Оковы

Свет плещет огнивом, царапает глаза, сжигает сетчатку. Эта импровизированная корона из кос заставляет голову отяжелеть, и боль, стучащая в висках и лбу, распространяется как жидкое пламя по всему телу, испещрённому невидимыми шрамами. Король рядом пытается стать счастливым, но Рейнира знает, каких трудов ему это даётся. Ведь Алисента рядом мозолит глаз, ярко-зелёное платье слишком вызывающе, слишком непристойно. Отцу это… не по нраву. Сидящий по левую руку Лейнор, сверкая своей натянутой улыбкой, наклоняется в сторону лорда Корлиса, и тот кивает, увлечённый разговором с принцессой Рейнис. Лейна же искренне заинтересована не своим блюдом, которое трепетно выбирала Алисента для гостей, а им. Рейнира не хочет смотреть по сторонам. То у колонны стоит сир Кристон, возлагающий на неё непосильную для наследницы Железного трона просьбу, то за столом сир Харвин кидает на неё мимолётные взгляды, то дядя пытается прочитать на её едва ли радостном лице что-то, что понятно только ему. Рейнира не справляется. Её силы уходят на улыбку, разговор с отцом, который выгодно выдаёт её за Лейнора, чтобы восстановить прежние дружественные отношения с Веларионами, и — несмотретьнадеймонанесмотретьнанего. Танцы убивают её. Она… не очень хорошо танцует, однако прекрасно подстраивается под партнёра. Лейнор это замечает, предпочитает вежливо игнорировать заминки Рейниры и ведёт её. Сир Харвин не такой, как Лейнор. Он более твёрд, его шаг жёстче. Рейнира вряд ли когда-то сможет подстроиться, как под неспешного Лейнора. Но что-то идёт не так. Сир Харвин уходит, будто бы нехотя, а уши заливает родная валирийская речь, плавно проникающая под кожу. — Это действительно то, что ты хочешь? Деймон хватает её за руку, уводит в центр толпы, которая скрывает их от настороженного взгляда Визериса и вездесущей Алисенты. Рейнире кажется, что её лёгкие затапливает исполинская волна. — Лейнор не худшее, что могло произойти, — она пожимает плечами. — Ланнистер высокомерен, хотя был единственным кандидатом для отца. Лейнор моё спасение. — Он не даст тебе того, чего ты хочешь. — Никого не волнует, что я хочу, — упрямо поджимая губы, Рейнира приближается, чтобы кружащие пьяные пары скрыли достаточно. — Даже моего отца. Совет давит, и отец прогибается. В то время как люди твердили ему взять в жёны леди Лейну, он выбрал Алисенту. Меня же он лишил этого выбора. Деймон усмехается. — Он устроил чёртовы смотрины. Качая головой и беря его за локоть, Рейнира печально смотрит на королевский стол. — Это выбор без выбора, дядя. Да, было много претендентов, но отец ясно дал понять, что я должна выбрать кого-то из них. Он не думает, что человек, которого я бы действительно смогла полюбить, не встретился ещё на моём пути. Слева её дёргают за косу — фамильярно, весело, игриво. Губы кривятся, и только. — Не встретился? Он с нажимом тянет её лицо к себе, заставляя становиться на носочки и отчаянно бегать глазами по сторонам. Лишь бы не заметили, лишь бы не оглядывались. Отец наверняка уже поджигает их одним только взглядом, а ежели это он, то недалеко и Алисента, которая едва ли не давится тому, что в какой-то мере у Рейниры и правда есть выбор. Был. И она его сделала, когда пригласила в свою постель сира Кристона. Её единственный выбор, который дался ей легко и без зазрений совести. Призрачные касания к губам Рейнира почти что осязает, почти вбирает в себя, а руки падают на предплечья Деймона, удерживающие её в красивой сусальной ловушке. — Неужели? — снова опасно тянет гласные. Она знает, что Деймон так делает, когда чем-то недоволен. А он часто приходил с Совета недовольным настолько, что не катался с ней и Сиракс. — Я единственный мужчина, которого ты без стыда можешь назвать своим мужем. Овцы не ровня дракону, они — его еда. — Морские коньки — не овцы, они бывают хищниками, — она пытается вырваться. Она видит, как отец встаёт из-за стола, не сводя с неё глаз. Деймон качает головой. Его волосы — в них больше серебра, чем в её, больше напоминающих гремучую смесь золота и жидкой ртути — касаются её щеки, щекочат нос и виски. Закрывают их от всей разношёрстной толпы, от всего мира. — Тебе не нужен бесполезный конёк, моя племянница; тебе нужен тот, кто примет твою свободолюбивую натуру, драконий нрав и кипящую в жилах кровь. Никто не сможет понять тебя лучше дракона. Он шепчет ей в губы, сжимая пальцы на шее сильнее, оставляя грубые мазки пятнышек, напоминающих рассыпанные звёзды. Мысли путаются, сворачиваются в клубок неясности, противоречия и… А правильный ли выбор сделала она сама? Рейнира смирилась со свадьбой, смирилась с тем, что её избранник — кузен. Кузен, который, скорее всего, переспит с Деймоном охотнее, чем с ней. Повсюду мелькают огоньки — они пожирают весь воздух. Рейнире нечем дышать, когда она произносит роковые слова: — Прорвись сквозь гвардейцев. Я знаю, ты можешь. Отвези меня на Драконий Камень и сделай своей женой. Она знает, что он не сможет это сделать. Знает и намеренно давит ему в глотку этими словами, словно засовывает в рот огромный кусок пирога и тот встаёт поперёк горла. Деймон никогда не пожертвует своей свободой в Вестеросе, никогда не поставит её выше своих амбиций. Рейнира узнала об этом поздно, слишком поздно, не сопоставив то, как Деймон снял с неё тогда нелепую шапку, позволив волосам струиться по плечам и спине. Исключительным волосам. Частичке Валирии, которую обязательно приметят. И сейчас, в это недолгое мгновение, Рейнира хочет, чтобы он задыхался так же, как задыхалась она от унижения, когда мейстер Меллос принёс ей лунный чай. Когда отец напрямую спросил, спала ли она с Деймоном. Когда Алисента, путаясь в словах, пересказывала слухи. Когда сир Отто смотрел на неё так, будто Рейнира стала настолько падшей, что путь наверх, на склон горы, покрыт сущей темнотой. Эта темнота поглощает его радужку. Деймон зло поджимает губы и резко подаётся вперёд. Он едва целует её, когда Рейниру отталкивают в сторону. Поясница больно ударяется о край стола, а слёзы затмевают дребезжащую картинку. Вокруг всё взорвалось, последствия внезапного гула и столпотворения покрывают зал подобно сетке. Она видит, как сир Кристон избивает сира Джоффри, который, судя по всему, является любовником Лейнора. Руки и ноги двигаются сами по себе, и Рейнира инстинктивно берёт его летящий кулак в свою руку, оттягивая и опрокидывая опешившего сира Кристона на пол. Грохот лат брюзжит на весь зал. Оглядываясь назад, чтобы найти раненого сира Джоффри, Рейнира обнаруживает только месиво, которое когда-то было его лицом, и безжизненное изломанное тело. Рядом с сиром Джоффри падает на колени Лейнор и судорожно проверяет его пульс. Видимо, того нет, потому что тихий вой, больше напоминающий скулёж побитого щенка, раздаётся в пределах слышимости. К ним спешат Веларионы, в числе которых Рейнира не замечает Лейну. Мышцы спазмически дёргаются. Сзади её поднимают родные руки, которые она никак не ожидала больше