О плот твистах и палаточной романтике

На общий сбор Арсений приезжает первым, что не удивительно. Удивительно, как он умудрился столько лет продружить с людьми, не имевшими в своём лексиконе слово «вовремя». Справедливости ради, Дима с Катей опаздывают всего на пару минут — Позов паркует свою машину рядом, и Арсений отталкивается от капота своей, чтобы подойти поближе. Катя его приобнимает, Дима крепко пожимает руку, и на протяжении следующих нескольких минут они активно хуесосят всех в компании за непунктуальность. Жизненный опыт показывал, что быть токсичным можно, если твои друзья ещё более токсичны, чем ты. Минус на минус давал плюс, а в их случае яд совместными усилиями сцеживался в одну общую баночку. Катя активно строчит в общем чате, Арсений даже заглядывает краем глаза в свой телефон и восхищённо присвистывает: только она умела через одни сообщения передать классическое материнское «я даже не злюсь, я просто разочарована». В ответ ей сыпется ворох извинений, обещания загладить вину и парочка ублюдских стикеров — конечно, от Шастуна. Пресловутый Шастун приезжает последним, когда вокруг уже столпилось прилично народу, а стоянка пополнилась ещё несколькими авто совершенно разных ценовых категорий. Ладно, ценовая категория примерно одинаковая, это арсеньевский чёрный «Мерс» выбивается из общей картины, но сам Арсений этим не гордится — лично он в покупку этой машины не вложил ни копейки, тут спасибо родителям. Антон подбегает к ним со стороны метро и тут же склоняется в три погибели, упирается руками в колени, чтобы отдышаться. Его обступают со всех сторон с намерением поприветствовать объятиями, но сам Арсений не торопится. Хотя он, если честно, соскучился. Лето перед четвёртым курсом, как и положено любому яркому тёплому лету, пролетело слишком быстро. Арсений кочевал между Москвой и Омском, успел слетать на Бали с родителями, а всё свободное время прозаично посвящал учёбе и хобби — он наконец-то нашёл фотографа, с которым случился мгновенный коннект, и теперь можно было воплощать в жизнь свои ебанутые идеи на радость паре десятков тысяч подписчиков в Инстаграме. А вот Антон, к сожалению, Инстаграмом пользовался исключительно для того, чтобы ставить эмодзи огонёчков под сторисами Арсения. Не то чтобы Арсений жаловался, конечно, но огонёчков под сторисами у него и без Антона было до чёрта, а самого Шастуна иногда хотелось в том числе видеть, а не только слышать в редких созвонах. Естественно отсутствие живого общения не перечёркивало их дружбу — нет, Арсений по-прежнему считал, что где-то там на небесах удачно сложились звёзды, и Вселенная послала ему лучшего в мире человека. С Антоном было не просто весело и приятно — с ним было комфортно, а за свой комфорт Арсений радел ревностно. Поначалу, на далёком первом курсе, все вокруг были уверены, что они друг друга как минимум невзлюбят, а то и начнут в открытую враждовать. Арсений, помнится, как-то спросил у Оксаны: почему? На что получил не слишком убедивший его ответ, мол, ну вы оба альфы (и?), оба высокие (они должны были драться за первое место в линейке на физкультуре?), оба красивые и популярные (так себе поинт, Антон из них двоих был популярней, Арсений красивей, тут они поделились по-честному), но при этом такие разные. Только с последним Арсений ещё хоть как-то мог согласиться: с Антоном они действительно были разными. Арсений учился на «отлично», входил в студсовет и драмкружок, был на хорошем счету у всех преподавателей и, несмотря на очень обеспеченных родителей, учился на бюджете, заняв в списках на поступление почётное первое место. Антон на бюджет влез в числе последних, сессию сдавал с грехом пополам исключительно благодаря подвешенному языку и позиции нападающего в университетской футбольной команде. Ходили слухи, что тренер лично бегал по преподавательскому составу и то ли угрожал, то ли умолял не валить Шастуна на экзаменах, иначе на следующем межуниверситетском чемпионате их команде светило прекрасное и многообещающее нихуя. Это, кстати, были выдумки. Чтобы их тренер и куда-то бегал? За него это делали на поле одиннадцать игроков и ещё несколько запасных сверху. Забавно, что ни Арсений, ни Антон никогда не относились друг к другу с неприязнью, даже настороженности или зависти как таковой не было. Да и чему завидовать? Арсения не интересовал футбол от слова «совсем», Антон искренне считал Арсения поехавшим на учёбе, так что они вполне себе мирно поделили зоны ответственности. Даже вниманием со стороны омег не были обделены: как правило, те, кому нравился Арсений, не находили для себя ничего интересного в Антоне, и наоборот. Подружились они внезапно, но сразу и крепко. Первую половину учебного года Арсений практически не обращал на Антона внимания, не до него было, а потом случилась новогодняя совместная вечеринка — Егор щедро выделил свою квартиру под вписку одногруппников. Тогда Арсений столкнулся с Антоном на балконе, и после короткого разговора ни о чём и обо всём сразу внутри будто что-то щёлкнуло, в мозгу зажглась лампочка, над головой Шастуна появилась воображаемая стрелка с надписью «Это твоё». Арсений считал, что разбрасываться своими вещами нельзя, а своими людьми — тем более, поэтому условно схватил Антона в охапку и с тех пор не отпускал. Не то чтобы Антон вырывался, конечно. Чем больше они друг друга узнавали, тем больше понимали, насколько кардинально разными были: семьи, интересы, цели в жизни, карьерные планы, подход к отношениям. Только эти различия не отдаляли их, а, наоборот, сближали: Арсений с жадностью глотал любую информацию, готовился к неожиданным сюрпризам и всё равно оказывался удивлён. Незаметно для себя он начал перенимать что-то от Антона, к чему-то относиться проще, где-то идти людям навстречу, где-то прощать за то, за что раньше бы не побоялся отомстить. И судя по тому, что последнюю сессию Шастун сдал без хвостов, без обратного влияния Арсения тоже не обошлось. И это всё можно было бы торжественно обозвать самой крепкой дружбой в мире без малейших изъянов, той самой дружбой, которая доказывала, что и между двумя альфами могут быть здоровые отношения без токсичной маскулинности и попытки перетянуть на себя фигуральное одеяло первенства. Можно было бы, если бы не одно предательское «но». Стыдно признать, но до этого осознания Арсений дошёл не сам, а трудами Лизы. Лиза училась на курс младше и с момента её появления в университете поставила своей целью довести Арсения до ручки. То есть она, конечно, думала, что успешно его соблазняет и добивается, но пока что добилась она только того, что при её появлении у Арсения дёргался глаз. Хорошо, что только один, а не оба сразу — хотя тогда их можно было бы закрыть, и больше никогда Лизу не видеть. Лиза ошарашила его очередным заявлением под конец третьего курса, между экзаменами выловив в коридоре университета. Тирада, которую она озвучила, сперва заставила Арсения бороться с судорожным желанием начать рвать на себе волосы. Но, видимо, заметив откровенно скучающее выражение на его лице, Лиза сменила курс и резво бросила, мол, я тебе не нравлюсь, потому что вы там с Шастуном трахаетесь по углам. Арсений тогда поспешил её заверить, что то, с кем он трахается, не так уж и важно. Важно, с кем он трахаться не хочет, и Лиза в этом списке занимала победное первое место. Арсений к своей гордости ещё нашёл в себе силы схватить её за плечи и умоляюще попросить: ну отъебись ты от меня, будь человеком. Лиза, понятное дело, давила на самцовую гордость — это мол, постыдно, если кто-то предполагает, будто между двумя альфами может быть что-то, помимо типичной тестостероновой дружбы. И, если честно, все эти стереотипы сидели у Арсения в печёнках, подобного рода комментарии прилетали ему и за внешний вид, и за драмкружок, и за фотосессии. Но всё это можно списать на экстравагантность и нестандартность, а вот нежные отношения с другим альфой в современном обществе назывались не экстравагантностью, а словами куда менее лицеприятными. В целом, даже несмотря на это, весь инцидент с Лизой можно было бы