Любовь это...

Голова сильно болела, глаза открывать не хотелось. Чувствуя, что лежит на мягкой постели думала, что находится в своих покоях, во дворце. Немного потянулась, хотела было подозвать Хаджи, спросить, сколько спала, как вдруг страшное осознание посетило голову. Резко отрыла глаза, начала нервно оборачиваться. Находилась в небольшой, но достаточно чистой комнате. Как раз когда попыталась привстать, внутрь вошел один из мужчин, тот, что нес ее. — О, очнулась наконец. Реакция мужчины несколько не удивила Кесем, за неделю уже привыкла к ужасному обращению, хотя каждый раз просыпалось желанию убить этих неверных. Испуганно, и в то же время ненавистно уставилась на него. — Где я? Что произошло? Закатив глаза, коротко объяснил: — Ты упала в обморок, мы дали тебе лекарство, это всё. Кёсем это уже поняла, переспросила только для того, чтобы удостовериться в правильности своей догадки: — А где Кеманкеш? Что с ним?! — мужчина ухмыльнулся. — Через пару минут воссоединишься с этим, поднимайся. Желание наброситься и задушить этого мужчину собственными руками снова проснулось, но, к сожалению, силы были не равны. Поэтому она, съедая его взглядом, медленно поднялась с постели. Обнаружила, что все также одета в тяжёлое, неимоверно красивое, но испачканное в пыли и грязи платье. Не совсем могла идти, так как голова всё еще крутилась, поэтому придерживалась за стенки. Прямо за ней шёл разбойник, контролируя, чтобы она не сбежала, хоть и понимал, что в её состоянии она не то что не сбежит, она до подземелья даже не дойдет, если не будет придерживаться за что то. Наматывая круги по маленькой комнате, Кеманкеш ждал госпожу. Нервы не выдерживали от волнения. Её забрали приблизительно два часа назад, и она до сих пор не вернулась. С тех самых пор, как её забрали, он так и не присел, волнение не позволяло. Наконец послышались шаги, кто-то спускался по лестнице. Кеманкеш встал прямо перед дверью. Она медленно приоткрылась. Как только в щель он заметил край платья — смог облегченно выдохнуть. С ней все хорошо, это самое главное. Кёсем медленно прошла внутрь сырой комнаты, дверь за ней сразу же закрылась. Кеманкеш придержал её за руку и помог присесть. — Госпожа, слава Аллаху, с вами всё в порядке. Как вы? — Все хорошо, — не смотря на него ответила Кёсем. Кеманкеш присел подле неё. — Вы очень напугали меня. Я ведь говорил: если не станете кушать — болезнь начнёт прогрессировать. — Спасибо тебе. — За что, госпожа? — За то, что позвал их… — немного помолчала, а затем добавила: — Кеманкеш… Прости меня. Я была груба с тобой. Но пойми, эти стены сводят меня с ума, — виновато посмотрела ему в глаза. Кеманкеш лишь мягко улыбнулся. — Госпожа, я никогда не держал на вас обиды, и сейчас не буду. Конечно, я вас понимаю, и восхищаюсь вашей выдержкой. Будь я на вашем месте — давно бы уже потерял разум от всего происходящего вокруг. Однако вы соблюдаете спокойствие, и этим придаете уверенности и мне. Прошу, не вините себя ни в чем. Теперь лёгкая улыбка появилась и на лице Кёсем. Пока шла сюда, представляла, как попросит прощение, ведь понимала, что поступила грубо. И хоть она и знала, что он в любом случае простит её, в душе переживала. Он всегда скажет, что не обижен, ведь не имеет права обижаться на госпожу, но на сердце обида может остаться. Поэтому, когда посмотрев в его глаза она увидела, что он говорит искренне и не держит зла на неё, очень обрадовалась.

