Сигуатоксин

      Осень в Мондштадте была чересчур меланхоличной. В округе не оставалось ни одного дерева, что не лишилось бы листвы. Все они уныло стояли, дожидаясь наступающих морозов, чтобы достойно упокоиться с миром. Одуванчики ушли под землю быстрее. Они не выдержали даже десяти градусов по Цельсию и впали в спячку, постепенно исчезая один за одним. Чистые поля были океаном жухлой травы, которую сильный ветер пытался сдуть со своего взора, но не выходило ничего — даже волны больше не появлялись. Солнце светило не ярко, а вечером становилось отвратительно холодно, что люди кутались в теплые меховые тулупы. Мондштадт день за днем вымирал, угасал на глазах, готовясь к суровой зиме. Но было в этом свое очарование: в этой увядающей природе, уходящей жизни повсюду, умирающих богах и феях — во всем этом был невероятный декаданс, вдохновляющий плести стихи, песни и легенды.       Особенно уютно было здесь, в его маленькой лаборатории в Ордо Фавониус. Если бы хоть кто-то из рыцарей узнал, что главный алхимик Альбедо, один из самых уважаемых граждан, привел в оплот чести предателя Инадзумы и организации Фатуи — Скарамуша, то его голова точно не осталась бы на плечах к завтрашнему дню, в особенности потому, что на этой чудной голове был замечательный рот, а внутри него — красноречивый язык, который в движение приводил до ужаса сообразительный мозг, сотканный из быстрейших нейронных связей. Он бы сумел договориться о чем угодно; рассказать историю так, что его деяние показалось бы благом, за которое ему должны кланяться в ноги.       Рискованно было даже попросту слушать его, не говоря уж о Сказителе, чьим главным достоинством была способность сводить людей с ума. И, конечно, он об этом прекрасно знал. Он был уверен, что за свою жизнь свел с ума многих: очаровал, окутал мелодичным голосом и низвергнул в необъятную пучину, из которой не было пути к свету. Это работало безотказно со всеми, кроме Альбедо, который его слушал и слышал, но не воспринимал. Виной тому защитные механизмы или иммунитет к речевым стратегиям — он в сущности не знал, и, пожалуй, знать ему и не хотелось.       Он наслаждался этим холодным взглядом больших, лазурных глаз. Его очаровывал местами чересчур спокойный, будто неживой голос, что умело противостоял его словесным приманкам. Он развлекался, когда раз за разом придумывал все новые и новые способы поиздеваться, но ни один из них не срабатывал так, как он ожидал. Вместо этого на выходе получалась совершенно неожиданная, непредсказуемая реакция, которая завораживала, притягивала, увлекала. Безусловно, Альбедо был самым интересным существом из виданных им. Поэтому Скарамуш, просыпаясь, стремился к нему вернуться, желал увидеть его. Без того день проходил отвратительно, и он хотел выкинуть часы в помойку: как диск с тикающими стрелками, так и саму материю, над которой судорожно тряслась его создательница Эи.       Для Альбедо Скарамуш представлял не только научный интерес. Он был увлечен лично. Он чувствовал больше, реагировал ярче, воспринимал сильнее и все глубже погружался в их необычайную, искусственную связь. Совсем скоро Альбедо и вовсе начал считать, что только через Скарамуша он сможет познать истину этого мира; более того, без него он и не смог бы этого сделать. Сложно было говорить о судьбе, когда они оба в нее не верили, не предавая своего скептицизма, но определенным образом они точно были связаны. И отрицать это было глупо даже попросту невозможно.       