почувствовать. — Идём, — шепчет Деймон на валирийском. И она послушно идёт, едва поспевая за ним. Не задаёт вопросов: знает, что это бесполезно — не ответит. И спотыкается, когда Деймон толкает её в склеп, где мирно сидит кузина Лейна Веларион. А за ней выглядывает кусочек золотого плаща. Сир Лютор. — Что происходит? — она зябко поводит плечами, словно сбрасывая с себя ледяную кожу. — Ты сказала отвезти тебя на Драконий Камень, — Деймон цепляет её подбородок. — И сделать своей женой. — Ты же знаешь, что я говорила это не всерьёз! — взрывается Рейнира, ударяя его наглую руку. — Я обещана Лейнору! — Ты обещана мне, — чётко произносит он, накидывая на неё золотой плащ, который протянул сир Лютор. — С самого рождения, Рейнира. Я не собираюсь отдавать тебя кому-то другому, смотреть, как вы милуетесь и ты рожаешь выводок морских зверюшек. Лейна закатывает глаза, но не скрывает улыбки. Её бледная кожа сияет в свете луны, и что-то Рейнире подсказывает, что сейчас очень поздно. Её хватятся, в этом сомнений быть не может. — Мой отец убьёт тебя. — Думаешь, я боюсь смерти, племянница? Ступени давно отняли у меня это право. Пошли. Лейна вдруг спохватывается и достаёт свёрток. — Это должен был стать свадебным подарком лично от меня, кузина, но… Пусть будет подарком перед свадьбой. Уверена, она недалеко, — Лейна хмыкает, слыша ругательства снаружи. — Конечно, если вы поторопитесь. Рейнира машинально кивает, словно и не здесь вовсе, и кутается сильнее в золотой плащ. Холод склепа, который оборудован для молитв, обжигает разгорячённую кожу. И сколько бы ни дул ветер, пламя в крови не застывает, не инеет. В этом правда Деймона — никто не сможет сравниться с настоящим драконом. Шея Караксеса извивается дугой, как только он замечает своего всадника. Деймон ласково — почти как в её детстве — гладит его морду, отклоняется от ответной привязанности и проверяет седло, прикреплённое на спине Караксеса. Оно шатается, и Деймон правильно закрепляет его. Это заставляет Рейниру вспомнить, как он учил её седлать дракона. Позади Рейнира слышит громогласный рёв, исходящий из пещер, в которой ютятся Пламенная Мечта, Среброкрылая и Вермитор. Это Сиракс чувствует её присутствие, на подсознательном уровне или проще — ноздрями ощущает запах всадника. — Нет, Рейнира, ты поедешь со мной, — внезапно в мысли прорывается мечом голос Деймона. — Сиракс прилетит вслед за нами. Давай, топай к Караксесу. Рейнира протестует. Как бы ни было велико желание остаться свободной, она не даст себя одурачить, как в тот раз, в борделе. — Я не полечу. — И почему же? Его ирония жжёт глотку. Её или его — непонятно. — Зачем мне совершать самоубийственный побег с собственной свадьбы, когда всё, что ты делаешь, — это приносишь мне очередные проблемы, дядя? — она никак не может избавиться от холода мокрой ночи. — Я знаю. Знаю, что ты специально снял с меня эту нелепую шапку, что шпионы Хайтауэра заметят меня, что они подумают только на одного человека, подходящего и возрастом, и внешностью. Что трон для тебя важнее меня. На самом деле ты ничем не отличаешься от отца: он тоже не желает видеть меня будущей королевой, но из-за упрямства он не возьмёт свой приказ обратно. А ты… Я думала, ты не такой, как он. Но я всю жизнь ошибаюсь, и ты — очередная ошибка. Мне только жаль, что я не видела этого раньше. Я ведь и правда любила тебя. Сколько себя помню. Ты всегда был рядом, когда отец не обращал на меня внимания, занимаясь попытками иметь сына. Я не удивлена, что ты был рад, что все мои братья и сёстры умирали. Ты и сейчас был бы рад. Деймон рычит, как Караксес, поднявшийся в небо и режущий своих врагов на части одним только щелчком челюсти. Рейнира знает, Рейнира видела. Но отходит на пару шагов. Уж лучше быть несчастной с тем, кто не причинил столько боли и неприятностей, чем… с ним. Она никогда не сможет забыть, как он опозорил её перед отцом и Малым Советом. Как он не стал отрицать, что спал с ней. Как попросил её руки и, получив яростный отказ, поспешил в Рунный Камень, чтобы освободиться от оков опостылевшего брака. Бедная леди Рея не заслужила такой страшной участи, как бы сильно Деймон её ни ненавидел. Бросая золотой плащ — его чёртову принадлежность, его знак защиты — на камни, Рейнира спешит уйти, но едва ли делает пару шагов и взвизгивает: руки Деймона крепче сплава стали сжимают её тело и кидают на спину прилёгшего Караксеса. Спиной её прижимает так, что кости трещат, крошатся мелкой пылью, полыхают от хладного тепла, которое приносит Деймон, когда скользит позади неё и не даёт спешиться. Рычание, вырывающееся из её рта, может посоперничать с Сиракс, которая недоумённо смотрит, как Рейнира улетает без неё. Вопросительный возглас прорывается сквозь волглый ветер. — Деймон, хватит! — кричит Рейнира, чувствуя, как воздушные потоки хлестают по румяным щекам. — Спусти нас немедленно! Отец уничтожит нас! Рука на её бедре сжимается крепче, подобно дракону, охраняющему свои сокровища. — С нами Золотые Плащи. Рейнира фыркает. — Превосходная защита! Остаётся только сидеть под их крылом! Деймон молчит, но это неудивительно. Она прекрасно знает, что он понимает все риски этого побега-похищения и никогда преднамеренно не вызывал ранее гнева короля. Только те случаи, когда его ущемлённые амбиции выдвигались впереди осторожности. И тогда Рейнира задавалась вопросом: есть ли рубеж? Оказывается, нет. Этой линии нет, а, ощущая сзади тело Деймона, она убеждается в этом сильнее. Драконий Камень встречает их тьмой и сыростью. Замок возвышается над безликими, равнодушными скалами, заставляет дрожать от гнетущего образа из страшных сказок. Горящие огни в окнах добавляют мрачности. Руки, как только сбрасывают её со спины Караксеса и покрывают плечи чёрным плащом взамен золотого, толкают вперёд, отчего Рейнира спотыкается и напарывается на каменную стену. — Идём. Голос Деймона доносится как из-под толщи воды. — Он уничтожит нас, Деймон. — Я хотел сделать всё правильно, Рейнира. Взять тебя в жёны сначала согласно валирийским традициям, а потом под взором Семерых и твоего отца. — Ты был женат, Деймон! Мой отец никогда бы не позволил опорочить меня так, как порочил своих жён Мейгор! Деймон рычит: — Я не Мейгор! — Ты недалеко ушёл от него, — она отворачивается и зябко кутается в сползающий плащ. — Я знаю, почему отец отказал тебе. Даже если бы ты был холостым, я никогда не стала бы тебе женой, Деймон. Твоя репутация… Я бы и сама не хотела быть униженной и оскорблённой твоей распущенностью. Я не леди Рея, я бы не стала такое терпеть. А сейчас ты хочешь окончательно меня убить? Неужели ты и правда такой жестокий, как говорит Хайтауэр? Дрожь от пронзающего кости ветра льётся по коже плавно, неторопливо, затапливая каждую клетку. Это должно отрезвлять, но кровь только паче вкипает. Особенно когда Рейнира поджимает губы и идёт к выходу из Драконьего Логова, сутулясь от громоздкой причёски. Нагоняет Деймон её у ступеней наверх и придерживает за талию, на которой