Худший друг

Ароматный и липко-сладкий вермут почти плещется через край, но я задорно шлёпаю ладонью по барной стойке, прося ещё. Барвумен смотрит с сомнением, но не смеет ничего сказать, пока моя карточка у её терминала, как пистолет у виска. Я готова отвалить любую сумму, чтоб было очень пьяно, очень весело, очень хорошо. Чтоб было немного легче хотя бы — это сегодняшняя задача минимум. Думская гудит и воняет потными, пьяными в ноль телами, и пора бы сматываться, пока я не угодила в неприятности, но ведущий объявляет следующий раунд танцевального баттла — я беру бокал и пробираюсь поближе к сцене, чтоб потом и залезть на неё под вой одуревшей от спирта молодёжи. Это всё не помогает. Болезненное осознание скребётся в горле, не давая сделать следующий глоток, ещё более болезненное сознание агонизирует, отвращение превалирует над праздной истерией, и мне хочется бежать со всех ног отсюда. Домой, где тихо и пусто, домой, где всё по-прежнему. Люди без лиц и имён, с которыми я условно «познакомилась», пока танцевала на барной стойке, дёргают за локти, просят стрельнуть сигарету и обещают, что дальше будет круче, надо только остаться. Тошнота подкатывает всё ближе, я коротко мотаю головой без слов и скрываюсь из поля зрения. Телефон надрывается трелью; наверное, давно, но только в предрассветной тишине я это наконец слышу. Отвечать не хочется, хотя честнее сказать, что не можется. Одно слово, и меня стошнит прямо на асфальт, но судя по едва уловимому мерзкому запаху, я буду далеко не первой. И очевидно не последней — у кого-то веселье только начинается. Охранники на выходе из клуба смотрят с презрением и отвращением. Я не обижаюсь ничуть — если увижу собственное отражение, посмотрю так же. То и дело где-то хлопают двери других заведений, откуда вырываются отрывки треков, один попсовее другого, из знаменитого на весь город гей-клуба вываливается парочка целующихся ребят, а паренёк с оттопыренными ушами и ещё совсем подростковыми прыщами предлагает «угоститься». Я знать не хочу, чем. После поворота на Невский всё как по волшебству затихает, только изредка шуршат по асфальту шинами ранние троллейбусы. У метро скучковались уставшие тусовщики — ждут открытия. Я провожаю все события мало осознанным взглядом, не думая ни о чьей судьбе. Как я докатилась до жизни такой? Что ж.

***

Если вы когда-либо пробовали дружить с самым красивым и замечательным мужчиной на свете, стараясь засунуть куда подальше собственные далеко не дружеские чувства, я вам не завидую. Я тоже из этих, ну, из ебанутых. Из тех, которые слушают песню «Просто друг» группы Чай вдвоём абсолютно неиронично. Из тех, которые отмалчиваются годами, чтоб не выдать себя ни единым взглядом и не проебать драгоценную дружбу. Из тех, кто слушает, как он отлично потрахался, причём иногда я правда слышу стоны из его квартиры. В такие моменты наушники — мои лучшие друзья. Несколько лет назад я давала ему советы, как подкатить к той или иной девице, а теперь слава телезвезды позволяет ему разложить кого угодно и на какой угодно поверхности: они лезут сами, покорно раздеваются и старательно сосут. Чаще эту нашу дружбу, конечно, хочется сто тысяч раз нахуй послать, потому что это самый настоящий мазохизм, и за увлечением оным я замечена никогда не была. Напротив меня сидит мужчина, которого нужно прямо сейчас хватать, упаковывать и тащить в ЗАГС, удостоверившись, что у него во внутреннем кармане пальто, как обычно, лежит паспорт в кожаной обложке. Он вещает что-то наверняка важное, прихлёбывая горячий кофе, и смотрит мне прямо в глаза. — Лю, — я вскидываю взгляд с замиранием сердца, надеясь услышать признание в чувствах, но слышу, блять, собственное имя, раздробленное по слогам, — бо-ми-ра. — Я тебя столько лет прошу называть меня… — Мирой, я помню. Ты просто опять