Как бы Скарамуш не пытался разрезать красную нить на его мизинце, что тянулась к рукам Альбедо, он не мог. Она не рвалась, не разрушалась, не горела — ее в сущности и не было, но он ее отчетливо видел. Приставучая идея о связи спустя месяцы начала его даже радовать и забавлять. Боги наблюдают за созданиями, что им никак не принадлежат и не являются их творениями? Селестия ли не унижается, даруя созвездия этим двоим? Скарамуш смотрел на небо, на громоздкий замок вдалеке и смеялся: кланяйтесь, становитесь на колени перед творениями не ваших рук, что в итоге спустят этот летучий рай к ничтожной земле, по которой ходят обычные души, не обремененные божественной силой и столь же божественным, пустым высокомерием.       Хорошо, что в сумеречной пурпурной тьме это отродье было почти не видно. Скарамуш сидел на подоконнике, провожая взглядом заходящее солнце. За стеклом качалась последняя порыжевшая листва. Ветер общипывал ветки как перья с мертвой тушки курицы. Он болтал ногами и не мог сдержать улыбки, хотя ему и было скучно в ожидании. Он занимал себя мыслями и планами. Ему нравилось мечтать — так он будто приближал желаемое к настоящему, хотя бы на время превращая задуманное в реальность. Своя фабрика грез находилась в его голове, и ему не был нужен никто, чтобы создавать пылкие, страстные и неудержимые идеи.       Вот уже десять минут Альбедо что-то писал в своем исследовательском дневнике. Шуршание бумаги и шум от карандаша успокаивали. В воздухе витал едкий аромат спирта, что заполнял легкие их обоих. Скарамушу нравилось, он вдыхал глубоко, Альбедо же был привычен к такому запаху. Он работал в нем слишком часто. Поднявшись из-за письменного стола, он прошел к лабораторной установке, где над лучинкой в пробирке грелась новая смесь. Недавно Сахароза сделала исследование о стальном драконе, который водится в озерах Хребта, и обнаружила, что в телах этого вида рыб содержится огромное количества яда сигуатоксина. Название они, конечно, вместе нашли в справочнике, но информации о веществе было крайне мало. Почти никто им прежде не занимался, а материалов по вопросу можно было пересчитать по пальцам: один, два. Упустить такую жилу было бы непростительно, поэтому они тут же взялись за изучение интересной находки.       После тестирования на животных оказалось, что сигуатоксин заставляет организм воспринимать тепло как холод. Обратный эффект заинтересовал Альбедо так сильно, что ему не терпелось попробовать яд на человеке. Оставалось только найти подходящего: такого, чтобы точно смог выдержать действие яда, и такого, за чье участие в эксперименте его не осудят. И, к счастью, кое-кто на примете у него был: неубиваемый организм, максимально приближенный к человеческому, каждый день заявлялся в его двери, чтобы обнять, впиться в губы и, не сдержавшись, просунуть руку под рубашку. И прямо сейчас он сидел на подоконнике, дожидаясь, когда наконец Альбедо уделит ему внимание. Его терпение было на грани — гнев уже читался в его красивых, темно-синих глазах.       Скарамуш спрыгнул с подоконника. Он прошел к рабочему месту, опустился на стул и положил левую руку на стол. Процедура для него была привычной — уже не в первый раз на нем проводили тесты, что его самого забавляло, ведь он и сам в сущности не знал, как работает его тело, и чем отличается от натурального человеческого. Открыть новую истину о себе было всегда интересно. В конце концов, почему бы и нет, если это позволит еще раз увидеть алхимика?       Альбедо подошел к нему с отрезом марли, смоченным спиртом, и шприцем. Он провел по запястью антисептиком и, проверив жидкость, аккуратно ввел иглу под кожу. Давя на шприц, он вливал сигуатоксин в кровь. Все до капли, до самого упора выжимая имеющееся. Скарамуш усмехнулся. Это было щекотно. Альбедо отложил шприц и марлю, изучающим взглядом посмотрел на Скарамуша, но тот никак не поменялся в лице, словно токсин на него не подействовал. Хотя он прекрасно понимал, что нужно было время. И это время Скарамуш точно не собирался ждать.       — Долго я еще буду здесь сидеть? Я пришел в больницу или к тебе на свидание? — едко произнес он, чуть ли не фыркая. Скарамуш сжал и разжал руку. На первый взгляд, ничего и не произошло, но введённое в него нечто определенно вызывало сомнения.       — Сложно назвать это свиданием, — спокойно парировал Альбедо, положив руку на его плечо, медленно разминая. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Если это так срочно, то я могу приступить.       Произнеся это, Альбедо опустился перед Скарамушем на колени. Он устроил руки на его коленях, раздвигая его ноги. Сказитель не сопротивлялся — это они тоже проходили далеко не в первый раз, но сейчас ему кое-что не нравилось. Он наклонился и схватил Альбедо за подбородок. Лазурные глаза холодны, как никогда. Увидев это, Скарамуш цокнул, сжимая его сильнее.       — Ты выглядишь так, словно делаешь это, потому что должен, а не потому, что хочешь. Но ты должен меня хотеть, — он шикнул. — Только попробуй сказать, что я угадал.       — Ничуть. Если это поможет моему исследованию, то я пожелаю сделать что угодно ради эксперимента, — Альбедо сказал это просто, будто такой ответ был настолько очевиден и прозаичен, насколько только возможно. Его голос даже не дрогнул. Он все еще оставался прекрасным, меланхолично восхитительным и притягательным. В его внешности было что-то неуловимое, легкое, но блистательное и чарующее. Наверное, эта красота выдавала в нем гомункула — природа просто была неспособна сотворить нечто подобное ему. И это прекрасное во всех смыслах создание сейчас сидело перед ним на коленях, смотря ровно в его глаза, не отворачиваясь и почти не дыша. Скарамуш замахнулся и отвесил ему звонкую пощечину. На коже проявился красный след от его руки.       — Альбедо, если ты трахаешься со мной из-за экспериментов…       Альбедо выдохнул. Он медленно облизнул губы, чувствуя, как боль постепенно проходит, и вернул серьезный взгляд Скарамушу, тот улыбался надменно, пугающе и до жути прекрасно, словно он чувствовал, что вся власть в его руках; словно здесь лишь его слово имело вес, и он распоряжался дальнейшей судьбой Альбедо, держа его на крепкой цепи. Альбедо засмотрелся: он не мог не засмотреться на человека, с которым видел так много откровенных снов; с которым эти сны раз за разом воплощались в реальности, ведь удивительным образом он угадывал всегда. Он угадывал даже тогда, когда Альбедо и сам не знал, что нечто подобное ему понравится.       — Куникузуши, — с кратким напряженным выдохом начал он, его имя всегда таяло на языке карамельной сладостью, — подумай сам: зачем я начал все эти эксперименты? С самого первого дня до сегодняшнего.       Альбедо нахмурился, искусственно стараясь показать, что он недоволен, хотя в действительно гнев в нем был приглушен, как любая негативная или позитивная эмоция. Он знал, что люди так выражают свои эмоции, он вторил им. Играть столь искусно, сколь удавалось Скарамушу, он бы никогда не смог, но отразить свое внутреннее состояние он был вполне способен, пускай и с натяжкой, когда его сердце впрямь заходилось бешеным ритмом от волнения. Прямо как сейчас.       Его нахмуренные брови Скарамуша веселили. Он и правда задумался после слов Альбедо, но ему не нужно было много времени, чтобы понять; не нужны были подсказки или зацепки, ведь даже по одному этому сердитому выражению лица он мог все прекрасно уловить. Скарамуш громко рассмеялся. Из его глаз чуть не брызнули слезы. Сквозь смех, бесконечно очаровательный и пугающий, он произнес:       — Это ты так просишь взять тебя? Уморительно, — он сжал щеки Альбедо. — Ты мог просто попросить.       