уже наверняка разрастается букет синяков от тяжёлой хватки. — Я не хочу быть снова опозоренной, дядя. Верни меня обратно. — Нет. Я холост и могу взять тебя в жёны, — он молчит и выдыхает: — Как ты и хотела. — Я хотела не этого! Я хочу свободы, но ты снова одеваешь на меня оковы. Как и отец. Я думала, вы разные. Думала, что хоть кто-то из вас меня любит. Плащ скользит с её плеч, тепло родного дома ощущается бездной льда, а присутствие Деймона лишь усугубляет горькое разочарование. Она злила его и напоролась на твёрдые действия тогда, когда совсем этого не ждала. Когда она была искренней и желала его, он малодушничал и не собирался быть с ней. Рейнира смирилась с тем, что её мужем будет её кузен — лучше он, чем Джейсон Ланнистер, — но потерять свободу она не готова. И Деймон должен знать это. Она слишком дорожит тем положением, которое хотят иметь большинство леди Вестероса. Сейчас же он всё разрушает. Как и всегда, начиная с того дня. Как только он задел крылом Караксеса корабль, на котором она возвращалась из путешествия. *** Утро наступает слишком рано. Так же, как и рано доставляют из Королевской Гавани всклокоченного ворона, с бегающим взглядом, который ищет корм. Рейнира, одетая в простое голубое платье — вероятно, оставшееся наследие Валейны Веларион — и едва ли причёсанная после сорванной свадьбы, даёт ему поклевать овсянку из её тарелки. Аппетита нет: желудок скрутился ещё ночью, мешая спать, разболевшаяся голова мучает по сей миг, тошнота подкатывает ровным темпом к горлу. Принимая из клюва ворона весточку с печатью отца, она пальцами легко ломает её надвое и раскрывает тонкий пергамент, испещрённый изнутри каллиграфическим почерком десницы — не король, не отец, всего лишь добрый лорд Лионель. «Уважаемая принцесса Рейнира, Мы крайне опечалены произошедшим на приветственном пире и надеемся на ваше скорое возвращение. К счастью, леди Лейна смогла дать точный ответ, когда её расспрашивали о вас и вашем дяде. Она указала в сторону Драконьего Камня, и мы рады знать, что принц Деймон доставил вас в безопасное место, пока бушевали волнения. Однако, как бы прискорбно это ни звучало, вы обязаны прибыть, чтобы сочетаться браком с сиром Лейнором. Гуляния отменены вследствие произошедшего, и король настоятельно рекомендует вам прилететь как можно скорее: свадьба не ждёт. Лорд Десница, Лионель Стронг». Рейнира, не глядя на свежее вяленое мясо, отламывает от него кусочек и суёт в рот. Знает, что её может вырвать — и пусть, лишь бы не чувствовать в груди такую зверскую пустоту, соразмерную с островом Фригольда. Отец использует её, чтобы залатать кормушку своих решений, но Рейнира скорее сорвёт с шеи валирийскую сталь, чем станет молотом с гвоздями. Желание, зиждящееся на тонкой линии свободы, которую она вчера в какой-то мере и обрела, что бы она ни говорила, слишком велико, а нести груз ответственности, пожалуй, стоит научиться не ей, а отцу. Поэтому она откладывает письмо, гладит ворона по смышлёной головке — он счастливо ластится, — и выпивает залпом арборское золотое, морщась про себя за слишком въедливое послевкусие. Тело покрывается мурашками; Рейнира выдыхает спёртый воздух, стараясь не думать об отце, который даже и слова не написал, поручив это лорду Лионелю. С одной стороны, она не готова читать уродливые обвинения, но хочется знать, что она — не виток его очередных головных болей. По залу разносится холодный порыв ветра; полы платья поднимаются, обнажая голые щиколотки, а также белёсые ломаные на бледной коже, румяной и пахнущей сиренью. Рейнира едва ли видит, как Деймон проходит в зал, зато отчётливо ощущает его поцелуй в макушку, когда он присаживается по правую руку от неё. Чёрный дублет блещет красными вставками, усыпающими одежду словно россыпь звёзд. — Мейстер Джерардис приведёт жреца из храма. Церемония вскоре начнётся — следует надеть церемониальные платья. Голова наклоняется, а уши закладывает. Неужели он принял решение без неё и её согласия? Неужели не лишился решимости превратить её жизнь в сплошную кровь? Это должно быть больно, но вместо этого Рейнира чувствует в месте сердца ужасающее безразличие к собственной судьбе. Что отец, что дядя — какая разница? Они одинаковы, даром что братья. — А если я откажусь? — Ты можешь, — соглашается Деймон, скользя пальцем по её неприкрытой воротом шее. — Только помни, принцесса, твоя репутация находится под сомнением довольно долго. А с прошлой ночи даже глухой слышит все рассказы о том, как Порочный принц опорочил Отраду Королевства, а её невинность стекла по её бёдрам в комнатах на Драконьем Камне. Или Драконьем Логове. Её девственность стекла, когда Сиракс рассекала облака растущими крыльями, отличающиеся особой твёрдостью. Даже мама понимала, что вряд ли постель в её брачную ночь останется красной. Но это не понимали другие. И их мнения лелеет отец, тщетно держащий эфемерный мир в своих гниющих ладонях. — Какое дело дракону на мнения других? — она вся подбирается. — Я улечу в Вольные Города, где моя неопытность будет цениться разве что в борделях. Свобода… — Твоя свобода — иллюзия, которую ты вбила в свою прекрасную головку от одиночества, Рейнира. Ты останешься прикованной либо к какому-то престарелому лорду, либо ко мне. Выбор не велик, как же ты этого не понимаешь? — У меня был Лейнор. Деймон насмешливо изгибает бровь. — А детей откуда ты собиралась брать? Не в обиду племяннику, но его заинтересует мой член больше, чем твоя пизда. Вилка со скрежетом режет тарелку. Конечно, откуда ему знать, каково это — когда в твоём существовании нет ничего ценного, за исключением королевской матки. Это её долг — выгодно выйти замуж и родить наследников, маленьких драконышей для их династии. Для линии другого рода. Они не будут носить её имя, её благородное валирийское имя. Её муж будет решать, как назвать детей — этих крошечных комочков, которые она будет выталкивать из своего тела. И Веларионы — единственная семья, понимающая её беспомощность. Они бы поняли и дали бы назвать любую рождённую девочку Висеньей. Или Эйммой. Лейнор — добрый и высокородный человек, храбрый и милый; он — воплощение всего, что хотела бы видеть Рейнира в своём муже. Вот только она этого не желает. Долг превыше её желаний, она это знает и поэтому молчит. Сохранность её наследия, титула, который она передаст своему ребёнку, для Рейниры приоритет, и пререкаться дальше с отцом не было смысла. Он бы исполнил свою угрозу, а отдавать драконий трон полузелёному ребёнку, у которого лицо всё в слюнях, — не её мечта. — Долг выше наших желаний, дядя, — заученную фразу она повторяет с щелчком пальцев и безрадостным взглядом. — Разве не поэтому бабушка выдала тебя за Рею Ройс? Деймон ощетинивается: такое происходит уже третий раз за унылое утро, покрытое плёнкой тумана и неизвестности. — Бронзовая сучка, может, и стала моей женой, но это не значит, что я стал её мужем. — Это относится и ко мне? — Что? Рейнира закатывает глаза и смотрит в распахнутое