***

Атике стояла за деревянным прилавком, наливая суп в тарелки и отдавая их подходящим людям. Рядом тем же занималась и Гевхерхан. Обе девушки улыбались смотря на то, как бедные люди с глазами налитыми счастьем смотрят на тарелку супа, и благодарят их, словно они подарили им не обычную еду, а что-то внеземное. Вот только Атике на Гевхерхан даже не оборачивалась, старалась не разговаривать, не смотреть. Не могла объяснить это нежелание общаться с сестрой. Скорее всего до сих пор не отошла от слов Силахтара. Гевхерхан же напротив была не прочь пообщаться с сестрой, надеялась, что совместное ведение дел вакфа сможет сблизить их, а потому её очень огорчало отношение сестры. Заметив, что она не успевает отдавать еду, Гевхерхан решила помочь сестре. Атике нехотя позволила ей сделать это, однако в ответ ничего не сказала. — Так ничего и не скажешь? — А должна? — Должна, я помогла тебе. Обычно люди в такие моменты говорят «спасибо» — Ах, спасибо, — после Атике замолчала, но Гевхерхан продолжила. — Нужно поговорить. — О чем? Зачем нам разговаривать? — Идём. — Куда? — Атике, пойдём, нам нужно поговорить. Закатив глаза, Атике всё же последовала за сестрой. Девушки вышли на улицу. — Ты до сих пор обижается, верно? — Атике промолчала, однако глаза отвечали положительно. — Послушай, я понимаю тебя, и мне тоже было не хорошо. Но в чем виновата я? Я не просила его влюбиться, давно уже сказала ему, что между нами ничего нет. Это была правда, как бы Атике не отрицала, это было правдой. От этих слов она стала немного мягче. — Да, я понимаю… Понимаю, но ничего не могу с собой зделать. Говорю себе что ты не виновата, но… Но сердце кричит, сердце обижено. Гевхерхан положила руки на плечи сестры. —Я понимаю тебя, мне тоже было нелегко. Но не забывай: мы, сестры, мы ведь не будем ссориться из-за этой ерунды? Я всегда поддержу тебя, что бы там ни было. — голубые глаза заглянули в зеленые, вселяя в них доверие и покой. Атике немного улыбнулась. —Спасибо тебе, — утопив в себе гнев, она постаралась полностью довериться сестре.

***

Время третьего намаза. Весь дворец застыл, мысленно проговаривая молитву. Помимо обычной, рутинной молитвы, все молились за здравие Валиде Султан, надеясь на её скорейшее возвращение во дворец. Сидящий на коленях в своих покоях Хаджи старался не заплакать во время молитвы, очень не хотел, но… Но мысли о том, что скоро сея молитва заменится молитвой за умершего. Эти мысли не давали жить. Мурад стоял на коленях на ковре для молитвы, раз за разом дотрагиваясь лбом до пола. Старался забыть обо всем, что происходит в этом мире, он думал лишь о обращению к Всевышнему. «Аллах всемогущий, я — тень твоя на земле, раб твой. Множество ошибок успел я совершить. Многих людей в своей жизни не ценил, со многими был слишком груб. Самое ужасное — я отстранился от самого близкого мне человека: от матери. Взамен на моё неуважение, ты отнял у меня её. И лишь потеряв дорогого мне человека я ощутил его цену. Я прошу у тебя прощения, грех мой велик, однако я осознал это. Я раскаился. Единственное, что я прошу у тебя — верните мне её, прошу». Молился и Дели, молился за здравие Госпожи и Кеманкеша. Всё думал, как они там? Что с ними? Живы ли? Здоровы ли? Страх за друга бил в самое сердце, но надежда, что он все еще жив не покидала. Нужно дождаться письма от шаха, тогда то всё встанет на свои места.

***

Кёсем сидела на каменной скамье, оперевшись руками о колени, навязчивые мысли вновь заполонили голову, не давая насладиться сном. Снова поддалась зову сердца, извинилась, стала добрее. Но ведь так нельзя… А если они не выберуться отсюда? Какой тогда смысл во всем этом спектакле? Может все же дать волю эмоциям? Нет. Не выйдет, не получится, нельзя. Пусть они останутся просто душевными друзьями, верным слугой и доброй госпожой, но ничем более. Эта любовь не принесет ничего хорошего.