успешно выкинуть из головы, потому что чужие домыслы и сплетни Арсения волновали мало. Вот только здесь появлялось то самое предательское «но». Лиза, сама того не ведая, озвучила то, что у Арсения крутилось в голове и без её «дельных» советов. Антон был не единственным его другом-альфой, даже не единственным близким другом-альфой: был ещё Серёжа, был Димка Позов, был Захарьин, в конце концов. Но ни с кем из них не было столько тактильного контакта, не было желания вместо рукопожатия поздороваться объятиями, не было мысли взять за руку, просто потому что хочется. Ни по кому из них Арсений не соскучился за лето, потому что общения в мессенджерах и осознания, что для встречи нужно просто дождаться осени, было вполне достаточно. Может быть, это самое лето пролетело так быстро, потому что значительную его часть Арсений провёл в саморефлексии. Поначалу, конечно, пытался выкинуть это из головы: ну да, с Антоном у него отношения не такие, как с другими, что в этом плохого? Антон ведь сам по себе особенный, почему из близкого круга нельзя выделять кого-то чуть больше? Но отрицание, к счастью или сожалению, быстро сменили торг, депрессия и принятие, обошлось без гнева. На самом-то деле, осознать тот факт, что Арсения, возможно, привлекает альфа, было не так уж сложно — потому что это не играло вообще никакой роли. Антон мог быть альфой, бетой, омегой, инопланетянином или монстром из-под кровати — и при этом всё равно оставаться Антоном. Именно поэтому Арсений с ним подружился. И, видимо, поэтому влюбился. Делать что-либо с этим он, конечно, не собирался, руководствуясь старой доброй пословицей про синицу в руках: рушить и терять то, что между ними было, Арсений не хотел. Не столько дружбу, или возможность вместе проводить время на тусовках, или обмен мемами в два часа ночи, или совместные пьянки, потому что замену любой из этих ролей Арсений бы нашёл. А вот безграничному доверию и ощущению себя рядом с другим человеком на своём месте — вряд ли. Поэтому к концу лета Арсений принял выборочный обет молчания и собирался его хранить. Он даже не боялся себя как-либо выдать — коренным образом его поведение изменилось бы, только если он при встрече попытался бы Антона засосать. А поскольку Арсений ещё не совсем двинулся крышей, делать он этого не собирался. Железобетонная уверенность в себе и собственной выдержке начинает рушиться, стоит только Антону выпрыгнуть из кучи-малы чужих объятий и приблизиться. «Гермиона сильно изменилась за лето», — машинально подмечает Арсений и с трудом подбирает отпавшую челюсть. Антон выглядит старше, взрослее, но одновременно он будто невесть где раздобыл детскую непосредственность и лёгкость. Зачем-то отрастил волосы так, что мягкие кудряшки спадают на лоб, загорел, вырядился в розовую, блядь, рубашку поверх белой майки. Бежевые шорты дополняют образ пастельного мальчика, и это, в целом, не удивительно, в Москве преступные для августа плюс тридцать два по Цельсию, но Арсений залипает на бесконечные ноги и приходит в себя, только когда Антон притягивает его в объятия. — Ты чего как не родной, Арс? Хорошо, что они действительно не «родные» — в голове Арсения саундтреком играет «Sweet Home Alabama». На автомате он обнимает Антона в ответ, хлопает по спине и, пытаясь себя успокоить, делает глубокий вдох. В нос тут же ударяет даже не запах, а его отголосок — что-то свежее, кислящее на языке. То, что запах принадлежит Антону, Арсений понимает сразу, но желание распробовать его получше категорически давит. — Новый парфюм? — озадаченно спрашивает он, отстраняясь. Антон приподнимает брови, облизывает губы — Арсений совершенно точно не следит за этим, — и пожимает плечами. — Нравится? Ну, раз уж дали добро, почему бы и не поддаться мелочному желанию? Арсений наклоняется обратно, в последний момент удерживает себя от того, чтобы не вжаться носом в область между шеей и ключицами, — не то чтобы для их с Антоном обычного общения это было бы странно, но вокруг всё ещё люди, пускай и большинство из них — общие друзья. На этот раз запах раскрывается дополнительными полутонами: что-то цитрусовое, с лёгкой отдушкой алкоголя и сигарет. Впрочем, сигареты, скорее всего, к парфюму отношения не имеют. — Неплохо, — благосклонно отзывается Арсений, отстраняясь. — «Неплохо», вы посмотрите на него, — передразнивает Шастун. — Тебе не угодишь. — А ты пытался? Вообще-то вот такое вот общение где-то между перепалкой и флиртом для них естественно, и Арсений просто на автомате вкатился в привычную колею. Но об этом тут же жалеет, потому что Антон поджимает губы и отводит глаза. Неужели перегнул палку? Может, действительно, и сам не заметил, как переступил невидимую границу насмешливо-дружеских отношений? Но Антон, к счастью, встряхивается, отмахивается рукой и хмыкает: — Больно много чести. Арсений в качестве извинений несильно щиплет его за бок. Если честно, извиняться Арсений не очень-то умеет. Закончив с приветствиями, толпа свежеиспечённых четверокурсников начинает разбредаться по машинам. Идею собраться на совместный выезд перед самым началом учебного года предложила, кажется, Маша. Встретили её с энтузиазмом: последние летние деньки хотелось провести с удовольствием прежде, чем учебный год и грядущие выпускные экзамены сожрут всех с головой. Насчёт формата и места встречи долго не думали, решили повторить опыт посвящения в первокурсники: территория была разведана, нужное количество палаток и спальных мешков кое-как на всех наскребли и даже с транспортом более-менее разобрались. Часть людей отправилась на электричке налегке, а счастливые обладатели личных автомобилей добирались своим ходом, прихватив несколько пассажиров. В толпе начинает суетиться Оксана, страстно желающая поехать на переднем пассажирском сидении. Получив отказ от непреклонного Димки, она предсказуемо подлетает к Арсению. — Нет, — прежде, чем она успевает открыть рот, произносит Арсений. — Без обид, но на переднем сидении поеду я. Оксана непонимающе хмурит брови, пока Арсений выуживает из кармана шортов ключи от машины и бросает их Шастуну — тот не подводит, ловит одной рукой и расплывается в радостной улыбке. — Могу предложить роскошное место сзади, — предлагает Арсений, открывая дверь автомобиля и с блаженством ощущая веющую изнутри прохладу — благослови господь изобретателя кондиционеров. — Правда, с нами едут Макар и Захарьин, если втиснешься между ними, то пожалуйста. Оксана явно сомневается, но в конце концов соглашается. Арсений понимающе хмыкает: из других вариантов у неё было место у Гауса в тачке без кондея (самоубийство!) или у Зинченко (доведение до самоубийства!). Оксана прыгает сзади в середину, увлечённо уже о чём-то щебечется с Захарьиным, Макар с Шастуном ещё докуривают «по последней» перед дорогой, хотя ехать им часа три и по пути запланирована остановка на заправке. Если честно, сам Арсений настолько не любил водить, что с радостью бы отдал ключи Антону навсегда, но тот категорически отказался, а Арсений не стал давить — подумал, что это будет похоже на бахвальство и показушную щедрость. Зато смело сажал Шастуна на водительское место в каждую совместную поездку, оправдываясь тем, что сам напрягаться за рулём не хотел, — и даже не врал. Ещё, конечно, было приятно видеть искреннее удовольствие на лице Антона, но это уже нюансы. Антон как раз в этот момент с влюблёнными глазами (Арсений совершенно точно не завидует) осматривает «Мерс» — иногда казалось, что с машиной Арсения у него отношения были более нежными. А сейчас ещё и горячими: Шастун протягивает руку, чтобы любовно погладить капот, и тут же её отдёргивает — чёрный автомобиль на прямом солнце нагрелся, как плита. Арсений мстительно хмыкает себе под нос и ныряет в прохладный салон. Антон, явно чувствуя на себе осуждающий арсеньевский взгляд, послушно доносит бычок до мусорки и только после этого прыгает на водительское место. Чуть двигает под себя кресло, хотя оно и так отодвинуто почти до предела, настраивает зеркала, негромко мурлыкая под нос. Арсений щёлкает магнитолой, включая радио — по