, — но и не мог отказаться от Кейтлин, что всегда была такой мягкой и милой, что гладила его по волосам, вязала ему свитера, что была озабочена его самочувствием, что собирала ему еду в университет, и отчаянно болела на каждом матче. Кейтлин, любящая его настолько, что продолжала ждать разрешения их с Эндрю конфликта, что подалась в черлидерши, лишь бы видеть его хотя бы из далека. Кейтлин, в отличие от Эндрю и матери, никогда не причиняла ему боли.              — Линни такая же, — шикнул Эмилио себе под нос. — Она постоянно, постоянно предает меня и продолжает навязывать себя моей жизни. Причиняет боль, а затем ходит и улыбается…              — И улыбается. Он всегда поступает так со мной и никогда…              — Не желает меня понимать, — закончил Эмилио.              Аарон, прикладывая лед к ушибу, внезапно подумал, что может понять Эмилио.              Кэт, которую Аарон любил, была по-кошачьи мягкой. А вот Эмилио — это собака, думает Аарон. Брошенная, однажды преданная собака с когда-то горящим сердцем. Он даже голову поворачивает по-собачьи. Он лает, но не кусает. Рычит и дыбит холку, но исполняет команды. Капризный, привередливый, вздорный, импульсивный и драчливый. Таким был Эмилио. И он, на удивление, был Аарону терпимее сверх меры идеальной и фальшивой Эммалин, и всей остальной команды. Они оба белые вороны в своих семьях. Аарон, чувствующий себя неуютно везде, с ним чувствовал себя не настолько неуютно.              — Эмилио, Аарон, а… Давайте завтра пойдем учиться вместе? — робко предложила Кейтлин и Аарон замер.              Вот она — лазейка в их соглашении. Эмилио тоже часть компании Эндрю, но санкций на его общение с кем-либо, кроме компании Сета, наложено не было. Кейтлин с надеждой посмотрела на Эмилио и Аарон, сам того не ожидая от себя, так же умоляюще взглянул на Райта.              — Я захвачу книги, надеюсь тебя не придется ждать, тормознутый? — вопросил Эмилио.              — Иду, — буркнул Аарон и последовал за ним. — И не смей командовать мной, собака блошивая.              — Это так здорово, учиться вместе с друзьями! — радовалась Кейтлин.              — Мы не друзья! — отрезал красный Аарон и столь же пламенный Эмилио.              Довольная Кейтлин только мягко и всезнающе улыбнулась.       

***

      Время перемен, или же «потепление», — как его обозвала Роз, — выпало на первые же дни отсутствия Рико. Периодически высочество забирали на спортивные конференции, как капитана и теперь уже (раз Кевин скрылся с горизонта) лучшего игрока команды. Натаниэль понимал, что конференции были по большей частью прикрытием — для пиара и заработка таскали всю свиту кучей, — из-за отсутствия и тренера Морияма. Возможно тренер подстраивал интервью племянника под «семейные встречи». Какой бы второй ветвью они не были, они оставались частью семьи, и редкие отлучки случались. Обычно в такие недели отсутствия вороны выдыхали и жить становилось немножко проще: помощник тренера Ричардсон конечно тоже не был приятен, но руку поднимал куда реже, возможно опасаясь испортить материал хозяина, а ублюдки Рико, потеряв вождя, терялись сами — били и насиловали, но не столь организованно и весело, ведь главный зритель и заводила был не с ними. А когда веселятся без Его Высочества, Рико очень не любил — был тем еще эгоцентричным придурком даже среди своих. Однако все то хорошее, чем было благословлены вороны — временное отсутствие побоев и насилия, — сполна возмещалось удвоенной дозой побоев и насилия. Тренер, возможно, боялся, что почувствовав вкус свободы, птенцы поднимут головы от земли и на первых тренировках после приезда отрывался с двойным усердием: наказывал даже за незаметные мелочи, или выдумывал причины, чтобы наказать, и хлестал не одну пару партнеров, а сразу нескольких, чтобы до крови и гематом. Рико же всегда возвращался злой, расстроенный и еще более истеричный, в который раз на «семейной встрече» семью так и не повстречав. Пора бы уже привыкнуть, но нет, его ранам очередное отсутствие основной ветви была как соль. Свое горе он топил как умел — зверски издеваясь над подданными. Обычно под рукой у него всегда были члены свиты, поэтому Натаниэль знал, что все важные дела стоит закончить как можно быстрее — в скором времени его тело превратится в решето, кости в солому, и напарникам придется едва ли не таскать его на себе. У них было чуть больше недели — в зависимости от того, сколь унизительно долго продолжат мариновать вторую ветвь, — до того, как вернется капитан и ожившие было птицы впадут в страх и оцепенение.              Натаниэль и Роуз начали с того, что разделили команду на несколько категорий. Пригодных и нет. В «зеленой», то бишь самой удобной для вербовки секции, оказались немногие. В первую очередь новички, что поступили уже после Натаниэля и Эдит, с новым притоком птиц, которые подвергались жесткой дедовщине и унижению: практически все высокие двузначные числа, от двадцати пяти и выше. Саммерлэд Филлис, Тедди Льюис, Лоуренс Картер, и Авель Янг. Над ними издевались так же жестко, и они — еще не успевшие прогнить окончательно, — хранили в себе крупицы света наружности. Затем синий — редких старшекурсников с неправильными настроениями, вроде самой Роуз, Жасмин и Мартина. Девушки, что столкнулись с сексизмом и неприятием, уже предпочли Натаниэля Рико. Мартин, когда-то будучи козлом отпущения, запомнивший своих обидчиков и обидчиков подруг. Роуз ничего не спрашивая, записала к таким вот «белым воронам в черной стае» Люка Энглса и Чарли Эскаля. Люк был давним партнером Мартина и Жасмин, так что к Энглсу эти двое имели кредит доверия — трепаться он не станет. Чарли же в свое время также подвергся издевательствам старшеклассников-ворон, до того как встал на ноги и сам стал сильным старшеклассником. Его позиция вратаря не была такой престижной, поэтому он оставался «вторым сортом». А еще над напарником Чарльза — Авелем, — издевались и издевались от души.              — Они вечно бегают по поручениям Рико, — объяснила Роуз. — Мальчики на побегушках. На них редко отрываются, но: «Подай-принеси», — лежит на них. Они же бегают Рико за сигаретами и алкоголем, дегустируют за него наркоту, если он сомневается в ее качестве. Он может назвать их последними скотами, так же, как другие старшие, или избить под настроение, если младших не будет под рукой. По-настоящему их не ценят и они это знают.              Дальше шла желтая секция тех, кто не проявлял себя совсем уж ублюдками, но неприятно отличался ранее. Например, Сай Сильвестр, Гейб Грин и Хью Тейлор находились на стыке, меж старшеклассниками и новичками — второй курс. С ними стоило быть осторожнее, ведь до конца определить их сторону ни Роз, ни сам Ниэль, еще не могли, однако попробовать стоило. Но не сейчас, а позднее, много позднее. Серая — молчаливое, но покорное большинство, что находилось на перепутье, меж молчаливой поддержкой Рико и вступлением в его круг: Дуайт Клинтон, Хэнк Пайк и Мейсон Малькольм. Не законченные мерзавцы, но Натаниэль не думал, что уже сможет на них повлиять. Он замечал, как Пайк подставляет новичков, как Клинтон выделывается перед Рико, а Малькольм колотит младших. Последняя, красная, возглавляемая Рико содержала всех тех, кого Натаниэль не собирался принимать под свое крыло ни при каких условиях и намеревался уничтожить — ублюдки заслуживали смерти в равной степени с Рико. Вечные шестерки Рико и его неизменные приспешники. Бергер, Джонсон, Ричер, Бертон, Девис — все поголовно отбитые старшеклассники, виновные в издевательствах над Жаном, Эдит, новичками и самим Натаниэлем. Все те, что сально шутили и домогались до Роуз и Жасмин. Все те, что давно потеряли человеческое лицо, обратившись кончеными подонками.              — Бергер, Джонсон и Ричер всегда были такими, с первого дня. Подонками. Гнездо просто раскрыло их худшие качества. Когда беззаконие ударило в голову, — пояснила Роз с сожалением. — А вот Девис… Он младше, пришел позднее, я даже помню что поначалу он был не так плох… Его испортили они. Внушили непонятно что в голову, а он поверил. Так и растят несчастное, оскверненное поколение. Я всегда наблюдала одно и тоже. Старшие показывают пример, младшие пытаются соответствовать, а потом, вырастая, создают новый ад, еще более невыносимый. И так год за годом, год за годом. Это напоминало адское колесо. Оно двигалось, давило, и продолжало крутиться…              — Следующего оскверненного поколения не будет, — пережал зубы Натаниэль. — Если мы хотим взрастить здоровое общество, стоит начинать с тех, кого еще не успели осквернить.              Так они определились с целями для вербовки.              — Особенности приручения воронов отличаются тем, что у каждого ворона есть напарник, — думал Натаниэль. — Доступ к тебе я получил, лишь когда Жасмин дала добро…              Точнее, когда Роуз дала добро Жасмин подпустить кого-то к себе. Натаниэль уже достаточно изучил Роуз, чтобы не вестись на фасад: «Милой девочки за спиной стервы», — какую добрая Роз из себя строила. На деле их парой руководила Роз. Но Натаниэль учитывал и такие варианты. Если один человек в паре будет против — вербовка не состоится. Разум все еще коллективный, об этом не стоило забывать.              — Гнездо ведь перестаёт иметь силу, когда его покидают, — задумался Ниэль. — Это чувство превосходства, иерархия власти — все рассыпается. Нужно вырвать их из системы сейчас, до выпуска. Предлагаю общие встречи, вроде командной деятельности, где мы сумеем влиять на них.              — Но как же сделать все это, не привлекая внимание хозяина? — задумалась Дженкинс. — Он точно обратит внимание на собирающиеся группы и мгновенно все пресечёт, если раньше это не сделает Рико…              Ответ пришел сам собой. Твое положение улучшается в зависимости от того, как ты держишься на поле. В месте, где все подчинено экси, никто не будет против, если увидит игроков за их непосредственным занятием.              — Ночные тренировки! — заявили они одновременно. Роз подняла руки и Натаниэль, немного помявшись, шлепнул ее по ладоням.              — Нас заставляют заниматься в жестко установленный срок, — подтвердил Натаниэль. — Но никто не мешает нам заниматься больше отведенного срока. Иначе наши ночные тренировки с Жаном и Эди давно бы пресекли. Но тренеру выгодно, чтобы мы развивались на поле.              — Так, проводя с ними время, мы постепенно сумеем вытащить кого-то с самых нижних кругов. Сомнения у них уже есть, и есть отчаяние, когда готов хвататься за что угодно. Самые удобные первые цели.              Она рассуждала практично и совершенно бессердечно, уча Натаниэля азам группового взаимодействия. Внезапно, но Роуз стала его важнейшей союзницей и наставницей. Натаниэль, слушая ее наставления, внезапно вспомнил тяжелые кулаки матери, вспомнил о том, как она драла его за волосы. Она убеждала, что девушки — это опасность. Они забираются мужчине в голову, начинают вертеть им по своему желанию. Из-за них хочется изменить весь мир и в первую очередь себя. Они выворачивают тебя наизнанку, выпытывают все твои тайны. Даже если ими движут добрые побуждения, в итоге все заканчивается смертью. Глядя на Эдит, Натаниэль не верил словам матери. Смотря же на Роуз, он чувствовал сквозящую от нее опасность. Манипулировала ли она своим окружением намеренно, или это природное очарование было случайным? Натаниэль не знал, но кажется он оставался единственным парнем на все гнездо, что опасался ее очаровательности, а не исходил слюной.              — Нам нужно название? — полюбопытствовал Натаниэль.              — Нет. Как раз название нам не нужно, как и факт нашего официального существования. Первое правило Бойцовского клуба — не говорить о бойцовском клубе, — развеселилась Роз.              — Что?              — Чак Паланик «Бойцовский клуб», — Роз почти оскорбилась. — Классика жанра и руководство доморощенных сопротивленцам системе, а ты не читал! А я еще не говорила о «Побеге из Шоушенка»…              — В бегах было как-то не до чтения…              — В бегах?              — Долгая история, тянущая на какой-нибудь бульварный роман с клише, перестрелками и Японской мафией, — Ниэль выстрелил себе в голову пальцами, от чего Роз хихикнула. — Но раз ты поделилась со мной своей, поэтому… Постарайся поверить.              Натаниэль помял затекшую шею и поудобнее устроившись, задал вопрос:              — Ты думаешь, почему именно со мной Жаном и Эди творится это дерьмо? Мы собственность семьи Рико. Да, это не обычная семья, простым языком — якудза.              Роуз слушала все это безмятежно, как и жила, просто принимая к сведению. Там, где Эдит начинала плакать, а Жасмин яро ругаться, она могла спокойно воспринимать и даже не перебивать. Какие разные девушки-вороны. Они трое походили друг на друга лишь униформой, в остальном отличаясь как разные полюса: спокойная осень — Роуз, жаркое лето — Жасмин, весна, когда все заснувшее оживает — Эдит. Люди разные, и вороны разные, стоит присмотреться. Главное усмотреть за масками ворон людей.              — Я был подарен своей семьёй — они у Морияма на побегушках, Жан продан — Моро отдали его за свои долги, Эдит взята в назидание — ее родители взбунтовались, вот ее и забрали всем на показ. Эти штуки, — он щелкнул по скуле — не жест признания Рико, а бренд собственности. Вроде живой мебели. Рико знает, что может безнаказанно творить с нами все что вздумается, вот и отрывается. Меня продали в десять, но мама, узнав об этом, бежала. Морияма преследовали меня всю жизнь, вот мне было и не до таких элементов обыденности.              — Мафиозный клан, значит… Что же, ожидала чего-то подобного, не спроста хозяин и капитан ведут себя так, будто закон для них не писан. Он действительно для них не писан. И поэтому ты так оторван от реальности, — Роз заправила спадающие рыжие завитки за ушко привлекательным жестом, от которого млели младшие вороны. — Мы с Жасмин замечали это за тобой. Эдит помнит все недавние тренды, понимает многие шутки и знает медийных личностей, Жан помнит все до гнезда. Ты же вел себя так, будто с луны свалился, при этом имел повадки умелого беглеца. Жасмин предполагала, что ты оборванец-сирота. Мартин утверждал, что ты мог быть преступником, скрывающимся от закона. Люк ставил на финансовые терки. Я тоже ошибалась, полагала, что ты сбежал из дома от деспотичных родителей.              — В каком-то смысле вы все были правы.              — Из-за матери ты боишься девушек?              — Прости? — Натаниэль поперхнулся и Роз похлопала его по спине. — Я вообще-то живу с Эдит…              Да не просто живет, к тому же ест, спит и делает домашнюю работу. Эдит даже спала на нем, пуская слюни на его подушку — узнай о таком мать, в песчаном гробу бы перевернулась.              — Эдит меньше всего напоминает здоровую и развитую девушку, скорее всего ты просто воспринимаешь ее за ребенка, — с сожалением сказала Роз. — Ты шугаешься меня и Жасмин. Но знай, что бы не внушала твоя мать, она не обязательно была права. Она учила тебя жизни как сама ее воспринимала и ее действия действительно были любовью к тебе, потому она и пыталась передать тебе свой опыт. Просто пойми, что ее опыт не обязательно был самым верным и не факт что то, что подходило ей, подойдет тебе. Мы с Жасмин пытаемся наладить с тобой контакт. Но если станет некомфортно от тактильности, только скажи. У меня тоже были проблемы в отношении мужчин, поэтому я могу понять тебя.              Роуз сочувствовала ему, и видела его дискомфорт. Видя, не игнорировала, а попыталась его минимизировать. Как раз это и стало решающим фактором для Натаниэля — команда пыталась понять и принять его. В ответ он сделает то же самое. Роуз заслужила его честности.              — Все в порядке, — Натаниэль вздохнул. — Да, иногда мне бывает некомфортно, но не настолько, чтобы паниковать. Вы с Жас приятны мне больше многих в гнезде и я бы хотел подпустить вас так близко, как смогу. Пожалуйста, продолжайте прикасаться ко мне. Мне это нужно и… я доверяю вам. Мне хочется быть с вами по-настоящему.              «Прости, мама, но они — все что у меня есть» — мысленно закончил Натаниэль. Он больше не ребенок и волен поступать как посчитает нужным. В том числе разобраться со своей психологической травмой. Даже если это будет нелегко, даже если она никогда не исчезнет до конца. Натаниэлю нужна была сила, еще большая сила, чтобы противостоять настоящим демонам. Если он не может справиться с собственными тараканами, то Рико его и вовсе по стенке размажет. Натаниэль разрушал все то, что строила мать. Он хотел остановиться здесь, завести связи и привязанности, он желал индивидуальности, хотел без страха смотреться в зеркало, хотел общаться с Роуз и Жасмин, не чувствуя дискомфорта. Он хотел играть в экси, хотел быть частью своей команды, хотел быть им нужным и важным. Он не желал более становиться трусливым дерьмом, каким жил — слишком отогрелся в теплых руках Жана и Эдит, чтобы вновь пуститься в одинокое странствие. Он разрушал установки, посаженные в него матерью, и более не был намерен сдерживаться. Он собирался сразиться с монстрами за будущее свое и своей команды, и первым, кому он противостоит станет его же ненавидимая и любимая мать. Он сразится с ней посмертно, отвоевывая и у нее право постоянно зваться Ниэлем, играть в команде и любить своих воронов.              Роуз взяла на себя задачу поговорить с Энгелсом и Эскалем. Люк согласился с радостью, Чарли не отказался, но и не обрадовался — держал нейтралитет. Ему хватало своих проблем с напарником. Натаниэлю предстояло убедить младших воронов, однако он все еще слабо представлял, как это сделать. С Жаном, Эди и той же Роз все вышло само собой — естественно и без особого старания. Он просто делал то, что должен был. И все меньше Натаниэль напоминал себе лирического героя, каким его видела Дженкинс.              — Я не знаю, как…              — Но ведь ты уже сделал нечто похожее для Эдит.              — Эди — это другое, — Натаниэль подумал о своей названой сестренке с ее непосредственным характером и невинными суждениями о мире. А еще то, какой доверчивой она была, едва ли не смотря Натаниэлю в рот с видом оголодавшего индейца на величественную пирамиду. — Эдит — потерянный ребенок, которому не хватает покровительства родителей…              — Все они такие же потерянные дети, Ниэль, но если ты так переживаешь, что не справишься… Повтори опыт Эдит, — Роуз была само очарование и непринуждённость, даже говоря о чужой трагедии. — Авель Янг. Самое слабое звено — самый высокий номер. Ты же видишь, как над ним издеваются.              — Я не уверен, что смогу ему помочь…              — Когда издевались над тобой, о чем ты мечтал? Помимо того, чтобы все прекратилось.              — Чтобы кто-нибудь вступился за меня. Чтобы кто-нибудь был рядом.              — Авель — самая подходящая цель, как раз потому что Чарли не может дать ему этой поддержки. Не в курсе, знаешь ли ты, но когда-то любимого напарника Чарли очень сильно покалечили, — Роуз начала расплывчато, однако Натаниэль, знающий забавы ублюдков Рико, только кивнул. — Он проплакал несколько дней. Чарли так и не смог смириться с потерей, поэтому держит Авеля на расстоянии — боится привязаться опять. Им твое вмешательство будет только кстати.              Натаниэль недоверчиво потянул уголок губы.              — Человечество несчастно и оно внушаемо. Не сразу, но если одно и то же повторять сотни раз, желательно официальными лицами, даже безумные мысли начинают казаться приемлемыми. Примет большинство — за ним подтянутся остальные. Сложно постоянно жить белой вороной, не имея состайников. Люди привыкают к безумию и оно становится частью жизни.              — Это наше общество? Общество белых ворон? — нервно посмеялся Натаниэль, но Дженкинс ответила со всей серьёзностью.              — «Идти дальше» — не просто маневр, или обман, это еще и протест. Ты ежедневно показывал птицам Эвермора, что силен, переживая что бы с тобой не случалось, когда Рико давал волю головным язвам. Выскажи инакомыслие. Покажи, что оно возможно. И другие белые вороны тебя послушают.              — Мне сложно в это поверить. Поверить в то, что меня послушают, — Натаниэль резко мотнул головой, но Роуз властным жестом подняла его подбородок:              — У любого нестандартного деяния будут разрушительные последствия, — настойчиво увещивала Роуз. — Чтобы создать новое, нужно уничтожить скорлупу старого. Они тоже разрушены. И они готовы. Они могут перейти в другое состояние, стоит их вдохновить.              Натаниэлю вспомнилось высказывание Жана о том, что один человек, при своих уникальных обстоятельствах, способен стать сотней разных людей. Став тем, кем является сейчас, он одновременно уничтожил все те бесчисленные варианты, какими стал бы «где-то еще». И все вороны были такими же. Сколько жестокости им пришлось пережить, несправедливости оправдать, сколько лжи стерпеть, сколько раз удавить грызущую совесть. До того, как настала блаженная апатия и стало все равно.              — Ты мне веришь?              Роуз спросила и Натаниэль не мог не кивнуть. Девушка светло улыбалась. Светло и нездорово, как будто на грани нервного срыва. Дженкинс знала, что его, именно его послушают. Пусть Натаниэля по первости считали предвестником беды, вроде носителя страшной и заразной болячки. Вороны знали, что Натаниэль — всего-то жертва, — но его инакомыслие напоминало им об опасных временах, за которые их самих когда-то удавили. Поэтому они старались не смотреть. Они всегда опускали глаза там, где Роуз смотрела до боли в зрачках и сухости в слизистой. Роуз была умнейшим игроком Эвермора. Не самой талантливой, как та же Жасмин, но умной, и у нее была мудрость, чтобы понимать: жизнь — это вечная смена света и тени. Закат — конец жизни, за которым грядет рассвет — начало. В период кромешной и беспросветной тьмы она не позволяла поглотить себя окончательно («Он нехорошо обошелся с Жас, Мартин. Как ужасно было бы, подпорть кто ему прическу? Как? Но ведь душевую не запирают, вот нехорошо бы вышло…»). Ей не хватало мужества и силы, чтобы прямо противостоять жестокой системе, что строилась не день и не два. Но ей хватало силы ждать. Она верила, что придет день, и она выйдет на свет. Верила, даже бесконечно спускаясь по темным лестницам вниз, разбито и устало. Даже теряя всякую надежду и подчиняясь судьбе, плывя по течению, она продолжала кидать камни в темный омут, надеясь, что однажды галька разобьет тень трагедии с водной глади. Натаниэль стал камнем, брошенным в воду. Роуз верила, что именно он запустит круги по воде.       

