Часть 17
29 октября 2022 г. в 18:38
Джером и Арника и прежде спали вместе, не перестали и теперь: но как брат и сестра, лицом к лицу или же спина к спине. Никто из них не допустил ни разу даже намека на некоторую вольность. Однако теперь в их совместное ночное лежание вкралась нотка неловкости — из-за поцелуя.
— Тебе бы мир повидать. — Голос Джерома звучал глухо, едва проникая через натянутый до самых глаз плед. — Тогда ты увидишь, что есть множество мужчин гораздо приятнее меня.
— Ну и что. — Арника пожала плечами. — Я все равно не откажусь от того, что решила.
Он чувствовал то же, но ее понять не мог. Они всё чаще сидели вместе у костра, они несли вместе вахту, она каждую ночь перед сном рассказывала ему сказки и позволяла расчесывать свои длинные шелковистые волосы. Джером понимал, почему он влюбляется в Арнику — с каждым днем всё сильнее. Она была замечательная, с какой стороны ни посмотри, и она была ведьмой, а это выделяло ее среди прочих женщин. Да что там, она и от других колдуний отличалась тем, что ее магия пока что хранилась внутри нее, точно жемчужина в раковине.
А вот он сам почему ей пришелся по сердцу, Джером не понимал. Какой-то особенной красотой он не отличался, по положению в обществе мог быть сравним только с собакой-дворняжкой. Он спас ее, да — но с тем же успехом это мог сделать любой другой мужчина их отряда. Он только слушал ее, перебирал ее косы, скованно обнимал зябкой ночью — а больше, в общем-то, ничего не делал, да большего и не мог.
Джером пытался поговорить об этом с Эджертоном. Тот, как эльзилец, мог иметь необычный взгляд на такой сложный предмет, как отношения между мужчиной и женщиной. Хотя Джерому, надо уточнить, любой взгляд был бы в новинку. Женщин он обычно сторонился, чувствуя себя при них, точно в лавке с дорогими товарами: как-то в детстве матушка послала его сперва разменять деньги, а уж потом идти на рынок, и маленький Джером по незнанию зашел в магазин, торгующий мелуккадским фарфором. До того дня он полагал, что знает, каково бывает испытывать страх и стыд одновременно, но тогда же и понял, насколько ошибался.
Эджертон, впрочем, действительно имел четкое мнение о любви, как и по любому другому вопросу, и чуточку более эльзильское, чем Джером ожидал.
— Я бы на твоем месте не кобенился, а то и правда потеряешь ее. — Эльзильский аристократ сидел на пне, стругая веточку, то ли в попытке приспособить ее как стрелу, то ли просто занимая руки со скуки. — Любовь, друг мой, как еда. Если получил, если нашел — не отказывайся.
— Ну! Есть картошка, а есть кексы, например.
— А ты что, видишь кексы вокруг?
Джером говорил не об Арнике, а о себе, полагая, что он для нее разве что редька, дабы не умереть с голоду.
— Если ты думаешь, что перебрать всех девчонок на свете и найти какую-то там лучшую — это любовь, то я тебя разочарую. Это, знаешь, что-то обратное. — Эджертон поднял заостренный кончик палки на уровень глаз и осмотрел, криво прищурясь. — Даже когда ты старательно выискиваешь себе какую-то даму, только из корысти, то ей ты должен внушать, что ты ее полюбил, потому что твое сердце ни с того ни с сего воззвало к ней. И в этом не сыграли роль ни разум, что значит расчет, ни какие-то ее заслуги, чтобы она не сомневалась, что ты можешь в ней разочароваться.
Джером отошел от товарища с головой, полной мыслей. Он плохо понимал, что любить можно и без причин, находя у Арники много достоинств, для него служивших весомыми аргументами. Но, хоть он с трудом мог это представить, он решил считать, что Арника прониклась к нему чувствами вот так, как было правильно по представлению Эджертона — беспричинно.
По крайней мере, он не видел в ее поведении корысти. С тем же успехом Арника могла предложить себя ди Шарентону или Эджертону. Даже вдовцу барону, чтоы было бы довольно разумно с ее стороны: богатствами де Бонбенор располагал немерянными.
Однако долгое общение с бароном не убедило ведьмочку, что перед нею залог безбедной жизни.
Арника объяснила, каким образом оказалась подвешенной на суку в лесу: Имрих сделал это с нею, чтобы дочь следовала если не его воле, то законам Апима. Арника не могла в точности сказать, почему ее оставили в лесу на три дня. Имрих поделился с нею планом: похвалялся, угрожал. Если уж дочь его выросла такой испорченной строптивицей, он собирался показать ей, где ее место. Она вызывала в нем жгучую зависть, как ведьма, и в то же время — презрение. Сила ее никак не пробуждалась, и Арника казалась Имриху уродливой калекой. Нет, он предпочел бы настоящее увечье, нежели подобный постыдный недостаток. И потому Арника вызывала в нем раздражение вдвойне. Так что она не исключала, что ее пытались наказать, дать время помучиться, чтобы потом невеста оказалась покорней. А может, жениха ее что-то задержало в пути, и он бы прибыл раньше, если б все пошло по плану. Но какое-то время ей все равно нужно было пострадать в одиночестве среди лесной глуши. Чтобы гейс, нерушимая клятва, сработала — спасение только тогда спасение, когда тебе что-то угрожает.
Слушавший это барон хлопнул шляпой по колену.
— Не знаю, что печальнее: мужчина и женщина, что хотели бы пожениться, да не могут, или же женатая пара, в которой муж и жена презирают друг друга.