окно. Поднимается ветер. — Я стану женой, но ты не будешь мне мужем. Его рука двигается чуть быстрее, словно в попытке успокоить, но времена беззаботного детства прошли, и Рейнира убирает свою ладонь со стола. Она не позволит ему манипулировать ею. Скорее она сгорит в пламени Сиракс, но подчиняться и выслушивать бредни не станет. Деймон хмурится. Ему идёт быть недовольным. — Ты же знаешь, что с тобой я так не поступлю, Рейнира. Может, я не был примерным супругом для той сучки, но это не значит, что ты… Ты моя племянница, и я готов стоять позади тебя, защищать и отстаивать твои права. Я верен тебе. — Верность — это слишком громко, дядя, — Рейнира усмехается и стучит пальцами по столу, наблюдая, как облака снаружи сгущаются. — Ты никогда никому не верен, а переживать этот позор я не намерена. Я не леди Рея. — Зачем мне другие женщины, если всё, что я хотел от них, — это валирийская кровь, которой у них не было? — Очевидно, ты не слишком заботишься об их чувствах. Кто может сказать, вхожу ли я в их число? — Рейнира, — он качает головой, и его короткие волосы спадают на лоб. — Я всегда заботился о тебе. Это правда. Рейнира не может признать ни одного дня, когда Деймон возвращался и не давал ей подарки, привезённые из разных уголков мира. Даже отец говорил, что Деймон — хороший дядя и, возможно, станет отличным отцом. Он всегда доверял ему Рейниру, особенно в те дни, когда отец спешил в покои матери посреди солнечного дня. — Я уже не ребёнок, Деймон. Сначала ты меня бросил, а теперь похитил. Признаться, логика твоих действий мне не понятна, хотя, быть может, здесь и нет никакой логики. Я не могу заставить себя не вспоминать тот день, Деймон. Ты — единственный человек, который был со мной, несмотря на изгнания, — ушёл, словно я дешёвая шлюха, от которой требуется только раздвигать ноги и молчать. Я бы не сказала, что это забота. Небо напоминает лечебную гущу, которой Великий мейстер Меллос поил её маму, когда та была в очередной раз на сносях. Снаружи раздаются торопливые шаги: облака расчерчивают белёсые линии молний. Рейнира поджимает губы, глядя на то, как ставни окон трясутся от усиливающегося ветра. После того как Деймон встаёт, гремит гром, заставляя людей торопиться зайти в замок. — Один раз я совершил ошибку и расплачиваться за неё всю жизнь не собираюсь, — он смахивает с расстёгнутого дублета пыль. — Ты достойна лучшего, чем трах у стены борделя. — Ты привёл меня в этот бордель. Деймон кривится. — Да. Рейнира сглатывает; во рту внезапно становится сухо и горячо. — Это… стоило того? — Я не обесчестил тебя. Собирался. Я знал, что после этого ты не забудешь этот позор и не простишь. Потом решил, что это не стоит того, за чем я всегда гнался. Власть, корона… Визерис скорее сделает наследником Меллоса, чем меня, поэтому рисковать потерять… внимание своей семьи я не мог. — А если бы я не захотела тебя, — она поднимает голову, цепляясь взглядом за его глаза. Ей нужна правда. — Ты… Что бы ты сделал? Он смотрит на неё так, словно она сказала глупость. Рейнира так не думает. — Твоя самая величайшая беда, Рейнира, в том, что ты меня любишь. Я знал, что ты согласишься. — Я сомневалась. — Я видел. Он идёт вперёд, хватает её за руку, едва ли не нежно гладя пальцы, непривычно голые. Рейнире хочется, чтобы он почувствовал хоть толику той боли, которая разрывала её нутро и сердце, теперь ограждённое от каждого, когда она поняла, что именно сотворил с ней её родной дядя. Но он не придаёт никакого значения её страданиям и всполошным мыслям. Она видит, как Деймон далёк от понимания. — И что же ты сейчас от меня хочешь, Деймон? Разве можно хотеть чего-то большего, когда у тебя есть всё? Деймон напряжённо переводит на неё взгляд, и что-то в её сердце трещит. Возможно, тот лёд, распространившийся после его побега из борделя и отцового приказа о помолвке между Рейнирой и Лейнором. Она не хочет вновь чувствовать всё, что пережила тогда — одинокая, сломленная и плачущая. — Не всё. Его тихий ответ ничего в ней не вызывает. Рейнира не может ощущать ничего, кроме щемящей боли. — Нельзя иметь всё и не отдать взамен что-то, — говорит она и вновь сглатывает, выдёргивая свою руку из хватки Деймона. Он смеётся. Признаться, не такой реакции она ожидала от него. — О, милая племянница, — он хватает её за щёки. — Разве я не отдал тебе свой меч? Свою присягу на верность? Поверь, это всё, что у меня было. Рейнира помнит, что всё, что у него было и есть, — это обида на её отца и вражда с Хайтауэром, который, не понимая последствий, сам воздвиг её на ту степень, к которой так стремился Деймон. Возможно, Отто думал, что таким образом сможет настроить его против Рейниры, но Хайтауэр ничего не знает о таргариенских узах. Они прочнее стали и важнее всяких обид. Деймон никогда бы не пошёл против неё или короля. Он знает цену крови. И, к сожалению, знает о Рейнире больше, чем этого хотелось бы ей. Хоть никаких клятв в тот день не последовало, нечто крепче и нерушимее этих никчёмных, пустых слов сковало их. Деймон никогда не признается в этом, а Рейнира предпочитает делать вид, что ничего нет. Так проще. Едва ли с Деймоном бывает что-то проще. Рейнира кладёт ладони на его, убирая со своих щёк. — Как прискорбно, что, всё, что у меня было, — это моя невинность. Её ты тоже уничтожил. И доверие отца ко мне. Твои амбиции были выше семьи, выше меня, и я понимаю. Просто… Сложно поверить, что я была настолько слепой и доверчивой. Ты сам когда-то говорил, что не стоит доверять хоть кому-то в Красном замке. Я не считала тебя его частью, но забыла, что ты рос там. Он твой дом. — Рейнира… — Полагаю, жрец уже ожидает? — она отряхивается, вставая и глядя на испортившуюся погоду. — Да. Платье шуршит по полу, когда Рейнира берёт письмо от лорда Лионеля и подносит к единственной зажжённой свече на столе. Пепел от пергамента въедается в её лёгкие. Он свободно скользит по подставке и тает, словно снег в преддверии весны. Поднимая голову, Рейнира замечает, как глаза Деймона выдают что-то. Только не хочет понимать, что именно. Слишком больно. До сих пор. — Моя свадьба будет в традиционных одеждах, Деймон. Я не желаю, чтобы была спешка или суета. Мне нужна спокойная церемония, будто бы так и задумывалось. Он кивает, напряжённо играя с кольцом. — Значит, это согласие? Рейнира сцепливает пальцы в замок, стоя около стула и поджимая губы, кусая их. Она не может сказать, что согласна полностью, но всегда — когда-то, в далёком детстве, — Рейнира думала, что её мужем станет её дядя. Он ведь так любил её, а она — его, что воспринималось родителями не что иное, как забава. Очередная забава Деймона. — Скажем так: я не хочу расплачиваться своей свободой, своим выбором лишь из-за того, что мой отец не смог удержать член в портках при виде посредственной Алисенты. Пусть дальше пытается выкрутиться из этой ситуации, но не ценой моего счастья. Я привыкла быть на втором месте после желанного сына, теперь очередь отца осознавать, что его слово — не мой приоритет. С этими словами она вздыхает и уходит, на ходу расплетая верёвки рукавов. *** Камень мокрый и скользкий, Рейнира чувствует это через тонкий слой подошвы сапог, которые чуть большеваты. Её медленный шаг лишь нервирует Деймона и, впрочем, её тоже. Она не может понять, что делает не так, раз в душе столько сомнений. Разве не этого она всегда хотела? Свадьбы на валирийский лад с Деймоном в качестве её жениха? Разве не этого ждала, после того как он смог посмотреть на неё не только как на племянницу? Рейнира точно не определит, когда грань между дядей и племянеицей стёрлась, а взамен ей появилась нить — хрупкая и зыблемая — похоти. Конечно, кроме похоти ничего он не может к ней испытывать. Впрочем, ни к кому Деймон не испытывает хоть сколь-нибудь привязанности, накинутой скорбной любовью. Единственного человека, которого он любил, нет в живых уже давно. Да и Рейнира вряд ли вспомнит что-то, кроме валирийских колыбельных и свободного ветра, бьющего в её лицо. Дедушка Бейлон взял её в полёт, как только ей исполнилось две недели, завершая старую традицию бабушки Алиссы. Клочок земли, около которого сгущаются жрецы и Деймон в церемониальных одеждах, становится всё ближе, с каждым шагом, топ-топ. Её волосы дёргаются на ветру, словно шипящие змеи шевелятся на мифической Вхагар. Пальцы сминают платье в районе живота, который с самого утра её тяготит. Тошнота не прекратилась, но успокоилась к моменту заплетения кос. Как только Рейнира подходит ближе, жрецы благословляют одного из своих и уходят. Деймон поворачивается к ней лицом и, принимая из рук оставшегося жреца кокошник, символизирующий защиту, надевает его на неё. Рейнира поднимает голову, чувствуя тяжесть головного убора и щурясь от грозных свинцовых облаков, сгущающихся и словно падающих на землю. Валирийская церемония нисколько не похожа на обычную, в очах Семерых. Девушка должна пройти до места проведения свадьбы без отца, отдающего её в руки мужа. Каждый валириец свободен от гнёта родителей или выбранной второй половинки. Поэтому им не нужна глупая помощь отца, чтобы сочетаться браком. Рейнира не уверена, что бы она хотела увидеть: смирение отца или же злость. Она стоит неподвижно. Жрец читает на валирийском, согласия не требует и даёт знак, когда им следует отметить друг друга. Деймон делает это первым, не давая ей времени передумать. Он разрезает её губу и чертит кровью символ огня на её переносице, а после передаёт маленький нож из валирийской стали ей в дрожащую ладонь. Несмотря на то, что решение она приняла, Рейнира не может не думать, что ошибается. Деймон любит её, как любил всегда, но что такое любовь к семье, если амбиции — чистые и, казалось бы, высокие — могут быть дороже всяких уз? Наверняка никто не может сказать, даже сам Деймон, но Рейнира понимает, что, если её права будут ущемлены хоть сколь-нибудь, он поборется за неё. Никакой лорд и Лейнор не могут дать такую уверенность: что она не одинока в своей борьбе. Сглатывая, она делает надрез на его губе, собирая кровь и размазывая её выше бровей. Деймон вздрагивает, закрывает глаза и ждёт, пока Рейнира порежет свою ладонь и передаст ему нож. Она же отводит взгляд, напарываясь на проницательный взор жреца, и пытается не дрожать, когда Деймон вспарывает одним слитым движением руку и бросает кусок валирийской стали на каменные плиты. Затем прижимает свою ладонь к её, соединяя и перемешивая льющуюся двумя ручейками кровь. Жрец связывает плотными лентами их руки и читает благословение, продолжая наполнять чёрный кубок вином. Первой пьёт она, чувствуя напряжённый взгляд Деймона, который касается её пальцев, когда Рейнира передаёт кубок. Тот оказывается вновь у жреца, и звучат последние аккорды церемонии. — Одна кровь, один огонь на двоих. Чужой говор валирийского языка весьма странен. Рейнира не обращает внимания на продолжающееся бормотание, и Деймон, прослушав последнюю строчку, которую знал с детских лет, наклоняется и целует её, теперь жену — по всем немыслимым канонам. Вера это не примет, только какая им разница, когда Семеро — не то, в кого они верят? Четырнадцать пламён тоже не назвать религией для души, но это ближе к их родине, чем осколочные семь богов, не слышащих молитв. Деймон захватывает её шею свободной рукой, скользя по ожерелью королевы Алисанны, которое передала Лейна. Рейнира не сопротивляется напору, отвечает с тем же пылом, контролируя свои желания. Насколько она помнит, они ничтожны для других, следовательно, неважны для Деймона. Он хорошо это показал в борделе, когда бросил её, как бросал всегда, улетая в путешествия и изгнания. Кокошник сползает с левой стороны, и пальцы Деймона поправляют его. Рейнира отрывается первой, неловко отводя взгляд — их руки до сих пор соединены, а кровь смешивается, — и скользит им по лицу Деймона. Ничего, кроме удовольствия и триумфа, она не видит. И это, впрочем, достаточно. Триумф. Сколько было сделано, чтобы достичь звания официального наследника. Амбиции не жалеют никого, особенно маленьких девочек, которым приходится быстрее расти, чтобы соответствовать той реальности, которая убивает всякую невинность. Может, Рейнира и потеряла девственность с Кристоном, но именно Деймон лишил её… всего. Она повзрослела за несколько часов, отвергая ребячество и засовывая свою гордость поперёк глотки, и согласилась с отцом, его волей. Выбора не было. Но сейчас… Возможно, она не доверяет Деймону до конца, но свою свободу… Никакой другой лорд не смог бы даровать ей это. Рейнира убирает связывающую их ленту и аккуратно высовывает ладонь из ужасно крепкой хватки. Ткань вся в крови, испорченная, как и прогнившая душа Деймона. Она не уверена, как много он теперь захочет теперь, когда стал её мужем. Будущим королём-консортом. Деймон никогда не воспринимал бремя короны и правления как непостижимую обузу — скорее как развлечение. Ему никто не сможет доверить Шесть Королевств, пока его бушующие кровь и неусидчивость не уйдут, погребённые под тяжестью ответственности. К сожалению, этот момент не настал, и отец отставил Деймона в сторону. Рейнира не раз задумывалась, на что может быть похоже недоверие собственной крови, и вновь пришла к выводу, что ему всё равно на это. Деймон как жил с этим, так и живёт. На самом деле узнать о его способности править отец хотел как можно скорее, и, возможно, именно это не позволило свыкнуться с истиной того, что Деймон станет когда-нибудь королём. Его жажда приключений и адреналина мешала осознать всю важность, возлагаемую на его голову. Казалось, это только заставляло Деймона ещё шире размыкать объятия для недоверчивости отца и всего Малого совета. И все, кроме её матери, понимали, что он будет некудышным наследником и ещё более бесполезным королём. Мама — добрая душа, которая искренне любила Деймона как родного брата, — не раз замечала, как он не стремился к лучшему лишь из-за того, что все заочно поверили в его худшую сторону. Правда ли то, что Деймон смог бы