***
Ночь опустилась на город, зажигая в окнах домов свечи. В саду меж цветов маячила Госпожа, ветер трепал закрученные локоны волос. Было видно: она волновалась, боялась, что кто-то заметит её. Наконец, на горизонте показался мужчина. Он медленно приближался к Госпоже. Когда же он дошёл, почтительно поклонился. — Госпожа. — Говори быстрее, Силахтар. Что ты хотел? —Госпожа, прошу, выслушайте меня. Я хотел поговорить о нас… — Опять?! Силахтар, я в сотый раз повторяю, никаких «нас» давно нет! Слышишь?! — Я много раз извинялся, и сделаю это ещё миллион раз. Я всем сердцем люблю вас. Вы — мой лучик света, — девушка ухмыльнулась. От его слов ей действительно стало смешно. — Каждый человек имеет право на ошибку, и на второй шанс тоже. Я знаю насколько огромную ошибку совершил .Мне остаётся лишь уповать на ваше милосердие… — Силахтар, я итак милосердна потому, что не рассказала Повелителю, иначе бы ты давно отдал Аллаху душу, — загнала его своим ответом в тупик. — Безусловно, но… Я готов вновь завоёвывать ваше доверие, скажите, как мне искупить свою вину? Девушка проигнорировала вопрос, медленно начала уходить. Силахтар схватил ее за руку. — Ты что делаешь?! — Гевхерхан, прошу тебя, не уходи. Прости меня! Я не могу жить без твоей любви… Этим он окончательно разозлил Госпожу. — Об этом надо было делать тогда, когда ты заигрывал с моей сестрой! Ты понимаешь, что разбил сердце не только мне, но и Атике! Она тоже страдает из-за тебя. Только потому, что ты ошибся!***
Сидя за столом, Мурад склонился над листом бумаги и старательно что-то писал. Закончив, он поднял лист и прошелся глазами по только что написанному тексту.«Шах Сефи, я искренне считал вас воином, человеком, достойным трона и государства. Но как жаль, что ошибся. Вместо того, чтобы обсуждать политические вопросы со мной, объявить войну или совершить другое решение, подобающее воину — ты решил шантажировать меня моей матерью. Это низко и подло. Хочу, чтобы ты знал: османская империя принадлежит нам, османам. Так было, и будет всегда. Но, тем не менее, в приоритете для меня жизнь Валиде Кёсем Султан, ты угадал. Я ни на секунду не доверял тебе, не доверяю и сейчас. Какова гарантия того, что после изданного мной указа о передаче османского трона персам моя мать останется жива? Султан Мурад».
Удостоверившись, что верно записал всё то, что хотел, Мурад позвал в покои слугу. Передал письмо ему. — Отправь это письмо в Персию через посла, прямиком в Багдад. — Как прикажете.***
С момента, как Кеманкеш вернулся в комнату прошло немало времени, однако кроме парочки незначительных фраз двое не разговаривали. Паша сидел на каменной скамейке, жгучая боль разрывала тело, отчего мужчина покраснел. Не мог вымолвить ни слова, боялся, что по натянутой речи Кёсем поймет, что ему больно. Несмотря на то, что Кеманкеш тщательно скрывал боль, Кёсем давно уже всё поняла. Видя, что он не хочет об этом говорить, молчала. Прошло ещё немного времени, прежде чем боль стала настолько невыносимой, что терпеть он больше не смог. Приподнялся, достал из кармана ту самую флягу с водой, с помощью которой относительно недавно промывал рану на ноге. Неумело постарался снять кафтан, но от боли не вышло. Кёсем, заметив неудачные попытки Кеманкеша промыть раны, решила предложить свою помощь. Медленно подойдя к нему со спины, тихонько, очень смущенно спросила: — Давай я помогу тебе? — Не стоит, я справлюсь, — был тронут этим предложением, но не мог позволить Султанше помогать рабу. По началу Кёсем послушно отошла, но, увидев ещё несколько попыток снять кафтан, не выдержала. Осторожно подошла, и также осторожно сняла мешающий предмет одежды. На секунду Кеманкеш застыл, рука Госпожи коснулась его плеча, сердце забилось чаще. Вовремя пришел в себя. — Спасибо, не стоило. Улыбнулась ему. Кёсем заметила кое-что ужасное: белая рубашка на Кеманкеше полностью пропитана кровью. Сердце закололо, но смолчала. Не знала, что делать дальше, поэтому снова сделала шаг назад. Заметив это, Кеманкеш тоже немного отдалился. Начал расстегивать