негласному правилу обычно он ставит музыку, потому что вкусовые предпочтения Антона наносили непоправимую травму хрупкой психике Арсения. Но сегодня настроения что-то выбирать нет, хочется расслабиться и выключить голову, поэтому, найдя первую попавшуюся волну с более-менее приличной музыкой, Арсений откидывается на спинку кресла и раздумывает, сейчас забрасывать ноги на торпеду или для приличия чуть-чуть подождать. Краем глаза он наблюдает за Антоном — тот с привычной непосредственностью настраивает навигатор на смартфоне, заводит двигатель и выруливает со стоянки. В его движениях нет ничего нового, наоборот, одни отработанные рефлексы, но Арсений всё равно смотрит, заворожённый, будто совершенно другими глазами. Недовольно поджав губы, он отворачивается к своему окну. Вовремя на помощь приходит Захарьин, наклонившись между передними сидениями и решивший вот прямо сейчас обсудить кавардак, происходящий в чате драмкружка — Арсений, если честно, его даже не читал, со смесью скуки и ужаса глядя на счётчик непрочитанных сообщений, переваливший за две тысячи. Кажется, кто-то с кем-то переспал или, наоборот, не переспал, хотя согласно всем слухам и сплетням уже должен был, во все эти тонкости и перипетии университетского улья Арсений не сильно вдаётся. Краем уха продолжая слушать Захарьина и даже поддакивая в нужные моменты, Арсений думает: а что, если? Что, если всё-таки рискнуть, поставить всё на кон и неожиданно выиграть, стоит ли оно того? Даже если поползут слухи, никаких последствий, кроме как репутационных, всё равно не будет — к счастью, даже в консервативной России уже давно не осуждали на законодательном уровне за однополые отношения. Что, если вот в таких вот университетских чатах будут обсуждать не очередную Свету, Дашу, Лену, а внезапно: Арсения и Антона? Их, конечно, обсуждали и так — Антону регулярно приписывали интрижки с девочками из чирлидеров, особенно часто звездой таких сплетен становилась неизменная Кузнецова, чтоб ей там икалось. Арсений, загадочный и таинственный, вниманием со стороны желающих почесать языками тоже не был обделён, но в отношении него догадки строились исключительно из воздуха — все свои немногочисленные романтические похождения он не то чтобы прятал, но не афишировал никому, кроме самих близких. Наверное, и хорошо, что у них с Антоном ничего не может быть, — Арсений не уверен, что, получи он зелёный свет, он смог бы об этом молчать. Даже сейчас Шастуна хотелось ревностно забрать единолично себе, хотя обычно Арсений терпеть не мог типично альфачье собственничество, особенно в отношении людей. Удовлетворившись практически односторонней беседой, Захарьин ныряет обратно на заднее сидение и присоединяется к увлекательному спору Макара с Оксаной по поводу кабачковой икры — уровень интеллектуальности этой беседы оставляет Арсения в восхищении. — Ты чего такой загруженный? — вдруг интересуется Антон. Арсений удивлённо вздёргивает брови, поворачивая к нему голову. Он — загруженный? Он вроде отдохнувший и полный сил после продуктивного лета, готовый к новым подвигам, приключениям и грядущему учебному году. Но, если честно, Антону всегда было виднее, что там у Арсения на душе, — даже когда сам Арсений ни о чём не подозревал. Сейчас Антонова прозорливость заставляет Арсения напрячься и судорожно пытаться придумать оправдания, и это отвратительно, Арсений уже даже перед родителями не оправдывается: объективных причин у них не было, а субъективные претензии Арсений игнорировал с ловкостью великого слепого. — Кризис переживаю, знаешь ли, — ворчливо отзывается он, радуясь, что сейчас Антону крайне проблематично заглянуть ему в глаза. Хотя Шастун, зараза, пытается, наклонившись ближе, и Арсений с возмущённым воплем отворачивает его голову обратно к лобовому стеклу. — На дорогу смотри! — бухтит он. — Себя не жалко, так хоть людей пожалей. С заднего сидения раздаются коллективные согласные возгласы, но пассажиры рейса «Москва — ебеня в Подмосковье» быстро возвращаются к более интересному обсуждению ценников на презервативы — что там за долгий и тернистый путь от кабачковой икры привёл их к этому, остаётся только догадываться. Антон с довольной ухмылкой смотрит вперёд, но одна рука с руля уже предательски ползёт к Арсению — тот наблюдает за этой разновидностью пресмыкающегося с научным интересом и перехватывает в последний момент, пока Шастун не успел вцепиться длинными пальцами в мягкую и чувствительную внутреннюю часть бедра. Методы допроса у Антона хоть и зверские, но предсказуемые. — Арс! — требовательно тянет Шастун, пока Арсений демонстративно укладывает его руку обратно на руль. — Давай колись, а то ты весь выезд будешь унылый. На секунду мелькает навязчивая мысль: скажи, вот сейчас, скажи. Но это что-то из разряда шальной идеи прыгнуть под поезд или шагнуть с края крыши — тупо, необъяснимо, нелогично, такая себе развязка для истории. А Арсению с его уровнем драматизма и любви к красивым финалам хотелось захватывающих плот твистов. — Устал, — коротко отзывается он, откидывая голову на спинку сидения и прикрывая глаза. Даже не врёт — сам себя он за это лето уже действительно заебал. Антон, к счастью, не продолжает допытывать, и удивляться тут нечему — это же Антон, который два года не мог понять, что Димка с Катей встречаются, но при этом одним взглядом определяющий все полутона настроения Арсения. Решив, что в своей собственной машине он может делать, что хочет, Арсений всё-таки закидывает ноги на приборную панель. Но поскольку машина его собственная, предварительно разувается. Половину пути он совершенно бессовестно спит, хотя и пытается держать глаза открытыми, чтобы морально поддержать Антона. Но тот с улыбкой поглаживает Арсения по плечу и обещает, что не обидится. На запланированной остановке Арсений выползает из машины, когда «Мерс» уже заправлен и отогнан подальше от бензоколонок. Времени как раз к полудню, солнце высоко в зените, и воздух на улице спёртый, жаркий, даже будто бы с лёгким запахом гари. Щурясь от яркого света и потирая слипающиеся глаза, Арсений прислоняется к боку машины и давит в себе зевок. В поле зрения появляется рука с картонным стаканчиком с дешёвым заправочным кофе, но сейчас даже гурман внутри Арсения готов заткнуться и сделать что угодно ради попытки проснуться. Антон прислоняется задницей к капоту рядом, над ухом щёлкает зажигалка, нос заполняет запах сигарет, слегка разбавленный всё той же цитрусовой кислотой. Сделав глоток откровенно мерзотного кофе, Арсений кладёт голову на услужливо подставленное плечо — спасибо их удобной разнице в росте. — Арс? — негромко зовёт Антон. — Я хочу спросить. Арсений прикрывает глаза и согласно мычит. — Это сейчас прозвучит будто из ниоткуда, но потом возможности поговорить уже может не быть. Нехорошее предчувствие отзывается горечью на языке, и, хотя сон смахивает как рукой, Арсений так и не открывает глаз. Слегка утешает то, что со своего плеча Антон его не скидывает, а сам Арсений уже даже боится пошевелиться. — Я просто… — Шастун тяжело вздыхает, явно с трудом подбирая слова. — Мы же друзья, да? Несмотря ни на что? Хотя вокруг августовская жара, внутри всё обдаёт холодом. В голове бьётся судорожное: «Он всё про тебя знает». Знает, что Арсений смотрит на него другими глазами — не так, как смотрит на остальных. Знает, что всё лето мысли так или иначе возвращались к Антону, как бы ни пытался Арсений их от себя гнать. Знает, что даже дрочить уже стало стыдно, потому что не получается представлять абстрактных незнакомых омег, и все фантазии сводятся к одному человеку. Этот самый человек обнимает Арсения за плечо и едва слышно, будто стеснительно, спрашивает: — Это же ничто не изменит? Нашу дружбу, в смысле. Собрав в кулак всю свою напускную браваду, Арсений хмыкает. — Нет, конечно. Если ты кого-то убил, Шаст, у меня есть пара идей, где можно спрятать тело. Антон хмыкает и явно пытается незаметно облегчённо выдохнуть, но они слишком близко друг к другу, а Арсений слишком хорошо его знает. Ясно-понятно. Шастун что-то заподозрил, но, к