показать себя? Рейнира не знает. Она только может представить разрушение королевства и крах её репутации. Оковы позора будут держать её в удушье, как только все узнают о первом походе Деймона на Шёлковую улицу. А это, как правило, знают все и в замке, и за пределами Королевской Гавани. Вздыхая, Рейнира смотрит вниз. Камни окроплены их кровью и слякотью дождя. Образ того, как эта кровь сможет убить её, не покидает головы. — Пойдём, — говорит Деймон, направляя её к замку. Дорога занимает меньше времени, чем в прошлый раз. Внутри стоит переполох. Повсюду снуют горничные, заставляя факелы гореть, а рыцари, охраняющие периметр Драконьего Камня, одеваются теплее. Дождь, по всей вероятности, не пройдёт до ночи. Ночь. Рейнира дрожит. Эта ночь её брачная. Ей не страшно, но что может подумать Деймон, когда не обнаружит на простынях следы потерянной невинности? Посчитает ли он её такой же испорченной, как шлюх, которыми он лакомился не так давно? Будет ли его мнение иметь хоть какой-то вес? Она чувствует, как его пальцы распутывают её слипшиеся волосы и снимают кокошник с головы. Мгновенно приходит лёгкость, которая расслабляет её тело. Она проходит, как только Деймон ведёт её в спальни лорда Драконьего Камня, где она печально провела бессонную ночь. Рейнира неуверенно косится на него. Они должны переспать сейчас, или он что-то хочет ей сказать? Окна закрыты. Это первое, что замечает Рейнира, войдя в покои. К сожалению, Деймон сразу же затворяет дверь, с щелчком покрутив ключ в замке. — Ты обеспокоена, племянница, — он вытаскивает из её волос резинку, позволяя локонам свободно виться. Рейнира едва вздрагивает. — Нет, — и, подумав, добавляет: — Я не знаю, чего от тебя ожидать. — Разве не очевидно? — Едва ли я могу прочитать твои мысли, Деймон. Он хмыкает и садится на застеленную кровать, похлопывая рядышком, чтобы Рейнира присоединилась к нему. Она мешкает. Но осторожно присаживается, слегка касаясь кусочком рукава его кожи ладони. Она даже не чувствует прямого контакта — мурашки бегут как сумасшедшие. Мама когда-то говорила, что, если находишь правильного человека, он должен быть рядом, несмотря ни на что. К сожалению, Деймон — неправильный. И Рейнира знает, что произойдёт через несколько радушных дней: он сбежит, как и тогда, как и всегда. Она будет одинока в своём положении и вряд ли когда-нибудь осмелится сказать отцу правду о её свадьбе. О прошедшей свадьбе. Как только клятвы перестанут иметь хоть сколь-нибудь мелочное значение для Деймона, он вновь отправится в далёкие путешествия. Не было ни единого дня, недели, месяца, когда Деймон плыл по течению, а не сопротивлялся ему. Ей места в его жажде нет. Это и беспокоит. Всегда беспокоило. Однако сейчас совсем другие обстоятельства, которые никогда не повернутся в пользу Рейниры. Поэтому она удивляется, когда слышит: — Я твой муж, Рейнира. Я никогда не покину тебя. «До первой очаровательной девственницы», — мелькает в мыслях, и от этого вновь по коже покалывают мурашки. И боль. Правда всегда причиняет только боль. — Ты покидал меня столько, сколько не пересчитать, — она разочарованно убирает от близости его руки свою ладонь. — Твоя жажда приключений выше семьи. Жажда чего-то нового и прекрасного. Деймон заинтригованно фыркает. — Женщины? — И они тоже. — Я не собираюсь позорить тебя, племянница. — Ты не знаешь, о чём говоришь. Мой отец любил мою мать. С уверенностью могу сказать, что всё ещё любит. Но это не помешало ему пренебречь её чувствами, её жизнью и убить её. Не любовь слепа, а жажда. Ты жаждешь всего сразу, Деймон, а я слишком привыкла быть одной и лишённой выбора. Я буду обязана ждать тебя и… Он пресекает остальные доводы пальцем на её губах. — Я — не Визерис, ты должна это помнить, Рейнира. Она пожимает плечами. — Ты прав. Ты ещё хуже. — Не думаю, что искреннюю привязанность можно считать хуже любви. Она убивает, и этому даётся оправдание. Но я не собираюсь рушить наши отношения ещё больше. — От них нет даже корня, Деймон. — Я намерен это исправить. А для начала скрепить наш брак, пока твой отец сюда не явился. *** Его тело — не идеально. Кожа испещрена ожогами, везде мелькают маленькие трещины от их скоплений и переплетений. Руки грубы и мозолисты, прикосновения отдаются содроганиями, однако это не сплошь фальшь, укутанная в белую обёртку. Рейнира видит несовершенство, и именно в этом и есть смысл. Настоящее. Неприкрытое. Всё, что она может увидеть глазами и вкусить губами. — Будет больно. Он предупреждает так, словно разговаривает не с Рейнирой, а с деловым партнёром. В каком-то смысле это так. И всё же обидно, что даже в такой момент Деймон умудряется всё испортить своим пацифизмом. — Не будет. Это единственное, что она может сказать, единственное, что приоткроет ему завесу в её жизнь; если он захочет увидить смысл, вложенный в эти слова. Лучше бы не захотел. — Драконы не люди, Рейнира, — он осторожно трогает её чувствительную кожу груди, покрасневшую и тянущуюся болью. — Может, ты давно не невинна, но с первым мужчиной всё равно будет неприятно первое время. Потом будет хорошо. Она зажмуривается. Помнит, как невинность ушла, а кровь окропила седло и штаны. Тогда ей было десять лет, и Рейнира обнаружила отпечатки крови на коже бёдер ещё до начала лунных циклов, но Деймон не может с уверенностью утверждать, что он — её первый мужчина. Нет. Но, если он не хочет читать между строк, она говорить больше не будет. Пусть считает так, как ему нравится. Может, так и должно быть. Деймон вновь целует, кончиками пальцев проводя по её шее, зажимая яремную вену. Это отрезвляет. И мгновенно убирает всякое лёгкое возбуждение, которое она уже успела вкусить благодаря щедрым касаниям внизу живота. — Тшш, — он будто бы успокаивает её. Рейнира не хочет, чтобы Деймон медлил, поэтому сама приближает бёдра к его, застывшим в ошеломлении. — Рейнира… Она старается не выдать волнения, плавающего на поверхности. Это не её первый раз, но страх того, что Деймон может лишить её ласки и семейного тлеющего огня, если узнает о Кристоне, заставляет задыхаться. Деймон падок на гнев, скор на расправу и так же медлителен на прощение. Он до сих пор держит зло на её отца за Мисарию и выкидыш. За отказ аннулировать его опостылевший брак с леди Реей. За изгнания, которые после оборачивались самостоятельными путешествиями. Она давится, когда Деймон входит на всю длину. Он проводит пальцами по её волосам, что-то шепчет и целует, пытаясь облегчить ей проникновение. Что ж, это и правда немного болезненно, растяжка пылает, а тело пытается приспособиться. Второй раз, по словам мамы, тоже не самый приятный, но не такой ужасающий, как первый. С Кристоном была лишь щепотка леденящей душу боли, а после неприятные ощущения. Рейнира пыталась извлечь пользу, удовольствие, однако потерпела неудачу. Может, она и достигла той точки, о которой шлюхи говорили со смехом, но это принесло разве что пустоту. Рейнира не стремилась просто переспать с Кристоном. Она пыталась