меня не слушаешь, причем уже минут десять, — Арс обиженно хмурится, и я протягиваю руку, чтоб разгладить складочку между бровей пальцем. Арсений фыркает и дуться прекращает. — Короче, я пришёл туда… Весь последующий текст для меня сливается в белый шум, потому что я нагло залипаю на арку купидона над его верхней губой. Смертельно хочется целоваться, пока он болтает. Мы сидели и болтали, он о любви, а я ногой — примерно так можно описать почти каждую вылазку в эту кофейню. Мы много лет приходим именно сюда, чтоб поболтать, хотя и вне заведения можем пообщаться. — Я тебе проходку выбью, — Арсений, кажется, завершает, и я по законам психологии, как настоящая женщина, запоминаю эпизодически — начало речи, пару отрывков и заключение. — Хорошо. Только напомни ближе к делу, — мне уже даже ничего не стоит делать вид, что я всё слышала и поняла. Арсу обычно важно просто выговориться и получить хоть какую-то обратную связь, и на это я пока способна. Тем более если речь идёт о проходках, он рассказывал о новом проекте или новом сезоне старого проекта — он ещё не раз об этом скажет. Хотя ещё чуть-чуть, и мой мозг окончательно расплавится от жгучего желания к Дьяволу всю эту его ебучую дружбу послать. — Домой поедем, или ты опять вся в делах? — Арсений заглядывает в счёт и отодвигает мою руку, чтоб я не лезла. Джентльмен, мать его за ногу. Я каждый день влюбляюсь всё сильнее, пусть порой и кажется, что предел уже достигнут, вот, меня уже сейчас разорвёт от чувств. А этот жук делает ещё что-нибудь, и я понимаю, что бесконечность не предел, как говорил Базз Лайтер. Нахуя я вообще помню имя этого персонажа? — Какая неуместная ирония, родной. Это ты у нас весь в делах. Я едва влезаю в твой ежедневник, — хмыкнув, я встаю из-за стола и иду к вешалкам. — Так домой? — низким голосом прямо на ухо говорит Попов, и я испуганно подскакиваю, выронив шарф. Иногда я думаю, что он издевается. — Ты меня раздражаешь, помнишь об этом? — вместо ответа Арс кивает с ухмылкой и поднимает шарф. Укутывает меня как маленькую, и я фыркаю от смеха, хотя внутренне, конечно, умираю. — Домой. Я досконально знаю все бытовые и не очень привычки Арсения, запах моих духов из его машины уже не выветрится никогда, я видела его пьяным, больным, блюющим в такси, злым и спящим. Один раз молча подавала салфетки, когда он беззвучно плакал в кинотеатре — мы это потом никогда не обсуждали. После всего этого он обязан был на мне жениться, но продолжает называть лучшей подругой и идеальной соседкой. Жалко, что не по квартире, а просто по лестничной клетке, но своё личное пространство Арс рьяно оберегает, и я в ежедневную рутину всё же не вписываюсь. Хотелось бы быть не обречённой, а обручённой, но имеем то, что имеем — краткий поцелуй в щёку на прощание и хлопок двери. Нет, я не снимаюсь в дешёвой драме, поэтому не сползаю по стеночке, обливаясь слезами: просто захожу в квартиру, запирая на два замка, и принимаюсь за бытовые дела, на которые осталось от силы несколько часов. Дальше — спать. Все слёзы уже давным-давно пролиты: Арс приходил ко мне с неудавшихся свиданий и рядом со мной листал Тиндер, посасывая тёмное пиво, Арс говорил, что воспринимает меня как сестру, Арс спрашивал, почему у меня никого нет, когда я такая красивая и понимающая. В самое глубокое отчаяние я нырнула, когда он сообщил, что женится. Потом правда выяснилось, что это была идиотская шутка, рассказанная по пьяной лавочке, но я думала, что засохну и умру от обезвоживания, сколько я ревела. *** — Пизда, — в такие моменты я клянусь себе, что сменю замки, заблокирую Арсения во всех социальных сетях и в телефонной книге. Вы когда-нибудь просыпались под «Пизда» в исполнении Арсения Попова? Я только что. Как говорят в мемах, в сегодня лет. — Выйди к чёртовой матери из комнаты, иначе я