***

      И круги по воде расходились. Хоть это и были достаточно странные круги.              — Роз конечно ничего, но она бывает жуткой, — признается Мартин. — Вы не живете с ней, поэтому не знаете, но она иногда как в душу смотрит и улыбается до того жутко, что озноб по коже. Жас мне приятнее.              — Может Роуз бывает не в духе, но по крайней мере у нее разнообразный лексикон и хорошее образование, — отстаивал свою позицию Моро. — Жасмин еще и нашу Эдит учит ругаться!              — У нас выбор не шибко большой, Роз или Жасмин. Лучшая команда первого дивизиона, а всего две девчонки, — протянул Мартин.              — Три. Вообще-то малышка Эдит тоже девчонка, — напомнил Люк то, о чем сам Натаниэль периодически забывал. Иногда он с удивлением вновь осознавал, что его лучший друг — девочка.              Мартин пригласил своего напарника Люка на совместную тренировку. Пока девушки обучали чему-то Эдит, Уильямс неожиданно завел шарманку о девушках и их острой недостаточности в подземелье.              Люк Энглс был из богатой семьи и это было видно, даже если он и одевался во все черное — манеры его выдавали. Обычно Натаниэлю не нравились богатенькие мамины сынки, но Люк оказался прост и приятен в общении. Пусть и не без заскоков. Например, очень берег себя. Носил бинты на пальцах, мылся чаще нескольких раз в день и не любил прикосновения. Роуз сказала, что у него есть фобия на микробов, поэтому он не прикасался даже к клюшке голыми руками, предпочитая свои бинты и специальные перчатки. Кожа белая как молоко, без юношеских прыщей и изъянов, лицо у него было породистое, осанка прямая, еще прямее нос, поэтому мысленно Натаниэль сравнивал его с каким-нибудь английским лордом начала века. Наверное быть таким красивым в любой одежде, даже с потными после тренировки волосами и сколотым от удара клычком, должно быть запрещено на законодательном уровне — рядом с ним Ниэль ощущал себя еще более неказистым и низкорослым. Если Мартин был просто долговязым, то Люк именно что высоким. Наверное внутренне Люк был той еще брюзгой, но давил в себе заскоки, ведь в гнезде выскочек уничтожали. Как судьба свела его с Мартином — выходцем из дурного района с кучей мелких братьев и сестер, — было для Ниэля той ещё загадкой, вроде «принца и нищего», какими называли Миньярда и Дэя, пока на помощь не пришла Роуз. Она рассказала что Мартин вступился за Люка и взял его на попечение, когда Рико почти довел особу благородных кровей до полного ничтожества. «И даже тогда он все равно показывал мне средний палец, будто я ему не помогаю, а выполняю приказ высочества» — жаловался Мартин впоследствии.              — Эдит не считается, — быстро напомнил Жан с видом ревнивого брата. — И ей еще рано.              — Именно, — согласился Натаниэль. — Она даже за собой уследить не может.              — Путает брокколи и цветную капусту, а дай ей волю — будет питаться своими сладкими помоями.              — Не моя посуду.              — Обрастая плесенью.              — Нося невыстиранную одежду.              — К тому же мятую.              — Она чуть не взорвала плиту.              — И микроволновку.              — При ее появлении всякая техника пытается скорейше самоликвидироваться.              — Она даже умудрилась спалить тосты в тостере!              — Если оставить ее одну в комнате, комнаты не станет.              — Она утонет в спешно множащимся мусоре…              — Так что…              — Куда ей отношения? — риторически закончили напарники, причем одновременно.              Мартин и Люк переглянулись и заржали.              — Выводите свой братский комплекс, хуи ревнивые, — фыркал Мартин. — Вот начнется у малышки переходный возраст, вам придется принять ее ухажера.              — Только через мой труп, — так же одновременно заявили Жан и Натаниэль, и покраснели под новой порцией смешков.              Вдоволь насмеявшись с гиперопеки над Эдит, Мартин и Люк продолжили о более насущем — о девочках, или их отсутствию в гнездовьих просторах.              — Но это не честно, почему у тех же лисов есть красивые девчонки? — едва не плакал Мартин. — Их капитанша — это же что-то с чем-то! Она танцевала в популярном стрип-клубе, да за ее программу бабки бешеные выплачивали! А Рейнольдс? Богатая красотка, я хочу чтобы она наступила на меня! А вы видели их менеджера? Даже у ебаных лисов есть своя милашка менеджер, а у нас?! Унылые деды! О них так и говорят: «Хуевая команда, но красивый менеджер»! А про нас тогда что? Считают нас педиками, дрочащими на унылых дедов?              — Бесконечно сочувствую твоему горю, друг, — посмеялся Люк.              Так продолжали они еще долго, по большей части успокаивая Мартина. Под конец тирады Люк, пережив приступ сквернословия и нелюбви к миру, своего напарника, ослепительно улыбнулся, повернувшись к Натаниэлю:              — Эй, спасибо тебе за тот раз, — он риторически махнул забинтованной ладонью. — На поле. Я пришел, потому что хотел сказать спасибо. Я и так держусь на волоске, еще один провал и мне бы пришлось не сладко.              Он стянул бинт с руки и протянул Натаниэлю обнаженную кисть. Сильный жест для того, кто боялся микробов и не любил прикосновений. Натаниэль не мог не умилиться и в ответ протянул свою.              — Пустяки. Мы же сражаемся на одной стороне поля.              — А достойные у нас подрастают детишки, — хмыкнул он. — Хотя рядом с тобой я сам ощущал себя птенцом. Вот увидите, подрастет малыш Ниэль и станет птичьим папой со своей кладкой!              Люк со скользящей ловкостью выудил из кармана монетку, подкинув ту Натаниэлю. Он выловил стороной с неожиданно непонятным узором и в нерешительности рассмотрел валюту — она была необычной.              — Фамильная реликвия, «Асс» — римская валюта. Счастливая монетка императоров, она предсказывает будущее, — по секрету поделился он, подцепив монетку кончиками пальцев. Звонкая золотая ловко прокатилась меж его подушечками, затем скрылась в рукаве и вынырнула уже из другой руки — Натаниэль не успевал следить за ловкостью рук Энглса.              — Этот чудила ничего не делает, не спросив ебаную монетку, — застонал Мартин. — Каждый раз замирает и подбрасывает, с до одури просветленным ебальником, аж смотреть тошно. А идти ли мне на встречу с Ниэлем? А победим ли мы сегодня? Материть или не материть хуйца-капитана? А посрать ли мне после…?              — Молчи уже, невоспитанность, ничего же не понимаешь, — фыркнул Люк, подмигнув Натаниэлю. — Но оно работает, верь или не верь. И сейчас предсказала, что однажды малыша Ниэля ждет большое будущее. Я предпочту сразу приблизиться к свите будущего короля, чтобы затем не кусать локти.              — Ты бы знал как я наплакался с этим кретином в его первый год. Чего стоил тот выкрутас, послушай только. Когда Рико завел свою обычную самолюбивую тираду: «А король я, аль нет», — этот гений достает из кармашка ебаную монетку и подбрасывает. Рико молчит, его верзилы молчат, я молчу, а он с кислой миной смотрит на Рико, потом на монетку, опять на Рико и выдает: «Какой король, простая двойка», — истерично выдал Мартин. — Нужно было видеть выражение их лиц и выражение лица Рози, которая просила меня присматривать за этим куском идиота! И нужно было видеть, в какой кусок фарша превратили смелого дурня…              — Но там правда была двойка, — кисло скривился Люк. — Но мне все равно, Март не верит, но оно работает…!              Сила самовнушения Люка конечно его удивила, но не сильно — он за время своих странствий слышал множество баек и «монетка вершащая судьбы», была не самым странным откровением. Монетка была убрана под ботинок Люка и они вышли на дальний конец поля, оставляя другую половину девушкам.              — Забей на этого извращенца и слушай меня! — вкинул мяч Мартин, тут же разоравшись. — Что за дерьмовый пас?!              Натаниэль переборщил с силой и промахнулся.              — Да забей, у нашей большой птицы получается все лучше. Того гляди полетит, — смилостивился Люк, заново повторяя упражнение с Натаниэлем — сегодня они были в паре. — Никто так быстро не учится, как он, на моей памяти.              — Да плевать как быстро, если хуйня одна в голове! Нужно быть не быстрым! В этом пасе координация нужна и движение! — Мартин вновь распсиховался, силясь доказать совершенно спокойному Люку всю его недальновидность. — Неостановимым как смерч! Таинственным, как обратная сторона луны…!              — Ты что, мультики цитируешь? — ужаснулся Люк, махаясь клюшками с Жаном. — Как же псевдопафосно звучит…              — Хуйцом рот заткни! — покраснел Уильямс, принимая мяч и отправляя назад Жану.              — Я вообще не понимаю и половины из того, что ты несешь, — тоже высказался брюзга Жан, выводя мяч от борта.              — Своего дружка бы послушал, его речи о судьбе и возмездии как из плохого аниме! — Март тыкнул клюшкой в грудную клетку Ниэля. Мяч достался Мартину с рикошета.              — Нет ничего плохого в аниме, — пожал плечами Натаниэль, обманом заставив Уильямса побегать за собой, однако Жан без труда выбил у него мяч — напарник знал его трюки слишком хорошо. — Эдит нравится, мы с Жаном поддерживаем ее детское желание стать хокаге, королевой пиратов, девочкой волшебницей и далее, далее по списку…              — Дети должны мечтать, — согласился Жан, принимая оборону.              — Учите ее всякой азиатской хуйне! — Мяч под клюшкой Мартина срикошетил от бортов, он мчался вперёд.              — А ты постарайся быть добрее к людям, не все же залипать на клишированные ужасы, — предложил Люк. — Что за черно-белое кино? Ты из какого года вылез, ценитель?              — Доброту ищешь? Иди в церковь, — вне себя от гордости парировал Мартин, так, что все окружающие закатили глаза. Люк даже отсалютовал ему клюшкой.              — Этот псевдо-остроумный пафос меня просто убивает. Ты что, учишься хамить красиво во всяких пабликах? — решил уточнить Люк, лениво подперев щеку клюшкой. — Что в следующий раз? Захлопнись, гербарий?              — З… Заткнись! — Мартин побагровел, теряя концентрацию. Натаниэль понял, что еще немного, и они с Люком закончат начатое — уничтожат оборону Уильямса и обойдут Жана.              — Рот открывать будешь у стоматолога? — подначивал Люк, водя мяч под ногами, за спиной, перекидываясь тем с Ниэлем.              — Нахуй иди! — рыкнул Мартин и открылся.              — Вот, так хотя бы привычнее, спокойнее. Хуевые шутки, — похлопал Люк с милейшей и очаровательнейшей улыбкой маленького принца, производя обводку, забивая по пустым воротам. — Наше все, ей!              Натаниэль расслабленно развалился на поле.              — А ты чего разлегся звездочкой, хуй-бабочка? Я требую реванша! — наклонился Мартин, проверяя бренное тело Натаниэля на наличие в нем жизни — потыкав носком кроссовка в бок.              — Мне растопырить пальцы, чтобы стать снежинкой? — поинтересовался Натаниэль.              — Хуинкой! Взлетай давай, растаешь, многочлен снежный, — фыркнул он, подавая Натаниэлю руку.              Челка открыла глаза и Ниэль залюбовался.              У Мартина челка обычно закрывала глаз, волосы были светлые, но каким-то сероватыми, (наверное всё-таки из-за краски, однако выглядела она естественно, потому никто претензий не имел), на носу, губе и ушах пирсинг, который парень колол самостоятельно. Раньше его внешность ускользала от Натаниэля, настолько он был обезличен. Натаниэль недоумевал, почему он вечно закрывает глаза ширмой из волос, но затем подумал, что они были слишком добрыми и светлыми для человека, что строил из себя очередного мудака шайки Рико. Они сильно сбивали представление — никто бы не стал его бояться, поэтому Мартин на выездах носил кепки и отращивал волосы, которые собирал в хвост. Когда они начали лучше общаться, Мартин чаще закалывал волосы, чтобы не лезли в лицо, открывая доступ ко взгляду. А подвыпившая Жасмин оказывается была права, когда заявила, что глаза у Мартина как хамелионы: «Переливаются ночной лазурью, в которой будто затонули тысячи звезд». Ангельские глаза с добрыми морщинками вокруг, так наверное мог смотреть на тебя только добрый старший братишка. Поскольку Уильямс официально состоял в компании Рико, присматривали за ним меньше — приближенные короля имели некоторые привилегии, вроде: «Возможность выходить куда-то одному». Напарник Уильямса также состоял в группе Рико, а поскольку Рико любил появляться с хвостом, Мартин и Люк, доказавшие Морияме свою преданность, имели возможность не цепляться друг за друга, все равно что Жасмин и Роуз, или напарники из свиты. Уильямс выучил оттенки настроения Рико, прекрасно зная, когда можно повыкаблучиваться, а когда прикинуться обыкновенным трутнем, служащим на благо королеве, точнее королю. Он не испытывал удовольствия от насилия, но поскольку сам не любил испытывать боль, предпочитал быть на стороне тех кто давит, чем давимым моралистом. Он делал лишь то, что приказывал Рико, и только под его наблюдением. Так же он ладил с Жасмин, и предпочитал проводить время с девушками, с которыми успел подружиться. Сперва Ниэль и Мартин держались напряженно, на тонкой ниточке влияния, что оказывала на Мартина Роз. Однако своей непосредственностью Мартин постепенно приходился Натаниэлю по душе. Окончательно же Натаниэль растаял по отношению к Мартину, когда увидел как тот успокаивает расхныкавшуюся после неудачной тренировки Эдит:              — Не реви, будь мужиком, — потрепал вратаря по волосам Мартин, от чего та только сильнее зарыдала, но уже от смеха. — Да не боись, ты бы видела как начинал играть Чарли. У этого стручка точно руки из хуев состоят, как сопли висели, а ты ничего, малышка размашистая и рукастая…!              