унять одиночество, которое оставил в её душе единственный человек, имевший право называть её семьёй. — Смотри на меня, Рейнира, — шепчет Деймон, постепенно двигаясь внутри неё. Он не ускоряет темп, что весьма хорошо для её тела, и старается целовать везде, до чего дотянется. Больше всего ему нравится её шея, которая испещрена появляющимися синяками и укусами. Ей не больно. Не пусто. Ей больше не одиноко. Это всё, что нужно сейчас. Открывая глаза, Рейнира не перестаёт слегка поджимать губы: ощущения, накрывающие её с головой, становятся приятнее. Тепло разливается по её костям, согревая. Лёгкий вздох покидает её рот, когда Деймон входит сильнее, глубже. Она смотрит на него, раскрыв губы, и невольно подаётся вперёд, к нему, навстречу к этим ошеломляющим чувствам, простирающимся по всему утомлённому телу. Внутри что-то накаляется, превращаясь в жидкую сталь, текущую по конечностям, заставляя поджимать пальцы ног. Интересно, насколько скоро Деймону надоест её тело и то, что оно может дать? Конечно, он не заканчивает. Это Рейнира зажмуривается сильнее, сутулится, сжимается, приоткрывает рот, не издавая ни звука. Даже последующий вздох, и тот теряется в шёпоте ночи. Ей до безумия приятно, её тело напоминает струны арфы, на которой с упоением когда-то играла принцесса Гейль, одна из сонма её бабушек. Удовольствие не исчезает, даже после того как Деймон тянется к её волосам, выдыхая что-то на высоком валирийском, и с тихим мычанием изливается внутрь. Рейнира чувствует тепло, которое после себя оставил и Кристон, а также мерзость, когда великий мейстер Меллос принёс чай. Теперь всё иначе. Если она и понесёт, то от законного мужа, и пить лунный чай не придётся. Возможно. Скорее всего. Или… — Я слышу, как ты думаешь, милая, — шепчет Деймон, привалившийся на бок, чтобы не раздавить её. Она сомневается. Нужно ли пить чай? Как Деймон воспримет то, что она пока не готова к детям или самой идее стать матерью? Очевидно, что это всегда её ужасало, но помнит ли это он? Сжимая пальцами края накинутого на неё одеяла, Рейнира мнётся. — Мне… Я… Лунный чай. Ты сможешь его достать? — и окончательно тушуется под его внимательным взглядом. Проводя по её потному лицу линии, Деймон только натужно хмыкает, переходя на шею и лаская появляющиеся ранки. Отчего-то это ощущается, как что-то большее, чем просто прикосновения после секса. Но Рейнира знает, каково это — питать сильные надежды на того, кто в конечном счёте сделает ей невыносимо больно. Поэтому не позволяет себе думать, что Деймон считает её кем-то особенным, нежели дорогой племянницей. — Кажется, я понимаю. Всё дело в Эймме, не так ли? Она кивает. Словно камень с души упал в глубокий океан, потерявшись среди миллиона других. — Тогда это не проблема, Рейнира. Я знаю, ты ещё слишком… ребёнок. Воздух застревает в лёгких, а рот остаётся закрытым, даже если очень хочется что-то противопоставить. Она достигла брачного возраста ещё в двенадцать, но отец не желал отдавать её. Слишком рано — так он говорил Малому совету, постоянно напоминая, что случилось с королевой Эйммой на родильном ложе. Он убил потерял любимую жену, свою дочь же в лапы Странника не отдаст. Получается, Деймон думает так же, как и отец? Да, хоть она мала ростом, комплектацией, но это ничуть не молодит её. Неужели, несмотря на возраст, её всегда будут считать ничем не лучше смышлёного ребёнка? Это больно. Деймон взял её в жёны, переспал с ней и ещё имеет право говорить, что она… Это ли справедливо? Эта та защита, о которой он глагольствовал? Будет ли он защищать Рейниру от него самого? Она понимает, что это невозможно. Тот, кто предаст однажды, предаст дважды. Сначала «Наследник на день» и выбранное Рейнирой яйцо, потом открытое игнорирование в начале кампании на Ступенях и в конце, как раскалённая холодная ванна, план, в ходе которого Рейнира либо лишается звания наследницы, либо вступает в унизительный брак с Деймоном. И в том, и в другом случае он остаётся в выигрыше. Чувствуя в груди разверзающую пустоту, вновь охватившую её, Рейнира поднимается с постели, увлекая за собой простынь и облачаясь в шёлковую сорочку. Остаётся один момент, который может вызвать вопросы, несмотря на резонные объяснения. Горевать о своей судьбе нет смысла: она переживала многое за свои шестнадцать лет и знала, что никакой мужчина не сможет сделать её хоть сколь-нибудь счастливой. Кинжал блестит в сиянии луны. Кровь пропитывает постельное бельё, разрушая белый цвет. Цвет невинности. Рейнира далека от этого. — Не было необходимости, — возражает Деймон, предлагая ей маковую мазь. — Было. Наконец, она может всё рассказать. Но единственное, что её останавливает, — это будущие неприятности, которые будут доставлены Кристону, лишь потому что она захотела его в свою постель. Так что Рейнира спешит выйти из своих покоев, пока осознание полностью не составило картинку. Кристон здесь не при чём. *** Ласковые лучи восходящего солнца будят её, разгорячённую и вспотевшую. Комнаты обогреваются, дрова не погасли — скорее всего их подложили в камин, пока они спали. Рейнира жмурится, устало выдыхает и понимает, что сейчас очень рано для того, чтобы начинать день. Даже Деймон рядом спит, мило шмыгая носом. Поэтому она переворачивается на спину, затёкшую, когда Рейнира лежала на боку, и чувствует скромный поцелуй в макушку с рукой, оборачивающейся вокруг её талии. Она рискует повернуться к Деймону лицом и открыть глаза. Он смотрит на неё, слегка сощурившись. Смешинки, пляшущие в его взгляде, нисколь не обидны, как ранящие вчера слова. — Что заставило тебя проснуться так рано, darilaros? Она не знает. Какое-то странное ощущение в груди теребит, словно нитки катушки, её нервы. Но говорить об этом Рейнира, конечно же, не будет. Деймон не поймёт. — Солнце, — кратко отвечает она, прислонившись своим лбом к его, на мгновение увидев порезанную губу. Рейнира осторожно прикасается к ней. — Больно? Он качает головой. Его волосы всё ещё растрёпаны после вчерашнего дождя, потому что не стал расплетать косу, а её пальцы действовали впереди команды мозга. — Если ещё нет и позднего утра, то можем провести время с пользой. Слова Деймона не вызывают горькой улыбки, или гнева, или скорби. Нет. Только отчаянное желание быть чем-то большим, чем просто долгом. Или вещью. — А если я не хочу? — Тогда я не буду принуждать тебя, Рейнира. Я, быть может, и убийца, но не насильник. Рейнира неловко пожимает плечом, голым от белой сорочки, которую она надела перед сном. Хоть Деймон и был против одежды в постели, она предпочла сохранить остатки приличия после брачной ночи. — Я знаю, — говорит она, поджимая губы и убирая его ладонь с талии, чтобы повернуться к нему, на бок. — Но у меня есть долг, который я обязана исполнять перед… тобой. — Я никогда не пересплю с тобой, если ты этого сама не захочешь, Рейнира. Мои пороки велики, это знает каждый. Ты же — моя племянница и отныне жена. Ничего, кроме должного уважения и любви, я не проявлю