вызову ментов и скажу, что ты взломал мой замок, — не открывая глаз, я угрожаю Арсению, который, судя по всему, уже залез в изножье кровати. — Ты такая милая спросонья, — голос Арса сочится ядом, потому что он сам частенько может сгодиться в качестве оружия массового унижения. Для уничтожения он слишком аристократичен, негоже марать руки. Я знаю, что протестовать и начинать скандал бессмысленно, потому что Арсений, на самом деле, не так уж часто приходит в мою квартиру без приглашения, а тем более в комнату, потому что чужое пространство уважает тоже и хотя бы предварительно сообщает, что вот-вот завалится. Хотя бы уже стоя за дверью с бутылкой вина. Сегодня наверняка произошло что-то из ряда вон выходящее, но, сука, суббота, и я не планировала воскресать из мёртвых раньше полудня. Арс сопит и возится, запутавшись в куске одеяла, дёргается и в конце концов лягает меня — я приоткрываю один глаз, готовая драться в ответ. — Ебать, ты чё в пиджаке? И трусах? — внешний вид мужчины выбивает меня из колеи. — Я вернулся со свидания. — Сколько времени, пожиратель сердец? — Часа три, наверное, — Попов пожимает плечами с безразличием на лице и даже не скашивает взгляд в мою сторону — пялится в стену над кроватью. — Дня?! — я приподнимаюсь на локте и шарю по прикроватной тумбочке ладонью в поисках телефона. — Нет, ночи, — правда, мне пора начинать беспокоиться, потому что взгляд у Арсения такой пустой, что аж сердце сжимается, но… — Ты охуел? — ну, вырвалось, понимаете. Я падаю лицом в подушку и обречённо пищу, перескакивая порой на ультразвук. — Ни стыда, ни совести, Арсений! — Она спросила, сфоткаюсь ли я с ней, если она мне отсосёт, — Арс истерически смеётся, но в этом слышится звон и хруст разбитого стекла — даже страшно. — Чего? — я резко сажусь, чтоб подползти по кровати ближе и обнять, но Попов отстраняется. — Ты где такую ебобо нашёл? — покрутив пальцем у виска, я понятливо отодвигаюсь, но уже не ложусь и зеркалю позу Арсения — приваливаюсь спиной к балке и обхватываю согнутые колени. — Давай забьёмся? Если до моих тридцати трёх мы никого не найдём, распишемся, — Попов упрямо игнорирует мои вопросы, закрывает глаза и запрокидывает голову, обнажая шею полностью. И сейчас мне даже не хочется каждый миллиметр этой шеи вылизать, как это бывает обычно, ибо я в глубоком ахуе. Я икаю и давлюсь воздухом одновременно — по ощущениям, лёгкие говорят мне «ну, мы всё, дальше сама» и отказывают. Подобное предложение неприятно слышать до зубовного скрежета, потому что это шутки у него такие ебланские, я не сомневаюсь, и нельзя так топтать чужие чувства. Конечно, я хотела и расписаться, и даже сыграть настоящую свадьбу, но не так же. Надо уметь формулировать желания, правильно на всех этих блоггерских марафонах говорят. — Насмотрелся американских фильмов? Арс, всё наладится, для этого не обязательно ставить себе и судьбе условия. Может, тебя в тридцать четыре будет поджидать главная встреча в жизни, — пока я утешаю Арсения, хочется, чтоб кто-нибудь утешил меня. Мужчина хмыкает и кладёт подбородок на моё плечо, часто дыша в шею. — Я останусь? Она у меня, спит. — Ты её ещё и не вышвырнул из квартиры? Не устаю поражаться твоему уровню терпеливости, Арсений Сергеевич. — Она вырубилась практически сразу, как предложила эту херню. Во время прелюдии, можешь себе представить? Бля, — Арс смеётся снова, и мне его ужасно жалко. — И не вздумай меня жалеть, — отрезает мужчина, резко вскинув голову и горделиво задрав подбородок. Я знаю Арсения наизусть, и, что самое страшное, он меня тоже. Я стараюсь смотреть не как кот из Шрека, но мне до одури досадно, что самый чудесный человек на свете не может найти свою настоящую любовь. Хотя вообще-то меня и искать не надо, я рядом сижу! А Арсений с недавних пор утверждает, что в любовь не верит, — я