счастью, готов покорно терпеть, пока Арсений не переступает ту самую невидимую границу. Антон — святой, Арсений — жалок, ничего нового. Отлепившись от тёплого шастуновского бока, Арсений залпом допивает невкусный кофе и, не оборачиваясь, направляется к ближайшей мусорке. Сквозь полусонную дымку он ещё пытается понять, нужно ли ему паниковать и пытаться как-то решить проблему, типа «окей, гугл, мой лучший друг понял, что я в него влюблён, как соорудить висельную петлю из подручных средств?». Но, в конечном счёте, где-то по пути от мусорки обратно до машины Арсений приходит к выводу, что ничего страшного не произошло. А собственные загоны нужно просто пережить, ничто не вечно под луной, всё проходит, и эта дурацкая влюблённость — тоже пройдёт. Остаток пути оказывается удивительно лёгким, как будто сняты барьеры и предохранители. Арсению нечего скрывать и незачем скрываться, и эта свобода позволяет ему наконец-то расслабиться. Да и Антон выглядит так, будто до этого сдерживался, а тут может отпустить себя — улыбается ярче, смеётся громче, смотрит открыто. К моменту, когда они уже в самом конце пути всей машиной в пять глоток орут «Куклу колдуна», Арсений почти чувствует себя счастливым. Местечко, примеченное многими поколениями студентов, себе не изменяет: тот же редкий лесок, куда, к счастью, проторена дорога, так что проехать на машинах даже с низкими подвесками не составляет труда; то же небольшое озеро, сейчас искрящееся на ярком солнце; знакомые уже ухабы и ямы — кажется, в какую-то из них Арсений на посвяте едва не свалился, пытаясь пьяным доползти до своего спальника. Они приезжают в числе первых, а потому имеют эксклюзивную возможность выбрать место поудачнее. Уже вытаскивая из багажника палатку, Арсений некстати вспоминает, что они с Антоном договорились ночевать вместе, и в этом, вообще-то, ничего такого — за исключением редких парочек все сегодня спят в одной палатке с кем-то из своих друзей или подруг. Да и, учитывая бурную студенческую жизнь, Арсений уже спал с Антоном и в одной кровати, и на одном матрасе, и даже разок на неразложенном диване — к утру Шастун, правда, всё-таки свалился на пол. «С чего бы сегодня должно быть по-другому?» — мысленно одёргивает сам себя Арсений, втаптывая в сухую землю палаточные колышки. К его счастью, процесс установки палатки оказывается неожиданно трудоёмким, тем более что привыкший к удобствам Арсений ещё и притащил с собой надувной матрас — чтобы было мягче и теплее. А после приходится ещё помогать девочкам, едва не оказавшимся погребёнными под брезентом — Арсений, как настоящий джентльмен, спешит на выручку. И, видимо, благими намерениями выложена дорога к рабскому труду, потому что после этого Позов утаскивает его устанавливать мангал, хотя, откровенно говоря, Арсений шарит за мангалы примерно так же, как за палатки, — то есть очень поверхностно. К счастью, разжигать угли пока что никто не планирует — следить за ними на тридцатиградусной жаре равносильно самоубийству, а Арсений и так уже варится в собственной коже. Словно из ниоткуда появляется Шастун-спаситель и всучивает прохладную и влажную от конденсата банку, и сейчас даже не слишком любящему пиво Арсению оно кажется манной небесной. Не успевает он толком насладиться передышкой, а заодно попытаться найти себе местечко попрохладней (взгляд то и дело предательски падает на машину, где можно включить кондей), Антон решительно хватает его и утаскивает за собой. Как выясняется спустя пару минут ходьбы по пересечённой местности — играть в волейбол. — Здесь же мяч нельзя пинать ногами, — усмехается Арсений. — А ещё бегать на такой жаре — преступление, — поддакивает Антон. — Ну, значит, вместе за него сядем. Несмотря на изначальное нежелание прикладывать какие-либо физические усилия, постепенно Арсений втягивается, ведомый азартом, — хотя нет никаких команд, подсчёта очков и, соответственно, победителей и проигравших. Тем более, когда к игре подключается Кузнецова — несмотря на всю свою к ней неприязнь, Арсений не мог не признать, что черлидерские тренировки для неё явно не прошли даром. Игра заканчивается торжественной ничьей, но Арсений, подсчитывавший количество пропущенных мячей, самодовольно назначает себя победителем. Судя по перекошенному Ириному лицу, она тоже вела мысленный подсчёт. Впрочем, и Ира, и её кислая мина быстро вылетают из головы, стоит Арсению повернуться и в последний момент успеть поймать Антона, явно планировавшего наброситься на него со спины. В итоге шутливая альфачья потасовка превращается в объятия, но, кажется, Антон даже не замечает разницы, улыбается широко, горячо дышит в шею и взбудораженно предлагает: — Пошли поплаваем? Идея действительно здравая — время близится к вечеру, а, значит, риск перегреться на солнце сводится к минимуму, — но у Арсения на несколько секунд выключается мозг и включаются животные инстинкты. Снова этот запах — цитрус, лёгкая горечь пота, — только на этот раз гораздо сильнее. Можно было бы предположить, что Шастун в какой-то момент вылил на себя весь бутылёк одеколона, но всё это время он был в поле зрения. Можно было бы списать это на естественный запах, но альфы не чувствовали друг друга — максимум, что получалось определить, это вторичный гендер, и даже в таком случае ничего, кроме лёгкого отвращения, запах вызвать не мог. Кислый цитрус заполняет ноздри, оседает на языке, и у Арсения уходят все силы на то, чтобы подавить в себе навязчивое желание попробовать солоноватую от пота кожу губами. Вот это его знатно накрыло — аж природные инстинкты перевернулись с ног на голову. — Пойдём, — соглашается Арсений, аккуратно отстраняясь. И, не сдержавшись, морщится. — А то от тебя несёт за километр. Вместо возмущения Антон только слегка приподнимает брови, смотрит задумчиво пару секунд и отводит взгляд. Переодеваясь в палатке в плавки, Арсений судорожно пытается понять, что происходит. Его развезло с одной банки пива на жаре? Или это какая-то странная психосоматика, мозг сам достраивает детали, принимает желаемое за действительное? Почему именно сегодня? Сколько Арсений помнил Антона, у него никогда не было выраженного запаха, и это не удивляло: во-первых, с чего бы альфе как-то особенно пахнуть; во-вторых, Антон сидел на блокаторах лет с четырнадцати из-за каких-то проблем с гормонами — об этом он упомянул вскользь, а Арсений не стал расспрашивать, потому что копаться в чужом нижнем белье — невоспитанно. Но, пытаясь вспомнить, когда последний раз чей-то запах вызывал у него такую реакцию, Арсений чуть ли не слышит, как натужно скрипят у него шестерёнки. Кажется, ещё в школе, как раз в разгар пубертатного периода, но тогда одной только мысли об омеге любого пола было достаточно, чтобы возбудиться. Негромко выругавшись себе под нос, он выбирается из палатки, прихватывает из сумки-холодильника ещё одну банку пива и быстрым шагом направляется к озеру, надеясь, что прохладная водичка приведёт его в чувство. У спуска, где камыши расступаются, уже сидят Дима с Серёжей — Арсений вручает своё пиво последнему, несмотря на возмущённое «И нахуя оно мне?». — Посторожишь, — пожимает плечами Арсений и ступает в воду. На контрасте температура кажется холодной, но сейчас это даже кстати, так что он смело шагает дальше. Глубина начинается быстро, буквально через пару метров, и Арсений минует плещущихся на мелкоте девчонок, хотя те и зовут присоединиться. Только когда вода достаёт уже до ключиц, Арсений задерживает дыхание, зажмуривается и ныряет. В любой другой ситуации он бы ни за что не стал мочить волосы и портить причёску, но сейчас невыносимо хочется смыть с себя пот, налипшую пыль и чёртово возбуждение. План на высокой скорости катится в пизду, потому что, стоит вынырнуть, рядом вырисовывается Антон. Обычно Арсений всегда рад его видеть, но сейчас тяжело вздыхает и снова уходит под воду — то ли в надежде, что Шастун исчезнет, то ли чтобы утопиться и не мучиться. На помощь приходит третий вариант — когда Арсений выныривает, Антон уже занят тем, что в компании Макара подсаживает девчонок. Те с