пуговицы рубашки. Когда расстегнул последнюю, немного помедлил. Наличие госпожи в этой комнате очень смущало его. Она, впрочем, тоже была бы рада исчезнуть оттуда, ибо смущение поглотило и её. Отвернулась и уставилась в стенку. Кеманкеш старался продумать, как бы так извернуться, чтобы без помощи Госпожи промыть раны на спине водой. Хоть и понимал, что это тяжело. Но выбора не было. Ещё немного отдалившись от Госпожи, скинул с себя рубаху. Налил на руку немного воды и прислонил ладонь к пылающей ране. Стиснул зубы от боли. Любопытство взяло верх над стыдом, поэтому стоящяя в углу госпожа решила незаметно обернуться. Пожалела о том что увидела обернувшись. С уст невольно слетело: — Аллах… — сердце заболело еще сильнее. Кеманкеш понял, что произошло. Оборачиваться не стал, дабы не смущаться и не смущать её еще больше. Потому просто спросил: — Госпожа? Но более она не могла вымолвить ни слова. Вся спина Кеманкеша была покрыта ужасно глубокими ранами от розг. Смотря на них, Кёсем представляла, насколько больно было ему в тот момент. Собравшись с мыслями, набрала в легкие по больше воздуха, снова приблизилась к нему, решила помочь. Положила руки ему на плечи, давая знак, чтобы он присел. —Госпожа? — Присядь, я помогу тебе. —Не надо, правда. Я ценю вашу заботу, но не хочу утруждать вас. Проигнорировала. Немного поколебавшись, всё же присел на каменную скамейку. Осторожно забрала у него флягу. Налила на ладонь воды, аккуратно дотронулась кончиками пальцев до раны, боясь сделать больно. Её прикосновения… Пусть больно, но очень приятно. Хотелось бесконечно чувствовать эти прикосновения,хотелось повернуться к ней, прижать к себе. — Больно? — наивный вопрос. — Нет, всё хорошо… — солгал. Он взял рубашку, оторвал кусочек ткани от рукава. Протянул руку, дабы забрать у Кёсем воду, однако она не отдала. Выхватив у него из рук ткань, свернула её пополам, а затем налила на нее немного воды. Предложила к ранам, зажмурилась, словно больно было не ему, а ей. Закончив промывать раны, Кёсем положила мокрый кусочек ткани на скамейку, присела в углу. Кеманкеш надел рубашку, на которой теперь один рукав был короче, поверх кафтан. Сидя на каменной скамье обхватив колени руками пыталась уснуть. Мысли заполнили голову, не давая уснуть. Думала о детях. Они сейчас во дворце, бесконечно переживают за неё… Как они там? Что с ними?Мурад? Он ведь в гневе способен наделать глупостей. А Ибрагим? пьет ли он лекарства? Ему ведь нельзя волноваться. Касым, Атике, Гевхерхан? А если она не вернётся, как они будут жить? Нет. Такого не будет.Надо жить ради них. В голове всплыло воспоминание о сегодняшнем проишествии с Кеманкешем. Задала самой себе вопрос. Почему она помогла ему? Она, Величайшая Султанша, регент султаната правящий почти десять лет, сегодня помогала паше раздеться и промыть раны. Странное чувство, в этот момент она не ощущала отвращения или тяжести, наоборот, после этих действий ей стало тепло на душе. Почему? Старалась ответить себе на вопрос. Доброта. Она сделала это из милосердия, да и к тому же чувствовала вину за случившиеся с ним, ведь по сути все эти удары должны были достаться ей. Но… Правду ли она ответила себе? Частично да. Как не старалась, не могла обмануть себя, говорила, что не любит, но сердце отрицало. В тот момент… В момент, когда увидела его, когда его завели в помещение… Аллах свидетель: она была рада, радовалась, что он жив. Его раны… Сердце кольнуло, любимому человеку было больно. Страшное осознание поразило госпожу. Сегодня она по своей воле сделала шаг на встречу запретной любви. Так нельзя, ни в коем случае. Какое бы сильное не было желание, нельзя ему поддаваться. И пусть каждая минута нахождения в этой сырой камере может оказаться последней в жизни обоих, она будет молчать. Ведь если им всё же удастся выбраться, она не сможет совладать с собой, если поддатся этому всеразрушающему чувству. Нужно отдалиться, снова стать Госпожой, снова надеть маску холоднокровности и спрятать сердце в самый дальний угол. Так будет лучше для всех.