знаю, что врёт, но это от отчаяния, — и поэтому сейчас на сантименты не разменивается. Берёт, трахает и выбрасывает. Ладно. — По винишку и «Отпуск по обмену»? — с ласковой улыбкой предлагаю я, чуть взъерошив чёлку Попову. Арс кивает, слабо улыбнувшись — мы оба любим пересматривать этот фильм, когда вера в чудеса угасает. Рано или поздно перестанет помогать, но пока держимся. Я выхожу из комнаты, накинув удлинённую кофту, но иду не на кухню за бутылкой белого, а беру с крючка связку ключей и тихо выскальзываю из квартиры. У Арсения дома… иначе. Такой эту квартиру я ещё не видела: в спальне потухшие ароматические свечи, на кухне два недопитых бокала вина, и везде приглушён свет. Светодиодная лента, которую мы вместе клеили на майских, горит красным. Я застываю, осознав, что мне эта сторона Арсения, романтичная и трепетная, а может и страстная, недоступна. Он никогда не станет так готовиться к моему приходу, к моему приходу он не всегда штаны надевает. От этого осознания злость закипает лишь сильнее, и я решительно врываюсь в спальню. Укутанная по самый нос, на постели лежит растрёпанная и явно пьяная девушка. Я сдёргиваю с неё одеяло и обнаруживаю, что та без белья, — Арс говорил что-то про прелюдию, — а на тумбочке лежит лента презервативов. Ну и пиздец. Спасибо большое, очень приятно, очень идите на хуй. Приходится накинуть одеяло обратно и будить гостью уже иначе. — А ну выметайся быстренько, — голос звучит достаточно громко, чтоб его услышал даже Арс из моей квартиры, но спящая лишь немного хмурится. — Не хочешь по-хорошему? Что ж, я хотя бы попыталась. Входная дверь поскрипывает, и я слышу, как тихой поступью на кухню крадётся Арс, где я как раз набираю в стакан воду. — Не надо, Мир, пусть проспится. Жалко как-то. — Придурок ты сердобольный, себя-то не жалко? — злобно выплёвываю я, отпихивая Попова из дверного проёма. Тот фыркает, не обижаясь, и бредёт следом. Я тонкой струйкой, чтоб не запачкать постельное бельё, лью на голову девушке воду — даже не ледяную, потому что у меня добрая душа. Та подскакивает и испуганно смотрит на меня, а потом на Арса, стоящего за моей спиной. Тот позади меня возится с кряхтением, после чего швыряет в свою неудавшуюся пассию её одежду. — Такси сама закажешь, — холодно говорит он. — Красава, — шёпотом хвалю я. Арс хмыкает и покидает квартиру — наверняка идёт ко мне. Иногда Арсению этой стальной решимости не хватает; я знаю, почему он такой, но не разделяю его позиции. Мы идеально дополняем друг друга на самом деле: пока он мямлит «Да забей, Мир», я срусь с продавщицей за два пробитых пакета вместо одного. А ещё я из тех, кто требует открыть вторую кассу, а Арсений из тех, кто помрёт в очереди, но не станет тревожить людей. Мы — два кусочка одного пазла, две половинки одной жопы, но между нами закономерно говно вместо отношений. — А фотка? — пьяно блеет девица, резво натянув трусы и платье. — Ты ещё здесь? — я посмеиваюсь, вернувшись из прихожей в комнату. — Давай, малыш, топ-топ. Оскорблённая до глубины души и по-прежнему пьяная, девушка выходит из спальни, а затем из квартиры. Я на всякий случай проверяю, не осталось ли в комнате зажжённых свечей, а потом запираю после себя дверь. Ощущения крайне неоднозначные и смазанные. Честное слово, я никогда не хотела знать, кого и как Арсений трахает, как готовится к «ночам любви» и какие резинки предпочитает, но сейчас я сама сунулась в чужую квартиру, поэтому всё честно. Злость на гостью, за которой только-только закрылись створки лифта, улеглась, и теперь остаётся только тихая печаль. Мне до безумия хотелось бы стать Арсению спутницей жизни, а не просто соседкой и классной девчонкой, с которой можно выпить и поболтать. При всём при этом я даже не понимаю, почему была так жёстко и беспощадно зафрендзонена: если откинуть