визгами и писками вылетают из воды и с тучей брызг падают обратно под всеобщий смех и радостные голоса. Арсений чувствует себя вечно злобным водяным, бесящимся оттого, что наглые вторженцы влезли в его болото. — Арс, ты чего там? — кричит Катя, подзывая его рукой. — Давай к нам. Не хочется портить веселье своей кислой миной, поэтому Арсений покорно подплывает поближе и даже позволяет Оксане забраться себе на спину, обхватив холодными мокрыми руками. Почувствовав, что он дал слабину, Оксана с шустростью и проворством мартышки забирается ему на плечи, и, только когда Катя проворачивает ту же махинацию с Антоном, до Арсения доходит, что его втянули в импровизированную битву. Прирождённая азартность и желание выигрывать везде, даже в дурацких соревнованиях, не дают пустить дело на самотёк. Хотя, если честно, в арсенале не так уж много приёмов — руки заняты, приходится придерживать Оксану, чтобы она не свалилась в пылу ожесточённого сражения, поэтому остаётся только вероломно пнуть Антона под коленку. Из-за толщи воды пинок теряет инерцию и превращается в совершенно бесстыдные поглаживания, но Шастун даже от такого ошарашенно вскидывает брови, а потом строит возмущённую гримасу. «На войне все средства хороши», — думает Арсений и подходит вплотную, рассчитывая на эффект неожиданности. Антон пошатывается, но больше потому что увлечённая борьба над ними переходит в особо активную фазу — спасибо, что ещё никто не вцепился никому в волосы. Арсений уже мелочно подумывает, что, раз уж руки заняты, а ноги не особенно эффективны, может, пустить в ход зубы — но, во-первых, чего он этим добьётся, а, во-вторых, мысль о том, чтобы вцепиться Антону в податливую мышцу между шеей и плечом пускает волну жара вдоль позвоночника. Фантазия дорисовывает оставшийся от зубов след — ярко-красный, чётко видимый, — хотя это что-то из разряда сказок, альфы не могут оставлять метки другим альфам. Во взгляде Антона на мгновение мелькает что-то странное — смесь озорства и вызова, — после чего он неожиданно приседает, и Катя с воплем валится с его плеч. Правда, проигрывает она достойно, вцепившись в Оксану и утаскивая её с собой, — Арсений восхищён её смелостью и целеустремлённостью. И то, что он в последний момент разжал руки, совершенно ни при чём. Выныривают они со смехом, уже обнимаясь, и тут же отправляются к берегу, жалуясь друг дружке на попавшую в уши и нос воду. Арсений провожает их взглядом, поворачивается обратно и едва не вздрагивает. — Привет, — едва слышно выдыхает Антон буквально ему в лицо. — Привет? — озадаченно отзывается Арсений. — Чего ты… Он осекается, когда чувствует чужую руку на своём животе — мазнув пальцами, Антон заводит её дальше, обнимает за пояс. Мысли Арсения мечутся в попытке понять, что он задумал, — это ведь наверняка какой-то коварный план, желание напакостить, — но никаких адекватных идей не приходит. Антон, тем временем, перемещает руки ему на шею, подпрыгивает и обхватывает ногами за талию. Арсений на автомате поддерживает его под задницу — благодаря воде вес почти не ощутим, иначе из-за этого коня он бы точно надорвал спину. — Покатай меня, большая черепаха! Сквозь дымку смущения и дезориентации на мгновение проступает занудство, и Арсений возмущённо кряхтит: — В мультике не было такой фразы, это выдумки. Антон переносит вес на руки, приподнимаясь выше, подползает ещё ближе — хотя, казалось бы, куда ещё, — и укладывает голову Арсению на плечо. — Да плевать, — отзывается он, посылая мурашки по всему телу. Затихает на пару мгновений, а потом едва слышно бормочет: — Как ты до сих пор не догадался, Арс? До того судорожно крутившиеся шестерёнки замирают — кажется, даже слышно противный металлический скрежет. Арсений перехватывает висящее на нём тело поудобнее и шагает в сторону глубины, намереваясь бросить там Шастуна, чтобы неповадно было загадывать дурацкие загадки. — Я думал, ты любишь ребусы, — безмятежно продолжает Антон, явно не подозревая о своей незавидной участи. Арсений делает глубокий вдох — думает так успокоиться, а в итоге только вдыхает уже осточертевший запах цитруса. Пиздец, что за уёбский парфюм? — Может быть, у тебя просто ребусы дебильные? — фыркает Арсений, разжимая руки. Антон, конечно, не падает, но послушно опускается ногами на дно. Рук с шеи Арсения, правда, не убирает. — Может быть, я не могу тебе напрямую сказать? — неожиданно серьёзно спрашивает Антон. Ещё и смотрит при этом прямо в глаза. Арсению становится не по себе. — Ты можешь сказать мне всё, что угодно, — нервно сглотнув, отвечает он. — Ты же знаешь, я не осужу. Антон приподнимает губы в улыбке — дрожащей и виноватой, и это выражение лица заставляет Арсения нахмуриться. Антона что-то тревожит, это уже понятно, но почему он не может этим поделиться? — Арсений, пожалуйста, — неожиданно уязвимо просит Антон, наклоняясь ещё ближе, прижимаясь лбом ко лбу. — Пожалуйста, догадайся сам, мне не хватит смелости это произнести. Напоследок он чуть крепче сжимает ладони на шее Арсения, после чего отстраняется и ныряет, на крейсерской скорости уплывая к берегу. Кажется, Арсений хотел интригующих плот твистов? А что, если из них двоих не он один тут влюблённый идиот? *** После воды закономерно просыпается аппетит, да и жара к вечеру всё-таки спадает, поэтому отмазки, позволявшие отлынивать от готовки, заканчиваются. К счастью, в компании набирается достаточно экспертов по шашлыку, авторитетно заявляющих, что в кручении мяса над углями есть что-то невероятно сложное, — что-то, что познаётся только через годы медитаций, тренировок и обучения у монахов Шаолиня. Эту битву Арсений готов проиграть, поэтому уничижительно признаёт себя несведущим и присоединяется к ожесточённому поединку в «Уно». Возможно тот факт, что вся жизнь у него — одна нескончаемая война, всё-таки намекает, что не так уж далеко Арсений ушёл от стереотипного альфы. Осталось только завоевать какую-нибудь несговорчивую омегу. Он старается не грузиться лишний раз, раздражённо себя одёргивая, когда снова падает в рефлексию и то и дело бросает взгляд в сторону Антона — тот от «Уно» отказался, мотивировав это тем, что ещё большую ярость в нём вызывает только «Монополия» (которую в их дружной компании запретили после того, как одна из партий чуть не перешла в рукоприкладство). К шашлыку, правда, Шастуна тоже не допустили, но тот по этому поводу явно не слишком переживает, довольно прихлёбывая уже энную банку пива. Сам Арсений намешивает себе мохито, в котором алкоголя — кот наплакал. Хотя перспектива упиться и забыться прельщает, но интуиция подсказывает, что это может плохо закончиться. Необдуманные поступки вполне в духе Арсения, но сейчас эта дорожка кажется особенно опасной. Сперва, конечно, предположение, что его глупые, нерациональные чувства могут быть взаимны, Арсения обрадовало. Правда следом пришёл присущий ему пессимизм, подсказавший, что взаимная симпатия совершенно не гарантирует идеальных отношений. То, что ничто их не гарантирует, Арсений старательно игнорирует. К тому же, ещё не факт, что в своих догадках он прав, может быть, Антон вообще не это имел в виду. Но если продолжать мучительно скрипеть мозгами, можно бездарно проебать весь вечер, а Арсений, кажется, обещал Антону не быть на выезде «унылым». Темнеет неожиданно быстро, ночь опускается густая и прохладная. К этому моменту с шашлыком уже покончено — мясо оказывается мало того что пересоленным, так ещё и подгоревшим, а горе-эксперты обвиняюще тычут пальцами друг в друга. Но все настолько голодные, что проваленный мастер-класс благосклонно прощают и собираются вокруг зажжённого костра. Кто-то предсказуемо притаскивает гитару, и желающие присоединиться к песнопениям сгружаются вокруг Макара. Все остальные автоматически зачисляются в категорию слушателей и ценителей прекрасного, потому что даже на другом конце озера слышно этот нестройный кошачий хор. Арсений располагается на раскладном стуле поближе к костру, ленясь идти за тёплой кофтой, и чуть поодаль от музыкантов. Его природа обделила слухом, поэтому не попадающие в ноты голоса