Anointed King

Волк говорит: я тело юноши ем… Нет уже юноши, нет уже нашего Веселого короля за ужином. Поймите, он нужен нам! — Велимир Хлебников

      — Я точно помню, что стояло здесь на кубок больше еще недавно.       — Что ж, значит, он кому-то пригодился.       — Я погляжу, милорд, как запоете вы, когда из рук у вас отнимут кувшин вина во время пира.       — Коль кто отнимет, буду знать, что это сделал ты, Билл.       — Едва надели корону мы на вас, как Камелот в Кэр Видир обратился. Не знаю четверть я, а вы и половины тех, кто по замку бродит. Им повезло: не скован наш король привязанностью детской к этим стенам, и может раздавать свободно те богатства, что некогда хранил его достойный род. Дела былых времен.       — Милей мне будет Камелот, когда останется на гайду позади. Тогда пускай верхом на мулах заезжают в тронный зал.       — Признаться, я дивлюсь, что сами вы не делаете это.       — Когда вернусь с победой, будет так.       — Сперва вам надо расплатиться за любовь народа здесь, в отчизне.       — То не любовь — желание быть рядом.       — Милорд, поверьте, разницы тут нет.       — Не ожидал такого я услышать.       — Всё потому, что вы юны. Полны надежд, иллюзий.       — А ты — ты стар. И чем ты полон?       — Желанием быть рядом.       — И для тебя оно с любовью однородно.       — Вас любит каждый бритт, милорд.       — Так ты всего лишь бритт.       — По крови я не бритт. Но остаюсь вернейшим вашим подданным.       — Лишь подданным.       — Желающим быть рядом.       — Так будь со мной на поле у Форреса.       — Вы знаете, что буду. Но из всего, что вам угодно, то будет самой тяжкой ношей для меня.       — Объяснись.       — Если дадите слово мне.       Артур кивает.       — Пройдемся.       Уходят они вместе и идут шаг в шаг. Билл говорит — смотря, как с деловитостью кухарки, хозяйским безразличием и цепким глазом курицы-наседки держится король в своём гнездовье новообретенном.       — Как верный подданный короны я не могу молчать, но как твой верный друг прошу простить за тон упрёка: тебе недостает пока умений заключать союзы. Не войной единой государство живо, не только битвой, но и соглашеньем. Дай поколенью воинов взрасти на мирном поле, без надобности острой не тревожь крестьянский дом.       — Ты как с мальчишкой говоришь со мной: нашел прут няньки и по пяткам бьешь за шалость. Но я уже не бос — скорее прут сломаешь, чем меня накажешь. И шалости мои тебе не по уму — судить берешься не свои дела. А нянькино ученье оставь ты, где нашел. Про то толкуешь, что и сам я знаю.       — Ты лишь считаешь, что об этом знаешь. Так знай же, что я знаю, что на твоём уме: как раньше мог ты распоряжаться своим владением на улицах, так ныне государством. Тогда ты бился каждый день лишь для того, чтоб все свое сберечь — теперь твое кругом все. Как раньше должен был ты вечно умножать власть для того, чтоб оставалась она прежней, так теперь смиренно должен оберегать свои границы. Умерь же аппетит, освойся в тронном зале — твоя задача править, не бороться за узды. Врагов немало, но на троне ты один. Соседствуй мирно, и не бей после отказа. Мудрее будь.       Артур подальше отступает, убегая от стыдящей его речи.       — Заботы о соседстве для соседей, моя забота — стряхнуть соседства бремя со своих границ. Тебя я возвышал, и впредь не перестану ценить твои советы, но сейчас — довольно. Я попусту не затеваю драк.       Билл же подходит ближе — к досаде короля крадя побег возможный.       — Едва ли. Ты затевал их раньше и задаром, но теперь любую драку ты оплатишь кровью: не своей. Ты проиграешь, если победишь.       — То было мыши слово, не мужчины.       — Милорд.       — Где верный мой соратник? Тебя не узнаю я.       — Но сам ты неизменен. Ты молод, глуп, тебя бросает в жар при мысли о грядущем состязании. Ты хочешь доказать, что ты сильнее. Брось. Ведь ты король, победа короля — в его молчании.       — В молчаньи короля его погибель.       — Однако, ты не пробовал молчать.       — Довольно, я услышал твой совет.       — Услышал только то, что хочешь слышать.       — Иначе я бы принял твое мнение.       — Ты отказался не от мнения — лишь гордость уберег от нападенья мыши.       — Да, мышью я не стал.       — Одумайтесь, мой принц.       — Я твой король.       — Так докажите это.       — Не нарывайся.       — Вот так легко идешь ты на поводу у чувств.       — Ты меня выводишь.       — Как принца. Королю же не пристало позволять себя вести.       — Я никогда не поведусь на то, чего б сам не хотел.       — И тем не менее не стоит лишь оттого, что повело вас прочь от дома, развязывать войну.       — Ты знаешь, есть причины.       — Для переговоров. Зуб за зуб — не боле.       — Ты утомил меня: кругами вьешься, словно ястреб переевший. Неужто так пригрелся в стенах замка? Боишься потерять приют в его стенах?       — Мой король, вы дятел.       — Повтори.       — Вы дятел, мой король.       — Отчего же?       — Да оттого, что голова у вас отбита, как у этой птицы.       Артур приблизился — хватает за предплечье, напоминая о терпении короля: не истощенном, но потрепанном в бою. И Билл шепнул:       — Ты хочешь драться или танцевать?       — Хочу, чтоб ты умолк.       — Ты знаешь сам, что я молчать не буду.       — Знаю.       — Так знай же: я смогу принять твой вызов. Ведь рыцарю лишь честный поединок красит честь. Ты мой король, и честью для меня была бы наша битва. Однако есть важнее чести слово, и это слово — верность. Верность королю. Служить тебе моей души отрада, судьба моя — жизнь за тебя отдать, и долг мой быть посыльным твоей воли. Я обречен на это, даже если противится мой ум твоим словам, и даже если сам ты мне не мил. Но не тревожится моя душа в служении тебе: ему причиной не только долг и верность. Так если будет твоя воля сойтись со мной на поле — я подчинюсь. Но не обманывай себя: не думай, будто будет честным бой.       — Я вижу, ты соврал, когда назвал себя лишь подданным моим: ты кастелян, советник мой и канцлер, ты стряпчий неплохой — притом тебя вернее на всей родной земле мне не сыскать. Так без тебя все королевство сгинет. Выходит, ты нужнее короля.       — Милорд, без вашей головы корону было б некуда поставить, что королевству было б неприятно.       — Ты руки мне связал.       — Короной они связаны навеки. Признаюсь, я свободнее, чем ты: ведь я все так же вправе драться за любую мелочь — разве не с тобой. Ведь ты король, а я всего лишь рыцарь.       — Ведь ты свободен — я же под короной: держу, чтоб не упала.       — Артур, оставь в покое галлов.       — Могу лишь пораженье их отсрочить.       — И саксов не тревожь.       — Меня ты трусом делаешь.       Билл наступает — на сей раз он сжимает чужой рукав.       — Отнюдь. Живым и царственным монархом, и не боле. Всегда найдутся храбрецы, что на Придвен взойдут, оставив отчий дом. Из них ты будешь первым. Немало среди них найдется тех, кто пожелает голову сложить за свой народ — тебя узнав, скажу я, что и в их числе ты оказаться можешь. Да, ты силен, но не неуязвим. А я хочу, чтоб в срок положенный пришли седины на место позолоты твоих висков.       — Теперь ты мне и мать — рассказываешь сказки, с которыми они взращенных сыновей за юбкой прячут.       — Пусть так. Но кто за юбкой спрячет ту страну, которую оставишь ты вдовой?       Артур молчит.       — Отныне все непросто для тебя. Отныне не хозяин ты судьбе.       — Всегда знал: мне не нужно тебя слушать.       — Повоевать еще успеете, милорд. Пока скучайте с миром.       — Пока не запретил ты мне и это.       — Уже не рветесь в битву, мой король?       — Довольно титулов, поклонов и ужимок.       Билл молчит и смотрит — прилаживает то или иное, и по плечу по-свойски хлопает Артура.       — Если тебя я назову иначе, увижу лишь мальчишку пред собой.       — Так видь.       — Я не просил у вас на это дозволения, милорд.       — Так повелел тебе король.       Билл в тот же миг с почтением кивает и отворачивается.       — Да будет так. Артур.       — Боишься короля или мальчишки?       — Боюсь, что вы забылись, мой король.       — Зови меня по имени.       — К чему?       — Хочу услышать, как его ты произносишь.       — Артур.       — И снова переменился голос твой.       Билл отступает в сторону и обращает взгляд в глаза мальчишки под короной. Проходит мимо, будто собираясь уходить; сам ждёт, пока Артур взбрыкнет ещё раз — взбрыкнет фатально, сделав первый шаг.       Артур его толкает.       Плечом бодает, тормозя движенье. Билл давит на него в ответ — прильнув друг к другу в напряжении статичном, не пропустили бы и мухи меж собой. И каждый слышит: дыхание прерывисто другого, кровь горяча; своя же бьет в висках.       — Вы как всегда дурачитесь, милорд.       — Ты вынудил меня.       — Отбросить можно так дорожный плащ, если он вам не нужен, как сбрасываете вы с себя свои причуды.       — Дорожный плащ промок и запылился, и в замке мне тем более не нужен.       — Вы безусловно можете раздеться, мой король.       — Сниму я только плащ причуд.       — Я не заметил, чтоб на вас надето было что-то кроме них; вы с ног до головы в причудах.       — Ты хочешь короля раздеть?       — И в мыслях не держу, ваше величество. Хочу, чтоб вы разделись сами, по своей же воле.       — Добровольно, значит.       — По принуждению, мой принц. По принужденью плоти вы сделаете это.       — Ты говоришь с уверенностью мага. Но, сдается мне, за все твои слова я вправе приказать казнить тебя на месте.       — Артур, ты сплошное разочарование. Запомни: ты король, тебе не нужен повод, чтоб меня казнить. Запомни это: ты король. Казни без оправданий.       — Пока я в этом новичок.       — Справляешься неплохо.       — Спасибо.       — Для дятла, что ты есть.       Король не успевает возмутиться — покров приличий вскрыл нежданный поцелуй: как будто в наказание за дерзость неласковой пощечиной целует его Билл. И, в долгожданном жесте уяснив значенье, Артур порывом юношеской страсти распускает руки — стремится ими вниз. За то он получает по запястьям; Билл бьет его и строго говорит:       — Даже не думай.       Тень недовольства королевского чела Билл проясняет новым поцелуем. Король же вновь касается — на сей раз целомудренно, за пояс — и больше не встречает противленья. Так просто и правдиво, как будто бы продолжив разговор, красноречиво губы объяснялись в необъяснимом, но понятном телу; Билл снова прерывает поцелуй.       — Я вижу, ваше королевское естество набухает.       — Уйдем с прохода.       Они уходят в кухню, где Артур пугает служек и кухарок весомым королевским жестом:       — Все пойдите прочь.       — Благословен пусть будет предок ваш, который учинил эти засовы.       За запертыми на засов дверьми Билл наскоро смахнул все со стола — пред тем, как разложить там короля.       И на столе Артур нахально улыбнулся.       — Пихнешь мне в рот яблоко и сунешь в печь?       — Закрыть твой рот мечтаю я давно.       — И все не закрываешь.       Билл присел на стол и к королю склонился.       — Ваш ясный лик, милорд, я ненавижу, как ненавидят солнце в жаркий день. Ваш взгляд остер, и все ж порезать может только палец: надень наперсток — станет он безвреден и округл, жемчужине подобный. А губ бутон ваш начинен червями и прочим мелким, пакостным народом грязных слов, хоть я и не видал цветка прекрасней. Ваш сад, милорд, цветет и пахнет, но открыт для каждого, кто пожелает его плодов отведать и свое посеять семя. Так средь омел и роз прекрасных истоптана земля, листва оборвана и сорняки растут.       — Речь эту подготовил ты давно.       — И я не дам тебе в сражении погибнуть, даже если для того придется самому тебя убить мне.       — Так вот причина. Ты бережешь меня.       — Ведь без тебя, Артур, весь мир бы стал невыносимо тих и мил для слуха. Хоть даже онемей ты — я предпочту иметь тебя молчащим, чем вовсе не иметь.       — Пока ты не имел и не немого.       — Пока, мой принц.       Артур спускается по телу своему ладонью, приглашая в сад; Билл повторяет путь его руки, спускаясь по одежде ртом — дыханьем опаляя груди осколок в вороте рубахи, равнину живота пересеча тропой — и плоть трепещет под его лицом.       Артур язвит:       — Выходит, ты все же замолчал вперед меня.       Билл уже дошёл до низа живота и говорит губами в пах:       — Уступки, мой король. Вам только предстоит освоить их.       Освободив от тягостного плена давно поднявшееся естество Билл зубами прихватывает ощутимо его кожу и нежно лижет то, что прихватил; Артур вздыхает:       — Мне нравится, когда ты уступаешь.       Билл прерывается, чтоб палец облизнуть, и опускает руку меж его ног; настойчиво вторгается и принуждает Артура расставить ноги. Наощупь ищет вход, толкает внутрь — и палец входит беспрепятственно и ровно.       Артур лишь кротко выдыхает — на «ах» — и напряжение уходит точно так же, как от обильной пищи вкус тупеет.       — Вам повезло, что вы не девственны, мой принц. Принять легко вам то, что я даю.       — Моя невинность уж давно покинула меня — на корабле, что шёл в Алеппо, взамен оставив мед, шелка, инжир и золотые кольца, что в их краях юнцам вдевают в уши.       — То мог быть я.       — Хвала богам, что это был не ты.       — Я дал бы больше меда.       — Оставил бы калекой короля.       — Скорее, королём бы сделал много раньше.       — Ты б сделал королём, но называешь принцем.       — Ты много лет был принцем, сам не зная.       — Для королевства то потеря небольшая.       — Мой принц.       Взяв за волосы Билла Артур приподнимается — и обратив к себе его лицо чеканит:       — Я твой король.       В ответ Билл шепчет:       — Артур.       — Открой рот.       И верный подданный короны исполняет полученный приказ. Артур насаживает ртом его на член, покуда Билл невозмутимо принимает это, по-прежнему ничуть не убежденный в том, что перед ним король — пусть тот вторгнулся в его глотку до упора, по самый корень погружаясь в его рот. И вот Артур не давит боле, и Билл уже не озабочен, кто перед ним: король или мальчишка. Входя во вкус, разгорячаясь он скоро прерывается и переходит ниже, дотошно натирая языком все, до чего может дотянуться: порабощенный собственным же жаром, не может разве что проделать то же самое с изнанкой королевской плоти; что не язык, то губы обоймут.       Артур берет за волосы покрепче и вжимает его лицом в себя — Билл не противится: за согнутые бедра держит крепко и ныряет лицом меж ягодиц, вгрызается в горячее и тонкое, что между; лакает, хрипя и хлюпая слюной, и жаром дышит на кожу мокрую. Артур же снова нетерпеливо отрывает и ведет повыше, переводя на яйца и заставляя в них уткнуться. Билл смотрит на него — словно готов убить сию секунду, притом не перестает пристрастно и ревниво обсасывать ворсистую, горячую, натянутую кожу, не разбирая толком, что у него во рту. Артур не отпускает: забавляясь, как с игрушкой, ведёт его вдоль члена, и Билл послушно достает язык, позволив направлять его, как замшу по мечу, но вскоре нетерпеливо стряхивает руку с головы.       Как от огня отпрянув от Артура, Билл перевел дыхание, взглянув на короля со стороны: побагровела его плоть, поблескивает влага драгоценными камнями на волосах по низу живота, все прочие прилизаны, и на коже лежа узором вьются — он потянулся на столе, довольный донельзя, лениво двинув тазом.       Билл отходит и внимательно оглядывает кухню. Подходит к каждой полке, изучает. Артур его зовет:       — Не заставляй меня скучать, мой добрый друг.       — Не покидаю вас, милорд.       И вскоре Билл достал из ниши крынку — сорвал намотанную для сохранности на обод холщевину, на пробу тронул и вернулся к распластанному на столе Артуру. Поставил рядом и стянул свое кольцо.       Артур предостерегает:       — Надень обратно.       Но, игнорируя указ, Билл молча опускает кольцо на стол. С издевкой смотрит, клонит голову к плечу и снова пихает палец в короля.       — Я не хочу его в вас потерять, милорд.       Билл смотрит, будто ничего не происходит — с немым вопросом, пока в Артура все глубже входит его палец; Артур сдаётся.       — Ты это назовешь уступкой?       — Я назвал бы это поражением. Принимать его вам тоже не мешает поучиться.       — Я все приму — но поцелуй меня сначала.       Билл руку в крынку с жиром окунул, склонился — и, ровно по потребности его поцеловав, ввел пальцы снова: смазанные жиром, проскальзывают они внутрь короля, как будто вовсе нет к тому преграды, как в жаркий, вязкий мед. Средь нежного, плывущего тепла находит Билл уступ чужого тела, и по поверхности его проводит осторожно, ощупывает контур, как орех.       Артур вздыхает.       — Как будто меня на крюк подвесили.       — Храбритесь, мой король.       — И потрошат.       — Я оставлю ваши августейшие потроха на том же месте.       — Ещё.       Билл останавливается и щедро жира черпает из крынки: в ладонях держит, согревая, чтоб не вторгаться холодом в горячее нутро; проталкивает внутрь два пальца до упора. Спустя минуту добавляет ещё два — наполовину погружается ладонь в чужое тело, и только большой палец снаружи остается, упираясь в плоть.       Колышется как воды океана грудь Артура, и по лбу стекает пот.       — Святый Огмий.       — Его лишь милостью рот ваш не заткнут яблоком, милорд.       — Как можешь ты сейчас меня так звать?       — Как розу ты не назови, придется быть ей розой. Останетесь вы королем — неважно, что в вас входит. И с вашим опытом, я вижу, войдет немало.       — Так испытай меня. Вперёд.       Сноровистым и плавным движением Билл достает ладонь из короля, бедро его сжимает и отводит выше — разводит шире ноги, на коже оставляя жирный и блестящий отпечаток — и снова руку в крынку опускает.       Он осторожно вводит все пять пальцев, сложив их; задерживается, как доходит до костяшек — самой широкой части — обратно подается и снова медленно толкает ладонь вперед. И лишь на третий раз проходит, наконец, вся кисть в обмазанный гусиным жиром зад под громкий и истомный стон Артура. Билл зачерпнул рукой свободной еще жира и плеснул им на запястье, перед тем как глубже двинуться, и двинуть же рукой всей изнутри.       Артур привстал, смотря, как исчезает в нем кулак. Смотрел он в изумлении, как будто раньше и не думал, что столько может поместиться в нем.       — Как много тайн скрывает человеческое тело.       — Воистину, милорд.       — Кто б мог представить, до чего оно глубоко.       — И вы не представляете, милорд.       Артур закидывает ногу Биллу на плечо: берёт упор, чтоб подставляться, и приподнимает таз.       — Ты меня наизнанку выворачиваешь.       — Еще нет, милорд. Пока нет.       — Каков я там?       — Как мокрый шёлковый мешок с тугой завязкой. Нет, мягче шёлка.       — А твои руки хуже полена необструганного: я все мозоли чувствую.       — Я удивлён, что нет мозолей у вас там.       Билл оставляет внутри Артура всего три пальца, берет его за руку, чтоб к животу прижать, и снова вводит свой кулак.       Артур ладонью чувствует внутри себя движение, и королевский лик вдруг осеняет благоговейный ужас.       Он дергает подбородком.       — Что теперь, пожать мне тебе руку?       Билл подался назад и крутанул рукой, пройдясь костяшками на сжатом кулаке по комочку нервов — Артур капризно всхлипнул, сжавшись. Затем Билл двинул дальше и пару фрикций произвел — в ответ на это Артур дернулся навстречу.       И Билл с опаской замер.       — Милорд, поберегите вашу резвость для подвигов.       — Лежать бездвижно выше моих сил.       Немного поразмыслив Билл изымает руку — Артур поморщился от звука, с которым открылась его прямая кишка — и касается его губами, крепко сжав блестящими от жира пальцами бедро.       Артур бессильно стонет.       — Готов поспорить: я на вкус, как жир из твоего кувшина.       Билл поднимает голову и смотрит на него.       — Если вы будете так любезны, милорд, потужьтесь.       Артур глядит с испугом.       — Потужиться?       И Билл кивает.       — Вытолкните себя мне навстречу.       В пару мгновений сообразив вскипевшим мозгом, как это сделать, Артур с натугом стонет и говорит:       — Как хорошо, что я это не вижу.       — Напрасно вы пугаетесь, милорд, ведь ничего ужасного здесь нет. Открыты вы, как свежее ранение, алы, как роза, и горячи, как кровь, пролитая в бою. Милы, должно быть, вам эти картины.       — Твои слова меня не утешают.       — Тогда поверьте на слово.       И Билл проводит языком по красной мякоти, извергнутой наружу, что рдеет непомерно, и алеет, и потаенным стуком, словно меж заговорщиков условленным, передаёт ритм сердца от груди. Билл трогает губами мягкий, скользкий студень — и слышит, как тягостно и томно, будто от боли, гортанно стонет Артур.       — Как чувствуешь ты это?       — Как будто сквозь меня ты тянешь мокрый, бархатистый шнур. И он проходит там, где прежде ничего не проходило.       Опустившись на колени, Билл прижимается губами меж ног Артура снова — смазано и быстро — а после беспардонно на место заправляет его изнанку легким шлепком ладони.       Артур шипит.       — Холодно.       — Вы остыть успели; это ненадолго.       Билл по полу отодвигается подальше от стола и приглашает короля, учтиво склонив голову:       — Ваше величество.       Артур медленно приподнимается на локте и отдувается. Смотрит вниз и качает головой.       — Все потроха вниз упадут, если я встану.       Билл поднимает руку с собранными пальцами.       — Удержите их в себе, милорд. Донесите сюда.       