Мартин Уильямс со временем Натаниэлю даже понравился, когда он привык к специфике общения с ним. Он был оболтусом, но напоминал старшего брата, что привык возиться с нерадивыми младшими и старался держаться с ними же на одной волне. Шутки чаще всего были идиотскими, похабными или откровенно туалетными, но Натаниэля неожиданно умиляло его панибратское общение, хохот и попытки приобщить к: «Правильным мужским развлечениям», — как Уильямс их называл. Развлечениями то было зависание в баре, когда Рико испарялся с горизонта, в компании Люка, обсуждение божественной красоты Роуз Дженкинс и Жасмин Рассол — благословения команды, — и вечера драк, когда Мартин учил Веснински приему другому. Еще Мартин сделал Натаниэлю первые проколы уха прямо в туалете, наградив собственными серебряными серьгами (пусть Ниэль и не понимал смысла таких издевательств над телом, но Мартин выглядел таким радостным, когда предлагал, что Веснински не смог отказаться) и помог замаскировать первую стрессовую седину рыжей краской (он так-то даже подряжался достать другую и сменить ему цвет волос, но Натаниэль знал, что чертями драному Рико будет не плевать, а от хозяина непременно прилетит по ушам). Мартин, ублаженный уважительным отношением и званием «умного старшеклассника» и правда считал его за младшего братишку, которого можно поучить жизни, а Ниэль не мешал ему в этом удовольствии. Ему казалось, что Мартину попросту не хватает его младших братьев, которых он содержал на свою стипендию.              — Во, смотрится ахуенно! — радовался он, заканчивая второй прокол на левом ухе Натаниэля. — Ты даже не пикнул, хуй из кремня! И не орал как девчонка!              Учитывая, что Роуз и Жасмин — так же, как оказалось, сделавшие пирсинг у Марта, — во время собственных процедур даже не пикнули, это было забавно слышать.              Однажды, на одной из таких ночных тренировок, Натаниэль узнал как Мартин попал в гнездо.              — У меня мама и куча мелких, а я главный мужик в семье. Поэтому должен обеспечить их. Хозяин предложил щедрую стипендию, что может их прокормить. Малышу Робу хороший университет, он же ебать какой умный, я бы не позволил ему с его-то мозгами просиживать штаны в нашей дыре. Сестричкам всякие девчачьи штуки, а мелким машинки и прочую муть, которую мы раньше только во снах и видели. Это здорово, приходить с мешком полным подарков как ебаный Санта, а они радуются и носятся, я ведь для них самый лучший старший брат… — почесал вихры тепло улыбнувшийся Уильямс. — Я мог бы так сказать, но нет, я пришел сюда вовсе не поэтому, я пришел чтобы стать настоящим мужиком!              Он браво хлопнул себя в грудь.              — Я пришел, чтобы найти женщину сильнее меня! Чтобы как настоящий мужик! — лицо Мартина сделалось мечтательным. — Вот например Жасмин, я еще ни разу не выиграл у нее один на один! Она богиня! Готов поспорить, Жас способна завязать член Рико звездочкой и хоть бы хны…!              «И правду говорят, горе от ума…» — дивился собственному открытию Натаниэль, пораженно таращясь на Уильямса, что распекался о том, как попал в гнездо, ради поиска сильной «как мужик», подружки, такой же повернутой на экси как он сам. Кому что, как говорится…              Натаниэль налетел на него с поворота, сбивая с ног. Мартин, вместо того, чтобы разозлиться, радостно завопил, принявшись ерошить волосы Натаниэля.              — Вот, уже получается лучше! Моя школа, хуеныш ты способный! Говорил же, что немного хорошей формы полезно не только для драки, — заметил Мартин. — Но в следующий раз поднажми и заедь по полной, не сдерживайся. Не бойся сбивать с ног, все равно зачтут за несчастный случай.              Уильямс со страстью и выдумкой продолжал рассказывать ему о преимуществах того или иного мерзкого приема, каким можно неслабо вывести из равновесия гадкого противника, или оставить увечье. Все это было запрещено, однако вороны владели искусством грамотной грязной игры.              — Конечно мне с моим ростом…              Натаниэль тяжело вздохнул. Рост становился для него преградой. Будь он еще хотя бы на пару сантиметров выше, то возможно, мог бы быть таким же сильным как Мартин. На их уроках борьбы он осознавал свой недостаток и завидовал черной завистью остальной части команды — высокой, в большинстве своем.              — Открывается та ещё туча возможностей, — вдруг парировал Уильямс. — Меня драться научил дед, он был еще ниже тебя, зато так отбивал по ступням и бил затылком о подбородок.              — Ты просто утешаешь меня, Март, — отмахнулся Натаниэль. — Не нужно…              — Ты, хуй-недоучка, тренера нашего видел? — Мартин пихнул его плечом, чтобы не кис. — Он мог любого поставить на колени.              — Конечно, запугиванием и насилием…              — Нет, ты не понял. Когда играл, — Мартин удивленно посоветовал. — Глянь записи, и поймешь, что низкий рост — вовсе не приговор.              «Не приговор для силы».              Натаниэль знатно воспрял духом и в свободное время, помимо тренировок личных и тренировок с группой взаимной помощи, Натаниэль, под впечатлением, начал заниматься этой личной разработкой. Он пообщался с командным менеджером и запросил записи матчей Тецудзи Морияма и Кейли Дэй, когда те еще играли. На него даже не посмотрели странно, в месте, где все было подчинено экси, о великих мира сего запрашивали рано или поздно. Тецудзи Морияма был небольшого роста, немногим выше самого Натаниэля. Менеджер самой первой команды экси — девушка-блондинка, до скрежета зубов напоминающая это гиперактивное недоразумение лисов, — оставила подробные записи о первой студенческой команде, которую возглавили Тецудзи и Кейли, плане тренировок, питании, и разумеется, как менеджер хороший, законспектировала техники приемов.              — Они не посмеют смотреть на меня сверху вниз, — говорил Тецудзи с видеозаписи. — Когда я на корте, никто не посмотрит на меня так.              У соперников будто подкашивались ноги. Они падали на задницу перед Тецудзи, и он степенно летел дальше. Но это был не фол, нет. Тецудзи приказывал и рослые игроки падали. Как по волшебству.              — Вот он, наш Император мира экси! — радовалась менеджер за кадром.              «Если бы он мог обучить этому, то Рико бы уже воспользовался чудо-техникой» — размышлял Натаниэль. — «Значит дело не в тренировках, не в оттачивании, а чем-то, чего даже упорным трудом не достичь — нужно что-то еще…».              Поговорить с самим тренером — увольте. Натаниэль бы в жизни не подошел за советом к садисту, который повышает самооценку за счет унижения детей. Он даже пожалел что в команде не было результативного менеджера, способного выколупать всю важную информацию по крупинкам, проанализировать и подать игроку в уже готовом виде. Так что Натаниэлю не оставалось ничего, кроме как стать самому себе менеджером и приналечь на записи, газетные вырезки и прочие данные. С этим делом ему помогали Жан и Эдит, ни черта не понимающие, с чего вдруг Натаниэля заинтересовало славное прошлое их личного инквизитора-тренера. Даже пропустили парочку ночных тренировок, копаясь в записях. Вот, соперник подтягивается за мячом, нарушая сбалансированную стойку. Перевод мяча из одной стороны в другую. Движение ног в сторону происходит только когда мяч отрикошетит от борта, иначе не избежать пробежки. Ноги согнуты, резкое смещение в сторону. Суть — заставить соперника поверить, что ты продолжишь движение в том же направлении, когда как сам планируешь совершить обратный маневр. Все движения должны быть резкими и властными. Ты должен занимать всю зону, всю площадку, все поле зрения. Согнуть опорную ногу, дабы набрать необходимый импульс для движения в обратную сторону. Только после этой серии совершить обход, пасуя, или рикошетя самому себе, а сбитый соперник падает тебе под ноги. Соперник вынужденно отступает назад, поэтому падает? Да, такой приём использовали некоторые звезды уровня НССА. Но это не то, не та сносящая сила Мориямы Тецудзи. Было что-то еще. Что-то, что он упускал…              — Это приемы фокусников, — заметил Жан. — Он отвлекает внимание. Дело не в нем самом, а в чем-то, что происходит вокруг.              — Только что? Здесь только мама Кевина, — пожала плечиками Эдит. — Может дело в направлении удара, как при моих особых пасах?              Эдит овладела приемом обманки и просто обожала использовать ее на соперниках. Направление взгляда, замах — все это играло роль, для обманного паса от вратаря. Однако даже повторив за Эдит обманный маневр, Натаниэль ничего не понял. А когда Натаниэль ничего не понимал, то по выработавшейся привычке, тащился к Роз и штурмовал девушку вопросами:              — В экси вообще возможно усадить противника на пол? Я облазил все возможные матчи, но ничего подобного со времен хозяина не видел. Дезориентация. Прием называется так.              — Мм, о чем ты? — мило улыбалась Рози и Натаниэль прикладывал те еще усилия, чтобы не повестись на провокацию. Вот же очаровательная сволочь. Хотя на него самого, — из-за травмы, нанесенной еще матерью, — улыбки Роуз действовали не так крышесносяще, как на остальной мужской контингент. Насколько он знал, на Роуз пускала слюни практически вся мужская часть команды как раз из-за этих улыбок.              — Ты сама отправила меня за всем этим. Мартин не настолько умный, чтобы выдать весь тот пассаж. Это твоя идея, значит какие-то наработки у тебя есть.              Разоблаченная Роуз улыбалась. Натаниэль, чем чаще общался с ней, тем сильнее хотел задушить.              — Ты пытаешься разобраться в технике? Но здесь важна не техника, а состояние. Харизма, внутренняя сила. Рико не может овладеть техникой дяди, потому что кроме силы внешней у него ничего нет, отбери ее — останется эгоцентричный, капризный и вздорный ребенок, — заявила Роуз. — Знаешь как отличить хорошего антагониста от плохого?              Вот что Роуз любила, так это моральные загадки и этические ребусы. Натаниэлю казалось, что Дженкинс просто нравится выставлять людей вокруг себя идиотами.              — Мотивация?              — Не только. Хороший антагонист — это очаровательный мерзавец. Он добился бы своего, даже будучи последним рабом на галерке. Сила думалки способна привести на самые высоты, харизма вынудить вести за собой. У плохого же ничего кроме оружия нет, это, простым языком — обезьяна с гранатой.              Сравнить Рико с обезьяной, при этом улыбаясь настолько невинно, беззлобно и мило, могла только очаровательная Роуз.              — Ты правда считаешь, что у меня все это есть?              — Если бы считала обратное, то не сказала бы ничего, — продолжала Роуз. — Тебе не нужно выворачиваться наизнанку, или совершать невозможное. Все нужное у тебя уже есть. Теперь дело лишь в тебе самом и сумеешь ли ты разобраться в себе. Найти… Точку опоры.              Она удивленно попробовала слово на вкус и удалилась. Натаниэль не сомневался, что эта одаренная провокаторша уже знает ответ, но хочет, чтобы он тоже нашел его самостоятельно.              Натаниэль думал об этом всю тренировку. Утреннюю, дневную, вечернюю, ночную. Думал в перерывах, в душевой, и на поле. Нужно дезориентировать противника. Вскружить голову, обмануть. Обманный маневр. Он бежал, затем показушно оступался. Вот, соперник думает, что мяч уже у него в клюшке. Обводка и соперник падает. Все это смотрелось чем-то невозможным, однако на то он и член королевского двора, чтобы вершить невозможное? При всем положении свиты, бездарностей в ней не оставляют. Рассчитать угол. Найти точку опоры, точку опоры… Да черт его знает, что это значит…!              И…              Жасмин легко закрыла его. Он рухнул перед девушкой на задницу, болезненно потирая ноющий копчик. Как же неприятно, да ещё и перед строгонравной Жасмин.              — Что, черт побери, это было? — удивилась Жасмин, подавая руку Натаниэлю. — Только не говори, что ты разучился играть, я найду цемент и замурую твою тощую задницу в бетоне!              — Даже спрашивать не буду где ты найдешь бетон и что ты будешь делать с цементной задницей… — поразился Натаниэль. — Это была отработка нового приема. Пока выходит не очень.              — Не смей выносить это на общую игру, пока не отточишь до ювелирной точности, иначе я откручу тебе хуй и засуну его в задницу! — возмутилась Жасмин. — Ты в курсе, что капитан какое-то время назад пытался овладеть «дезориентацией»?              Разумеется, одаренная в области экси Жас прием узнала.              — Правда?              — Ага, правда нихуя не вышло, — довольно сообщила она. — Спеси у короля поубавилось. Представляю его рожу, когда заветным приемом дядюшки овладеет кто-то другой.              Жасмин злорадно разулыбалась.              — Ради такой шутки я тебя потренирую! Эй, плоскодонка, забери коротышку и дуй отсюда! — прикрикнула Жасмин на Роуз, что объясняла какой-то особо въедливый финт Эдит.              Натаниэль начал сначала, один на один против Жасмин, вспоминая рекомые инструкции из записей менеджера самой первой команды экси. После движения в сторону замедлить ритм движения, заставляя опекуна опуститься на полные стопы для блокировки паса. Чтобы все вышло реалистично нужно чуть замахнуться и поднять глаза на союзника. Он отбил мяч, тот срикошетил, однако Жасмин легко его перехватила.              — Выбивай из ритма, — посоветовала Жасмин, пинком отправляя мяч назад Натаниэлю.              — Что?              — Тупица, не суй хуи в уши, пока я с тобой разговариваю! — разозлилась она, но продолжала. — Выбивай из ритма, говорю! Контролируй дыхание, дыши животом, затем расширяй ребра, так, чтобы наполнять воздухом все тело. При остановке обманывай дыханием, действительно профессионалы как звери — невербально чувствуют это. А затем продолжай бежать.              — Не могу, я постоянно сбиваюсь сам, — почесал затылок Натаниэль.              — Тогда тебе нужна точка опоры, чтобы не сбиваться.              И вновь мистическая «точка опоры». Где же искать эту чертову точку опоры Натаниэль не знал, но продолжал, даже если надежды почти не оставалось.       