к тебе, что бы ни говорили другие. Ей хочется зажмуриться и притвориться, что она находится в другом месте, в другом времени, с другими обстоятельствами, а не заключённая в клетку, вынужденная передаваться из рук в руки. Что больше всего беспокоит, так это реакция её отца. Что он скажет? Лишит ли её всего, трона? Раньше бы она не пожелала его, свободно отдав дяде, но теперь с хайтауэрским щенком в руках отца Рейнира не может позволить этому произойти. Отто следует напомнить, что для второго сына он слишком высоко поднялся. В то же время её мать. Память об Эймме Аррен, несправедливо убитой ради мечты о сыне, должна жить в истории. А история помнит только имена, и Рейнира не позволит Королевству забыть королеву. Она докажет, что достойна трона, что имеет полное право властвовать Вестеросом, и сделает это во славу памяти её матери, которая хотела, чтобы Рейнира стала королевой. Так и предполагалось изначально. Родится её брат, их поженят, и тогда Рейнира будет королевой-консортом. Но с годами, последовавшими выкидышами и мертворождениями эта мечта таяла на глазах, как цветок в дорнийских пустынях. Отец присматривался к лордам, а потом уж к их сыновьям, делая начальные пометки у себя в голове, но мама не оставляла надежд, что Рейнира удостоится большего, чем жена лорда. Если сын не будет рождён, то трон отойдёт Деймону, и именно он рассматривался мамой как жених. Муж. Отцу эта идея не пришлась по душе. Это и неудивительно. Но мама всегда желала для неё — крови Валирии, крови самого Эйгона Завоевателя — лучшее, даже если, казалось бы, это лучшее — худшее из всех зол. Деймон был предан своей семье. Он отстаивал права её отца, собрав для этого перед Великим Советом Джейхейриса войско, если король прочитает имя другого претендента. Принцессы Рейнис. Он всегда был на защите своего брата, ни разу не оспорив его право на правление, ни разу не воспротивившись решению его изгнать — вновь и вновь, вновь и вновь. Это и было различием между Деймоном и её отцом: полное доверие и подозрительность. Отец не признавал правоту брата, слушая ядовитые речи Малого совета и забывая о всех деяниях, которые Деймон делал ради её отца. Но королева Эймма не забыла. Она помнила, словно люди Севера помнят обо всём. Мама тщетно пыталась смягчить её отца по отношению к Деймону, и лишь иногда он слушал, но, к сожалению, не слышал. И Рейнира отныне остаётся глуха к приказам отца. Нет. Хоть пользы в браке между собой и Деймоном для неё мало, однако этот выбор которого не было она приняла самостоятельно. Быть золотой, бьющейся в руках другого птичкой Рейнира не хочет. Жить с Деймоном всегда было чудесно: он не запрещал полёты на Сиракс, поощрял её занятия, которые обычно изучают для становления мейстером, никогда не протестовал за поздние подъёмы, когда как отец собирал рано утром Малый совет, а Рейнира была обязана быть там в роли виночерпия. Поначалу она была счастлива, что отец не пытается оградить её от жизни Королевства. Она, прежде всего, принцесса, и знать о народе — это её долг. Мама, как королева, делала некоторые пожертвования, как и полагается, однако с беременностями это стало меньше её заботить. Поэтому это легло на плечи Рейниры, как она когда-то думала. Король заботится о Королевстве, королева — о народе, простых жителях. И принцесса, пойдя по стопам матери, должна привносить свой вклад. — Эй, — голос Деймона прорывается сквозь зыбучие пески мыслей. Вновь сглотнуть получается с трудом: воспоминания о матери всегда причиняют боль, сколько бы времени ни прошло. Вот уже восемь лет королева Эймма Аррен греет крипту Драконьего Камня. Возможно, стоит навестить её эфитапию. — Рейнира, не думай заведомо плохо обо мне. — Тебе нужно было говорить это задолго до этого. Ты украл яйцо, которое я выбрала Бейлону, и отдал своей любовнице. Что ты думаешь, тогда я не додумалась о том, что тебе плевать? — Я вернул его. В его глазах искрятся злоба и ненависть. Не к ней. К её отцу. — По приказу короля. А если бы яйцо проклюнулось? О чём ты думал? Никакой Таргариен, который заделывал бастардов, не отдавал столь ценное какой-то… — она колеблется. Эта Мисария была больше, чем просто шлюха, ведь он пошёл ради неё и их ребёнка на такой риск. —… танцовщице. Деймон встаёт с кровати, отбрасывая одеяло, и замирает, смотря на пятно засохшей крови, впитанной в простыни. Он, хмурясь, проводит пальцами по ногам Рейниры и скользит внутрь неё так, что становится больно. — Ты переспала с кем-то. — Его рука возвращается к постельному белью. Он задумчиво смотрит на Рейниру, словно видит в первый раз. — Я недооценил тебя, племянница. Ты ведь даже не пыталась сказать, чтобы я был аккуратен, осторожен… В твоих глазах не было страха близости и боли. Словно это было не ново. Единственная женщина в нашей семье, переспавшая до свадьбы с каким-то захудалым нищим, — это Рейна. Ну и каково это — отдать свою невинность тому, кто её недостоин? — Сиракс была более чем достойна такого подарка, — шипит она, поднимаясь с кровати и заворачиваясь в одеяло. Хоть окна и закрыты, а дрова топят камин, всё равно довольно прохладно после дождя, потому что Драконий Камень — не остров с тёплыми ветрами, веющими с моря. — Ты уж точно не подходишь для этого, любитель девственниц. Он хмыкает, одеваясь в повседневную рубаху и портки, завязывая верёвки. Рейнира отворачивается, пытаясь найти своё платье, оставленное ещё вчера горничной, и стискивает его ткань, когда сбрасывает сорочку с плеч. Красное с мирийским кружевом платье завязывается спереди, а не сзади, иначе это было бы унизительно — просить Деймона зашнуровать его. Она садится на кровать, морщась. — Почему ты злишься? Рейнира ненавидит, когда Деймон злится. Это означает, что сказать он может что угодно, и в большинстве случаев это оскорбления и унижения. — Потому что кто-то получил тебя раньше меня, Рейнира. Я не привык делиться. Только не с теми, кто стоит ниже меня. — Но я не вещь, Деймон, — она поворачивается, чтобы посмотреть ему в глаза и узнать, что происходит. — Я всю жизнь пытаюсь доказать, что я выше этого, несмотря на то, что я женщина, но все всё равно считают так… как, оказывается, считаешь ты. Я помню, когда-то ты говорил, что мы — нечто большее, потому что в нас течёт кровь Древней Валирии. Но я вижу, что ты забываешь собственные слова, когда тебе угодно. И если это не зав… Её прерывает стук в двери. Он до того робкий, что Рейнира поначалу думает, что ей просто послышалось. — Да? — Принцесса, мейстер просит передать, что была замечена галера, приближающаяся к порту. Рейнира поджимает губы и, потирая виски, выдыхает. Усталость разом наваливается на тело, внизу живота начинает тянуть, как и должно, а руки потеют. Если это отец, то жди беды. — Скажите мейстеру, что гостей следует проводить в зал Расписного стола. Она поднимается, берет расчёску и быстро приводит волосы в порядок. Пусть они и не заколоты или завязаны, но времени нет. Рейнира уже может слышать осуждения и упрёки.