И Артур прерывисто вздыхает, смотря на в ожидании замершую руку. Он отирает вспотевшее лицо и с осторожностью сползает на пол — сползает, продолжая держаться за край стола, как будто только стол ему опора, но никак не ноги; присаживается на корточки — Билл ставит руку на локоть и примеряется, следит на тем, как медленно садится на нее король и чуть приподнимает, подталкивая внутрь.       Билл говорит:       — Себе дать волю можете теперь.       Артур дерзновато щурится.       — Но лишь когда ты разрешаешь мне.       — Представьте, будто едете верхом.       Артур несдержанно вбирает в себя кулак — и стонет, и краснеет, пока Билл аккуратно и безмолвно вторит его движениям, следя за тем, чтобы друг другу не перечили они, пока вниз по предплечью до локтя стекают струи жира вперемешку с анальной слизью, горячие и вязкие, прогретые внутренностями Артура, и собираются в увесистые капли, что образуют лужу на полу.       Артур схватил вдруг Билла за плечо, найдя вместо стола опору — и мимоходом зацепив глаза в глаза друг друга оба приостановились.       Билл плавно вышел из Артура, оставшись лишь на пару фаланг внутри, и всей ладонью прижал снаружи плоть — и вот приблизился к его лицу, поцеловал, перебирая пальцами; Артур их сжал — Билл протолкнул поглубже и с чувством прикусил его губу, и приласкал рукой свободной его член; и вскоре, мелко задрожав, подернув судрогой сведенными плечами, король кончил.       Билл отстранился.       — Милорд, без лести признаюсь: вы не безнадежны.       Артур с трудом, неловко забирается на стол — плашмя ложится, дышит тяжело, и остаётся обнажённым, ноги не сводя.       Его оставив Билл снова обходит кухню — в раздумьях, что б еще проделать с королем. Попутно он хватает полотенце, небрежно брошенное при бегстве с кухни, и обтирает руки.       Он замечает вдруг корзину яблок — замечает и с улыбкой на них смотрит.       Артур следит:       — Что ты задумал?       — Увидите, милорд.       Торжественно, как если бы росло оно на ветке в саду райском, берёт, будто срывает с древа жизни, Билл из корзины яблоко. Вертя в руке, как будто примеряясь, он возвращается к столу.       Затем король с испугом наблюдает, как впихивают яблоко в него — но перед тем, как плод приставлен к заду оказался, плод был обильно смазан жиром и в крынку с ним был полностью опущен, а потому, на удивленье, проходит.       Артур со сладкой мукой стонет, когда, растягивая стенки, своей посильной частью проникает яблоко в него. Билл вдруг перестает давить — и выпадает яблоко наружу, заставив короля просить о большем; и со второго раза плод целиком в нем помещается.       Артур подсобирается, боясь пошевелиться, и завороженно глядит на свой живот, как будто бы надеясь просмотреть его насквозь.       Билл говорит:       — Выталкивай наружу.       Артур пытается напрячься, но яблоко упорно не выходит — лишь показавшись, кожу натянув, уходит вглубь обратно.       — Что, если не смогу?       — Будет худо: для начала я созову сюда совет в составе полном. Глядишь, назавтра издадут указ созвать всех лучших лекарей — и больше заграничных, ибо в вашем славном государстве, милорд, всё больше лечат ядом, чем лекарством. Этой напастью, к слову, вы можете когда-нибудь заняться. Так, если заграничных лекарей до наших берегов доставят, не утопив и не убив в дороге, они избавят вас от этого недуга. Когда — кто знает.       Артур кивает.       — Похоже, мне придётся самому справляться.       — Толкайте, мой король.       Артур весь напрягается и хмурит брови — не сразу, но все-таки выталкивает яблоко наружу: оно выскакивает, а Билл подхватывает налету.       — Хорошая работа.       Но не даёт он продыху Артуру и снова впихивает скользкий плод в него: едва ли не мгновенно, как по маслу преодолевает яблоко растянутые мышцы, и в панике король распахивает рот:       — Что ты наделал?!       Билл же отходит на полшага к стене — висит там красочный набор предметов кухонь, которыми, коль очень постараться, можно и пыточную камеру украсить — снимает он оттуда крюк для мяса.       — Ничего, что не исправило б вот это.       — Ты меня пугаешь.       — Милорд, бояться нечего. Спокойны будьте.       — Так ты меня удумал потрошить.       — И в мыслях не держу, мой принц.       Ощупав брюхо короля Билл всем предплечьем давит на него, отрезав яблоку путь вглубь, и пальцем внутри тронул, примеряясь.       — Прикиньтесь мертвым, мой король, не шевелитесь.       