Альбедо дернул головой, освобождаясь из его хватки. Впрочем, Скарамуш его не оставил. Он вновь потянулся рукой, но теперь для того, чтобы холодным пальцами провести по вытянутой шее Альбедо, по выступающему кадыку, по маленькой золотистой звездочке, подтверждающей факт рождения. Странно, но Скарамушу на ощупь его тело показалось холодным, будто они поменялись местами, и это Альбедо ни с того ни с сего обратился куклой.       — Попросить напрямую? Я не мог. Это было бы…неучтиво. Если ты против? Если у тебя нет настроения? — мягким голосом спросил алхимик. Скарамушу не оставалось ничего другого, кроме как усмехнуться.       — Ты всегда видишь, какое у меня настроение. Скорее тебя стоит спросить: выдержишь ли ты, если я буду не в духе?       — Я… — он на миг отвел взгляд. — Я заметил, что ты становишься весьма...грубым.       — Вот и тебе пришла пора думать, прелесть. В настроении я или нет?       — Ты...В настроении.       — Умница.       С его припухлых губ сорвался вздох облегчения. Это было так очевидно, но ему нужны были слова подтверждения. Конечно, он бы не стал ставить никаких экспериментов на Скарамуше, если бы не хотел с ним встретиться. Каждый день, каждый час он придумывал все новые и новые причины, почему им нужно увидеться. Он мечтал проводить все больше времени. Он хотел съесть все его время, поглотить все его существование, вобрать в себя его естество; он хотел пахнуть им, угадывать мысли, копировать повадки и понимать всецело. Он хотел соединиться так сильно, что думать о том было страшно, и своих мыслей Альбедо никому не раскрывал, но в действительно он был так вовлечен в свои непростые, запутанные, как огромный лабиринт, чувства, что сейчас отчетливо осознавал — спасения от них нет, есть лишь наслаждение. И доза наслаждения была желательной ежедневно. Чем больше, тем лучше. До тех пор, пока он не достигнет пика и не сломается в руках Скарамуша, полностью потеряется в эйфории, познавая истину себя и его.       Альбедо придвинулся ближе, потянувшись к шортам Скарамуша. Он коснулся рукой паха, поглаживая набухшую, разгоряченную плоть. Медленными движениями он проводил по всей длине. Его пальцы ходили изящно, элегантность была в каждом его маленьком решении. Скарамуш приподнялся, стягивая с себя шорты с бельем. Он взял руку Альбедо, кладя на себя, призывая того постараться. Ладонь, как по привычке, сомкнулась, начав водить от основания до головки. Альбедо наклонился, заправляя локоны за ухо. Он коснулся языком чувствительной кожи, провел влажную дорожку ниже и вдруг замер — Скарамуш схватил его за волосы, останавливая.       — Какого хера, Альбедо? — рявкнул он. — Какого хера ты такой холодный?       Альбедо, даже не поднимая глаз, продолжил неторопливо водить рукой верх и вниз так, словно ничего не произошло. Он и не слышал этих злобных стонов Скарамуша, он был занят своим делом, отчаянно желая продолжать и продолжать. Спокойствие алхимика раздражало. Альбедо, почувствовав, как пальцы сильнее сжимаются в его светлых волосах, потрудился объяснить, пускай и неохотно:       — Сигуатоксин — это яд, который заставляет тебя чувствовать тепло как холод.       — А раньше ты этого сказать не мог?       — А нужно было?       — А как ты думаешь, блять? — выругался он, но тут же заткнулся: Альбедо, как будто в отместку за грубые слова, обхватил губами его плоть, внутри лаская языком. Скарамуш сжался всем телом, судорожно выдыхая. Его обнимал холод. Он покалывал, сводил с ума, словно вместо шершавого языка его касались кусочком льда. Альбедо вобрал его в себя. Опускаясь ниже, он чуть не давился, позволяя проскальзывать глубже. Скарамуш скорее по мановению привычки направлял его к себе, давил на его голову, заставляя принимать себя все сильнее и усерднее. Это было невероятно и отвратительно, но холод, который он чувствовал, так освежал, ведь раньше мороз никогда так сильно не трогал его тело. Он не мог в полной мере ощутить все наслаждение, в которое погружал обнимающий холод. Кусочки льда, застревая в груди, царапали сердце изнутри. Обливаясь кровью, оно кричало, изнемогая от ощущений. Скарамуш запрокинул голову, обнажая тонкую, изящную шею. Он облизнул обсохшие губы, крепче прижимая Альбедо к себе, не жалея его. На лазурных глазах, обрамленных светлыми, пушистыми ресничками, выступили слезы. Он почти задохнулся, но Скарамуш тут же его отпустил, начав смеяться.       — Ты все еще делаешь это недостаточно хорошо.       Альбедо с недовольством вытер влажные губы, слюну с подбородка. По его щекам текли слезинки, но он не обращал внимания. Они охлаждали его покрасневшее лицо, залитое очаровательным румянцем. От руки Скарамуша пряди выбились из аккуратной прически, ныне являя собой странное произведение искусства — так Альбедо выглядел гораздо лучше. Ему невероятна шла эта нервозность, растрепанность и смущенность. Не говоря уж об озлобленным взгляде, таящем в глубине себя пылкое желание.       Смех Скарамуша был похож на клокотание. Он посмотрел на Альбедо, вальяжно зачесывая рукой челку.       — Нужно лучше стараться, если хочешь быть моей шлюхой.       — Не хочу.       — Это не вопрос, — тут же прервал он его, не терпя возражений. — Поднимайся.       Сладкому и властному голосу было сложно не подчиниться, даже если и звучал он гораздо жестче того обращения, к которому привык Альбедо. Здесь, с ним, в этой лаборатории он не был прославленным алхимиком «мастером Альбедо». Он был маленьким развлечением Скарамуша; игрушкой, которая иногда показывала характер, и, без сомнений, он эту игрушку страстно любил, страшно ревновал и отдал бы за нее все.       Альбедо поднялся с колен, Скарамуш тут же резко схватил его за талию, грубо разворачивая к столу, вжимая в него красивое тело. Он неторопливо, тактильно пробуя на вкус каждую мышцу, провел по спине, ведя все ниже и ниже, пока не добрался до бедер, пока не сжал в ладони упругую ягодицу. Стремление Альбедо во всем быть идеальным его не радовало: он считал, что это сродни идиотской погони его матери за бесконечно вечным. Невозможно закончить конец, невозможно достичь идеала, даже если мечталось больше всего на свете. Альбедо подолгу засиживался в лаборатории. Практически никто не видел его за отдыхом. И казалось, что на этот самый отдых он выделяет лишь час, который и проводит со Скарамушем. В остальное время он работал или над исследованиями, или над...собой. Вполне оправданно зваться рыцарем и искусно владеть мечом, но даже для одноручного оружия требовалась сложная физическая подготовка. Альбедо не мог присоединиться к Ордо Фавониус, не доказав им, что его тело совершенно так же, как и его ум. Сколько времени он провел за физическими нагрузками до Ордена неизвестно доселе никому, что, скорее, к лучшему, ведь цифры там точно были неприличными. Пускай Скарамушу не нравился безумный трудоголизм, отрицать он не мог — трогать алхимика было сплошным наслаждением. Эти ягодицы, а следом стройные ноги сводили с ума. Изгиб сильной спины завораживал. Альбедо вздрогнул. Он чувствовал, как Скарамуш жадно пожирает его взглядом; даже если это было не впервой, он каждый раз чувствовал себя нагим, когда Сказитель так смотрел на него. Он повернулся к нему, уперевшись руками в стол.       — П-погоди, — постарался сказать он, но Скарамуш нетерпеливо впился в его губы, топя слова в глотке. Он целовал его ненасытно, сплетая свой язык с его, лаская стенки рта, давя, заставляя Альбедо отклониться и поддаться. Холод все еще покалывал, подобно электрическим разрядам. Так странно было ощущать столь сильный мороз и не чувствовать, как все вокруг обращается в лед. Наоборот, казалось, что сердце только разгорается. Будто этот лед нарастает плотным слоем на беззащитный, хрупкий орган, созданный руками электро архонта, заключая его в клетку, из которой никак не выбраться — только дожидаться часа свободы, томясь в плену и неге. Альбедо застонал в его тонкие губы. Он почувствовал слабость в шее, отклоняя голову. Его колени задрожали. Он понимал, что еще немного и он не выдержит — ослабнет прямо в руках Сказителя — настолько сильно поцелуи Скарамуша выводили его из равновесия. Нить слюны потянулась за его губами, Альбедо слизал ее, старательно дыша. Восстановить дыхание ему едва удавалось. Скарамуш искренне любовался: ни у кого еще не было на него такой реакции, а то, что он смог возбудить в искусственном, сдержанном, бесконечно спокойном алхимике фейерверк ощущений, умиляло и льстило еще больше. Он потянулся к пуговицам на рубашке, расстегивал одну за одной, злясь, если не получалось сделать это быстрее. Альбедо все еще пытался прийти в себя. Сознание к нему никак не возвращалось — оно таяло. Только когда пальцы Скарамуша прошлись по рельефу его мышц, уходящих к паху, он вздрогнул, сжавшись. Сказитель умел ласкать, после того как укусит.       — Мне нужно… Еще кое-что сделать, попробовать, то есть, — пытался объясниться Альбедо, но слова плохо ложились в складные предложения, путаная мысль на выходе обращалась в еще более путаные фразы. — Дай мне…минутку. Там. Я принесу там. Сейчас.       Нехотя Скарамуш позволил Альбедо отойти к шкафу, чтобы взять оттуда небольшую склянку с переливающейся бледно-оранжевой жидкостью. Он вернулся и вручил ее Скарамушу, нервно переминаясь с ноги на ногу.       — Я попытался сделать более мягкую смазку из элементов пиро слайма. Она должна согревать, но в твоих руках быть холодной. Ты…       — Хах. Меньше слов, больше дела, — с довольной улыбкой произнес Скарамуш, откупоривая склянку.       Альбедо поджал губы, стягивая с себя шорты, колготки, белье. Он знал, что Сказитель любил раздевать его самостоятельно, получая от этого невероятное удовольствие, но сейчас он словно изнемогал; торопился так сильно, что едва сдерживался, чтоб не сорваться. Альбедо пытался это учесть, но даже спустя множество повторений он все еще испытывал приятное смущение. Он повернулся к Скарамушу спиной и наклонился, упершись руками в стол.       Теплая жидкость охладила ладони Сказителя. Он вылил все. Смазка стекала по пальцам, погружая их в лед. Казалось, что они начнут дрожать сами по себе. Всю ладонь покалывало, но Скарамуша это ничуть не смущало — наоборот, раззадоривало. Он прислонил ладонь к телу Альбедо, растирая по коже жидкость, вошел в него двумя пальцами, заставив того резко вскрикнуть и изогнуться — для него это было слишком неожиданно; он витал в своих мыслях, сосредотачиваясь на ощущениях, готовя сознание к тому, что сейчас произойдет. Он хотел запомнить каждую деталь, привнести ясности восприятию, заключить в себе всю ту дрожь и обожание, всю съедающую его негу и тянущее ожидание, чтобы скрашивать одинокие вечера, предаваясь бережно собранным воспоминаниям, представляя, что Скарамуш всегда с ним.       Он отнял руку, позволяя Альбедо расслабиться, но ненадолго. С губ Скарамуша сорвался тихий выдох. Он взял его за бедра, притягивая ближе к себе, а затем плавно вошел, медленно проталкиваясь внутрь с едва сдерживаемым гневом. Холодно. Невыносимо холодно. Но необычность чувства завораживала. Он сделал толчок, пробуя на вкус это ощущение. Вся горячая плоть была усыпана чистым снегом, будто тело Альбедо из него состояло — что ж, внешне и правда было похоже на то.       