его не смущают, а вот сидящий рядом с ним Позов заметно морщится, неодобрительно поглядывая в сторону поющих. — Кошмар, — мрачно констатирует он, отхлёбывая из своей металлической кружки с алкоголем. — Ты просто зануда, — лениво комментирует Арсений. — Главное, чтоб с душой было. — Душу они из меня этими воплями точно вытрясут, — недовольно бурчит Димка, осушая таинственное содержимое своей кружки одним глотком. — А ты чего тут, Арс? Арсений поворачивается к нему с удивлённым выражением на лице. — В смысле? — Я думал, вы с Шастом друг от друга не отлипнете сегодня, — пожимает плечами Позов. Дима тянется за припрятанной под боком бутылкой с вином, и Арсений настолько озадачен, что даже рассеянно подставляет свой стакан, хотя там ещё, кажется, остатки мохито. — С чего бы мы… — неуверенно начинает он, осекается и продолжает ещё тише: — Почему? — Ну он же перестал скрываться, — безмятежно продолжает Позов, наливая вино в арсеньевский стакан до самых краёв и подливая себе. — Мы, конечно, уже давно все в курсе, но понимаем, почему вы не хотели афишировать. Кажется, кто-то тут едет крышей, и Арсений подозревает, что это он сам. Хочется тут же начать всё отрицать и утверждать, что никакой он не двинутый, но, вроде как, это первый признак того, что ты реально двинутый. — Поз, — как можно спокойнее произносит Арсений. — Ты о чём вообще? Дима переводит на него удивлённый взгляд, но тут же расплывается в понимающей улыбке. — А-а, окей, — кивает он с довольным выражением лица. — Мы продолжаем делать вид, будто ничего не знаем. Ждать от вас официального объявления? Или вы сразу на свадьбу будете звать? В голове горящей красной строкой идёт одно только «какого хуя», но природная вежливость не позволяет Арсению это озвучить. — Какого хуя? А, нет, всё-таки позволяет. — Да ладно, Арс, — хмыкает Дима, хлопая его по плечу. — Расслабься, больше не давлю. Когда захотите, тогда и скажете. — Пойду прогуляюсь, — невнятно бормочет Арсений, поднимаясь на ноги. — Давай-давай, — произносит уже ему в спину Позов с самодовольной насмешкой в голосе. Арсений редко чувствовал себя идиотом, а потому это неожиданное ощущение оставляет его в недоумении и раздражении. Вряд ли Дима его газлайтил — не в его характере заниматься такой хернёй, — поэтому вывод тут напрашивается один: судя по красноречивому «мы», аж несколько человек подозревают, что у Арсения с Антоном тайные отношения. И это не то чтобы пугает, конечно, но заставляет напрячься. Сколько там, в этом неопределённом и размытом «мы»? Двое, трое, десять? Весь их курс? Ещё больше злости вызывает то, что Арсений тут печётся о своей репутации и репутации Антона, а их уже обвиняют в том, чего они даже не совершали. Звучит, конечно, так, будто речь о преступлении, — благо сажать за отношения между альфами перестали лет эдак сорок назад. Разрываясь где-то между удивлением, раздражением и усталостью от собственных загонов, Арсений наворачивает круг вокруг озера, на что тратит не меньше получаса. Хватиться его не успевают, и это было бы обидно, если бы сразу по возвращении Арсений не увидел, в каком состоянии находится тот самый человек, который должен был его хватиться. Антон стоит на ногах, кажется, исключительно усилием воли и стараниями поддерживающего его Макара. Судя по тому, как стабильно Шастуна клонит вбок, он уже спит одним глазом. Арсений вздыхает и забирает у Ильи пьяное тело, с кряхтением закидывая одну руку Антона себе на плечо. Пиздострадания могут и подождать, тут сперва надо проследить, чтобы любовь всей арсеньевской жизни не свалилась спать в кусты. — Ты когда так умудрился нажраться, Шаст? — возмущённо пыхтит Арсений, оттаскивая Антона в сторону палаток. Самое время пожалеть, что их палатку Арсений ставил подальше, — кто ж знал, что в ночи придётся таскать тяжести. Антон жарко дышит ему на ухо, и на этот раз это не вызывает никакого возбуждения, потому что в нос тут же ударяет резкий запах спиртного. — А-а-арс, — довольно тянет Шастун, кажется, только сейчас сообразивший, кто взвалил на свои плечи груз ответственности за его сохранность. — Арс, ты такой… Палатка уже появляется в зоне видимости, и Арсений облегчённо вздыхает. Может, в зал походить? А то куда это годится, восемьдесят килограмм костей на себе не утащить — наверняка же не в последний раз. — Классный? — услужливо подсказывает Арсений. До палатки они всё-таки доходят, но ещё предстоит откинуть москитную сетку, а для этого нужно отпустить шатающегося Шастуна — опасное занятие. — Тупой, — выдыхает Антон. Арсений разжимает руки. Антон с глухим вскриком теряет равновесие и приземляется на копчик. Кажется, резкая боль слегка приводит его в чувство, потому что взгляд, который он поднимает на Арсения, гораздо более ясный. А ещё обиженный, но тут он, вообще-то, заслужил. Поджав губы, Арсений расстёгивает москитную сетку и кивает головой. Антон с кряхтением заползает в палатку на коленях, благоразумно не предпринимая попыток встать. Какое-то время изнутри доносится копошение, после чего тяжёлый вздох и тишина. Закатив глаза, Арсений всё-таки решает проверить, не был ли этот вздох предсмертным, — приседает на корточки, дёргает за торчащую из-под спального мешка ногу, на что получает возмущённое сонное мычание. — Шаст, вода в рюкзаке, — на всякий случай предупреждает Арсений. — Будешь блевать, — ради бога, хотя бы высунься из палатки. Антон каким-то образом умудряется выпростать из-под мешка руку и продемонстрировать вздёрнутый средний палец. Высокие у них отношения, тут ничего не попишешь, но Шастун явно не собирается преставляться в ближайшее время, поэтому Арсений со спокойной душой захлопывает москитную сетку обратно и возвращается к костру. У него ещё есть часок-другой на любимую саморефлексию, пока не начало клонить в сон. *** Кутить до утра в планы Арсения не входило — несмотря на все попытки отвлечься, настроение было всё-таки не то. Не плохое, скорее задумчивое и рассеянное, мысли были далеко, и хотя судорожно пытающийся философствовать мозг можно было залить алкоголем, это казалось кощунственным. К тому же, как он себя поведёт под ударной дозой спиртного, Арсений даже предположить не мог, поэтому решил перестраховаться. Правда вся остальная компания была решительно настроена встретить рассвет, а Оксана с Захарьиным ещё почему-то удумали втянуть в эту авантюру Арсения. К счастью, в отличие от Арсения, и Оксана, и Захарьин как раз не стеснялись налегать на коктейли, поэтому сбежать от них где-то часа в три-четыре ночи не составило труда. К моменту, как Арсений заползает в палатку, глаза уже слипаются немилосердно, поэтому к своему огромному облегчению отрубается он почти мгновенно, не успев погрузиться в пучину размышлений о своей тяжкой доле. Просыпается он резко и почти мгновенно, будто от громкого звука, хотя вокруг стоит могильная тишина. Судя по темноте проспал Арсений от силы час-два и, хотя он не чувствует себя выспавшимся, судорожно вылезающее из дрёмы сознание словно предупреждает об опасности. Стоит сделать глубокий вдох, чтобы попытаться успокоиться, становится понятно, в чём дело: запах в палатке стоит тяжёлый и густой, цитрусовая кислота щекочет ноздри чуть ли не до желания чихнуть. Тело мгновенно сковывает напряжением, и именно в этот момент Арсений думает: он действительно тупой. Как можно было не догадаться? Он поворачивается набок и, несмотря на почти непроницаемую темноту, сразу понимает, что Антон не спит и смотрит на него. Это даже жутко, можно было бы пошутить на тему «Сумерек», но все слова застревают в горле. Антон хмыкает, шуршит спальным мешком и едва различимо выдыхает: — Догадался? Миллиард вопросов смешивается в один единый ком, выудить из которого хотя бы один конкретный — задачка не из лёгких. Да и большинство из них кажутся нелепыми, ответ на которые и так очевиден. «Почему ты раньше не сказал?» — а почему должен был? «Зачем ты это скрывал?» — ну наверное были причины, раз скрывал. «Что нам с этим делать?» — а откуда это наглое «мы»? — Почему только сейчас? — наконец спрашивает Арсений, чтобы хоть как-то