Взяв крюк за основание изгиба, устроив руку так, чтоб не сменилось направленье ненароком, он вводит крюк, едва коснувшись горячей, воспаленной плоти холодом железа — Артур чуть сжался, сам же испугался и запричитал:       — О, Аннуна бездны…       — Милорд, спокойней, я не хочу вас проколоть.       — Я казню тебя. Без оправданий, без суда и плахи — казню на месте, только ты закончишь.       Билл протыкает яблоко и тянет — Артур со страхом замирает, пока выходит из него оно, и облегченно выдыхает.       Снимая яблоко с крюка Билл говорит:       — Ваше величество, признаться, я солгал вам.       — Да неужели.       — Да неужели вы поверили, что для всего совета я б придумал благое объясненье вашего недуга?       — Уверен, ты бы смог.       — Конечно, смог бы, но к чему мне это? Поверьте, я не подвергну вас напасти, от которой сам излечить не в силах буду.        Артур касается себя меж ног.       — Так сможешь ты исправить и все это?       — Это не смертельно. Искупайтесь, отпейте верескового меда и будьте здравы. Все пройдет. Но вам придется целомудрие постичь и ненадолго отказаться от забав привычных.       — День короля богат на искушенья и места благодетели в нем нет. Коль недоступен стал один путь — не страшно, я пойду другим.       — Милорд, я огорчу вас и заверю, что любое напряженье будет пагубно для вас.       — Тогда я буду очень осторожен.       — При мне вы осторожны не были ни разу, мой король. И я не верю в ваши скрытые таланты.       — Выходит, осторожность от меня отдельна — она должна быть рядом в эти дни.       — Пусть боги ниспошлют ее на вас.       — То ни к чему, ведь ты уже признался, что желаешь рядом быть.       — Но вам, милорд, под силу истребить это желание.       Билл обходит стол и яблоко надкусывает, глядя сверху вниз на короля; Артур же двигается к краю и свешивает голову с него — неугомонно норовит подставиться, и Билл сует ему в рот пальцы, теребя язык. Обводит контур губ, не позволяя ухватить зубами.       — Милорд, вы одинаково приятны на ощупь с двух сторон.       — Коль хочешь сделать это — смело делай. Не бойся гнева государя.       Билл отбрасывает надкушенное яблоко и склоняется к Артуру.       — Милорд, скорее испугаюсь я полена, что трещит в огне.       — Будь осторожней, страшен я во гневе.       — Не страшнее бури в канаве сточной. Для меня — не боле.       — Так приступай.       Билл приступает: оголяется и входит в короля; тот головой ворочает и подергивает шеей, устроясь поудобнее — с готовностью проглатывает член и слепо хватается за сюртук Билла обоими руками. Натягивает ткань, сжимает крепко, к себе притягивает и погружает в сладкую влажность рта с окрестной зубов резью.       Билл выдыхает:       — Милостивый государь.       Касается его — так узнает, что король костляв местами и повсеместно жилист; с любопытством сдвигает вверх рубаху — все белое, дешевое сукно — и с запоздалым внешним интересом разложенного изучает, как будто перед ним лежит убитый зверь, что вскоре станет тушей. И уловив неосторожный вздох Артур гнет спину, подставляясь обхаживающим его ладоням: мальчишечья упругость белой кожи, ее мурашчатая зыбкость, неистощимость сладостных желаний — все льнет к руке ласкающей.       — Крадешь мои ты вздохи благовольно, и образ твой я не забуду впредь — ведь оку невдомек, что разуму преступно. Я был бы благодарен за возможность забыть твою порочность, заменив желание слепым служением кандальным, но нет ее. Запомню навсегда рельеф твоего тела, расцвет его весны, предтечи лета. Моложе ты не станешь на веку моем, а в памяти моей не будешь старше.       Артур же тянет на себя полы одежды Билла — притягивает крепко, не позволяя отстраниться, и запирает в своей глотке, в мокром и нежном вездесущем жаре, заставляя искать опору на своей груди открытой. Когда же отпускает, Билл за затылок поднимает его голову — Артур довольно улыбается и дышит глубоко, затем переворачивается на бок — меняет положение, чтоб двигать головой, и лижет, оставляя один за другим в холодном воздухе чавкающие звуки.       — Невинность ради вас, милорд, изменит само свое определение. Ведь вам преступно было бы не пользовать себя в угоду наслаждений плоти.       И Билл опять касается его — ведет рукой все ниже, пересеча живот встречает как и прежде налитый кровью член; Артур постанывает и снова в кулак сжимает полу сюртука, как будто чтоб быть ближе, и вскоре выпускает изо рта — губами прислонившись к чужой плоти недвижно тяжко дышит, и рычит, когда кончает — натужно, утробно.       