Альбедо изогнулся в спине, тихо постанывая. Его голос всегда становился милым и нежным, когда он ощущал себя заполненным. Так и сейчас его очаровательное изнывание было сродни приятнейшей мелодии, настоящее мурлыканье. Скарамуш двинулся, провел по спине и впился в его ягодицы, наконец-то задав постоянный темп. Это было легко, и он довольно усмехнулся, не отпуская Альбедо — тот уже покраснел до кончиков ушей, а его лоб покрывался капельками пота. Пока ему было жарко, пока он сгорал, Скарамуш наслаждался окутывающей прохладой. Он стал входить грубее, ногтями царапая бархатную кожу.       — Хах, твое тело уже привыкло ко мне....кх, подстроилось под меня, — хрипло сказал он, прерываясь на краткие выдохи. — Ты принимаешь меня так легко. Совсем не как в первый раз. Верно, Альбедо?       Алхимик в ответ промычал что-то невнятное. Говорить сейчас для него было пыткой. Он пытался, но только начинал кричать громче, сжимая Скарамуша крепче. Он закрыл себе рот, до боли закусив ладонь, хотя это бы не сравнилось с той сладкой, сводящей с ума болью внизу живота. Он бы хотел коснуться себя, но должен был затыкать: если бы хоть кто-то из Ордо Фавониус их услышал, встречи прекратились бы мгновенно — такой вариант событий его не устраивал. Он делал все возможное, лишь бы не быть таким отвратительно громким, но иначе он не мог, ему было слишком приятно. Его горло разрывало.       — Нравится? — с издевкой спросил Скарамуш, но Альбедо и на это не ответил ничего. Он замахнулся и шлепнул его по ягодице, кожа тут же покраснела от удара. Альбедо сорвался на стон, сильнее обхватив Скарамуша. Так, в нем было настолько узко, что казалось, словно это их самый первый раз. Сказитель удовлетворенно хмыкнул: он еще никогда не пробовал использовать шлепки, но похоже отныне будет делать это всегда. Он нахмурился, облизывая губы, но спокойствие не шло: нервы щекотали его, и он продолжил:       — Ха-а, я не слышу восторга, Альбедо.       Когда он произнес это, то заметил, что холод начал постепенно отступать. Он рассеивался, заменяясь привычным теплом, а то переходило в жар. Действие яда, очевидно, сходило на нет, возвращая Скарамушу привычную чувствительность взамен извращенной, обратной версии, которая понравилась ему, но только в качестве разового эксперимента. Тело наполняло тепло, таяли пальцы, и эйфория почти готова была покрыть его с головой, унося дальше от реальности. Влажная челка липла к лбу от пота, узел внизу живота распускал бабочек с острыми крыльями, Скарамуш, впиваясь в Альбедо раз за разом — все ненасытнее и жестче, уже рычал. Выбившиеся белые прядки так мило качались, а его стоны продолжали услаждать слух. Скарамуш провел руки дальше, поглаживая выступающие тазовые кости и резко прижал Альбедо к себе, изливаясь в него, заполняя с рваными, горячими выдохами. По ногам Альбедо прошлась дрожь, он устало опустил голову, вытирая с губ влагу, убирая локоны с лица.       Скарамуш взял Альбедо за руку, потянул за собой. Он сел на стул, дернул алхимика к себе, усаживая того на свои бедра, вновь входя в него до упора. Альбедо, еще не отошедший от предыдущей позы, едва дышал, выгибаясь. Он, уже не до конца осознавая, что делает, зацепился за плечи Скарамуша, поднимаясь и медленно опускаясь на него. Каждый толчок слышался отчетливо, но они оба были так погружены в абстрактный мир впечатлений, что не замечали. Скарамуш протянул руку, обхватывая член Альбедо. Он провел большим пальцем по головке, следом ведя вниз.       — Покажи, как ты меня любишь, — с усмешкой сказал он, лаская алхимика, который охрипшим голосом ныне мог только шептать его имя, смотря на него глубокими, темными, прикрытыми от возбуждения глазами.       Вновь опустившись, глубоко принимая его в себя, Альбедо вытянул шею, словно специально прося Скарамуша поцеловать его именно здесь. Сказитель переместил руки на его бедра, думая, что Альбедо был очарователен, когда чего-то хотел, но не знал, как просить. Вежливость стопорила его, но отвратительные, извращенные мысли изводили, а вместе они создавали такое сложное противоречие, что Альбедо, как порой казалось, заплачет, не справившись с напряжением. Но сейчас…       — Е-еще, ха-ах, — на выдохе тихо просил он. — Еще.       