***

      Авель больше всего на свете напоминал потерянного брата Эдит. Волосы светлые, но ближе к искусственной платине Эдит, чем к яркому блонду Лоуренса. Длинные ресницы добавляли ему какого-то девичьего очарования, а ключицы и кисти рук смотрелись изящно, будто у скульптуры. Он был белым и бледным, как лик ангела и сохранял на лице блаженное выражение. Авель был примерно роста Рико. Самым низким вороном по праву являлась Эдит, продолжал топ с конца Натаниэль. Рико, Роуз и Авель так же не являлись великанами. Помимо их пятерых — исключений, — все в гнезде имели высокий рост — это было важно для эксистов и тренер предпочитал брать генетически предрасположенных игроков.              Натаниэль всю неделю наблюдал за Янгом, пытаясь просчитать его так, как Роуз считывала остальных членов команды и быстро понял кое-что тревожащее. Авель не читался. И вовсе не потому что был посредственностью, нет. Авелю не хватало хоть какой-то индивидуальности. Настолько, что сам Натаниэль периодически забывал о его существовании. Ему не хватало хоть чего-нибудь, что сделало бы его человеком из плоти и крови. Даже комната, что он делил с Чарльзом, имела лишь следы пребывания последнего, но не Авеля. Роз рассказывала совсем уж страшные вещи, которые выяснила от Чарльза: этот блаженный был выходцем какой-то секты, неоднократно подвергался физическому насилию, от чего попросту привык к такому отношению. Янг когда только попал в плен Эвермора, так и продолжал молиться, ведя совершенно асоциальный и оторванный образ жизни. Эвермор усугубил его проблемы, когда подключились Рико и Хозяин. Жан рассказал, что Авеля за нерасторопную игру могли неделями закрывать в подвале. А в душевой Натаниэль отметил, что кожа на его спине была оторвана образами крыльев.              Авель Янг же становился самой частой жертвой Воронов и основным «ягненком на убой» под руку тренера. Он был обыкновенным игроком, невзрачным и безропотным человеком, голоса которого Натаниэль не мог вспомнить. Вечно рассредоточено смотрел в пол, в столовой мазал еду по тарелке практически не питаясь. Он не вырывался, не кричал, как его напарник Чарльз. Даже не пытался стараться лучше, чтобы сделать свое положение не таким ужасным. Авель принимал все как должное, а когда мог дремал, свернувшись светлым клубом на скамейке. Авель не имел друзей и даже напарник обходил его, будто прокаженного. Разумеется, безропотным положением ягненка на убой пользовались ублюдки Рико.              Под конец тренировки Авеля банальнейшим образом подставили члены его же команды, поведав, что тот спал на площадке и мешал их командной работе, тем самым пуская под тяжелую клюшку помощника тренера Ричардсона. Натаниэль надеялся, что хоть кто-нибудь вступится за безропотного парня, что не пререкался, не выкручивался, не упрямился, не сожалел и почти не дышал. Призрак обрел образ лишь когда он услышал хлёсткий удар и слабый сип.              — Янг!              — Стой! — Жан схватил Натаниэля за руку, зло зашипев на ухо. — Я понимаю, что ты хочешь помочь. Я понимаю, что тебе не все равно. Ему больно, а ты считаешь, что это несправедливо, ведь его подставили… Но у тебя уже есть Эдит! Думай о ней! Если сейчас ты кинешься к нему, пострадает и она тоже! Ты этого хочешь?! Ты это мне обещал?! Ты обещал, что она будет в безопасности! Ты говорил, что она будет в порядке!              Натаниэль протрезвел. Эдит. И правда, как он в своей жажде помочь команде, мог забыть об Эдит? Чем он будет отличаться от Кевина, если из-за него Жану и Эдит причинят боль? Тогда что, черт побери, ему делать?! Он отказался от участи наблюдателя. Он поклялся Роз что-то изменить. Он хотел, бесконечно хотел помочь раненым птенцам Эдгара Аллана. Но сейчас он не мог даже принять удар на себя, как делал в случае Жана и Эдит. Ведь тогда пострадают Жан и Эдит.              — Я знаю… — Натаниэль опустился на колени. — Но это так неправильно… Я хочу что-то сделать, хоть что-нибудь…!              — Ты сделаешь. Обязательно сделаешь, Ниэль, — все шептал ему в макушку Жан, крепко прижимая к себе. — И я помогу тебе.              Ричардсон чаще всего попросту отправлял в подвал. Подвал в гнезде между собой называли склепом: темно, хоть глаз выколи, сыро из-за труб, протекает вода. Заболеть — раз плюнуть, Натаниэль знал, что туда отправляют совсем безнадежных, или слишком дерзких игроков другим на обозрение. Например малолетнего Жана держали в подвале не раз и не два, он знал это помещение и знал некоторые лазейки.              — В детстве Рико запирал меня там. А Кевин таскал еду, — поделился он. — Кевин объяснил, что в подвале не работают камеры. Смысла особо нет, разве что наблюдать за превышением полномочий тренера, или весельем Рико.              Этим вечером Натаниэль и Жан отправились в подвал, заранее отправив Эдит к девушкам, на случай, если их поймают. Жан провел его без происшествий. Самое сложное началось уже в клетке: Авель молился, лежа в грязном уголке, синеющий, продрогший и раздутый от многочисленных гематом.              — Авель?              Тишина.              — Мы принесли тебе поесть.              Молчание.              — Ты наверняка голоден. Я здесь и хочу помочь тебе.              Авель поднял голову. Бесцветный взгляд, бесцветные волосы. Призрак, а не человек. Эненра, а не плоть и кровь.              — Тебя держали здесь со вчерашнего дня. Мы переживали.              Ложь, до недавнего времени Натаниэлю вовсе не было дела до сокомандников, лишь бы Эдит и Жан были в порядке. Он уцепился за воронов от отчаяния, но продолжал добиваться их расположения уже из сострадания.              Однако голодный Авель подполз. Натаниэль, сидя на полу вместе с ним, кормил его, обессиленного, с рук, так, как когда-то Эдит. До самого конца заключения, Натаниэль ходил к Авелю, рискуя собственной головой, неизменно угощая остатками собственных приёмов пищи.              Однажды ночью вкрадчивые, практически неощутимые, шаги переполошили и подняли с кровати Натаниэля. Рико давно не захаживал к нему ночью, возможно потому что из-за ближайшего интервью и приступа Эдит, дядя запретил ему явно калечить свиту. Но Рико был Рико, его сознание не было затуманено разумом, Натаниэль подозревал что и такое могло ему в голову забрести. Натаниэль кинул быстрый взгляд на голову Эдит, торчащую из кокона целых двух одеял, в которые она запасливо завернулась. Волосы Эдит стояли смешным торчком после сна, Жан часто шутил, что в них хоть целую популяцию каких-нибудь птичек посели — приживутся. Сам Жан тоже уже не спал — его сон был таким же чутким, что и у Ниэля. Они уже были готовы к худшему.              Но на пороге стоял всего лишь Авель.              — Я…              Натаниэль обмер, а к вискам прилила кровь. Раньше он никогда не слышал голос Авеля. Красивый и трогательный, как скрипка — это был голос ангела.              — Я боюсь спать.              Натаниэль поверил. Авель вечно выглядел изнуренно-сонным, словно у него не выходило даже прикрыть веки. Жуткие мешки под глазами портили его ангельски-светлое лицо. Какие сны столь долго и мучительно преследовали Авеля? Почему тот боялся даже прикрыть глаза? Какими бы наваждения Морфея не являлись, они вытягивали из раболепного ягненка на убой последние соки.              — Пожалуйста…              Так жалобно, будто играя на тончайших струнах души. Натаниэль посмотрел на Жана, на Эдит. Выражения их лиц были жалостливыми и неуверенными, но в Авеле они точно увидели что-то знакомое, поэтому даже не возразили, когда Натаниэль поднялся, дабы вдвоем с Жаном перетащить кровать из комнаты Чарльза. Самого Чарли в комнате не оказалось, по наводке от Роз, Натаниэль знал, что с напарником он старался не задерживаться: когда не занимался в спортзале, терялся в дальнем уголке местной, небольшой библиотеки. Разместиться с комфортом удалось. У воронов были достаточно широкие апартаменты, однако делили их на двоих. В итоге, в комнате получилась одна отдельная и одна общая кровать. Жан предпочитал спать отдельно, Эдит с момента своего попадания в комнату не отлипала от Натаниэля, ведь ее собственная все еще покоилась в комнате мучителей. Авель пристроился с краю, успокоенный рукой покровителя.              — Завел себе насест с цыплятами? — съязвил Жан.              — Похоже на то.              Авель был услужливой тенью и очаровательным ягненком. Чуть что, преданно бросался под руку Ниэля, подносил ему чай, едва ли не в руки целовал. Натаниэля это больше напрягало, чем радовало. Та же взятая под его опеку Эдит принимала помощь с благодарностью, но привычкой — она была из любящей семьи и в детстве, как младшая и единственная девочка, — никогда не была обделена вниманием, когда как Авель, зашуганный и ранее, еще до гнезда, не ведающий о заботе, пригрелся в руках и не мог насытиться теплом. Светлый лицом, с почти прозрачной кожей и выбеленными волосами, Натаниэлю он казался божьим агнцем. И каждый скупой жест внимания Натаниэля был для него божеской рукой, не иначе. Брел за трио свиты, делал для Натаниэля все и еще немного, молился, а мог просто замирать и с упоением смотреть. Едва ли не в рот. Или в рот, грозязь упасть на колени. Ситуация начала принимать нездоровый оттенок, но Роуз убедила, что мальчика нужно просто отогреть.              — Роз, Авель блаженный, — с затаенным иступленным испугом рассказал Натаниэль при встрече с наставницей. — Я боюсь, как бы он не разбил себе лоб в покаяниях…              — Как будто Эдит была лучше. А теперь посмотри на нее — счастье молодых родителей.              Счастье молодых родителей в конкретный момент орало и вырывалось, потому что Жану вздумалось вычесать у нее то гнездо, что у нормальных людей называется волосами. Жан держал когтистый и клыкастый клубок Эдит, а Авель старательно вычесывал. Вдруг он замер с самым несчастным видом забиваемой зверюшки на скотобойне — расческа застряла в волосах Эдит, не двигаясь более с места.              — Эди просто ребенок, а этот — фанатик…              — Он может стать твоей важнейшей фигурой. Думай о нем как о прирученном лисе, маленький принц, — хитро возвала Дженкинс.              — Ненавижу лис, — буркнул в пустоту Натаниэль, вспомнив трусоватого Дэя, дуру менеджера и противного Миньярда. — Противные, вонючие животные…              — Вороны тоже не сказать чтобы приятно пахнут, — хихикнула Роз. — От Хью постоянно разит птичником. Я при нем по первости даже дышать не могла — он пах как мокрая птица.              — Так вот чем от него несет…              — Только ему не говори.              Роуз знала многое о многих — настоящий серый кардинал. Она знала и о секте Авеля, и о разбившемся самолете отца Жасмин, и о многочисленных младших братьях и сестрах Мартина, и о заповедниках Хьюстона. Теперь уже знала и о мафиозном клане с куплей-продажей собственности. Роуз была удивительно прозорливой, внимательной и догадливой. Натаниэлю оставалось только радоваться, что Дженкинс на его стороне. Будь кто-то такой за Рико, ни о каком бунте и речи бы не шло — пресекли бы все в зачатках.              — Учись слушать, Ниэль, — повторяла она нежно, но с нажимом, когда он удивлялся познаниям девушки. Благостная ленца в ее тоне располагала к себе — говорить правильно она умела, и Натаниэль действительно старался учиться ее ровному тембру и спокойным слогам. — Люди часто говорят больше того, что действительно желают выдать. Люди часто остаются неуслышанными. Меньше говори и больше внимай — следи и впитывай. Тогда мой король станет грозной фигурой.              Натаниэль подумал, что в полутьме ее глаза чем-то напоминают спирали. Опасно.              — Кстати о грозноте фигуры. Я как раз принесла на доклад организационные моменты, мы должны окончательно определиться со списками к пятнице. Лишь проверенные люди. Мы не можем рисковать сейчас, в самом начале.              Первая встреча неофициального «клуба по интересам» была назначена на вечер пятницы. Удобное время, когда Рико и его ублюдки скрывались с горизонтов гнездовища на встречу клубам и гулянкам. Даже в отсутствии Рико его стая не стала отсиживать в гнезде время, что могла потратить в кальянной — пропуски у подонков были. Мартин лишь подсобил с расписанием, заявив, что уйдут все верзилы, кроме Девиса и Ричера — но те внезапно замучились животиком и крепко застряли в ванной комнате. Натаниэль иронично посмотрел на Роуз, от чего та лишь невинно улыбнулась — манипуляторша от дьявола. Освободившееся помещение бильярдной Натаниэль и Роуз решили использовать на благо общего дела — укрепления позиции ради. Из приглашенных намечались все имеющиеся в гнезде девушки, напарники Моро-Веснински, напарники Уильямс-Энглс, недавно завербованные Натаниэлем агнец Авель — еще затравленно озирающийся по сторонам и держащий Натаниэля за рукав рубашки, словно птенец свою мать-птицу, — и Саммерленд Филлис. Без напарников. Но все еще будет. Натаниэлю был нужен круг, а не вассалы.              — Блаженный, ты бы хоть сегодня сделал светлый лик проще, — начал было Мартин, но Натаниэль привычно прикрикнул:              — Не пугайте мне ребенка, сволочи к ближнему нечуткие.              Авель преданно последовал за ним, держа его за край свитера.              Авель, прижившийся под крылом Ниэля, совсем не доставлял проблем. Начиная от жизни в комнате, что имела следы жизни всех троих. Эдит была той еще неряхой, Жан педантом и чистоплюем, Натаниэль быстро адаптировался к месту, людям, и никогда много пространства не занимал по старой привычке подстраиваться под окружение.              Но Авель был воистину исключительным случаем. Авель, переехавший к ним, оставался совершенной тенью. Прятался по углам, притворяясь предметом интерьера, лишний раз не подавал звука. Он казался безликим настолько, что комната после его переезда даже не изменилась. С равной степенью Натаниэль мог принести еще один кактус в пару любимицы Жана, и то, казалось, тот занял бы больше места. Он даже не пах клубничным шампунем, каким пользовались Жан и Эдит (изначально то был шампунь Жана, но как-то раз его учуяла Эдит и благополучно попыталась съесть — отплевывалась долго и слезно), от него не разило сладким как от объевшейся Эдит, даже его пот не пах. Он был сух и пуст. Глаза у него казались бесцветными, а взгляд расфокусированным. Настоящий мальчик-призрак. Авель ходил босиком, спал как мертвец, почти не дыша. Его накрывали панические атаки, если он спал в одиночестве, отчего на тренировках ранее он вечно был такой сонный и самый наименее результативный. Авель не ощущался совсем: Натаниэль, с прилипшей на нем Эдит, не чувствовал притеснений. На поле Авель так же тенью бродил за Натаниэлем, тренируясь в основном с ним, и всегда держа его в поле зрения. На редкие попытки поговорить он практически не реагировал, так, что Натаниэль к своему стыду иногда забывал о его существовании рядом. Но привык, что чашка с чаем оказывается ровно в срок и точно в его ладони, полотенце на его волосах, одежда под рукой, а бутылка воды на его стороне скамейки.              Авель пытался выслужиться перед Натаниэлем, поэтому исполнял все, о чем бы тот не попросил. Впоследствии, даже без напоминаний, будто Натаниэль просил не об единичной помощи, а наделил его вечными обязанностями, не выполнить которые означало умереть. Вот и сейчас невинный ягненок Авель, вместо Ниэля, начал разливать всем чай, снуя по бильярдной. Эдит уже была разбалована его вниманием, когда как Жан и Ниэль еще подрывались помочь, на что Янг только головой качал и продолжал заниматься своим делом.              — Ниэль, так ты завел собаку, чтобы она приносила тебе тапочки? — вскинул брови Мартин.              — Сами вы собаки, — заступился за Авеля задетый за живое Жан. — Авель — лучшее, что случалось с этой проклятой комнатой!              Авель полюбился Моро не сразу. Недоверчивый Жан с видом сторожевой овчарки редко кого допускал до общения с Натаниэлем и Эдит: такой благодати заслуживали исключительно надежные люди, что не причинили бы его драгоценным напарникам зла — немногие старшекурсники в лице Жасмин, Роуз и Мартина. По первости он по-волчьи сверкал стальными серыми глазами из своего угла, с поджатыми губами, лишний раз не отпуская от себя притихшую в присутствии постороннего Эдит. Авель и не пытался ему понравиться. Он был слишком занят, пытаясь услужиться перед Веснински. Авель умел вязать, помогая Жану с подарком для Натаниэля. Авель знал тонкости ухода за растениями, опекая его любимый кактус, по просьбе Ниэля. Авель приглядывал за Эдит, по той же просьбе, помогая разобраться с вечным кукушкиным гнездом на ее голове и не позволяя той выходить из комнаты в грязной одежде. Из-за последнего обстоятельства Авель был принят Жаном как родной.              — И я не преувеличиваю! Он сумел разобрать тот апокалипсис, что оставил за собой цыпленок мутант, можно сказать жизнь мне спас, вытащив из-под завалов…!              — Эти завалы были моими вещами! — завопила Эдит. — Вы растащили мою горку сокровищ, как вы могли?!              Авель всю ночь копошился в уголке, расставляя цыплят Эдит по полкам, вещи по шкафам, тетрадки в стол, а фантики в мусорку. Проснувшаяся с утреца Эдит вопила ультразвуком, Жан столь же громко ликовал, а Натаниэль проклинал всех троих, желая умереть спокойно, на кровати: опять всю ночь читал Кинга и сейчас зависал меж громкой реальностью, и сном, где носился по коридорам за клоунами-убийцами с клюшкой для экси.              — И правильно сделали! — жестко припечатал Жан. — Что за привычка сгребать к себе всякий мусор?! Если это дают фанаты, не значит что это надо брать!              — Тот конус был мне необходим!              — Зачем?! — возвал к благоразумию Одьен Жан и тут же осекся, когда у нее загорелись глаза. — О, нет, не отвечай, даже спрашивать не буду. И хватит подбирать с улицы мусор!              — Это была ракушка!              — Не дает ребенку заводить новые игрушки, — покачал головой Натаниэль, обращаясь к Роуз. — Я в этом плане более демократичен.              — Балто ты плешивый! — заругалась Эдит на Жана, обернувшись к Авелю. — А ты, а ты…!              — Не наводи меня на грех, не порочь славное имя мессии, очистившего комнату от миазм, — предупредил Жан. — А на тебя моя благодать не снизойдет, адский цыплячий легионер!              — Ва-а, Ниэль, я больше не любимый ребенок! — зарыдала Эдит, повиснув на правой руке Натаниэля. Он принялся утешительно поглаживать Одьен костяшками пальцев по виску. Рядышком, по левую руку от Натаниэля, подсела Роуз, так же прислонившись к нему теплым боком.              — Все пришли. Видишь как все славно складывается, — шепнула она на ухо. — Добрейшей ночи всем. Жан, будь помягче к Эдит, она бедненькая, бедненькая…!              Роуз расслабленно помахала ладошкой. Обаяние от нее так и хлестало, будто прорвало плотину с момента, как она назвала Натаниэля королем и принялась ему прислуживать. Иногда Натаниэлю казалось, что она немножко съехала с катушек, но когда вороны отличались здравым полетом мысли? Правда теперь она не была тануки, больше напоминая сирену из старых сказок, что он слышал в прибрежных городах — тварей с манящим голосом, утаскивающих несчастных на дно и сжирающих до костей. Натаниэль не на шутку испугался, когда увидел как у заалевшего Жана едва кровь носом не пошла, стоило ему увидеть такую Роуз, прибавившую баллов сто в обаянии.              — Успокойся уже, ты мне напарника сломаешь! — возмутился он, вынудив Роз притупить чары. Роуз действительно чуть сбавила обороты, пока Натаниэль подбирал челюсть с пола. Что за ерунда, почему у этой силы есть выключатель? Она что, лампочка?! — Как ты это делаешь?!              — Ты о чем? — безбрежно улыбалась Роуз со своим фирменным взглядом: «А что-то случилось?». Натаниэлю все больше понимал, с чего это Жасмин ходит такая нервная. Попробуй не нервничай с такой провокаторшей в партнерах. Роуз была хитрющей до невозможности, всегда получала все что хотела своими улыбками, творила пакости, но даже если ее милейшую особу ловили за руку на проделанной гадости, строила невинные глаза и человек сам себе начинал казаться идиотом. Чтобы эта святая невинность да бедная наивность и что-то замышляла, может это у меня едет крыша? И чтобы видеть чертей в омуте темной, лесной зелени ее глаз, стоило пожить с ней какое-то время достаточно близко — Жасмин уже без зазрения совести на нее и орала. Поэтому бедную Жас нарекли истинным диктатором их пары.              — Эта манипуляторша опять тебя достает? — раздался голос откуда-то сверху — Жас стояла над ним. — Ты заебала морочить мальку голову, он из-за тебя не может сосредоточиться на наших тренировках!              — Ниэль, боже правый какими тренировками ты занимаешься с этой глупенькой бедняжечкой? — коварно хихикнула Роуз.              Роуз ходила за ним при каждом удобном случае, выдавая советы, якобы «прислуживая своему королю». Жасмин все никак не могла успокоиться со своей практикой. Эдит просто негодовала, выполняя долг младшей сестры — защищала брата от поползновений. Правда выходило так, что орала и мельтешила больше всех. Вот и получилось, что под конец эти трое затеяли ожесточенную схватку за молодые телеса Натаниэля, который на все это вообще-то не подписывался. Тогда же мужское население заприметило, что как-то вдруг, неожиданно, все имеющиеся в команде девушки (особенно Роуз, на которую пускали слюни пологовно все) приблудились ошиваться именно рядом с Натаниэлем.              — Я тебя ненавижу, Натаниэль, — поделился откровением Мартин, когда Жасмин наклонилась к Веснински.              — Да я тут при чем? — просипел Натаниэль, которого уже откровенно растягивали в разные стороны.              — Да слушай меня внимательно, хер недоросток! — довольно скалилась Жасмин, приземлив грудь прямо на макушке Натаниэля. Ей места не хватило, о чем она нисколько не жалела, расположившись с комфортом.              — Ниэль, ты разобрался с точкой опоры? — интересовалась Роуз, крепче взяв в оборот его левую руку.              — Это мой братик, ищите себе другого! — негодовала хныкающая Эдит, вися на другой руке.              — Эди, милая, прости нас, но мы с Жас думаем забрать Ниэля нам в пару, — хихикнула Роз. — Королю полагается гарем. Хотя зачем тебе Жас, если есть я?              