заполнить повисшую неуютную тишину. Собственный голос хрипит и кажется чужим, а ещё из-за темноты совсем не видно лица Антона, поэтому нельзя прочитать его эмоции, приходится идти буквально вслепую. — Я просто… — неуверенно начинает Антон, и только по тому, как дрожит его голос, Арсений понимает — он тоже волнуется. — Я сначала хотел дождаться выпуска, чтобы, если ты вдруг меня возненавидишь, мы не мозолили друг другу глаза каждый день. Что-то внутри протестующе вспыхивает: в смысле «возненавидишь»? Во-первых, ненависть — очень сильное чувство, и Арсений вообще не был уверен, что на него способен. Во-вторых, сложно представить, что это за абсурдная реальность, в которой из всех возможных людей ненависть у Арсения вызывает именно Антон. — А потом решил… ну, в конце концов, это же ты? Это же мы. Я не представляю, что ты должен сделать, чтобы я перестал хотеть с тобой общаться, и это, ну… в обе стороны работает, да? — Да, — сипит Арсений, с трудом находя в себе силы выдавить из себя хоть слово, но чувствуя в этом жизненную необходимость. — Я не ненавижу тебя, Антон. Просто не понимаю. До Арсения только в этот момент доходит, что несмелые надежды на взаимность его дурацкой влюблённости не оправдались. И это не должно его злить или расстраивать, потому что, вообще-то, Антон тут ему буквально раскрывает душу, и это дорогого стоит, гораздо дороже, чем какие-то там глупые романтические отношения. И именно после этой мысли Антон его добивает — произносит максимально спокойным, ровным голосом: — Я знаю, что ты в меня влюблён. «Нихуя себе», — ошарашенно думает Арсений. До недавнего времени даже он сам этого не знал, но такое ощущение, будто все вокруг, включая самого Антона, догадались раньше самого Арсения. — И я подумал, что, если не признаюсь, ты так ничего и не предпримешь, и мы бездарно проебём целый год. Судя по шороху и едва заметному смещению теней в темноте, Антон приподнимается на локте. — В смысле… — поспешно произносит он, — ты не обязан! Вдруг теперь, когда ты знаешь, что я омега, я тебе больше не нравлюсь. Так что если ты не хочешь ничего менять, давай не будем, пускай всё останется как раньше. Кажется, Арсению пора находить в себе силы на диалог, потому что такими темпами в своих рассуждениях Антон сам себя закопает. Да и вообще, тут недавно выяснилось, что из них двоих только Арсений — сильный альфа, который должен заботиться о хрупкой, беззащитной омежке. Тьфу, какой бред. — Так, подожди, — тоже приподнимаясь, решительно произносит Арсений. — То, что я в тебя влюблён, а ты по удачному и до сих пор вводящему меня в ступор стечению обстоятельств оказался омегой, не означает, что мы должны встречаться. Я не хочу отношений из жалости, понимаешь? И я вполне переживу свою невзаимную влюблённость. Не обижайся, но мне не настолько снесло от тебя крышу, чтобы идти вешаться. Антон молчит подозрительно долго, в тишине слышно его участившееся дыхание. Сам Арсений старательно пытается дышать ртом, чтобы лишний раз не вдыхать запах — который, как выяснилось, принадлежит Антону. Омеге-Антону. Пиздец. — А, — наконец глубокомысленно выдаёт Антон. — Я забыл сказать, что тоже в тебя влюблён? Видимо из-за шока Арсений на автомате пренебрежительно отзывается: — Да, знаешь, ты как-то упустил этот момент. Или об этом я тоже должен был догадаться? — Бля, прости, — виновато бормочет Антон, укладываясь обратно и, судя по всему, предпринимая попытку зарыться в подушку. — Мне так стрёмно было об этом говорить. Причём только тебе, Димке с Катей, например, вообще легко признался. Оксана сама догадалась, остальные, наверное, тоже, но я как только открывал рот, чтобы тебе сказать, сразу так страшно становилось, просто пиздец. Наверное, альфа внутри Арсения реагирует на расстроенный тон в голосе омеги. А, может, вся эта альфа-омежья тема тут вообще не причём, и Арсению просто по-человечески хочется утешить того, кто ему дорог. Так или иначе, он несмело протягивает руку и в темноте натыкается на Антоново плечо. — Я поэтому так и нажрался, — бубнит Шастун. — Волновался страшно. Ну, и ещё, возможно, гормоны шалят, я только недавно начал с таблеток слезать. — А почему ты на них вообще сидел? Вопрос вырывается быстрее, чем Арсений успевает обдумать, насколько уместно его задавать, поэтому он тут же выпаливает: — Можешь не отвечать, если не хочешь, я пойму. — Да не, чего уж там, — невесело хмыкает Антон. — Изначально я реально начал их пить из-за гормонального сбоя в четырнадцать. А потом меня взяли в школьную футбольную команду, и я подумал, что если тренер или другие ребята узнают, что я на самом деле не альфа, меня оттуда вытурят. Ну, или начнут насмехаться. Как бы больно это ни было признавать, шансы, что так бы всё и было, действительно есть. Арсений морщится и чуть крепче сжимает пальцы на Антоновом плече. — Думал бросить перед универом, — продолжает тот. — Но, честно говоря, зассал. А потом уже как-то не знаешь, как вылезти из этого вранья. — А почему сейчас решил? — Из-за тебя. — Пока Арсений пытается переварить эту информацию, Антон снисходительно усмехается. — Не потому что это означает, что так нам проще начать отношения. Скорее потому что… тебе всегда было пофигу на вторичный пол и на все связанные с ним стереотипы. И я подумал: если тебе пофигу, почему не может быть пофигу и мне? То ли Арсений не до конца проснулся, то ли наплыв информации и впечатлений слишком большой, но он всё никак не может сообразить — а дальше-то что? Он был уверен, что, как только получит карт-бланш на исполнение всех своих потаённых желаний, то тут же попытается воплотить в жизнь большую их часть. А по факту мысли разбегаются, как тараканы, да и накатывают неожиданные смущение и неловкость, и это выбивает из колеи: Арсений уже очень давно не робел перед омегами. Впрочем, Антон в очередной раз доказывает, что его вторичный пол вообще не определяет его характер, — решительно откидывает свой спальный мешок и, извиваясь ужом, забирается под бок Арсению. — Мы ещё долго можем обсуждать эти щепетильные темы, — сокровенным шёпотом произносит он. — Но, по-моему, я ещё не до конца протрезвел, так что давай переходить к делу. — Какому делу? — ошарашенно спрашивает Арсений, пока Антон деловито усаживается к нему на бёдра. — Шаст, может, не будем торопиться? — Торопиться не будем, — соглашается Антон, склоняясь к шее Арсения и шумно втягивая воздух. Вряд ли он там может унюхать что-то головокружительное — запах у альф куда менее отчётливый, чем у омег, — но Антон всё равно удовлетворённо мычит и едва слышно произносит: — Но мы и так уже затянули со всем этим, нет? Он отстраняется — в темноте всё ещё не разглядеть его лицо, но Арсений кожей чувствует на себе его выжидательный взгляд. Антон ёрзает — то ли действительно всё-таки ощущает неловкость, то ли дразнится, не поймёшь, — и с тяжёлым вздохом шепчет: — Мне ждать, пока ты меня поцелуешь, или мы всё-таки забьём на гендерные стереотипы и… «Да к чёрту», — думает Арсений, приподнимаясь, чтобы впечататься губами в губы Антона. Поцелуй отчётливо отдаёт привкусом цитруса и алкоголя, навевая ассоциации с глинтвейном. А ещё очень точно передаёт Антонов характер: напористый, дразнящий и насмешливый, — губами Арсений ощущает его улыбку. То ли запах всё-таки имеет своё влияние, то ли Арсений просто дорвался до того, о чём раньше мог только мечтать, — обеими руками он обхватывает Антона вокруг спины и одним резким движением меняет их местами. Возражений не следует, Шастун только едва слышно хмыкает, а, когда Арсений отстраняется, чтобы стянуть с себя футболку, по-блядски приглашающе раздвигает ноги. Чуть дрожащими руками Арсений оглаживает его бёдра, сжимает ладони вокруг талии, склоняется за поцелуем, потому что чувствует — если не заткнёт себе рот, начнёт пороть какую-нибудь слащавую романтическую чушь. Хотя, может быть, Антону такое нравится? — Мы будем сейчас трахаться? — как будто бы между делом интересуется Шастун, стоит разорвать поцелуй. — Потому что если да, то я в целом не против, но, сам понимаешь, секса с проникновением у меня