Вся вежливость разом испарилась, что не могло не вызвать улыбку на губах Скарамуша. Прежде насаживая Альбедо на себя, он вдруг крепче схватил его и остановился. Это и правда была грань. Сказитель думал, что его очаровательная принцесса сделала все возможное и хорошо постаралась. Он захотел его наградить. Приблизившись, он примкнул к его шее, проходясь языком по звезде, покрывая теплой влагой каждый дюйм, тщательно вылизывая контуры золотого родимого пятна. Альбедо вскрикнул, погружая ногти в тело Скарамуша — были бы они хоть немного длиннее, и он бы точно его оцарапал. Откинув голову, Альбедо прикрыл глаза, изливаясь, пачкая семенем собственный живот. Пламя, разогревшее тело до нестерпимых температур, постепенно погасало. Альбедо обвил шею Скарамуша руками, устало падая в его объятия.       — Возможно, ты и создан был для меня, — любовно произнес Куникузуши, поглаживая Альбедо по спине. В своих мыслях он много раз с наслаждением повторял «мой», нежась в тепле такого родного тела. Ему самому тяжело было поверить, что когда-то он будет таким; что когда-то сможет чувствовать, да еще и так ярко. Если в этом заключался эксперимент, то он, безусловно, удался. Но больше Скарамушу хотелось думать, что сам Альбедо с самого рождения должен был принадлежать ему одному. Одно осознание этого наполняло его жизнь смыслом, который раньше от него ускользал.       — Тепло, — прошептал он, забывшись.       И тогда вдруг Альбедо дернулся. Он резко отпрянул, ошарашенно посмотрел на Скарамуша своими умилительно огромными глазками и воскликнул:       — Тепло?! Когда тебе стало тепло?!       — А? Какая, к черту, разница когда?       — Время! Я не засек время! — взволнованно произнес он, поднимаясь. Скарамуш тут же схватил его, с силой удерживая, не позволяя уйти.       — Сидеть. Я тебя еще не отпускал, — повелительным тоном сказал он.       Альбедо с сомнением в глазах посмотрел на него, вопросительно изогнув бровь. Он с пару мгновений подумал, а потом уверенно выдал:       — Нет.       Поднялся и тут же убежал к своему дневнику исследований, даже не позаботившись о своем внешнем виде. И когда он успел стать таким своевольным, подумал Скарамуш. Он точно дурно влиял на него, хотя в этом и была своя прелесть: Альбедо вел себя так только с ним, никому не показывая эти очаровательные, бесстыдные выражения лица.       Скарамуш устало протер лоб, выдыхая и успокаиваясь. Он натянул на себя шорты, а затем снял и так чуть не спавшее в порыве хаори — оно едва держалось на его одном плече. Ткань была смятой руками Альбедо. Он усмехнулся: когда потрясающий, умный человек сходит с ума от любви, за этим всегда интересно наблюдать.       Он поднялся и подошел к алхимику, накинул хаори на его плечи. Заботиться? Эи бы в такое точно не поверила, как и все Предвестники или подчиненные засмеялись бы, услышав, что он на такое способен. Он и сам не верил. До сих пор не верил. Но Альбедо был рядом, его прекрасные глаза взволнованно бегали по тексту, а от любого прикосновения он почти мурчал. И в его существовании было так много смысла. Так много, что ни в чем другом Куникузуши не мог его узреть, потому что весь остальной мир час за часом доказывал свою бессмысленность.       Альбедо нервно поджал губы, что не укрылось от глаз Скарамуша. Он положил руку на его спину, наклоняясь поближе.       — Не переживай. Давай посчитаем вместе. Смотри, здесь…       Возможно, что это искусственное прелестное существо было самым естественным и настоящим в мире лжи и обмана.