Натаниэль даже потерялся. Глядя в невинные глаза Роуз, никому и в голову прийти не могло, что эта нежная, как цветок, девушка вполне может сказать что-то грубое или эгоистичное. Обычно это имело эффект опрокинутого на голову чана с ледяной водой.              — Ниэль, я же лучше этой плоскодонки! — ухмыльнулась Жасмин.              — Я задушу тебя, Натаниэль, — разоткровенничался Мартин.              — Мой король не выберет девушку, у которой в лексиконе помимо: «Сиськи» и «Хуи», — ничего нет.              — Ах ты… хуевая плоскодонка со сникшими сиськами! Ниэль, ее сиськи давно протухли, так и знай!              — Как я жил без этого познания… — поразился Натаниэль. — Попробую смириться с потрясением самостоятельно…              — Мама, папу уводят из семьи! — уже рыдала Эдит.              — И пусть уводят, — даже не оторвался от книжки Жан. — Дорожка скатертью, райские угодья оврагами…              — Как ты можешь так спокойно на это смотреть?!              — Вполне. Если я сумею посредством передачи этого беса избавиться хотя бы от одного балбеса, то буду исключительно счастлив… — блаженно вывел Жан.              — Ниэль пойдет тренироваться со мной! — отсекла Жасмин              — Ниэль мой братик! Я буду кусаться! — предупредила Эдит.              — А кого бы ты выбрал? — увещивала хитрющая Роз.              Две гарпии и одна Эдит выжидающе уставились на него.              — Жана, — без раздумий вкинул Натаниэль.              — Иди к черту! — заранее открестился рекомый Жан, запустив в Натаниэля книжкой. Прилетело по лбу.              — Любовь моя, ты разбиваешь мне сердце, — заметил обиженный Натаниэль.              — Сперва разобью рожу, — кивнул Жан.              — А он хранит верность жене, — заметил Люк.              — Кстати, у меня все еще нет партнера для банкета. Ты всегда можешь составить мне компанию, только скажи, Натаниэль, — улыбнулась Рози.              Все подавились. Натаниэль тоже. Когда же рыжая голова Роуз успокоилась на его плече, он почувствовал, что бездна абсурда окончательно поглотила его с головой. Роуз — принцесса Эвермора, получающая все что хочет. Прислугу в лице напарницы и друга, мужское внимание, даже Рико не терроризировал ее как ту же Эдит. Насколько он знал, если Рико и приглашал кого-то на банкет, то только Роуз. И эта первая красавица приглашает на банкет практически бунтаря и изгоя. Шутка ли? Роуз должна идти рука об руку с Рико, или в гордом одиночестве, а не возиться рядом с проблемным первогодкой.              — С чего ты вообще взяла, что малек пойдет с кем-то вроде тебя? Ты же сожрешь его! — Жасмин наклонилась, возжелав задушить Роз, но задушила только Натаниэля, который не вовремя поднял голову. — Наверняка влажная мечта этого хуйца-мальца пойти на банкет с настоящей ахуенной леди вроде меня, а не со всякими манипулятивными сникшими сиськами!              Конкретно в данный момент мечтой Натаниэля было избавиться от груза, который грозил удавить его раньше козней Рико. Какая же идиотская выйдет смерть.              — Натаниэль, ты покойник! — охренел Мартин.              — Не-ет, мама и папа пойдут вместе! Никто не разлучит моих родителей! — плакала Эдит.              — Боже милостливый, почему я окружен идиотами…? — молился Жан. — Чем я заслужил дружбу с этими…              — Так мы дружим и багет это даже признал? — обрадовался Натаниэль. — Эй, Эди, у тебя есть камера? Мне срочно нужно это заснять! Исторический момент, вообще-то!              — Кто-нибудь, убейте меня, ад, в который эти двое втянули меня, стал невыносим…              — Да за кого ты нас принимаешь, Эйфелева башня?! — надулась голкипер.              — За фантастических идиотов и еще психов, само собой, — рассказал Моро.              Эдит решила обидеться, но все были спокойны, все равно дуться долго она не умела.              — У вас всегда так весело? — удивился Саммерлэд, рассматривая представший перед ним выездной шапито. Благо место в первом ряду.              — В нашей палате… то есть, команде, и не такое бывает, — отмахнулся Жан, пытающийся отцепить хотя бы клеща Эдит от телес синеющего от недостатка кислорода, напарника. — Дамы, время вышло, он не матрас, возлежания не бесплатные…              — Внеси свой вклад в создание атмосферы, — предложил откашливающийся Натаниэль, получивший незабываемых и явно мучительных впечатлений на всю жизнь. — Я слышал, что ты играешь.              — Немного, но здесь…              Такое не приветствовалось. Не запрещалось, но и не приветствовалось. Саммерлэд уже и забыл, когда в последний раз его музыка приносила кому-то улыбку. Но Натаниэль убежденно заявил:              — Самое то. Мы очень просим, маэстро!              Слабые попытки Сама привлечь к себе внимание народ не расслышал, поэтому Натаниэль хлопнул в ладоши сам — присутствующие тут же умолкли, обратившись во внимание. Гитара, извлеченная из чехла, была явно не новой, покрытой стикерами и подписями, наклейками и лентами — все с фестивалей, на которых Сам побывал. Музыкальные инструменты были в гнезде, однако ими редко кто пользовался, из-за загруженного графика и бессмысленности данного развития личности — все равно поголовно все вороны собирались стать профессиональными спортсменами, и музицирование было им попросту не нужно. В основном инструменты являлись декорацией привилегированного положения команды: у них должно было быть все, от бара, до бассейна, бильярдной, комнат отдыха, спа и даже личных массажистов. В буклете разумеется рассказывалось о просторной музыкальной студии, где студенты могут заняться: «Тем, что приносит душе покой». Здесь было пыльное фортепиано, на которое испуганно косилась Эдит, скрипка, что периодически присваивала Роз — тогда вечерами по комнате разливались прекрасные реки мелодий, Жан просто обожал таскать напарников на редкие выступления девушки — однако единственную гитару Рико в свое время сломал (при чем о чью-то голову, наверное от вечного психоза возомнив себя рок-н-ролльным героем), когда сам не смог освоить инструмент, потому свою личную любимую малышку Сам прятал в комнате под кроватью.              — Удивительно! — тут же подлезла ближе Эдит, увлеченно рассматривая картинки.              — Заинтересовалась, малышка Ди? — Сам тут же бросился в увлеченный пересказ о днях минувших — свободный, будто ветер, и взъерошенный, как бурный поток. О различных фестивалях, концертах, на которых побывал. По национальной традиции совершенно безбашенный Сам, как оказалось, видел многое и знал многих: ночевал в палатках, колесил по Америке автостопом, встречал рассветы и закаты, умел рулить байком, набил парочку тату (древнегреческий бог, которого Натаниэль не помнил, скалился у Сама прямо на груди), удачных и не очень, пока нелегкая не занесла его в экси. О подробностях он не распространялся, но и остальные к нему в душу не лезли — от Стюарта Натаниэль выяснил, что, ни один ворон не попал в Эдгар Аллан от хорошей жизни.              Саммерлэд оставался для Натаниэля загадкой, уж слишком быстро тот согласился поприсутствовать на вечере встречи. Он всегда улыбался, возможно считая, что улыбка — это единственное оружие человека, попавшего в столь безнадежную ситуацию. Бывали люди-солнышки, способные сразу влиться в коллектив и Сам был одним из таких: в нем было что-то очень располагающее. В гнездо он попал относительно недавно и еще не успел до конца распробовать то отчаяние, которое вынуждают вкушать старшие вороны. То, что ломает бесповоротно. Натаниэль не хотел, чтобы внутренний свет славного паренька задавили ублюдки Рико.              Эдит слушала его увлеченно, при рассказе о музыке ее глаза загорелись — она сама была прирожденной пианисткой. Жан рассказал Натаниэлю, что до гнезда Эдит училась в музыкальной академии и успешно осваивала фортепиано. Настолько успешно, что даже планировала поступать в консерваторию, однако трагедия, что постигла ее семью из-за Мориама, сломала все ее мечты и планы — с тех пор Эдит обходила десятой дорогой фортепьяно в комнате отдыха. Но ей все еще нравилась классическая музыка в плеере, скрипка Роуз и гитара Саммерлэнда.              Марш Сам держал в правильном темпе.              — Умница! Я могу подыграть! — Роуз первой сбросила кроссовки и спустилась на паркет. За ней уже вышли Мартин и Жасмин, будто только ожидающие ее команды.              — Тебе поэтому так нравится Роз? — заметил Натаниэль, когда Дженкинс взялась за скрипку. Она легко плясала, подыгрывая Саму смычком, как птица крылом, и в воздухе разлились раскатистые мелодии. Роуз поднимала темп, а Саммерлэд подхватывал. Качаясь, свистя и расплескиваясь, их музыка горела во тьме подземелий. Рыжие волосы Роз взметались пламенем жар-птицы, а гибкое тело изгибалось, напоминая образ, сошедший со строк отчаянной молитвы. Она плутовато щурилась, но губы ее расплылись в нежной улыбке. Зрелище напоминало сон.              — Эди лечит музыка Роз, — поделился Жан, указывая на завороженно замершую Эдит, поджавшую к себе ноги. — Я верю, что однажды она вновь сядет за фортепиано…              На лбу Жана пролегла скорбная морщина.              — Это мое самое сокровенное желание.              Неряшливая, рассеянная, запуганная и печальная Эдит преображалась, когда растворялась в мелодиях. Натаниэль подумал, что хотел бы увидеть свою Эдит сильным, гордым существом, за массивным концертным инструментом, что пальцами срывает ноты и сонаты, заставляя инструмент петь громко и размашисто, а зрителей восхищенно внимать. Чтобы все слышали ее, замечали и все же восхищались. Он был готов аплодировать ей до боли в руках, и бросать цветы к ее ногам, лишь бы видеть ее такой. Счастливой и живой.              — И мое, — признался Ниэль.              — О чем вы тут шепчетесь? — подозрительно придвинулась ближе Эдит.              — Выбираем тебе университет и откладываем бюджет на образование, — ответил Жан.              — Какой ты милый, даже ребенка признал! Аж непривычно, — фыркнул Натаниэль. — А давай еще раз, на бис?              — Мое сердце кровью обблевалось! — заявила Эдит.              — Я вымою тебе рот с мылом, — рассказал о своих намерениях Жан.              — Но так говорит Жасмин! — праведно вознегодовала Эдит.              — А не надо повторять за Жасмин! Если она пойдет прыгать с башни, ты тоже за ней сиганешь?              — Да за кого ты меня принимаешь?! Моя башня будет выше и красивее!              — И где ты достанешь башню выше нашей? — удивился Ниэль.              — Я же принцесса, всем принцессам полагаются башни! Я денно-нощно жду когда меня спасет прекрасный рыцарь, но пока моим мечтам мешает ужасный багетоподобный дракон…!              — Уже нет, адская принцесса настолько извела волшебную тварь, что та поспешила скорейше капитулировать в рыцарские объятия.              Эдит с визгом негодования прыгнула на Жана, решив его задушить. В ответ Жан оперативно спеленал Эдит в плед, будто в рулет, вынуждая пледовую гусеницу клацать зубами да пытаться вырваться, катаясь с бока на бок. Натаниэль улыбнулся, глядя как Жан катает по полу рулет из Эдит.              