Обильно пролит похотью и негой, облюбован, король отрадно возлегает на столе.       Билл от себя отталкивает его — отходит в сторону и обтирает руки.       Артур в ожидании приподнимается.       — И это все?       — Милорд, если я кончу в вас, вы запачкаете свой трон.       — Пусть не в меня, но ты со мной обязан сделать это.       — Покамест с вас довольно.       — Ты так не сможешь и двух шагов пройти.       — Вы заблуждаетесь, мой принц.       — Так подойди поближе, если можешь.       — Милорд, не собираетесь ли вы извиниться передо мной за свое поведение?       — Нет.       — Я отказаться вынужден. С огромным сожалением.       — Давай.       — Даже не надейся.       — Измена королю и королевству.       — Как узурпатор говоришь ты.       — Подойди.       — Кем возомнили вы себя, ваше величество?       — Я все ещё король твой.       — В этом нет сомнений.       — Так подчинись, мой скользкий рыцарь.       Билл подходит — Артур же осторожно, оберегая потроха свои внутри, сдвигается в сторону, приглашая его лечь рядом.       — Милорд, вы безжалостны.       Артур черпает жир из той же крынки и смазанной рукой хватает его член, когда Билл все же ложится рядом.       — Не хочешь подпускать меня к себе?       — Мальчишка.       — Зови по имени.       — Артур.       — Я понял: ты хочешь уязвить меня отказом, прикинувшись брезгливым; мне знакомо это. Но это ложь, сэр Уильям. Вы, верный мой вассал, не в силах отказаться от того, что мутит вашу кровь. И сколько б не ласкало рук меня до ваших, и сколько губ меня б не целовало — вы вопреки всему себя зачтёте первым.       — Меня ты раскусил, Артур.       — Скажи ещё раз.       — Артур.       И свое имя поцелуем король впечатал в чужие губы.       — Как долго жил без короля ты, ждал меня. Ждал своего…       Недоговорив вскрывает он языком замок сомкнутых губ еще раз.       — Но подожди: готов ты подтвердить мою догадку не потому, что истинна она. Коль правду я б сказал, ты бы ее отринул, будь сотню раз она неопровержима. Нет, хочешь ты, чтоб я поверил сам своим словам.       — Вы мнительны, милорд.       — Милорд — по-прежнему зовешь меня так, а мог и позабыть уже о том, кто я и кто мне ты.       — Так только вы способны пренебречь своим положением.       — Твое же стесненно, ведь ты не можешь захотеть меня, мальчишку, лишь потому, что сам короновал. Не можешь, хоть и хочешь. Убогое выходит положение, ведь ты скорее руку предпочтешь, чем осквернишь меня — и сколько раз случалось это прежде? Пускай сейчас поддался ты, но все же сплутовал. Ведь ты себя извёл, несчастный.       Артур приблизился — опять целует, разгоряченный своей же речью.       — Молчишь теперь? Не страшно, ведь это громче подтверждает правду, чем все твои слова.       — Не так, Артур.       Билл накрывает руку короля своей.       — Нежнее. Не дави.       Артур повиновался. Он позволяет своей ладонью пользоваться: Билл разжимает собранный кулак и оборачивает сызнова, помягче — плавнее двигает, едва касаясь, и тихо стонет; Артур же округляет глаза в притворном удивлении и восхищённо улыбается ему.       — Да? Да?       Билл закрывает его лицо рукою и пихает прочь от себя — заканчивает дело страстным толчком признания; он говорит с укором:       — Бесстыдник, безголовый шут и плут…       — Да, я как редька горек. Но и ты не слаще.       И Артур пробует с руки — проводит языком по перешейке между пальцами и слизывает каплю, стекающую по тыльной стороне — остатки вытирает об свою рубаху.       — Хороший стол.       Со знающим видом он хлопнул по столешнице.       — Король-столяр. Ты первый в своём роде.       Артур поднял вдруг со стола кольцо; чуть повертя в руке и насмотревшись возвращает Биллу.       — Не потеряй. Так я на время отказаться должен от того, чтобы использовать себя, как прежде…       Билл смотрит на кольцо; не поднимая глаз он говорит:       — Когда б был праздник каждый день, опостылел бы вскоре белый свет вам.       А в тронном зале Билл склоняет голову почтенно.       — Милорд.       Он преклоняется пред королем и прижимается к его руке в почтенном жесте — лишь чуть касаясь языком между губами, пикантность прибавляя поцелую.