жеманство и некоторое количество необоснованных комплексов, я очень даже ничего. Возможно, я даже весьма заебись. Симпатичная, неглупая, вся такая понимающая и принимающая, я сразу оказалась в категории клёвой соседки, а потом со временем перескочила в почётный ранг лучшей подруги. Это тупо, но я не могу проследить, в какой момент оплошала и дала понять, что мне только этого и надо. Я пиздецки люблю Арсения, и это не лечится. И что с этим делать дальше, я не знаю. Попов обнаруживается на моей кухне перед открытым холодильником: он отхлёбывает ледяной ром, найденный в морозилке, прямо из горла, заодно шарится по полкам в поисках чего-нибудь вкусненького. Выкопав из закромов остатки профитролей с кремом, которые я не осилила вчера, с удовольствием запихивает сразу два в рот, измазавшись начинкой. — У тебя моська в креме, — с умилённой усмешкой говорю я, и Арс поднимает взгляд: до того неосознанный, что я удивляюсь, как он продолжает держаться на ногах. — Боже, да ты в хлам пьяный, Арсений. — Слижешь остатки крема? — мужчина явно пытается улыбнуться соблазнительно, но выходит очень глупо — за щекой остатки пирожного, речь невнятная, а самого его колышет, словно тонкое деревце на ветру. — Пьянь, — я стараюсь скорчить хоть немного оскорблённую мину, потому что, ну, настоящие друзья друг друга не облизывают, но внутри скребутся кошки. — Прости, хуйню сморозил, — Арс пожимает плечами, по крайней мере пытается, но на самом деле просто дёргается и делает ещё один глоток. — Тебе хватит, Арсюш, давай сюда, — я мягко забираю из рук Попова бутылку и завинчиваю крышку. — Ты такая хорошая, Мир, — Арсений льнёт к моему плечу, но силы, видимо, покидают его, поэтому он сползает на пол и обнимает меня за ногу. Господи, за что мне всё это? — Сюш, давай-давай, поднимайся. Нужно умыться и лечь спать. И снять пиджак что ли, — я хмыкаю, глядя сверху вниз на пьяное вусмерть недоразумение, и пытаюсь высвободиться, подергивая ногой. Арс возмущённо что-то бурчит. — Арсений, ты не можешь спать на холодном полу. — На холодном полу-у, — фальшиво запевает Попов, — моё тело там найдут… Снег кричал я помогу-у-у… Меня одновременно умиляет, расстраивает и бесит происходящее. Арсений явно напился вдрызг, расстроившись из-за очередной неудачной попытки, и пьяный он всегда до жуткого милый, тактильный и щедрый на тёплые слова, но у меня уже начинает затекать нога. — Раз ты решил фонтанировать приколами из Тик Тока, я тоже, знаешь, не пальцем деланная. Арсений! — Попов поднимает взгляд, не отпуская моей ноги. Выглядит, как премилый щеночек. — Я позвоню твоей маме и скажу, что ты балуешься. Что ты нажрался как поросёнок, валяешься по полу в дорогом пиджаке и наверняка таких же дорогих трусах и поёшь глупые песни. — Я не хочу, чтобы мама волновалась… Она и так думает, что умрёт без внуков. А как я их сам рожу, если кроме тебя нормальных девушек на планете нет, а мне достался только хуй? — Арс шмыгает носом и утыкается взглядом в пол. Я вздыхаю, стараясь передать всё, что думаю об этом. — Значит так, вставай и иди умываться, иначе я тебя тоже водой полью. Потом ляжем спать, я приготовлю блины на завтрак, сделаю кофе, и станет лучше, — я чуть сгибаюсь, чтоб потрепать Арсения по волосам. — Мне вот сейчас очень хорошо, — заверяет мужчина. — Но блины… Я смеюсь и наблюдаю, как Арс сначала встаёт на колени, а потом только поднимается на ноги, держась за столешницу. Главное — это правильная мотивация. — Спасибо тебе, Мир, ты лучше всех, — Попов пытается поцеловать меня в щеку, но угождает в уголок губ, и я вздрагиваю. Для него это остаётся незамеченным, потому что в нём море вина и треть бутылки рома сверху — ему всё нипочём. Я слизываю этот недопоцелуй с губ и иду в ванную, чтоб не дать будущему российского телевидения расшибить башку об раковину.