Всё-таки Жан любил Эдит. Веселил ее, заботился о ней и берег на постоянной основе. Это была настоящая, целенаправленная и достаточно авторитарная забота. Жан думал, что если он не расскажет и не покажет, то Эдит обязательно все сделает неправильно. Он опекал ее, будто думал, что без его поддержки Эдит развалится. Это шло Жану на пользу, ведь его собственные горести притуплялись, в нужде заботиться о чем-то более слабом. Жан тосковал по своей семье и возможности быть старшим братом для младшей сестры. Пусть у Жана иногда глазик дергался, поскольку Эдит приходилось постоянно пасти — она аки слепой котенок, по дурному колобродила, да тыкалась во все сколько-нибудь интересующее носом и обязательно напарывалась на все углы. Жить с Жаном можно, воспринимая его брюзжание как белый шум. Ведь как бы он не ворчал — ему это нравилось. Жан несомненно любил Эдит самой чистой братской любовью и с ней преображался сам. И Эдит, что все еще нуждалась в опеке родителей, это тоже было только кстати.              Мартин и Жан вскрыли бутылки с запасами Кевина. Старшим досталось больше, обиженной Эдит вовсе налили соку по малолетству. Роуз отпила из горлышка и протянула бутылку Натаниэлю, из которой тот и хлебнул. Молчащего как партизан Авеля тоже попытались приобщить к действу:              — Не спаивайте мне Авеля! — рыкнул Натаниэль, вырывая из рук Люка бокал. — Иначе мы с Жаном до комнаты не дойдем и останемся плесневеть под темными сводами до скончания веков, или пришествия Рико. Что собственно одно и то же.              — А я уже думал что в папе-птице наконец проснулся материнский инстинкт к своим цыплятам, — фыркнул Жан. — Пей спокойно, я не буду. Мне еще Эдит укладывать.              — Что ты там говорил о материнском инстинкте, гений?              — Я и сама могу лечь, противный! — покраснела Эдит.              — Не почистив зубы, звездой на пол кровати, в потной спортивной форме, скомуниздив все одеяла, что найдешь в зоне досягаемости и воспроизводя трубные рулады от болей в животе, — обличил Моро. — Спасибо, уже проходили.              Покачнувшись, Натаниэль предстал перед разномастным вороньим скопищем со стаканом в руке. Он уже покраснел и чувствовал себя небывало расслабленно, пусть и немного осоловело.              — Да выпила твоя радость с наперстка, будь спокоен, — развеселился Люк, уже полулежащий на Мартине. — Авель, какого быть любимым ребенком в семье?              Авель только плечами пожал, мол, привыкаю. Эдит развопилась и кинулась с ним драться, правда Авель нисколько не сопротивлялся, потому Эди быстро потеряла к нему интерес.              — Эй, эй! Сам бы спел нам чего-нибудь, старшой! — уже раскрепощенный и чувствующий себя совершенно комфортно, Саммерлэд, залихватски похлопал Натаниэля по плечу.              — Я не певец.              — Так мы тоже, но кто будет жаловаться?              — Я, — заметила немилосердная Жасмин, что умостилась на коленях Мартина и теперь отдыхала.              Авель уже заплетался в ногах от своего «наперстка», поэтому Натаниэлю пришлось придержать его за рукав и усадить на свое место. Авель, шатающийся, будто корабль на волнах, наконец накренился и задремал на его коленях: дрожал как уличный котенок, подмяв под себя руки и посинев губами. Натаниэль со вздохом пожертвовал своим красно-черным свитером, оставшись в одной футболке, чтобы прикрыть его плечи. Жан потрепал Ниэля по волосам.              — У тебя самой слуха нет, — обличила Роуз.              — Просто у тебя пизда вместо ушей! Я отлично запеваю!              — Особенно в душе, когда я пытаюсь спать…              Они принялись ругаться, пока Натаниэль решал. И правда, что он теряет? Будто здесь все большие профессионалы, а когда ему еще выпадет шанс спеть что-нибудь под гитару. Если так он сможет порадовать Саммерленда. Оставив Авелю диван, Натаниэль вскочил на крепкий столик, вбив кроссовок в темное дерево.              — Я знаю одну. Наиграешь? — неуверенно отозвался Ниэль, но Сам только того и ждал. Он подпрыгнул на месте и бурно закивал. С минуту они обсуждали песню, и наконец Натаниэль подал неожиданно ровный голос:              — Хэй, Хэй, Хэй… — начал Натаниэль и Сам принялся отбивать энергичную дробь.              — Я опомнился к началу конца света,       Но ощущения — как и в любое другое утро,       И теперь мне интересно, в чём смысл моей жизни, если вдруг всё закончится?              Слушающие тут же притихли и сомнительно уставились на певуна.              — Позитивно-то как, — протянула было Жасмин, но Роуз шикнула на нее, прислушиваясь. Натаниэль продолжал.              — Машины проезжают примерно полмили за час, и я       Начал оглядываться на пассажиров и махать им на прощанье.       Можешь ли ты мне сказать, было ли во мне хоть что-то особенное всё это время?              А верно, было ли в нем когда-нибудь хоть что-нибудь особенное? Оказавшись на краю, он боялся потерять свою жизнь. По правде, страх за жизнь — все что у него было. Натаниэль завидовал Кевину, у которого было все, о чем он только мог мечтать: сильная команда, милая сестренка Эдит, умный старший брат Жан, слава и признание. Даже трагедия Кевина стала трагедией для мира, а если бы умер Натаниэль, никто бы о нем и не вспомнил. Да и не было, чего вспоминать — одна ложь перекрывала другую, лишь за многими, многими масками скрывался трус и мертвец Натаниэль Веснински. Даже на краю конца света в нем не было ничего важного, пока он не стал частью воронов.              — Но я верю, что этот мир сгорит дотла.       О хорошо, я полагаю, мы должны найти выход.       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли,       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли.              Я верю, что все это подходит к концу.       Ну хорошо, полагаю, мы будем продолжать притворяться.       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли,       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли.              Саму понравилась мелодия, припев вышел особенно бойким. Вороны же осторожно распробывали то, что нравится их неофициальному вождю. Роуз смотрела на него восхищённо, подбадривая хлопками, Жан скептически свел брови, Эдит в удивлении приоткрыла рот и даже сонный Авель таки продрал глаза, трогательно кутаясь в крупную вязку свитера Натаниэля, краснея и робея.              — Я думаю ты поворачиваешь, поворачиваешь время вспять, но я не уверен,       И я не могу припомнить переживаний в час длиной или около того.              Начал плакать — и не могу остановиться.       Начал бежать — но бежать некуда.       Присел на улице и взглянул на себя,       Сказав: «Куда ты направляешься, парень?       Знаешь, этот мир катится ко всем чертям.       Попрощайся, если есть с кем».              По крайней мере теперь ему есть с кем прощаться. Его обязательно оплачут. Теперь его жизнь не пуста, и даже все все кругом катится в ад, ему будет на кого оглянуться. Больше он никогда не будет одинок.              Но я верю, что этот мир сгорит дотла,       О хорошо, я полагаю, что мы собираемся найти выход.       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли,       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли.              Кое-кто уже начал подпевать. Сам и Роуз, к ним подключились Мартин и Люк.              Я верю, что все это подходит к концу.       О, хорошо, полагаю, мы будем продолжать притворяться.       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли,       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли.              Всё кончено, кончено, малышка, всё кончено.       Пусто и на улицах, и дома.       Было здорово, здорово, было просто здорово.       Теперь всё кончено и для тебя, и для меня.       Всё кончено, кончено, малышка, всё кончено.       Пусто и на улицах, и дома.       Было здорово, здорово, было просто здорово.       Теперь всё кончено и для тебя, и для меня.              Выдержав паузу и насладившись скисшими минами сокомандников, Натаниэль продолжил, набрав в грудь побольше воздуха и позволив усмешке растянуться на губах. Последний припев вороны пели уже все вместе. Сам — отточенным голосом, куда красивее неровных строчек Натаниэля. Веселая Эдит, вдумчивый Жан, надменная Жасмин, доброжелательная Роз, задорный Люк. Молчал лишь Авель, что раскрыв рот наблюдал за Натаниэлем с видом фанатика, наблюдающего чудеса от объекта поклонения.              — Но я верю, что этот мир сгорит дотла,       Ну хорошо, полагаю, мы это выясним.       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли,       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли.              Я верю, что все это подходит к концу.       О хорошо, полагаю, мы будем продолжать притворяться.       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли       Давайте-ка посмотрим, как далеко мы зашли.              Аплодисменты оглушили его. Эдит не стесняясь попросту прыгнула на него, тем самым сметая с ног. Авель ревностно последовал следом, силясь занять пространство побольше того, что оккупировала Эдит, а за ним подтянулись и остальные. Натаниэль едва успевал улыбаться поглаживаниям по волосам и дружеским шлепкам по спине.              — Ва-а, братик, ты крут! — голосила Эдит.              — Я могу погладить тебя в награду, — утешала его Роз поглаживаниями по волосам. — Молодец, молодец, собрал всю волю в кулачок!              — В награду можешь соприкоснуться спиной с моими сиськами. Это лучший день в твоей жизни, малек, — рассказала Жасмин, пристроившись с боку, дабы выпихнуть обидчивую Рози.              — Да я шкуру с тебя спущу, Ниэль, скотина ты эдакая! — жаловался Мартин. — Но хуй у тебя певучий, ничего не скажешь!              — Ей, это по нашему! — улюлюкал Люк.              — Неплохо, — чуть улыбнулся Жан.              — А говорил что не умеешь, старшой!              Натаниэль наконец не выдержал и свалился на матрас, вместе с висящей на нем Эдит. Всё-таки один Сам весил явно больше хрупкой Эдит, нежной Роуз и небольшого Авеля. Матрас ушел из-под ног остальных. Когда вся эта куча грохнулась, Натаниэль загробно простонал:              — Вы все должны мне новую почку, это была моя любимая…              Он даже не обиделся, когда вместо сочувствия получил пакостливый смех.              Всем было весело. Всё-таки в гнезде было так мало поводов для праздников. Даже такая отдушина была нужна им всем. Сейчас они были счастливы и спокойны. А Натаниэль вновь открывал для себя своих сокомандников. У воронов несколько лиц. Первое — лицо страха, презрения. Вороньи маски. Второе — уничтоженное, жалкое, когда топчут ногами. И есть истинное лицо, скрытое за множеством масок. Глядя на то, как эти дети веселятся под шумную гитару, Натаниэль понимал, что это его состайники. Что с ними он всегда будет частью чего-то большего, у него всегда будет гнездо, куда он сможет вернуться. К его воронам, за которых ему хотелось и дальше бороться. Он не один, он больше никогда не будет один и не позволит им задохнуться в своем одиночестве.              Натаниэль мог бы расплакаться от осознания своей нежности к команде, да только это были бы глупые пьяные слезы.