давно не было, так что я к нему не то чтобы готов. Да уж, романтик в Антоне явно умер в страшных мучениях. — В смысле «давно не было»? — удивлённо спрашивает Арсений. — У тебя же были отношения. — Ага, только с омегами. И в большинстве этих отношений, когда дело доходило до секса, у меня тупо не вставал. — Судя по шороху одежды, Антон пожимает плечами. — Но давай мы не будем обсуждать сейчас моих бывших? Арсений в целом с этим утверждением уже согласен — он, конечно, не настолько эгоистичный мудак, чтобы ревновать к бывшим, хотя внутри всё равно ворочается чувство дискомфорта. Но Антон, видимо, чтобы окончательно его добить, нащупывает в темноте руку Арсения и бесцеремонно кладёт себе на пах. Рефлекторно сжав пальцы, Арсений понимает, что конкретно сейчас никаких проблем «по стояку» нет. Антон отзывается едва слышным глухим стоном, подаётся бёдрами в его руку, будто прося больше. Арсений никогда не умел ему отказывать, поэтому стягивает с него шорты до колен вместе с бельём и обхватывает член ладонью. Он не пытается как-то исхитряться, в основном, потому что ещё не до конца осознаёт, что всё это реальность, а не порождённая изголодавшимся по ласке сознанием фантазия, поэтому движения выходят механическими, рефлекторными — Арсений дрочит Антону так, как обычно дрочит себе. Но возражений не поступает, наоборот, дыхание Антона ускоряется, а цитрусовый аромат становится насыщеннее и слаще. В который раз жалея, что вокруг слишком мало света и ориентироваться приходится буквально только на звуки и запахи, Арсений наклоняется ближе, прижимается губами к шее, слегка прикусывает кожу зубами — не оставляя пока метку, но отчётливо на неё намекая. Антон отзывается низким, хриплым стоном и, кое-как извернувшись, пытается вслепую стянуть с Арсения штаны. — Сними, — на выдохе требует Шастун и даже подталкивает локтями, мол, пошевеливайся. Не то чтобы Арсений ожидал, что Антон вдруг превратится в послушную, скромную омежку. Не то чтобы его что-то не устраивает. С трудом найдя в себе силы отстраниться, Арсений раздевается, попутно чуть не получает коленом в нос от Антона — тот, судя по звукам, тоже снимает с себя остатки одежды. В таком взбудораженном состоянии холод почти не ощущается, но Арсений всё равно спешит побыстрее нырнуть обратно в объятия и на всякий случай натягивает сверху на них обоих спальный мешок. — Трахаемся под одеялком? — смешливо фыркает Антон. — Поблагодаришь потом, когда не сляжешь с простудой, — ворчит в ответ Арсений. — Пиздец, ты такой дед. — Боюсь предположить, что это говорит о твоём вкусе в мужчинах. — Ну, знаешь, я люблю мужчин, которые как хорошее вино — с возрастом только… — В этот момент Арсений придвигается вплотную, обхватывает оба их члена ладонью, и Антон срывается на стон, прежде чем задушенно закончить: — …лучше. На язык просится шутка про гарантированное «долго и счастливо», но, во-первых, прозвучит она слишком жалко и самонадеянно, а, во-вторых, хоть кто-то из них двоих должен закончить эту несчастную попытку в горизонтальный стендап. Собственное возбуждение в этот момент больше отвлекает — подрочить себе Арсений может и в любое другое время, поэтому реакция Антона сейчас гораздо важнее. Очень хочется спуститься свободной рукой ниже, скользнуть внутрь, чувствуя, как поддаются мягкие влажные от смазки мышцы — Арсений почти так и делает, но вовремя вспоминает, что на это ему разрешения не давали. Может быть, когда-нибудь потом. — Я начинаю передумывать насчёт «не готов», — сипит Антон, упираясь ногами в землю и толкаясь бёдрами вперёд. Ощущения слегка болезненные — слишком сухие, и Арсений всерьёз подумывает, насколько слюна хороший заменитель смазки. — Ты случайно не взял презервативы? — в перерывах между короткими, тихими стонами, интересуется Антон. — Я как-то не планировал заниматься сексом, знаешь ли, — с трудом выдавливает в ответ Арсений. Явно не удовлетворённый таким ответом, Антон недовольно пыхтит, отталкивает его руку и проделывает какие-то махинации — в темноте не разберёшь, какие именно. Зато сразу понятно, когда он уже сам обхватывает оба члена ладонью, с нажимом проводит сверху вниз, чуть надавливает под головкой — стоит признать, что у Антона получается гораздо ловчее, возможно, из-за того, что ладонь шире, но над деталями Арсению размышлять некогда, он слишком занят тем, что давит в себе несдержанные стоны. И только спустя пару движений до него доходит, что болезненное трение из-за сухости куда-то делось. Ещё несколько секунд уходит на то, чтобы понять: Антон использует свою собственную смазку. — Блядский пиздец, — хрипит Арсений. Антон согласно мычит ему в губы, вовлекая во влажный поцелуй. Подступающий оргазм скапливается напряжением во всём теле, только каким-то чудом Арсений умудряется не стонать в голос — хотя, если честно, старается он зря, потому что Антон как раз то ли ничего не стесняется, то ли совсем себя не контролирует, но его, кажется, слышно на весь лес. — Ты бы знал… — выдавливает Антон, ускоряя движения руки, — как я хочу тебя в себе. Вообще-то Арсений был бы готов поспорить, кто из них двоих хочет этого больше, но вместо этого давится очередным стоном и зажмуривается до пятен перед глазами, когда оргазм накрывает его с головой. Кульминация выходит резкой, сильной, но отпускает быстро — Арсений приходит в себя, чувствуя, как Антон продолжает двигать рукой. От переизбытка стимуляции хочется то ли отстраниться, то ли, наоборот, податься ближе. — Понятно, грязные разговорчики тебя заводят, — насмешливо выдыхает Антон. — Буду знать. — Меня заводишь ты, а не грязные разговорчики, — возражает Арсений. Получается не столько романтично, сколько устало и обречённо — если честно, эта влюблённость, внезапно оказавшаяся взаимной, уже изрядно потрепала ему нервы. Или не влюблённость, а сам Шастун, но это детали. Кое-как вывернувшись из-под спального мешка, Арсений сползает ниже. Места в палатке для таких трюков явно маловато, но он кое-как умещается, неудобно согнувшись, предусмотрительно шарит в темноте руками — оглаживает предплечья, живот и бока, вызывая рефлекторное дёрганье и смешок от щёкотки, — и, найдя, наконец член, склоняется ниже и берёт в рот. Он опускается до середины, помогает себе ладонью, свободной рукой придерживает Антона за бёдра, пытаясь хотя бы условно взять контроль над ситуацией. На языке смешиваются солёная горечь и кислый цитрус, и, если до этого их крики не перебудили всех вокруг, то с этим точно справляется стон, который Антон издаёт, когда кончает. Арсений сглатывает больше от безысходности — не вылезать же из палатки, чтобы сплюнуть, — и впервые радуется темноте, которая прячет его откровенно брезгливое выражение лица. Любовь любовью, но сперма на вкус — всё такая же дрянь. Антон притягивает его к себе для поцелуя, скользит языком в рот и, отстранившись, тихо, но с чувством произносит: — Ебать, ну и гадость. Если Арсений до этого и сомневался, что у них двоих — дуэт, созданный на небесах, то с этого момента все сомнения отпадают. Кое-как он находит в себе силы дотянуться до рюкзака, чтобы найти салфетки и привести их обоих хотя бы в подобие чистоты и порядка. Укладывается обратно, уже начиная чувствовать, как совсем не тёплый ночной воздух кусает голую кожу, — благо Антон тут же заползает под бок и накрывает их двумя спальными мешками сразу. Ещё, конечно, придётся разбираться с кучей проблем: выдерживать беззлобные насмешки друзей и удивлённые, где-то завистливые, а где-то презрительные взгляды в университете; внезапно съезжаться посреди учебного года после того, как выяснится, что в студенческом общежитии отношение к альфам и омегам диаметрально противоположное; пытаться не проебать в прямом и переносном смысле последний семестр, когда на носу уже экзамены и защита диплома. Но всё это — потом. Сейчас Арсений прижимается ближе к Антону, украдкой втягивает уже становящийся привычным запах — пока не понимая, что имеет на это полное право. Арсений всё ещё думает, что идеальных отношений не бывает, но уверен: ему повезло подобраться к ним чертовски близко.